Текст книги "Наука умирать"

Автор книги: Владимир Рынкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

   – Эх, какие частушки я слышал на станции, – с натужным весельем вспомнил Марков. – Мою милку ранили на войне с Германией...

Он не хотел рассчитывать, под чьим командованием ему лучше идти на смерть. Мир, в котором было можно что-то предвидеть и о чём-то серьёзно раздумывать, рухнул. Для Сергея Маркова этот удобный и понятный мир начал разрушаться лет 15 назад, когда появилась женщина, показавшаяся ему предназначенной для того, чтобы стать его женой. Ах, Ольга!.. После постыдного разрыва с ней, когда он решил покончить с собой... Об этом вспоминать нельзя. Как и о другой Ольге, разрушившей последние остатки сломанного мира, где он мог жить по законам, установленным Богом и властью.

Великая война, впрочем, отчасти уже и Русско-японская, лишила его веры в военную науку. Всё было не так, как в книгах Клаузевица, Жомини, Драгомирова, не так, как в наставлениях Петра Великого и Суворова. В Маньчжурии не искали победы в решающем сражении, а в полном порядке отступали, избегая сражения. Не сосредоточивали силы на главном направлении, а разгоняли корпуса и дивизии куда придётся при одном лишь намёке на появление японцев. Не маскировали направление главного удара наступлением на второстепенном участке, а, как под Сандепу, открыто начинали действовать в месте предполагаемого прорыва.

После той войны он, однако, ещё читал лекции в Академии по военной географии, по истории войн Петра; учил, что необходимо выигрывать войну победой в решительном сражении и т.п. В 1914 ехал на фронт с намерением проводить в жизнь требования военной науки, а там... В сугробах по пояс наступали спешенные кавалеристы, убитые и раненые оставались в снегу, а по их следам шли другие, ещё живые. Генерал Каледин, не обращая внимания на пули, свистящие вокруг, смотрел в бинокль и посылал в бой, вернее, на смерть, всё новых и новых солдат.

В октябре 1915 их 4-я «железная» дивизия прорвала фронт, образовав в обороне противника прореху протяжённостью в вёрст и глубиной 20 вёрст. Однако у Брусилова, вопреки требованиям военной науки, не было резервов, а снять войска с других участков он не решился, опять же вопреки требованиям науки о сосредоточении сил на главном направлении...

Ни в одном учебнике не читал Марков о том, что произошло с ним весной 1915 под Перемышлем, когда он выводил из боя остатки батальона. Рядом с ним шёл командир 14-го волка, и ему осколком снесло голову. Кровь погибшего хлынула на Маркова. Он едва не потерял сознание. Впрочем, потерял: упал, что-то кричал, даже плакал...

Осенью 1916 его вызвали во вновь открытую Академию, куда собрали офицеров-фронтовиков, награждённых Георгиевским крестом или Георгиевской шашкой. Опять он оказался в большой аудитории с надписью: «Зал Михаила Ивановича Драгомирова»[19]19
  Драгомиров Михаил Иванович (1830-1005) – русский военный теоретик и педагог, генерал от инфантерии (1891). С 1878 года начальник Академии Генштаба, с 1903 г. – член Государственного совета. Написал «Учебник тактики»(1879), который свыше 20 лет был основным пособием в Академии Генштаба.


[Закрыть], с бюстами полководцев вдоль стен.

   – Господа! Мне впервые приходится читать лекцию в столь блестящей по заслугам и боевому опыту аудитории. Но, господа офицеры, не забудем, что, быть может, наиболее достойнейшие остались на поле боя, на проволоке! Я участвовал в сражениях на фронте в Карпатах, затем на Кавказском фронте. Будем вместе беседовать о тактике. Поменьше зубрёжки. Дело военное – это дело практическое: никаких трафаретов, никаких шаблонов... Знания, которые вы получите здесь, вам необходимы. Вы вернётесь в штабы, вы должны всегда думать и знать, что знания всем необходимы для того, чтобы быть не штабными работниками, а работниками-руководителями в реальном деле – в бою. Забудьте все теории, все расчёты. Помните одно: нужно бить противника и, выбрав место для удара, сосредоточивайте там наибольшее количество ваших сил. Демонстрации? Да! Но не в ущерб силам для удара. И вообще – демонстративные удары оставьте, как достояние книг. Весь ваш дух должен быть мобилизован на месте удара. Мои высказывания вызваны не тем, что я в последнее время воевал на кавказском фронте. Там война – поэтическая, а мы не поэты. Офицеры должны уметь воевать в любой обстановке, обстановка же на фронте большой войны даёт большие возможности для проявления своего духа. Активность – всегда и всюду основа успеха...

Чувствовал ли предчувствовал, что говорит не о той войне, которая предстоит офицерам. А последнюю лекцию закончил так:

   – Всё это, господа, вздор, только сухая теория! На фронте, в окопах – вот где настоящая школа. Я ухожу на фронт, куда приглашаю и вас!

Года не прошло, как оказалось, что и фронтовой опыт не очень пригодится в Новочеркасске, в конце 1917.

Совещание происходило на конспиративной квартире Алексеева. Все генералы были в штатском, но их легко было отличить от приезжих и по качеству костюмов, и по умению их носить. Все присутствующие знали и о конфликте между Корниловым и Алексеевым, и о том, что московская делегация настроена поддержать именно Алексеева. Многие знали, что Фёдоров так определил задачу делегации: служить связью Добровольческой организации с Москвой и остальной общественной Россией. Всемерно помогать генералу Алексееву в его благородном и национальном подвиге своими знанием, опытом, связями. Предоставить себя и тех лиц, которые могли быть для этого вызваны, в распоряжение генерала Алексеева для создания рабочего аппарата гражданского управления при армии в тех пределах, какие вызываются потребностями армии и всей обстановкой её деятельности. И, что немаловажно, отвезти те первые средства, которые были собраны. Знали, что Корнилова такое объяснение не удовлетворяло. Предстояла сложная дискуссия.

   – По вашему совету, – шепнул Марков Деникину, – я буду спокойно молчать.

Вёл совещание Алексеев. Без всякого вводного слова он предоставил трибуну, то есть место у своего стола, генералу Корнилову для сообщения о сложившейся обстановке.

Маленький щуплый человек в поношенном чёрном костюме в полоску, брюки заправлены в сапоги, на лице усталость от недавней опасной дороги, от бессонных ночей, от мыслей и планов, которые ему не дают осуществить. Сложившуюся обстановку Корнилов объяснял без карты – у него не было войск, местоположение которых обычно обозначают на картах. Напомнил, что приказом Ленина создан Южный, так называемый революционный, фронт под командованием Антонова-Овсеенко, имеющего военное образование. Тот когда-то окончил юнкерское училище. Названный фронт действует против Украины и Области Войска Донского. Но Центральная Рада своим 3-м универсалом объявила Украину республикой в составе России. Это означает, что войска, действовавшие против украинских Сепаратистов, теперь также будут направлены на нас. По-видимому, отряды прапорщика Сиверса будут наступать по направлению Таганрог—Ростов. С юга, из района Тихорецкой в направлении Батайск—Ростов, продвигаются отряды Автономова[20]20
  Автономов Алексей Иванович (1890-1919) – в Первую мировую войну хорунжий. В феврале 1918 года приказом штаба обороны Царицына назначен командующим Юго-Восточной революционной армией, с мая – главнокомандующий вооружёнными силами Кубано-Черноморской республики. В мае 1918 года из-за конфликта с Чрезвычайным штабом обороны и ЦИК Кубано-Черноморской республики постановлением 3-го Чрезвычайного съезда Советов республики отстранён от должности и откомандирован в Москву. По просьбе Г.К. Орджоникидзе был возвращён на Северный Кавказ для формирования отрядов из горцев. Командовал бронепоездом и отрядом, участвовал в боях на Тереке и под Святым Крестом. Умер от тифа во время отхода Красной армии с Северного Кавказа.


[Закрыть], хорунжего из кубанских казаков.

Общее количество войск, готовых в ближайшее время наступать на Новочеркасск, Таганрог и Ростов, по оценке Корнилова, составило около 50 тысяч штыков, не считая матросов Черноморского флота.

   – Нельзя недооценивать, но не надо и переоценивать силы противника. Это в основном случайно сложившиеся отряды со случайными командирами, плохо организованные, не связанные воинской дисциплиной. К сожалению, сегодня нам нечего противопоставить этим неорганизованным войскам. Донские казаки поддались большевистской агитации и не хотят защищать свои станицы. В Новочеркасске и Ростове достаточно офицеров, юнкеров и патриотически настроенных солдат, чтоб из них быстро сформировать боеспособную армию, сумеющую отразить большевистское нашествие, а затем начать и наступательные операции, а в будущем – восстановить фронт против немцев.

   – Это самое главное, – вдруг сказал генерал Лукомский.

Марков сидел близко от него и видел, как его крупная высоколобая голова одобрительно кивает почти каждому слову Корнилова.

   – Тем более что у нас есть ядро армии, созданное самоотверженным трудом уважаемого Михаила Васильевича.

Оба обменялись любезными поклонами, но Корнилов продолжил:

   – Главное условие боеспособности армии, главное условие успеха нашего дела – во главе его должен стоять один человек.

Лукомский вновь одобрительно кивал, даже хотел что-то сказать, но раньше его высказался Фёдоров, решительный, уверенный в собственной правоте:

   – Русскую патриотическую армию, конечно, возглавят генерал Корнилов как главнокомандующий и генерал Алексеев как её создатель и идейный вдохновитель.

   – Я заканчиваю, господа, – сказал Корнилов, словно не услышав Фёдорова. – В заключение ещё раз повторяю: во главе армии должен стоять один человек.

Корнилову официально поаплодировали, Алексеев поблагодарил его за содержательное сообщение и сказал:

   – Разумеется, вы правы, Лавр Георгиевич, но ведь мы можем распределить роли. Я в своих руках оставлю финансовые вопросы и политику, внешнюю и внутреннюю, а вы всецело займётесь формированием армии и её управлением.

Корнилов был твёрд:

   – Параллельная деятельность будет вызывать постоянные трения и, прежде всего, в финансовых вопросах, так как каждую копейку на организацию и нужды армии придётся испрашивать у генерала Алексеева. И политику тоже нельзя отделить от руководства армией. С развитием дела командующему придётся вплотную подойти к внутренней политике, если она будет в ведении другого лица, это опять-таки будет порождать недоразумения и трения. Да и внешняя политика: отношения с Центральной Радой обязательно будут зависеть от хода и направления военных действий.

В спор вмешался импозантный, знающий себе цену Милюков.

   – Я не буду ломиться в открытую дверь, доказывая присутствующим здесь, насколько глубоко мы уважаем В Михаила Васильевича, и Лавра Георгиевича, и других генералов – патриотов России. Однако все мы – и Национальный центр, и Торгово-промышленный союз – хотели бы, чтоб начинающееся великое дело не погибло из-за разногласий между самыми уважаемыми участниками. Мне поручили заявить, что руководители аитибольшевистского движения могут рассчитывать на моральную и материальную помощь лишь при условии, что все они, а именно генералы Алексеев, Корнилов и Каледин, будут работать на Юге России совместно, распределив между собой роли и подписав соглашение, составленное между собой. Прошу вас не обвинять нас в бюрократизме. Письменное соглашение требуется не нам – мы верим русским генералам. Дело в том, что после того, как это соглашение подпишется, оно будет передано представителям Англии и Франции, от которых, как от союзников, мы можем рассчитывать на получение денежной помощи.

   – И это главное! – воскликнул Лукомский. – То есть, конечно, не деньги, а то, что мы остаёмся союзниками.

   – Мы можем свободно действовать в рамках этого соглашения, – сказал Алексеев. – Вы, Лавр Георгиевич, поезжайте в Екатеринодар и там совершенно самостоятельно приступайте к формированию частей Добровольческой армии, я буду формировать их на Дону.

Корнилов удивлённо развёл руками, сказал не столько с юмором, сколько с обидой:

   – Если бы я на это согласился, то, находясь на таком близком расстоянии один от другого, мы, Михаил Васильевич, уподобились бы с вами двум содержателям балаганов, называющих к себе публику на одной и той же ярмарке.

Деникин полностью поддержал Корнилова, добавив при этом, что именно сотрудничество таких выдающихся русских патриотов привлечёт сердца тех, кто готов сражаться за Россию. Другие тоже высказывались в этом духе.

Марков устал следить за бесплодной дискуссией – все прекрасно знают, что, кроме Корнилова, командовать армией некому. Остальные разговоры впустую. Он ясно представил обстановку, о которой так убедительно говорил Корнилов, и уже думал о возможностях армии и о том, как они будут сражаться. Нет. Он никогда не отвергал настоящей военной науки. Чтобы принять решение, командующий и его штаб должны будут именно в соответствии с теорией рассчитать силы, расстояния, учесть наличие железных дорог и составов и множество других данных. Можно сосредоточить армию, сжать её в кулак и по очереди разбить все три группировки противника. Можно разгромить только главную группу, действующую на направлении Миллерово—Харьков. Остальные силы противника будут деморализованы, и армия продолжит движение к Москве.

Маркову пришлось прервать свои раздумья на самом интересном – на плане движения к Москве: опять выступил Корнилов.

   – Мне представляется, что правильнее всего будет разделить наши с Михаилом Васильевичем функции следующим образом: я еду на Волгу, а оттуда – в Сибирь. Я знаю край, и меня там знают. Я бы мог создать в Сибири большое дело. А Михаил Васильевич оставался бы работать на Юге. Так будет лучше – никто друг другу мешать не будет.

Почти все приезжие посчитали своим долгом возразить: «Соглашение... Союзники... Материальная помощь... Корнилов, Алексеев, Каледин...» – эти слова звучали в каждом выступлении, в каждой реплике. Корнилов и Алексеев тоже вступали в дискуссию, но чувствовалось, что совещание идёт к концу. Марков, несмотря на свои отвлечённые раздумья, точно заметил, что Лукомский одобрительно кивал или выступал, поддерживая все предложения Корнилова. Антон Иванович Деникин при всей своей генеральско-купеческой солидности тоже не оставался безучастным: и кивал, и реплики подавал, но в основном в тех случаях, когда с предложениями были согласны и Корнилов, и Алексеев.

Составление соглашения о распределении функций решили поручить трём главным руководителям – Алексееву, Корнилову, Каледину. Последний молчал на совещании и молча согласился с поручением. По его лицу было видно, что мысли генерала очень далеко от споров о том, кто кем ждёт командовать. Корнилов попросил в помощь Александра Сергеевича Лукомского, и ему, конечно, не отказали.

Расходились небольшими группами. Деникин, Романовский и Марков шли мимо городского базара.

   – Как вы думаете, господа, кто больше всех выиграл рогатом совещании?

   – Разумеется, Лукомский, – мгновенно ответил Романовский.

   – Деникин восхитился.

   – Сергей Леонидович, вы идёте рядом с умнейшим генералом Генштаба.

   – Для меня это не новость. И вообще мне надо заглянуть на базар за семечками и ещё кое за чем, благо, Алексеев содержание выплатил. А вы, Антон Иванович, в магазин за тортом для Ксении? День свадьбы назначили? После Рождества?

   – Нет-нет, подождите, Сергей Леонидович. Точно определив победителя, Иван Павлович не высказал нашего отношения к факту победы.

   – Вот этого я вам не скажу, – с хитрой усмешкой ответил Романовский.

   – Так я вам скажу, – прорычал Деникин, сбросив свою помещичье-дипломатическую маску. – Мы попали я глубокую ...! Лукомский – масон! Всё это знают, и все молчат. Через месяц у нас будет не русская армия, а масонская. И мы должны этому помешать.

   – Да, – задумчиво произнёс Романовский. – Конечено, он его сделает начальником штаба.

   – Нет! – резко возразил Деникин. – Начальником штаба будете вы. Это я вам обещаю.

Марков бродил по базару, мысленно посмеиваясь над собой: вот она, оказывается, в чём военная наука, а вовсе не в выборе направления главного удара.

Горилку он пробовал на спичку: если горит и керосином не пахнет – можно пить. Но главная покупка – это карты для пасьянса. Свои, семейные, он забыл в Быхове, а без пасьянса вечерами тяжело.

Пробираясь по базару, непроизвольно оглянулся, почувствовав чей-то пристальный взгляд. В толпе среди серых шинелей, надвинутых на брови платков каких-то баб с мешками, казачьих тёмных папах и редких офицерских фуражек мелькнуло что-то знакомое. Кажется, неприятно знакомое. Марков отвернулся к рядам, нашёл что нужно: пожилая дама с неизжитой печалью на тонком петербургском лице продавала ёлочные игрушки, свечи, хлопушки, украшения, когда-то сверкавшие в рождественские праздники в её доме. Поверх старой шляпки платок – морозец.

   – Сами не будете ёлку ставить? – спросил Марков.

   – Некому, милый. Некому, – ответила дама и заплакала. – Внучков моих любимых бандиты-большевики побили насмерть в октябре. Юнкерами они были. Хотели Россию защищать. Хозяин умер – сердце не выдержало. И на родные могилки не могу сходить. Прибежала вот сюда к знакомым. Приютили. Продаю кое-что.

   – Не плачьте, вернём мы вас в Питер к родным могилам, к родным местам. И ёлку поставите, а я к вам в гости приду.

   – Дай вам Бог удачи, а я уж не доживу.

   – Надо нам с вами дожить, хотя это и трудно. А нет ли у вас карт для пасьянса?

   – Как же нет? Вот они. Две колоды. Совсем новые. Хозяин любил вечерами сидеть. Ой, что вы так много – 10 рублей? Я сдачи дам.

   – В Питере рассчитаемся.

Не за карты он заплатил, а в счёт своей вины перед этой женщиной и ещё многими, чьи жизни, как он считал, разбились и по его вине тоже.

Покинув базар, оказавшись на улице, вновь оглянулся. Ранние сумерки уже расползались между рядов, смазывали лица в толпе, и он увидел и узнал только одного человека – поручика Линькова. Тот спешил за ним.

   – Я узнал вас, Сергей Леонидович, хотя грим у вас хороший.

   – А я вас теперь не знаю. Говорить нам не о чем.

   – Вам незачем от меня бежать. Здесь я под другой фамилией, на нелегальном положении, конечно, если вы...

   – Я русский дворянин и не могу предать человека, спасавшего мне жизнь, однако дальнейшие отношения между нами невозможны. Мы – по разные стороны фронта. Поэтому давайте разойдёмся и постараемся больше не встречаться. Разве что в бою.

   – Я здесь по другим делам и вас встретил случайно. Я всё знаю о замыслах Корнилова и Алексеева, знаю, что все они обречены на провал, и сожалею, что вы хотите погибнуть вместе с ними. Это почти по Грибоедову: тысяча юнкеров пытаются победить стомиллионный народ.

   – Пошёл ты, твою мать... Твой народ завтра тебя на расстрел потащит и всех твоих этих самых...

Сергей Леонидович попытался применить приобретённый запас денщиковой матерщины.

В снятой двухкомнатной квартирке было мрачно, но тепло. За стеной хозяева-казаки принимали гостей и протяжно пели:

 
Ехали казаки
Со слу-ужбы домой.
На плечах погони-ики,
На грудях кресты-ы...
 

Ужин с семьёй, горилкой и солёным арбузом, да ещё со Старинными казачьими песнями за стеной дал некоторое упокоение. Однако будущее терялось за многими препятствиями. Марианна отправилась укладывать детей, и он сказал ей:

– Хочу разложить пасьянс. Карты иногда мне что-то подсказывают, о чём-то предупреждают. Купил сейчас угодной питерской дамы-горемыки.

Первый несложный пасьянс, в котором он обычно, не задумываясь, легко раскладывал карты по мастям и по убывающим, на это раз вдруг упрямо не сошёлся: три короля остались без места. Невиданно. Сначала Марков подумал, что плохо перетасовал колоду, затем положил карты и задумался. Три короля? Деникин, Романовский, Марков? Им нет места в армии? Или в жизни?

Вышла Марианна. Сказала, что хочет утеплить его зелёную куртку.

   – Ты же всё время в ней будешь? Или всё-таки наденешь шинель?

   – Пусть в бою меня узнают по этой куртке.

   – О боже! Неужели не обойдётся?

   – Конечно, большевики хотят захватить и Дон, и Кубань, и вообще всю Россию. Сейчас у меня пасьянс выйдет – и мы победим.

Однако все попытки оказались напрасными: как он ни мудрил, неприкаянные карты оставались. Пасьянс этот в их кругу назывался «Красное и чёрное». Последний раз при раскладке – хоть смейся – остался один бубновый король. Это он – генерал Марков – бубновый король. Это ему нет места на земле. Он давно это чувствует.

Последующие дни были так же перепутаны, как карты в пасьянсе. Чуть ли не на другой день после совещания пришёл расстроенный Деникин и рассказал, что Корнилов отказывается от командования и вообще от соглашения, потому что ему передают не войска, а фактически безоружных юнкеров и офицеров и при этом не дают ни копейки на их содержание и вооружение.

   – Сколько у нас орудий? – спросил Марков.

Деникин учащённо задышал, и глаза его гневно расширились.

   – Сколько у нас орудий? Ни одного! – он едва не кричал. – Я бросился к москвичам и местным финансистам. Грозил, что Корнилов уезжает в Сибирь и уже написал письмо Пепеляеву[21]21
  Пепеляев Анатолий Николаевич (1891-1938) – подполковник 42-го Сибирского стрелкового полка. Георгиевский кавалер. В нюне 1918 года – глава офицерской организации в Томске, с августа командовал корпусом, а в 1919 года – 1-й Сибирской армией. После разгрома Колчака продолжал борьбу против советской власти на Дальнем Востоке. С марта 1920 года – командир Сибирского партизанского отряда, сформированного из остатков Сибирской армии. Генерал-лейтенант. В 1921 года эмигрировал в Харбин. В начале 1923 г. во главе Сибирской добровольческой дружины (700 чел.) вторгся на территорию Якутии. 17 июня 1923 года с остатками отряда был взят в плен в порту Аян. По официальным данным расстрелян в 1938 года.


[Закрыть]. Те обещали срочно помочь, даже сразу дали какие-то деньги. А тут ещё объявился Савинков и требует места в армии для «русской патриотической демократии». Я и Романовский ходили к Корнилову и Лукомскому, уговорили не уезжать. Я составил «Записку об управлении» для нашего «триумвирата». Каледину всё равно, а нашим понравилось. Уговорил его прибить Савинкова – меньше вреда будет, когда он на глазах. Лукомский заревел своим басом, что не позволит, не допустит, у них с Савинковым дуэль – масонские штучки. Но всё кончилось в нашу пользу: я – помощник командующего, Иван Павлович – начальник строевого отдела штаба. Лукомского скоро удалим. Вы думаете, пороку он из Быхова уезжал один и через Москву? Чтобы со своими масонскими властями встретиться. Вы, Сергей Леонидович, будете командовать первым офицерским полком.

   – Так-таки ни одного орудия нет, Антон Иванович?

   – Ни одного. Может быть, союзники...

   – Наполеон бы с такой армией не пошёл.

   – Или как-то у казаков?

   – Или как-то ещё.

Михайловско-Константиновская сводная артиллерийская рота помещалась на Ермаковском проспекте в бывшей Платовской гимназии. У входа стоял часовой – картинный юнкер, образец выправки и ношения военной формы. Винтовка с примкнутым штыком у ноги. Снежок запорошил плечи и не различить: «К» или «М».

Марков попросил вызвать дежурного, и за дверями по коридорам раскатилось: «...у-урный... вы-ыход...». Вместе с дежурным портупей-юнкером вышел капитан с очень серьёзным лицом, словно выискивал какой-то беспорядок. Представился:

   – Командир сводной артиллерийской роты капитан Шаколи. С кем имею честь?

   – Генерал Марков. Хочу посмотреть роту. Артиллерийский парк, орудия.

   – К сожалению, в роте нет орудий и, соответственно, Парка.

Марков разыграл бурное недоумение:

   – Как же так? Какие же вы артиллеристы?

   – Ваше превосходительство, если позволите, я сейчас Направляюсь в лазарет, где лежат мои раненые юнкера. Если бы вы согласились пройти со мной, я объяснил бы вам по дороге сложившееся положение.

   – Пойдёмте. Я тоже хочу поговорить с ранеными юнкерами. А положение понятно: нет орудий – нет никакой артиллерийской роты.

В «Больнице Общества Донских врачей» лучшие палаты на втором этаже были отданы раненым юнкерам. В зеленоватом белом свете коридора бесшумно проходили медсёстры. Одна стояла у окна и беззвучно рыдала – лишь судорожные движения плеч выдавали её состояние. Капитан шепнул Маркову: «Вера Михайловна Алексеева, младшая дочь генерала. Умирает юнкер Малькевич, тяжело раненный под Ростовом. Она его выхаживала...».

Подошли к ней.

   – Что, Верочка, плохо? – спросил капитан.

   – Кончается, – всхлипывая, ответила Вера. – Перевели в отдельную палату. Вы Марков? Папа хорошо о вас говорил.

   – Берегите слёзы, Верочка. Скоро начнутся большие бои.

В палате встретили старшую дочь Алексеева – Клавдию. Она учила ходить с костылём симпатичного раненого юнкера; на лице его – лёгкое презрение к ранению и готовность к любой опасности. Таких генерал Марков любил.

У юнкера, расположившегося у окна, в руках потрёпанная подшивка журналов. Увидев генерала, положил журналы на подоконник и, прислонившись к стене, изобразил нечто вроде положения «смирно». Доложил по-строевому:

   – Ваше превосходительство! Юнкер Константиновского училища...

   – Отставить! Устав нарушаете. В лазарете доклады отменяются. Что читаете? Садитесь, рассказывайте.

   – Нашёл вот старую «Ниву». Роман.

   – Про любовь?

   – Конечно, про любовь. Но занятно. Вообще люблю Тургенева.

Марков взял громоздкую, уже лохматящуюся подшивку, прочитал:

   – «Разрыв-трава»... Да... «Бегите от неё, иначе она испепелит вашу душу...» Нравится?

   – Занятно. Но это я так, по случаю ранения. Тургенева не нашёл.

   – Но лучше читать хорошее. И в жизни своё дело делайте только хорошо. Ведь вы артиллерист? Так же, как и я?

   – Так точно. Ларионов Виктор.

   – Скажите, Виктор, а как вы собираетесь сражаться, если во всей армии нет ни одной пушки? – спросил Марков.

   – Отобьём от большевиков и будем бить по ним из их же орудий.

   – Это слова настоящего русского воина, – сказал Марков.

   – И ещё, если разрешите, только... Ваше превосходительство, мне надо учиться ходить с костылями, разминать ногу – не могли бы мы выйти в коридор.

Вышли, и Ларионов негромко сказал, оглядываясь на дверь палаты:

   – Не надо, чтобы они нас слышали. Я знаю, где можно взять трёхдюймовку – у казаков на путях. Они ждут покупателя.

   – Прекрасно, юнкер, – сказал Марков, – но первое орудие будет моё.

Мимо прошла статная медсестра с монгольскими глазами и со всеми приветливо поздоровалась, назвав Маркова «ваше превосходительство». Ему объяснили, что это Наталья Лавровна Корнилова.

   – Почему же ваше первое? – спросил Виктор.

   – Скорее выздоравливайте, юнкер. И мы с вами вместе поставим трёхдюймовку в ваш артиллерийский парк. Она нас ждёт!

   – А командир роты ничего не знает, – удивился Виктор.

   – Ещё никто ничего не знает, – сказал Марков. – Кроме генерала Каледина. В Донском музее стоит нормальная трёхдюймовая пушка. Её используют для погребального салюта на похоронах генералов. Атаман отдаёт её. Я смотрел пушку. Недавно из неё стреляли, потом пыжевали, как положено, смазали ствол.

   – Ваше превосходительство, – хитро улыбнулся Ларионов. – А ведь там две пушки.

   – Вторую возьмём в придачу, – мгновенно решил Марков.

В сочельник на радость детям он поставил у окна в большой комнате небольшую ёлку. Сам же без всякой жалости к себе подумал: «Для меня последняя». Не пасьянс побуждал к пессимизму, хоть и не сходился.

Главный «пасьянс» был на улицах, в степях, на станциях, где толпы офицеров так и не складывались в 10-тысячную армию, которую требовал Корнилов для начала решительных действий. Всего тысячи две, с небольшим, юнкеров и офицеров собирались сражаться за Россию, а остальные сидели в кафе Новочеркасска и Ростова.

Деникин, Романовский, Марков через объявление в газете организовали собрание офицеров в театре. Пришли... около двухсот человек. Одеты «под пролетариев» и с такими же замашками. Ни один не записался в армию. Кричали: «Мы, русские офицеры, призваны защищать границы государства, а не честь отдельных генералов!»

   – Так чего же не защищаете? – спросил их Марков. – Мы не против.

   – Вы своими объявлениями призываете нас к бегству неизвестно куда! – выкрикнул какой-то горластый в рваной солдатской шинели.

   – Мы никого не заставляем силой, – ответил Марков. – Вольному воля. Но те, кто не с нами, будут вынуждены стать нашими противниками.

Они надеялись, что этого не произойдёт.

Вечером зашёл Деникин с пакетиком сладостей: «Ксеничка прислала с праздником поздравить».

Сергей Леонидович по обыкновению сидел за пасьянсом, карты не сходились, короли постоянно не находили себе места. Он чертыхался, а шёпотом матерился. Дети окружили дядю Антона, одаривавшего их конфетами, затем Марианна увела их спать, и Деникин с непривычно виноватым видом начал объясняться по поводу предстоящей свадьбы.

   – Решили 7 января, – сказал он, – после Рождества и Нового года. Только, знаете, Сергей Леонидович, такое время, что нельзя делать праздник.

   – Какой праздник! По стакану горилки, чтобы стало горько, – и всё.

   – Понимаете, Сергей Леонидович, придётся вообще без всяких угощений и застолий. Иначе нас не поймут. Мы посоветовались с Николаем Степановичем Тимановским[22]22
  Тимановский Николай Степанович (1889-1919) – полковник, генерал-лейтенант (1919), командир Георгиевского батальона Ставки ВГК. В Добровольческой армии – командир роты офицерского батальона, с февраля 1918 года – помощник командира Сводно-офицерского полка, затем начальник штаба 1-й отдельной пехотной бригады, командир 1-го Офицерского (Марковского) полка; с ноября – генерал-майор, командир 1-й бригады 1-й пехотной дивизии. В начале 1919 года возглавил Отдельную бригаду русской Добровольческой армии. Умер от тифа в Херсонской губернии.


[Закрыть] и решили – только скромное венчание в маленькой церкви. Кроме жениха и невесты, будут присутствовать лишь вы и он с адъютантами.

   – Правильно решили. Горилку в рукаве принесём.

   – Объясните Марианне Павловне, чтобы она поняла обстановку.

   – Она всё понимает больше моего. Даже пасьянсы у неё сходятся. Вот с мужем сестры что-то не так.

   – На этот случай у меня газетка, – сказал Деникин, доставая большевистские «Известия». – Сначала юмор: «Положение крайне тревожное. Каледин и Корнилов идут на Харьков и Воронеж. Комиссар Склянский доложил Совету Народных Комиссаров, что Дон мобилизован поголовно, вокруг Ростова собрано 50 тысяч войска».

   – Прекрасно, – сказал Марков. – Нам бы так неплохо повоевать.

   – А вот это неприятно: «Генерал Д. Потоцкий арестован военно-революционным комитетом деревни Позднеевки и отправлен в Петропавловскую крепость». Он же ваш свояк. Не надо говорить Марианне?

   – Она мужественная женщина. Да и если сразу не убили, то, может быть, обойдётся.

Венчание генерала Деникина и Ксении Васильевны Чиж состоялось 7 января в мрачный холодный вечер, в маленькой городской церкви, где священник даже остерёгся зажечь паникадило. Горели восковые свечи, присутствовали лишь священник, новобрачные и два генерала с адъютантами.

Вышли из церкви. Молодые... Да. В общем, молодые сели на извозчика, генералы и адъютанты взяли другого.

   – Не спеша на Ермаковский, – скомандовал Марков и вынул из-под куртки бутылку. Родичев достал стакан.

Пили за молодых, закусывали хлебом и салом. Где-то вдалеке изредка стреляли.

   – Вот и салют, – сказал Тимановский.

   – У нас такая артиллерия, что можно и батареей салют давать, – напомнил Марков. – 6 орудий.

   – Если бы вы знали, как мне последние два орудия достались, – вспомнил Тимановский. – Казаки мне их пропивали. Почти сутки пили. 5 тысяч рублей обошлись пушечки. Но, правда, в порядке. Казаки любят хорошее оружие.

Из-за угла вдруг выскочили несколько человек с винтовками. Один выстрелил куда-то наугад, выбросив в ночь пламя и напугав лошадей.

   – А ну, стой! Предъявляй документы.

   – Пьяные солдаты-грабители, – сказал Тимановский, слезая с брички.

Извозчик в страхе крестился.

   – Вот мои документы, – сказал Тимановский, распахивая шинель и показывая георгиевские кресты. – А вот ещё один.

И достал револьвер.

   – Да мы чего? Мы проверяем, – забормотали солдаты.

   – А который стрелял? – спросил Тимановский.

   – Да вот этот с испугу.

   – Кру-гом! – скомандовал полковник. – Бегом марш!

И солдаты побежали.

   – В бою они все будут бежать от нас, – сказал Марков. – Только их много, и бежать далеко. Много времени потребуется и много крови.

Новый, 1918 год в Артиллерийской роте встречали торжественно и в присутствии высокого гостя. Генерал Марков пришёл, когда ещё не накрыли стол и спорили, как правильно готовить глинтвейн. Юнкерам было неудобно, но Марков их успокоил: «Я могу быть полезным и при надрывании стола».

Состоялось торжественное примирение юнкеров двух училищ: «михайлонов» и «констапупов». Константиновец Марков утвердил прекращение традиционной вражды. За глинтвейном он произнёс речь, запомнившуюся участникам на всю жизнь. Для многих жизнь оказалась короткой.