Текст книги "Наука умирать"

Автор книги: Владимир Рынкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

Романовский умел выражать необходимые чувства, сказал то, что следует, и вновь напомнил о приказе.

   – После, – безразлично сказал Корнилов, устало шевельнул ладонью, указывая на дверь, и вновь погрузился в угрюмое молчание.

Романовский собрал штабных, напомнил о сложном положении армии. Телефонная связь имелась только с бригадой Маркова, и в штабе точно знали, что в артиллерийских казармах, на правом фланге стоят три роты Офицерского полка и остатки Кубанского полка. Других войск, для которых можно было бы готовить приказ, штаб не имел. Во 2-й бригаде порядки не те, что у Маркова, – командир бригады Богаевский, с виду храбрый усач-казак, находился не в цепи с бойцами, а в штабе бригады, расположенном здесь же, на ферме, рядом со штабом командующего. О своих войсках генерал Богаевский ничего не знал. Кавалерия Эрдели – Марков называет её «драповой кавалерией» от слова «драпать», – наскакавшись за день, уже отдыхала в садах к северу от города.

Посовещавшись со штабными офицерами, Романовский вновь попытался переговорить с Корниловым. Тот сидел в том же положении. Поднял голову, сказал:

   – Такое несчастье: Митрофан Осипович погиб... Ах да, мы уже говорили. Прикажите доставить тело сюда.

За время похода Романовский научился пользоваться настроением командующего для проведения своих решений, необходимых с его точки зрения, не стало исключением и нынешнее состояние Корнилова, тяжело переживавшего смерть любимого офицера.

   – Лавр Георгиевич, разрешите приказ на завтра подготовить к утру, а сейчас необходимо назначить командира Корниловского полка. Разумеется, невозможно найти равноценную замену Митрофану Осиповичу, но я предлагаю передать полк Александру Павловичу Кутепову. Во всех боях он показал себя храбрым, инициативным командиром.

В другое время вряд ли бы Корнилов согласился с назначением Кутепова – тот рьяный монархист, человек ненавистного Алексеева да к тому же слишком храбр в бою, чуть ли не храбрее самого командующего: никто не видел, чтобы Кутепов прятался от огня противника. Теперь же Корнилов только вяло кивнул.

   – Передайте, что я приказал, – сказал он и вновь погрузился в скорбь.

Выйдя от командующего, Романовский вызвал генерала Богаевского и приказал выехать на позиции бригады, выяснить обстановку и принять меры к боевому охранению на ночь и к отражению возможных атак противника. Потом вызвал к телефону Маркова, спросил о положении на участке бригады.

   – Иван Павлович, моя бригада – на четверть уничтоженный Офицерский полк и разрозненные роты кубанцев. Большевики продолжают обстрел. Начали бить из лодок на Кубани. Пушки Гочкиса[47]47
  Гочкис Бенджамин Беркли (1826-1885) – американский изобретатель скорострельных пушек и ружей. Особую известность получила 37-миллиметровая пушка. Зенитные пулемёты во время Первой мировой войны выпускали филиалы «Hotchkiss & С^О» в Европе. Из 87 тысяч изготовленных во Франции пулемётов 47 тысяч – системы Гочкиса.


[Закрыть], что ли. Прячусь от огня в казармах. Атаковать не могу. Разве что утром.

   – Я знаю, Серёжа, что ты не любишь ночных атак.

   – Какая там любовь – нелюбовь! Прямо против меня две пушки и засевшие в домах и на огородах пулемётчики. Сам знаешь, что никакой артиллерийской поддержки у меня нет.

   – Знаю. Теперь слушай приказ. Командующий назначил Кутепова командиром Корниловского полка. Александр Павлович близко?

   – Нет. Он на левом фланге у Елизаветинской дороги.

   – Передай ему приказ, пока устный, и мои поздравления. Пусть немедленно направляется на позиции Корниловского полка.

   – Я тоже рад за него, хотя, конечно, жаль отпускать из бригады такого офицера. Но, Иван Павлович, Кутепов командует у меня левым флангом, а там – полная неразбериха. Фланг совершенно открыт – я не знаю, где Казанович. И у меня там смешались остатки Кубанского полка с офицерской 5-й ротой. Ночная контратака красных – и фланг сомнут. Я надеюсь только на Кутепова. Пусть до рассвета останется у меня.

   – Согласен, но приказ ты ему, Серёжа, должен передать.

   – Передам, а какой мне приказ?

   – Ты, наверное, представляешь обстановку в штабе после гибели Неженцева?

   – Представляю и сочувствую.

   – Отсюда мой тебе приказ: держать казармы, отбивать атаки, особенно – контролировать фланги: реку и дорогу. И никаких самостоятельных движений. Следующий приказ – утром.

Командный пункт бригады – в казарме, на первом этаже, в комнате, где, наверное, была канцелярия. На столах – телефон, карты, план Екатеринодара, ужин – горячая картошка с мясом и бутылочка генерала Тимановского. Окно выходит в тыл, но видны лишь развалины предместья, луна безжалостно высвечивает безобразие обломков и пожарищ, вверху вечный Ковш растянулся в полнеба, а справа пониже – яркая пухлая звёздочка. Марков помнил её – Капелла. В Маньчжурии часто смотрел на неё, в сторону России, и кого-то вспоминал. Артиллерийские разрывы, время от времени сотрясавшие казарму, прекратились, затихла и нестройная трещотка ружейно-пулемётного огня. Марков вызвал из соседней комнаты офицера связи, отодвинул тарелку на столе, достал бумагу и карандаш, начал писать, предупредив офицера о том, что его направляют на левый фланг к полковнику Кутепову. Написанное не понравилось – порвал, сказал офицеру:

   – Принесите лист хорошей бумаги, ручку и чернила.

   – Приказ надо, – сказал Тимановский.

   – Нам бы штаб, Степаныч, и, смотришь, к утру бы приказ отпечатали на машинке в трёх экземплярах. И ещё бы какое-нибудь разъяснение придумали. Потому я и не держу бездельников.

Принесли бумагу и чернила, и Марков написал несколько строчек, подписал, попросил и Тимановского подписать и поставить печать – тот носил её в кармане. Тимановский прочитал вслух последнюю строчку: «Сдачу дел в 1-й бригаде закончить к утру 12 апреля».

   – Может быть, приписать «по указанию штаба армии»? А? Сергей Леонидович?

   – Можно бы, да здесь не уместится. Кутепову достаточно моего приказа. В путь, господин капитан. Поздравьте Александра Павловича от нашего имени, узнайте обстановку и немедленно возвращайтесь.

У Кутепова не было высокого родства, знаменитых предков – сам был усыновлён, не было закадычных друзей среди начальства. Жизнь убедила полковника, что все его успехи в службе – это результат точного выполнения приказов начальника, соблюдения правил воинской дисциплины и требований уставов. Начинавшаяся ночь его тревожила – противник молчал, но фланг бригады, порученный ему, висел. За Елизаветинской дорогой войск не было, и сюда пришлось поставить усиленное боевое охранение с пулемётами. Командный пункт Кутепов организовал себе в пустом домишке ближе к опасной дороге. Под его командованием, кроме 5-й роты Офицерского полка, вроде бы находились ещё и бойцы Кубанского полка, но какой-то неизвестный штабс-капитан кубанец с наглой улыбкой во весь рот заявил, что он не получил приказа о переподчинении полковнику Кутепову. Пока, мол, будет здесь стоять на случай атаки красных, а дальше, как прикажет его командир полка, находящийся где-то сзади, на командном пункте. Телефонной связи, конечно, не было.

Офицер связи принёс короткий приказ Маркова, поздравил с назначением. Кутепов поблагодарил, попытался объяснить офицеру сложность его положения здесь на фланге, попросил передать генералу Маркову, что необходимо срочно навести порядок в организации обороны левого фланга и, конечно, определить одного офицера, командующего обороняющимися.

Марков только что попрощался с Тимановским.

   – Зайду в околоток к Родичеву, – сказал он, – много раненых: надо посмотреть, помочь. Буду на правом фланге – на Кубани бьют с лодок.

   – Передай ей привет, – сказал Тимановский.

   – Кому?

   – Кубани.

   – Степаныч, когда кончится война, я вызову тебя на дуэль за оскорбительные намёки.

   – Согласен. Сражаемся на коньяке.

Офицер связи прибыл от Кутепова, когда Маркова уже не было. Тимановский, выслушав его доклад, позвонил в штаб. Дежурный по штабу ответил, что Романовский отдыхает, для решения всех вопросов на позициях направлен генерал Богаевский, а внутренние вопросы 1-й бригады должен решать генерал Марков.

Дежурный был, конечно, прав, но не посылать же сейчас за генералом для решения проблем, которых, в сущности, и нет. Кутепов до утра отвечает за левый фланг, а там, где Кутепов, провала не будет.

А у Кутепова тем временем происходили события неожиданные и необычайные: вдруг за дорогой, за призрачными домишками, почти в тишине – лишь отдельные выстрелы хлопали в стороне Черноморского вокзала – раздались странные выкрики хором: «Партизаны!.. Вперёд, партизаны!.. Равняйсь, партизаны!..»

Кутепов с ординарцами вышел на шум. В темноте, за дорогой, по целине, по огородам двигалась какая-то колонна. Оттуда приблизилась крупная фигура. Генерал с рукой на перевязи. Казанович!

   – Александр Павлович, я очень рад, что вы здесь командуете. А мы потому и кричим, чтобы знали, кто идёт, а то вдруг полоснут пулемётами.

   – А противник? – удивился Кутепов.

   – Большевичков мы сбили, и они бежали в город. Разведка показала, здесь противника нет, и я могу спокойно войти в Екатеринодар. На какую-то улицу. Кажется, на Ярмарочную.

Глаза привыкли к темноте, и Кутепов разглядел колонну, которую вёл генерал, – бойцы Партизанского полка и молодые кубанские казаки, не более двух рот.

   – С этими силами идёте брать город? – спросил Кутепов.

   – Я надеюсь, что вы пойдёте следом за мной.

   – До утра я являюсь заместителем командира Офицерского полка, подчиняющегося командиру 1-й бригады генералу Маркову. Без приказа командира полка Боровского или командира бригады Маркова я не имею права переходить в наступление. Связь только посыльными, но я сейчас же пошлю офицера связи.

   – Мы ждать не будем, – сказал генерал. – Так, ребята?

   – Не будем... Вперёд... На Екатеринодар... – ответили азартные голоса.

И они пошли на тёмный город, вспыхивающий огоньками выстрелов.

На всякий случай Кутепов вызвал офицера-кубанца, рассказал о смелом движении Казановича, спросил, поведёт ли он своих вперёд.

   – Только по приказу командира Кубанского полка, – ответил тот. – Ваши приказы исполнять я не обязан.

И опять наглая улыбка.

Офицер прав. Приказ, устав, дисциплина – на этом держится армия. Будь эти кубанцы его подчинёнными, Кутепов погнал бы их в атаку в любой момент. Пусть даже пришлось бы расстрелять несколько человек. А теперь и своих не имеет права поднять. Идти в ночь следом за двумя ротами без приказа, без каких-либо сведений о расположении противника – это авантюра.

Направленный к Маркову офицер связи вернулся не скоро и доложил, что Марков и Боровский находятся на правом фланге, у реки, где красные ведут интенсивный огонь, а Тимановский предложил действовать по своему усмотрению, не забывая главной задачи: удержать занятые позиции.

Долго тянулась эта весенняя ночь, почти без выстрелов, почти светлая – лишь временами облачка набегали на луну, ещё не успевшую сжаться после полнолуния.

Генерал Богаевский объезжал позиции своей бригады. Добрался до кургана, где ещё лежало тело Неженцева, переждал усиленный огонь, открытый по нему и его сопровождающим, затем двинулся к своему правому флангу, к Елизаветинской дороге, где должен был стоять полк Казановича. Того на месте не было.

Несколько дружных залпов, короткая атака, и незадачливый отряд красных, охранявший глухую окраину, исчез в темноте. Впереди Казанович поставил молодых отчаянных кубанцев в лёгких полушубках без погон. Сзади шёл сам со своими офицерами. На перекрёстке из-за угла выехал всадник и закричал:

   – Товарищи, это какая часть?

Казанович не успел что-то скомандовать, что-то сказать, как прозвучали два выстрела, и всадник грузно свалился с лошади, которая, заржав, поскакала диким галопом куда-то в темноту.

   – Отставить! – скомандовал Казанович. – При появлении неизвестных называть их «товарищами», на вопросы отвечать, что мы – Кавказский отряд. Затем уничтожать без выстрелов.

Так и шли молчаливой чёрной колонной смерти. Заманили и прирезали 14 красных всадников, хороших лошадей забрали. Особенно интересовался лошадьми сам генерал – не было у него достойной. И вот...

Командир бронепоезда Руденко направил та ночное совещание к Автономову своего комиссара:

   – Ты, Ефим, бери курс туда, а я буду орудия проверять. Приделы посбивали, драили слабо, а завтра – решающий бой. Разнесём кадетов по косточкам.

   – Товарищ командир, но мне сказали – автомобиля нет. Как я ночью?

   – Верхом поедешь. Мишка тебе самую лучшую лошадь подберёт и тебя проводит до штаба.

   – Но я же не умею...

   – Лошадь умеет. Мишка поможет. Главная мина на совещании – людей хотят с поезда снять. Стой насмерть. Ни одного человека. Докладывай, что, по данным разведки, главные силы кадетов – на железке. Понял?

Это Савкин понял, но так и не успел понять, зачем надо приподниматься на стременах в такт лошадиному шагу. Мишка кричал: «Облегчайся, твою мать! Не так!..»

Дорогу пересекла колонна людей с винтовками.

   – Товарищи, дайте проехать, – крикнул Савкин. – Мы торопимся на совещание в штаб.

В колонне засмеялись – Савкин слегка картавил.

   – Заезжай, товарищ, в колонну. Мы тебя пропустим. Хорошо пропустим.

   – Полундра! – заорал Мишка, заметив лунный отблеск на генеральском погоне. – Кадеты!

Поздно. Мишка замолчал, проколотый штыком. Савкина сорвали с седла, душили, кололи, резали. Он пытался сказать или крикнуть что-то предсмертное, объясняющее, революционное, но лишь хриплое рыдание изливалось изо рта вместе с кровью.

   – Вот это конь! – восхищался генерал Казанович, держа за узды белого коня, на котором совершил предсмертный путь Савкин. – И седло офицерское. Мой трофей! Никто не возражает?

Шли дальше. Однако направление на Черноморский вокзал генерал не выдерживал – там огни, движение, шум. Хватали одиночек, останавливали подводы, убивали возчиков, захватывали трофеи, в том числе и хлеб, так необходимый в ночном походе, и даже артиллерийские снаряды. Вышли на Сенную площадь, поставили по углам два пулемёта, имевшиеся в отряде. Глухая ночь. Не слышно сзади никаких звуков продвижения своих – Кутепова или Маркова. Опытный Казанович понял, что вряд ли командир 1-й бригады бросит войска в ночной бой по просьбе генерала другой бригады, ушедшего с небольшим отрядом в тыл противнику. Надо возвращаться – ночь скоро кончится.

Марков эту ночь проводил на правом фланге, ближе к берегу Кубани, откуда красные вели огонь с лодок и могли перерезать дорогу, идущую вдоль берега, – тогда для передвижения частей армии оставалась бы лишь Елизаветинская дорога, идущая от фермы. Заснул генерал перед рассветом, устроившись в доме, где Родичев оборудовал походный лазарет. Разбудил его артиллерийский и ружейно-пулемётный огонь на севере, на том самом опасном левом фланге, за который отвечал Кутепов. Полуодетый, с нагайкой в руке, Марков выскочил на улицу, матерясь:

   – Так вас... Отдохнуть не дадут.

Из лазарета вышла Шурочка, тоже не выспавшаяся, но уже причесавшаяся, в кокетливо завязанной косыночке.

   – Сергей Леонидович! Что это вы? – упрекнула она генерала, одновременно одаривая его счастливой улыбкой.

   – Простите – разбудили раньше времени. Ещё Романовский приказ не прислал, а уже стреляют.

Подбежали ординарцы.

   – Где стреляют? – спросил генерал.

   – На участке Партизанского полка.

   – Одеться и в штаб, – приказал Марков. – Готовьтесь, Шурочка, к работе. Много раненых сегодня будет.

   – А заря какая красивая, – вздохнула девушка.

   – Придёт время – и зарей будем любоваться, а сейчас...

Марков махнул рукой и поспешил к своему командному пункту в артиллерийской казарме.

Здесь Тимановский всё задымил своей трубкой. В душном тумане Марков едва разглядел незнакомого поручика, разговаривающего по телефону:

   – ...красные бежали в беспорядке, и отряд беспрепятственно вошёл в город, двигаясь по Ярмарочной улице...

Тимановский доложил, что на позициях бригады всё в порядке, а по телефону докладывает в штаб офицер из полка генерала Казановича.

   – ...Однако войска 1-й бригады за нами не последовали, и, учитывая, что своими силами мы не сможем удержаться в городе, я приказал отступать на исходные позиции к линии обороны бригады. С собой доставили захваченные трофеи, в том числе более 10 верховых лошадей, более 10 повозок с продуктами, лекарствами и 52 артиллерийских снаряда...

   – Господин поручик, отставить телефонный разговор! – приказал Марков.

   – Виноват, ваше превосходительство, я не видел, как вы вошли. Мне приказано...

   – Отставить. Где Казанович?

   – Он у генерала Кутепова.

   – Степаныч, остаёшься здесь – я к Кутепову, пока он не ушёл к корниловцам.

В доме, занятом Кутеповым, генерала Казановича перевязали, накормили, напоили чаем. Он отдыхал, и на его лице было написано: я исполнил свой долг. С приходом Маркова начали обсуждать происшедшее.

   – Я не мог поднять в атаку не подчиняющуюся мне часть, тем более без приказа моего командования, – объяснял Кутепов.

   – Но у вас же была и Офицерская рота, – возразил Казанович.

   – Они перемешались и были в одной цепи, – спокойно сказал Кутепов и посмотрел на часы, – но, главное, я не имел приказа.

   – Оставим вчерашний день, – предложил Марков. – Займёмся сегодняшним. Солнце взошло, большевики молчат. Начнём сейчас атаку – Офицерский полк, часть Кубанского и ваш отряд, Борис Ильич.

   – Сергей Леонидович, я готов идти в атаку сейчас под вашим руководством, но мой отряд нуждается в отдыхе. Весь вчерашний день и всю ночь он в бою. Да и атаковать здесь, в этом же месте, по-моему, уже бесполезно: красные приготовились.

   – Понятно, – сказал Марков, поднимаясь. – Генерал Кутепов отбывает во 2-ю бригаду на должность командира Корниловского полка. Я присылаю сюда Боровского.

Казанович попросил разрешения позвонить в штаб по телефону Маркова. Они шли по безопасной дороге за домами и казармами, почти не разговаривая. Марков понимал опытного генерала, не желавшего больше рисковать. Проплутав всю ночь по пустым улицам, он теперь всю жизнь будет рассказывать, как едва не взял Екатеринодар двумя ротами, но Кутепов и Марков его подвели.

«Может быть, надо было атаковать ночью, – думал Марков, – может, я и сам что-то сделал не так? Нет. Умный Ваня Романовский правильно приказал: держать оборону и не делать самостоятельных движений. В такой обстановке, при таком настроении в штабе, при огромном численном превосходстве противника нельзя рисковать последней боеспособной частью армии. Ведь 2-я бригада разбита, а кавалерия... Это же «драповая» кавалерия».

На командном пункте – едва телефонист доложил, что у телефона генерал Казанович, возникло некоторое возбуждение: будет говорить сам Корнилов.

Казанович доложил умело, не выпячивал своего геройства, но и не скрывая успешных действий своего отряда в тылу противника. Как опытный служака, не стал кого-то обвинять: вскользь упомянул, что соседние части не получили приказа о ночной атаке. Потом он говорил с Романовским, которого больше всего интересовали взятые в числе трофеев 52 снаряда. Правда, генерал не мог точно сказать, где они, но обещал найти и отправить артиллеристам, выслушав указания Романовского, отдал трубку телефонисту и вздохнул, как после тяжёлой работы.

   – Получил приказ, – сказал он. – Остатки моего полка – 300 человек из 800 отвести в тыл, к ферме. Участок, занимаемый полком, передаётся вашей бригаде, Сергей Леонидович. Так приказал передать вам начальник штаба.

Кому же ещё? Разве есть боеспособные войска в армии, кроме его бригады? Марковская бригада – и есть армия.

   – Начальник штаба ничего не сказал о приказе на сегодняшний день? – спросил Марков. – Нет? Понятно. Будем сражаться. Степаныч, 4-ю роту – на левый фланг. Я остаюсь здесь. Боровский – на правом.

Он не сказал, что ему понятно: какой там приказ, если Неженцев убит...

Загрохотала артиллерия красных. Третий день штурма уже не был днём штурма – приходилось обороняться. Но если офицеры и потеряли веру во взятие города, то отступать они не собирались. Земляной вал, прикрывающий» казарменные дворы, и кое-как вырытые окопы плохо защищали не только от сильнейшего огня и артиллерии, но и от пулемётных очередей и винтовочных выстрелов. Орудия били прицельно – взлетел в воздух офицерский пулемётный расчёт вместе с обломками «кольта», кричали раненые, бежали санитары с носилками и ложились на землю, ползли за стены казармы. Марков знал, что в такие моменты его место на линии огня, пробрался к передовым окопам, к валу. Уже зеленеющие травой огороды почти сплошь были покрыты вспышками пулемётных выстрелов. До красных, засевших в домах на окраине, всего 400 шагов. Видны уже стволы винтовок, торчащих из окон, из-под заборов, из канав. Патронов не жалеют.

   – Господа! Отступать не будем! – крикнул Марков. – Не умеем. И некуда отступать – в открытом поле перевьют.

   – Не будем, генерал! – кричали в цепи.

   – Я ранен и прошу меня не уносить! – кричал офицер. – Я буду бить их до смерти.

Над городом поднимался дым, тянулся к солнцу. Ветерок сносил его направо к реке. Красные пошли в атаку сплошной густой цепью с криками: «За советскую власть!», «Бей кадетов!», «Вперёд, товарищи!» Атака продолжалась считанные минуты: 12 пулемётов Офицерского полка били прицельно. Наступавшие легли и начали отползать к укрытиям. Многие остались лежать и вздрагивали, когда в них попадали новые пули.

Вскоре началась ещё одна атака, и 5-я рота не выдержала, побежала, красные проникли уже во двор казармы, кричали: «Бей офицерье!» Марков встал у казарменной двери с нагайкой в руке и безжалостно хлестал убегающих офицеров. Те останавливались и с винтовками наперевес кидались на красных. Атаку отбили и потом ползали по двору, добивая раненых большевиков, помогая своим.

Теперь на этом участке противник на некоторое время должен угомониться, и Марков с ординарцами прошёл на правый фланг, в казарму, где находился лазарет Родичева.

   – Гаврилыч, как раненые?

   – На пределе, Леонидыч, – ответил Родичев, перепачканный кровью и с невидящими глазами. – Эвакуировать нельзя – жуткий огонь. Приходится делать невероятное. Иди посмотри на Шурочку.

Она стояла у стола, на котором лежал раненый. Марков узнал его – кавказец Измаил, пулемётчик. Лужа крови под правой безжизненной рукой. У Шурочки косынка съехала на затылок, на лице – лихая сумасшедшинка.

   – И не думай, Измаил, – говорила она. – Нет у тебя правой руки. Тут и хирург не нужен. Я всё сделаю. Господа, давайте ножик. Уже простерилизовался.

Марков увидел, как двое офицеров прокаливали на спиртовке обыкновенный перочинный нож с длинным лезвием. Они передали его пинцетом Шуре, и та, взяв ножик за ручку бинтом, лихо резанула сверху вниз, в кровавое месиво.

   – Всё! – сказала она торжествующе. – На одном сухожилии держалась.

Взяла оторванную руку и бросила в ведро.

   – Хорош была рука, – сказал Измаил, – и нет больше рука. Но есть ещё одна.

Шура поправляла косынку, смотрела на Маркова так открыто, с такой сверкающей голубоватой слезой в глазах, с такой неотражаемой женской улыбкой, что он отвернулся, засуетился, сказал какие-то скучные одобрительные фразы и вышел.

Вернулся к себе, спросил у Тимановского об обстановке, поинтересовался, не пришёл ли из штаба приказ.

   – Приказ явиться тебе, Сергей, к командующему на военный совет к 13 часам.

Закурили и задумались. Первый военный совет был в станице Ольгинской перед началом похода. Армия тогда была только что создана. Теперь второй совет, когда армия...

Вызвал к телефону Романовский:

   – Серёжа, я знаю, что ты оцениваешь положение в армии так же, как и я. Прошу тебя обязательно быть на совете и сказать всё, что ты сочтёшь необходимым. Предполагаю, что все генералы будут единодушны, а командующий... Услышим, что скажет командующий.

На ферму Марков поскакал с ординарцем. Артиллерийский обстрел стал привычным. Солнце – в высшей точке, слева искрится в его лучах Кубань, слепит глаза так, что молнии вспышек при разрывах снарядов представляются бледными. Генерал приехал несколько раньше назначенного срока, отдал лошадь ординарцу, прошёл к обрыву над рекой. Неподалёку, на удобном бугорке сидел Деникин, окружённый офицерами. Говорили о чём-то отвлечённом: о рыбной ловле, о какой-то царской ухе. Опираясь на палку, мимо прошёл раненый в шинели без погон, с забинтованной головой. Сказал недоброжелательно:

   – Целыми днями здесь сидите, а там – штурм.

Он ещё навоюется, – сказал примирительно Марков. – Все мы ещё навоюемся.

– Было бы за что, – с накипевшей обидой возразил раненый. – За «его императорское», что ли? Или за Учредилку?

Марков отошёл, не отвечая – что возьмёшь с забинтованной головы? Для него не было вопроса «за что? Конечно, за Россию. Все мы за Россию. Да и те... Брусилов, Бонч-Бруевич... Истинный военачальник не должен раздумывать «за что?» Он должен знать, против кого. Знать, на кого вести свои войска, заставлять их убивать и умирать, чтобы достичь главной своей дели – победы.

Военный совет состоялся в штабном домике, в комнате Корнилова. Марков не спешил протискиваться внутрь, вошёл последним, и ему не хватило места ни на кровати, ни на скамейке. Сел на пол под окном, завешенным ковриком, – в комнате зажгли свечи, а окно смотрело в сторону противника.

Кроме командующего, на совете присутствовали: Алексеев, Романовский, Деникин, Марков, Богаевский, кубанский атаман Филимонов и председатель кубанского правительства Быч. Полутёмную комнатушку пронизывал тяжкий дух неудачи и безвыходности. Каждый чувствовал внезапно возникшую смертельную опасность, и никто не считал себя виноватым в случившемся.

Корнилов потёр пальцами лоб, оглядел собравшихся, в монгольских глазах, посверкивающих, – обречённость. Нет былой пронизывающей огнём энергии. Командующий открыл военный совет и предоставил слово Романовскому.

Начальник штаба говорил по обыкновению, не торопясь, но не в привычно бесстрастном тоне, а придавал голосу звучание в меру скорбное и призывающее всех серьёзно задуматься.

Он доложил, что силы противника во много раз превышают силы армии. По данным разведки, в боевой линии большевики имеют почти 18 тысяч, а в городе – 10 тысяч[48]48
  «...большевики имеют почти 18 тысяч, а в городе – 10 тысяч» – в военно-исторической литературе эти цифры считаются завышенными, предполагается, что реально численность оборонявшихся не превышала 20 тысяч.


[Закрыть]. Город обороняют 20—25 орудий, в их числе 8—10 гаубиц, два бронепоезда. В боевом составе Добровольческой армии большие потери. В 1-й бригаде осталось около 1200 человек, во 2-й – около 600. Конная бригада больших потерь не понесла, но не может оказать армии существенной помощи. Её обход Екатеринодара с севера ничего не дал. Число раненых в походном лазарете превысило 1500...

Марков опёрся спиной о стену, закрыл глаза, подумал о «драповой кавалерии», без толку маневрирующей где-то за городом, представил конный строй, идущий хорошей рысью, и... ритмично закачался в седле. Выразительный, почти артистический голос Романовского был прерван отчаянным храпом. Сидевший на скамейке Богаевский обернулся и толкнул в плечо заснувшего генерала. Проснувшись, Марков приподнялся, сказал без особого смущения:

   – Виноват, ваше высокопревосходительство! Двое суток не ложился.

Романовский продолжал, словно ничего не заметил:

   – Состав армии, находящейся в строю, переутомлён физически и морально...

Присутствующие оживились, некоторые улыбнулись, кто-то громко шепнул: «Переутомились так, что спят на военном совете». Лишь Корнилов остался безучастным.

Артиллерийский обстрел не прекращался. Снаряды Ложились то ближе, то дальше – к разрывам привыкли. Очередной снаряд разорвался рядом с домиком. Яростный грохот заложил уши, пол заходил под ногами, в глухую стену будто с размаха ударили железной плитой – большой осколок плашмя налетел на хилые брёвнышки. Мог бы и развалить домик. Присутствующие на совете задвигались, что-то заговорили, кто-то поднял и зажёг упавшую свечу. Лишь Корнилов не шелохнулся, продолжая поблескивать щёлочками глаз, направленных в какую-то страшную неизвестность. Может быть, в завтрашнюю смерть.

   – Я согласен с начальником штаба, – наконец сказал он. – Положение действительно тяжёлое. Попытка взять Екатеринодар успеха не имела. Большевики, растерявшиеся в первые дни, теперь оправились и, получая подкрепления по трём железнодорожным линиям – с Тихорецкой, Кавказской и Новороссийской, держатся упорно и, возможно, готовятся нанести контрудар. Мы понесли большие потери. Убит подполковник Неженцев... Да... Такое несчастье. Войска переутомлены. В создавшемся положении я не вижу другого выхода, кроме как взятие Екатеринодара. Поэтому я решал завтра на рассвете атаковать по всему фронту. Как ваше мнение, господа?

Марков перехватил взгляд Романовского и высказался первым:

– 1-я бригада с трудом отбивает атаки противника, поддерживаемые огнём артиллерии и десятками пулемётов, – сказал он. – Потери – более четверти состава. Физическое и моральное переутомление людей не позволяет мне вести их в атаку, явно безнадёжную. Если я, генерал, так переутомился, что заснул на совещании, то представьте каково состояние рядовых бойцов. Я полагаю, что правильным решением было бы отойти от города и двинуться по казачьим станицам в горы, в Терскую область. У нас ещё будут победы, – убеждённо закончил он своё выступление.

Романовский понимал, что голос Маркова – это голос армии, и не надо принимать всерьёз невнятные рассуждения о том, что город можно взять штурмом, но удержать нельзя, высказанные командиром 2-й бригады, который говорил то же, что и Марков, но словами, пришедшимися по нраву Корнилову.

Кубанцы знали, что, кроме надежды на Екатеринодар, у них больше нет ничего, и предлагали продолжать «осаду» города. Это позволяло им быть если не у власти, то по крайней мере рядом с властью. Они понимали, что у них есть этот шанс, когда получили от Корнилова приглашение на совет. Корнилову теперь не до Родзянко.

Деникин сказал: надо отступать. Пожалуй, прежде он не был бы столь категоричен, но чем слабее командующий, тем сильнее становится его заместитель.

Сам начальник штаба должен был высказаться прямо, и он это сделал: продолжать штурм армия не в состоянии – надо отступать.

Старик Алексеев, наверное, тщательно обдумывал, что сказать командующему, считавшему его врагом-соперником. Если просто согласиться с единственно верными предложениями Деникина и других, то Корнилов так и поймёт:

Алексеев всегда против него. И он придумал формулировку, будто подсказанную ему некоей волшебной силой:

   – Я согласен с Лавром Георгиевичем: Екатеринодар необходимо взять штурмом. Однако, учитывая усталость войск, следует дать армии день отдыха – завтра 13 апреля, а штурм назначить на 14-е. За сутки войска несколько отдохнут, ночью можно будет произвести перегруппировку на участке Корниловского полка. Может быть, на пополнение ещё подойдут казаки из станиц.

Наверное, только Алексеева командующий выслушал с опасливым вниманием, и на безжизненно усталом, бледном его лице появился проблеск некоторого удовлетворения.