Текст книги "Наука умирать"

Автор книги: Владимир Рынкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

ТОЛЬКО ОН МОГ СОВЕРШИТЬ ЭТО

Шли в ночь, в смерть. Чёрные тучи, чёрная степь, чёрные шинели. Белое пятно впереди колонны – папаха Маркова. Верхами вели бригаду он, его заместитель Тимановский, командиры полков Боровский и Туненберг, другие командиры.

Впереди них только конный разъезд и неизвестность. Вокруг – конвойная сотня. В колонне – оставшиеся четыре орудия с тридцатью снарядами, раненые, беженцы... За спиной осталась немецкая колония Гначбау. На её окраине, в незаметном тайном месте, нанесённом на секретную карту, похоронены генерал Корнилов и подполковник Неженцев.

Перед выходом Деникина и Маркова осаждали беженцы, требуя, чтобы их повозки двигались вместе с авангардом. Только Борис Суворин уговорил Маркова, и ему было разрешено ехать в колонне Офицерского полка: обещал немедленно написать и издать книгу о походе. На коротких привалах он подходил к генералам, вслушивался в разговоры, пытаясь угадать по словам, по интонации, чем закончится эта страшная ночь. Сам помалкивал.

   – Не жалеете, Борис Алексеевич, что с нами? – спросил его Марков. – Сейчас начнётся. У вас ещё есть время уйти в тыл.

   – Чтобы написать правдивую книгу, надо всё увидеть самому.

   – А ваш брат не собирается писать о нашем походе? Почему он не с вами?

   – У нас с ним разные взгляды на будущее России. Он вместо будущего мечтает втянуть страну в прошлое – какое-то вече, князья... А что, красные уже близко?

   – Пока мы их обошли, но железная дорога уже рядом. Чуть больше версты. Дорога немного поднимается. Различаете в темноте? Вот дойдём до гребня и что-то увидим. А сейчас я жду доклад от начальника разъезда.

   – Вы предлагаете отъехать в тыл, а где он этот тыл? Ведь вокруг красные.

   – Да. Железную дорогу армия будет переходить четыре часа, и за это время большевики могут собрать здесь тысяч десять с бронепоездами, а у нас всего две тысячи с небольшим бойцов и орудия почти без снарядов. А вот и разъезд.

Галопом подскакали всадники. Мягкая дорога приглушала топот лошадей.

   – Ваше превосходительство, – докладывал начальник разъезда, – впереди железнодорожный переезд. До него около версты. Возле переезда железнодорожная будка. В ней видан свет. Слева, вёрстах в двух – станция. Там – огни и тени людей. Справа за железной дорогой – станица. В станице противник не замечен.

   – Продолжайте наблюдение, не выдавая себя, – приказал Марков начальнику разъезда, затем обратился к командирам: – Господа! Готовьте бригаду к бою. Стоять здесь и ждать распоряжений. Со мной только мой конвой.

В сопровождении пятерых кавалеристов он, пустив коня лёгкой рысью, поскакал к переезду. Тусклый свет лампы, лившийся из окошка будки, в непроглядной ночи представился золотым лучистым прожектором. Слева вдали – цепочки огней станции. Тишина.

   – Точно время выбрали, – сказал Марков. – Пятый час утра. Дрыхнут все, так их...

Начиналось утро 16 апреля.

Командир бронепоезда Руденко дремал в командной рубке, в первом вагоне. Всю ночь бронепоезд разъезжал по линиям, и теперь паровоз попыхивал – скомандуешь и поехали. К утру Олега сморил сон, голова упала на столик. Проснулся, будто кто-то толкнул. Кругом дремали помощники.

   – Не спать, так вашу! – закричал командир. – Васьков! Пройди по кубрикам – чтобы не спали. Кадеты за ночь могли подойти. А я – на станцию...

Шагов за пятьдесят до железнодорожной будки Марков остановился, спешился, приказал: «Трое за мной». Быстро прошагал к будке, рванул дверь. Там – двое в полусонном состоянии. Генерал бросился на того, который сидел у телефона, конвойные – на другого, помогли Маркову. «За дверь их и...» Генерал сделал соответствующий знак.

Взял трубку, грубо спросил:

   – Кто у телефона? Начальник станции? Здесь комиссар из штаба Автономова. Кто на станции? Какой отряд?

   – На станции бронепоезд, – испуганно ответил начальник станции, – и ещё два эшелона с красногвардейцами. Я не знаю, товарищ, какой это отряд.

Марков положил трубку, приказал поручику из конвоя:

   – Передайте Тимановскому: колонне вперёд и остановиться, не доходя 200 шагов до железной дороги.

Руденко вошёл в дежурную комнату станции. Начальник, сидевший за столиком с телефоном, испуганно вскочил: он давно привык бояться всех.

   – Что нового слышно? – спросил Руденко.

   – Всё в порядке, товарищ командир. Звонил с переезда комиссар от Автономова. Я ему доложил, что всё в порядке.

   – Комиссар с переезда? Дай-ка трубку. Пост? Спокойно у вас? Где комиссар?

   – Уехал на дрезине.

   – Кадеты не появлялись?

   – Не слышно. Всё у нас спокойно.

Что-то не понравилось матросу в этом разговоре. Подумав, он сказал в трубку:

   – Для верности к переезду сейчас подойдёт бронепоезд.

   – Пришлите, товарищи. Оно будет вернее.

Марков положил трубку и приказал конвойному:

   – Всех командиров ко мне. Быстро.

Пока собирались, – а это минуты, – успел придумать план боя. У Маркова в бригаде батарея Миончинского – всего два орудия и очень мало снарядов. Одно орудие выстрелит в бронепоезд сбоку, другое – спереди. Михайловцы и константиновцы стреляют точно – может, будет достаточно двух выстрелов. Офицеры с двух сторон нападают на повреждённый орудиями бронепоезд, поджигают вагоны сверху, через крыши. Значит, нужны топоры... И отряд – на станицу. Пока бронепоезд подойдёт, можно перегнать через переезд часть обоза. Собравшимся приказывал в необходимой последовательности.

   – Сейчас подойдёт красный бронепоезд, – начал он. – Его мы не должны упустить. Пока не подошёл, прошу полковника Тимановского прогнать через переезд как можно больше обозных повозок. Дмитрий Тимофеевич, одно своё орудие немедленно перевести через полотно и поставить для стрельбы прямой наводкой в упор, в бок бронепоезда. Послать лучшего офицера.

   – Пойдёт капитан Шперлинг, – немедленно ответил Миончинский.

   – Так. Второе орудие поставить здесь, направив для стрельбы вдоль линии, в паровоз. Командиру инженерной роты полковнику Бонину немедленно сорвать телефонные и телеграфные провода в сторону Екатеринодара и выслать конных подрывников для подрыва рельс. Всё это как можно быстрее и как можно дальше. Это надо выполнить во что бы то ни стало. В этом наше спасение. Возле будки завалите линию шпалами... Главная задача Офицерского полка – разгромить и сжечь бронепоезд и уничтожить его команду. Две роты, Александр Александрович, направьте к станице и для обеспечения дороги, по которой уже идёт обоз. Конвой и спешенные артиллеристы охраняют станицу. Кубанский полк пока в резерве и должен быть готов быстро выполнить любое задание...

По мере получения задач командиры покидали будку и сразу начинали действовать. Когда Марков, закончив распоряжения, вышел наружу, Шперлинг уже катил со своим расчётом орудие вдоль железной дороги на противоположной стороне, выбирая позицию. Тимановский гнал повозки через переезд рысью и даже галопом. Ещё не светало. Правильно генерал Марков рассчитал время. Пришли бы раньше – нарвались бы на готового к бою противника, а если засветло, то к линии бы не подпустили. Вот из таких точных расчётов и слагается успех. И ещё из постоянной тревоги: всё ли ты сделал, что мог? Предусмотреть ход боя нельзя, однако можно так подготовиться, что на любую неожиданность найдётся ответ. Вот и сейчас: здесь роты разворачиваются и быстро занимают позиции вдоль полотна. Они будут на глазах. А с той стороны? Там нужен боевой храбрый офицер.

Подойдя к цепи 4-й роты, увидел полковника Биркина – он у них лишь командир взвода.

   – Полковник Биркин, – подозвал его генерал. – Берите свой взвод...

   – Ваше превосходительство, у меня всего 10 человек.

   – Но ими командует полковник Биркин! Берите этих десятерых, двигайтесь к станции с той стороны железной дороги и атакуйте её. Если же подойдёт бронепоезд, когда вы будете ещё в пути, то лечь и замаскироваться. Далее – по обстановке.

Не надо отчаиваться и терять веру в успех, если в бою произошло что-то не так, как ты планировал. Вот и с Биркиным получилось не так: по времени он уже должен быть на станции, а выстрелов не слышно. Что с ним? Заблудиться рядом с линией нельзя. Струсил? А ведь его «атака» связала бы два эшелона красногвардейцев.

Через переезд с грохотом мчались повозки, шагали легкораненые и выздоравливающие, солдаты и офицеры Инженерной роты выбивали шпалы и валили их на рельсы. С ними вместе работал Борис Суворин. Не хуже других подставлял плечо и в паре тащил тяжёлую шпалу.

Так можно было и не услышать подход бронепоезда, и не увидеть, если он идёт без огней. Но вот вдали сыпанул в небо играющий поток алых искр, за ним ещё один – из топки паровоза, и раздался истошный крик: «Бронепоезд!»

Густая темь вдоль железнодорожного полотна бурно зашевелилась: офицеры поднимались и бежали в степь. Командиры кричали, останавливали, но бегство продолжалось. Мгновенно опустел переезд, прекратился грохот сваливаемых шпал, и у слышались новые голоса, чужие:

   – Эй, кто на посту?

   – Полундра! Кадеты!

Простучала короткая пулемётная очередь.

И вновь голос с бронепоезда:

   – Отставить панику! Своих перебьёте! Эй, на посту! Кто здесь?

Командир обязан чувствовать роковой момент – ещё мгновение, и армия в панике.

   – Гранату мне, – приказал Марков кому-то стоящему рядом. – Быстро, твою мать.

Снял папаху, чтобы не белела предательски, и с гранатой в руке шёл навстречу паровозу.

   – Не видишь, что свои, так твою мать! – кричал генерал, подходя к площадке паровоза, источающей красный жар.

Поравнявшись е площадкой, рванул чеку и аккуратно бросил гранату точно к паровозной топке. Отпрыгнул в сторону под небольшой откос, крикнул:

   – Ложись! Миончинский! Огонь!

Упал. Громыхнули один за другим взрыв гранаты, два орудийных выстрела, два разрыва. Паровоз уткнулся носом в полотно. Там, где была кабина машиниста, бушевало пламя. Из вагонов открыли беспорядочный огонь из винтовок и пулемётов. С одной из открытых платформ пушка ударила картечью – точно в офицерский пулемётный расчёт, прикрывавший орудие Миончинского. Три трупа.

   – Вперёд! Ура! – закричал Марков.

Теперь офицеры бежали к бронепоезду, карабкаясь на платформы с пушками, лезли на крыши вагонов, прорубали и бросали вниз горящую паклю. Замолчала пушка – платформу захватили офицеры. Матросы выбегали из горящих вагонов под пули. Одним всё же удавалось вырваться из огня и нападать на врагов. Кричали: «Бей кадетов, братишки!» Другие выбегали в горящих бушлатах, падали на землю, пытаясь сбить пламя, их кололи штыками. Здесь бой был выигран. Матросы ещё дрались, но Марков уже думал о тех двух эшелонах, что остались на станции, да и с бронепоездом надо было разобраться. И вдруг ему на глаза попался полковник Биркин.

   – Вы что здесь делаете, полковник? Я приказал вам атаковать станцию! – закричал на него генерал.

   – Ваше превосходительство, так получилось, что половина моих офицеров испугалась бронепоезда...

   – Не объясняйте. Некогда. Берите своих и немедленно отцепляйте платформу с орудием и вагон рядом с ней – там снаряды. Отцепляйте и оттаскивайте. Скорее, пока не загорелись!..

Из горящих вагонов ещё выбегали матросы. По ним стреляли со всех сторон. Они с языками пламени, хватающими их за плечи, бежали в разные стороны. Бежали и к будке. Здесь их встречали выстрелами конвойные и ординарцы. Бой у бронепоезда заканчивался. Биркин со своими людьми действовал расторопно – вагон и платформа медленно откатились в темноту.

   – Генерал Боровский, – подозвал Марков командира Офицерского полка. – Ваши заканчивают с матросами. Отлично справились. Собирайте полк и атакуйте станцию. Миончинский сейчас возьмёт пушку на платформе и повернёт её на станцию. Вот вам и поддержка. И кубанцы помогут, если потребуется...

Руденко бил из пулемёта по офицерам. На полу командной рубки умирал Васьков. Сзади загорелась стенка. Он остался здесь один и решил не уходить – всё равно убьют, сволочи, но и он их побольше положит. Однако бойница слишком высоко – кадеты в мёртвой зоне и спокойно расправляются с матросами. Что делать? Придётся швырнуть гранату в них и бежать из вагона. Спину обожгло пламя, пытался сбить, но, кажется, не удалось. Он выбежал на площадку, бросил гранату, после разрыва спрыгнул и побежал в сторону паровоза – в сторону Екатеринодара. Чувствовал, что на нём горит бушлат – уже плечи жжёт. Пуля врезалась в матросский широкий поясной ремень – разлился кипяточек на боку... Руденко выбежал на свет и увидел генерала Маркова. Узнал по особенным усикам. Тот держал папаху в руках и что-то говорил стоящему рядом. Кинуться на него и удушить!.. Или застрелить...

На Маркова с маузером в руке бежал матрос в ореоле пламени, пылавшем на плечах и груди. Матрос был шагах в пятнадцати, когда стоящий рядом конвойный офицер выстрелил в него из винтовки. Бахнуло рядом, чуть ли не за ухо затвором зацепил. Мгновение казалось, что стреляли в него, и пуля уже в нём. Опомнился, конечно, сразу. Матрос продолжал бежать. Генерал отчётливо видел его чёрное лицо, оскаленные зубы, бешено сверкающие глаза, даже гвардейскую ленту на бескозырке. В этот момент вспыхнула бескозырка, матрос её сорвал, не выпуская маузер, бросил на землю и сам упал и начал кататься, сбивая пламя.

   – Не стрелять в него! – крикнул Марков. – Вы, поручик, уже выстрелили мне в ухо. Больше не надо.

Марков увидел Родичева и понял, что надо сделать.

   – Гаврилыч, ты здесь? Помоги этому матросу. Пусть его перевяжут, забинтуют – всё, что надо, пусть сделают. А вам, поручик, приказываю потом вывести этого храброго большевика за вашу линию, туда, к инженерам, в направлении Екатеринодара. Под вашу ответственность. Пусть идёт к своим. Он крепкий – дойдёт. Огонь сам сбил. Помоги ему, Гаврилыч.

   – Помогу, Сергей Леонидыч. Хорошее дело.

Стрельба у бронепоезда прекратилась, и вдруг все увидели, что начался рассвет. Передние вагоны догорали. Миончинский со своими артиллеристами развернул ещё одно орудие на платформе в сторону станции и ждал приказа открыть огонь. Цепи Офицерского полка разворачивались в степи по обеим сторонам железной дороги. Через переезд вновь помчались повозки. Опытный глаз Маркова почувствовал какую-то излишнюю суету. Взял с собой командира кубанцев Туненберга, Тимановского, ординарцев, решил пройти вдоль вагонов почти сразу остановился, возмущённый увиденным: прапорщик Гольдшмидт тянул скрученную горящую паклю к вагону, в котором должны быть снаряды, – он сцеплен со второй орудийной платформой.

   – Вы что делаете, Гольдшмидт? – закричал генерал. – Отставить! Полковник Биркин, вы куда смотрите? Хотите нас всех взорвать? Откройте вагон. Я же говорил, что там снаряды. Быстро организуйте перегрузку на наш обоз и артиллеристам в зарядные ящики. Собирайте людей. Сейчас на переезде раненые – забирайте выздоравливающих.

Генерал с сопровождающими прошёл дальше, в пасмурном свете наступившего утра в бинокль хорошо просматривалась станция, цепочки эшелонов, суета возле них, кладбищенская рощица справа. Оттуда, не дождавшись начала общей атаки, наступала 5-й рота. Это ошибка. Заиграли, замелькали вспышки пулемётного огня у пристанционных домиков, и рота залегла, а затем фигурки бойцов, группами вперебежку отступили к кладбищу. И сейчас же от станции к переезду двинулся один эшелон.

Марков оказался рядом с платформой, на которой стояла пушка, уже повёрнутая в сторону противника.

   – Дмитрий Тимофеевич, пошлите им обратно их снаряды, – крикнул Марков Миончинскому.

   – По эшелону! – начал командовать командир батареи. – Шрапнелью! Прицел двадцать пять! Трубка десять! Наводить в паровоз!..

Облачка разрывов на мгновение повисали над приближавшимся поездом. Всего несколько выстрелов, и эшелон дал задний ход. Марков наблюдал в бинокль с некоторым волнением: первые три роты Офицерского полка до сих пор лежали цепями слева от железной дороги, не начиная атаки на полоску окопов красных, темнеющую по окраине станции. Вот и эшелон вернулся, остановился, из теплушек начали выпрыгивать красногвардейцы, и... Хорошо рассчитал Боровский. Тоже умеет чувствовать ритм сражения. Именно в этот момент рванулись офицеры на красные окопы. Бегом, одним порывом. Да... Потери большие. Сам генерал Марков повёл бы перебежками. Или шеренгами без выстрела ровным шагом – большевики обычно не выдерживают и бегут.

И теперь большевики побежали к своим эшелонам. Тот, что начал разгружаться, быстро вновь заполнился. И вот уже дымит паровоз, и поезд двинулся. За ним и второй, не дожидаясь отступающих. Некоторые успели впрыгнуть почти на ходу, но огромная толпа заметалась. Многие бросились через пути в направлении кладбища, и здесь-то 5-я рота не ошиблась: красные оказались в ловушке, и никто бы не ушёл, но почему-то поредели офицерские цепи. Конечно, добивают красных, трупами усеян их путь отступления, многие находят спасительные прорехи в рядах наступающих и скрываются за домами посёлка. Где же офицеры? Марков ловил на перекрестие бинокля своих – фуражки, погоны. Вот спешит к станции группа человек десять. И куда же они? Добивать противника? Расправляться с пленными? Нет. Они подбежали к сцепленным товарным вагонам, стоящим на дальнем пути, а там уже орудуют бойцы Офицерского полка: в раздвинутые двери летят из вагонов на землю какие-то ящики, мешки, буханки хлеба...

Тимановский стоял рядом и тоже смотрел в бинокль.

   – Степаныч; что творится с нашим полком? Почему Боровский допускает это?

   – Почти сутки не ели, Сергей Леонидович. И ели-то сырые зёрна или муку.

   – Бой ещё не закончен! Красные могут остановить наш переход и разорвать армию! Трофеи берут после боя. Я никогда не запрещал. А это не трофеи, а грабёж во время сражения. Не добровольцы, а мародёры. И там не только продовольствие, а какие-то вещи. Немедленно скачи туда и наводи порядок.

Не успел. В дребезжанье и грохотанье обоза на переезде вклинился другой, упорядоченный звук: ровный кавалерийский топот. Обернулись. Командующий со свитой. Деникин на белой лошади, в распахнутом штатском пальто, под ним френч с двумя орденами Святого Георгия – на шее и на груди. Увидит, что творится на станции, – позор! Впрочем, он не поймёт. А если поймёт или доложат ему, то сделает вид, что ничего не произошло.

Деникин спешился, генерал Марков подошёл с докладом, тот отмахнулся, улыбаясь, сделал несколько шагов навстречу, обнял, приблизился, как для поцелуя, пощекотал щёку седыми усами, спросил:

   – Не задет?

Может быть, когда подъезжал, рассчитывал на такой исход? Зачем ему единственный победоносный генерал в армии? Опять будут говорить: «Если бы не Марков... С Марковым не пропадём!..»

   – От большевиков, Бог миловал, Антон Иванович, а вот свои палят, как оглашённые. Один выстрел над самым моим ухом – до сих пор ничего не слышу. Станция взята, но там ещё идёт бой. Сейчас ожидаю красных со стороны Екатеринодара. Буду отбиваться.

Подводы продолжали двигаться через переезд. Уже все знали о том, как был взят бронепоезд, и вдруг оттуда, с какой-то повозки закричали:

   – Ура генералу Маркову!

Многие подхватили клич. Деникин и Марков взглянули друг на друга, и каждый понял, о чём подумал другой.

   – Действуйте, Сергей Леонидович.

Генералы отдали друг другу честь и разошлись.

Ещё догорали вагоны, перегружались снаряды, но и здесь не могли обойтись без генеральского взгляда – соседний вагон горит, а они спокойно таскают деревянные ящики, по четыре снаряда в каждом. Узнал штатского – Борис Суворин.

   – Борис Алексеевич, вы так про нас книгу не напишете.

Остановились, положили ящик. Едва заметный утренний ветерок дыхнул, и закружились искорки совсем рядом.

   – Что мне помешает, Сергей Леонидыч?

   – Взорвёмся мы вместе с вами. Рядом – пожар. Немедленно отцепляйте вагон со снарядами и откатывайте его.

Тимановский ждал приказа.

   – Бери Кубанский полк, Степаныч, и вместе с Туненбергом наводите порядок на станции. Командующий собирается туда.

Вдруг с другой стороны – от Екатеринодара – донёсся отзвук орудийного выстрела. Разрыв далеко – почти с полверсты от переезда. Значит, инженеры неплохо поработали: не подойдёт ближе бронепоезд. Но снаряды могут и долететь. Вот и следующий. Уже шагах в трёхстах. На переезде заволновались.

   – Полковника Миончинского ко мне! – крикнул Марков.

Тот был рядом – возился с большевистскими пушками.

   – Ваше превосходительство, мы снимаем орудия с платформ – будут наши.

   – Отставить! Орудия испортить. Потом. А сейчас открывайте огонь по тому бронепоезду. Ближе он не подойдёт.

Считанные минуты, и гулко хлопнули выстрелы двух трёхдюймовок. Пороховой дым завис в неподвижном утреннем воздухе, и вдруг сквозь этот голубоватый артиллерийский туман стал виден край огромного алого диска, медленно выдвигающегося из-за волнистого горизонта. Солнце победы генерала Маркова!

К середине дня армия закончила переход через железную дорогу. Противник не преследовал – ни выстрела не слышно. Офицерскому полку объявили два часа отдыха, но приказали далеко не расходиться.

Мушкаев и Савёлов теперь старались быть рядом – один ведь вернулся с того света. Солнечный день, тишина, в станичных садах распустились листья, и розовые пятнышки рассыпались по зелени: бутоны набухают.

   – Давай, Коля, подальше пройдём, – предложил Мушкаев. – Найдём нетронутую хату с хозяйкой.

   – Приказали же не расходиться, – засомневался Савёлов: после своих приключений он больше не хотел отрываться от армии.

   – Немножко разойдёмся. Забыл, что у меня под шинелью спрятано?

Он успел захватить в вагоне бутылку спирта ещё до появлении на станции Деникина. Тот, въехав на пути со своей свитой, разогнал офицеров, растаскивающих трофеи из вагона, громогласно обругал, назвал мародёрами и обещал отдать всех под военно-полевой суд. Пока суд да дело, а бутылочка – вот она.

Приглянулась не столько хата, сколько хозяйка: молодая, черноволосая, черноглазая, она колола дрова во дворе – значит, нет хозяина. Выпрямилась, мгновенным движением руки, кажется, смахнула не только пот со лба, но и усталость с лица, кокетливо поправила платочек, улыбнулась, пригласила:

   – Заходьте, господа офицеры. Отдохните у меня после смертного боя.

Мушкаев смотрел на её голые белые ноги – и мужские мечты опьянили так, что и спирт не нужен. Точно он угадал: хозяин ушёл с казаками в Екатеринодар воевать, дети гостят у деда в Дятьковской. Втроём сидели за столом, пили спирт, смешанный с вишнёвой настойкой, закусывали картошкой с салом, варёными яйцами, мочёными яблоками. Мушкаев легко убедил Анюту, что на войне пост не держат, и придвигался к ней всё ближе. Савелов интересовался, с каким отрядом ушёл её муж.

   – Кто его знает, – рассеянно ответила женщина, увлечённая самой интересной в жизни игрой. – За наших. Ну, то есть, за ваших.

И сама рассмеялась.

   – Значит, за Добровольческую армию? – не отставал Савёлов. – Или, как у вас говорят, за кадетов?

   – Ну да, – подтвердила Анюта. – За этого, за Корнилина или Корнилова. Говорят, убили его? Наши мужики переживают.

   – Коля, хватит тебе о войне. Здесь у нас мир.

   – Пусть спрашивает, если ему надо знать, – сказала Анюта, занимаясь под столом дерзкой рукой Мушкаева. – Може, вы моего мужика встрените где. Самошкин Авдей. Он у меня хороший, работящий. У нас мало кто дров нынче завёз, а он вот раздобыл...

Настал момент, когда Савёлов понял, что должен уйти. Напомнил Мушкаеву, что из отведённого на отдых срока осталось полчаса с небольшим.

   – Не волнуйся, Коля. Это они так два часа назначили – на всякий случай. Увидишь, дотемна здесь простоим. А если что – прибежишь за мной. Если бой, так я сам услышу...

Савёлов вышел на центральную улицу станицы и сразу увидел, что в дальнем её конце строится полк. А ещё двух часов не прошло. Возвращаться за Мушкаевым далеко – сам опоздаешь. И он побежал, чтобы успеть в строй.

Роты выстраивались у дороги, ведущей дальше на восток, к станице Дятьковской. Печальное построение. Весь Офицерский полк – меньше трёхсот человек. Во 2-й роте всего 9 человек. Где же люди? В бою у станции погибло 15 – их похоронили там же, на кладбище. Раненых – 60. Ещё человек 30 не хватает. Значит, не один Мушкаев задержался.

На левом фланге батарея и Инженерная рота. Офицеры на своих местах – на правых флангах подразделений. На правом фланге полка – его командир генерал Боровский. Командовал заместитель командира бригады полковник Тимановский.

– Как нас мало, – с тяжёлым вздохом сказал стоявший рядом с Савёловым поручик Гернберг.

– Некоторые погибли после боя, – съязвил капитан Бахманов. – Вы как будто с Мушкаевым куда-то шли, Савёлов. Где он?

– Так получилось, – начал было объяснять поручик, но раздалась команда:

   – Смирно-о! Равнение налево!

На выезде из станицы над головами взметнулось трёхцветное знамя. Его держал конный офицер. За ним ехал Деникин, далее виднелась папаха генерала Маркова, штабные генералы и офицеры. Тимановский подошёл с докладом. Командующий повернулся к строю, поздоровался, офицеры ответили дружно и чётко. Ждали наказания за беспорядок на станции, но Деникин приехал благодарить и поздравлять с победой.

   – Господа офицеры, – говорил он, – вы одержали блестящую победу над врагом. Благодаря вашему мужеству армия вышла из безвыходного положения. Действия вашего полка позволили без потерь вывести из окружения наших раневых, наш огромный обоз. Офицерский полк остаётся примером мужества, самоотверженности и воинской дисциплины...

Командующий не стал напоминать о том, как все они бежали от бронепоезда, оставив один на один с ним своего генерала, а потом, во время боя, бросились грабить станцию.

После краткой речи перед строем Деникин повернулся к генералу Маркову и тоже сказал небольшую речь:

   – Дорогой Сергей Леонидович, благодарю вас за блестяще проведённую операцию и за мужество в схватке с бронепоездом!

Можно было заметить, что Марков как-то странно отнёсся к похвале командующего. Неужели смутился, как юнкер перед строем? Или что-то не понравилось?

   – Ваше превосходительство, – ответил Марков сразу же. – Это не я, а они, – и указал на артиллеристов, стоявших на левом фланге. – Сегодня день артиллеристов.

Деникин попросил выйти из строя подполковника Миончинского и ему выразил особую благодарность за действия батареи.

   – Значит, не отдадут нас под суд, – шепнул Савёлов.

   – Да он и не собирался, – ответил Бахманов. – Если нас под суд, то кто же будет большевиков бить?

На этом церемония закончилась. Командующий со штабом направился вперёд. Марков поскакал обратно в станицу – там ещё оставались черкесы-кавалеристы. Полк повёл Тимановский. Вперёд, в неизвестное будущее.

Проснулся Мушкаев на закате. Утомлённая Анюта спала рядом. Вскочил, быстро оделся, схватил винтовку. Анна пыталась предложить какую-то еду, он отказался, поцеловал подругу и бросился бежать. Она что-то кричала вслед. Он не прислушивался – теперь его могут и под суд отдать. Станичные мальчишки кричали; «Дяденька офицер, ваши ушли к Дятьковской! Генерал впереди на лошади...»

Мушкаев выбежал на центральную улицу и увидел ещё двух офицеров, спешащих туда, где днём отдыхал полк и впереди виднелась группа. Из переулка возник прапорщик Гольдшмидт, присоединился к бегущим. На дороге за станицей вытянулась целая вереница из таких группок опоздавших. Быстрым шагом они двигались за полком.

Всех напугал конский топот, донёсшийся сзади. Неужели красные? Трудно было разглядеть – слепило закатное солнце. Появилась знаменитая папаха. Марков! Не страшнее ли он, чем красные? Ведь отставшие, проспавшие, прогулявшие – это почти дезертиры. Спешно собрались все вместе, и кто-то предложил: «Господа, давайте станем во фронт». Быстро построились. Увидев шеренгу офицеров, генерал остановил лошадь и... приветливо улыбнулся, поздоровался:

   – Здравствуйте, друзья мои.

Марков поскакал дальше, сопровождаемый черкесами, офицеры двинулись вслед, успокоившиеся и в то же время возбуждённые. Они говорили:

   – Нам посчастливилось, что нами командует Марков!

   – Такого генерала больше нет.

   – Только он мог решиться на подвиг у переезда: один против бронепоезда.

   – И сейчас нам, провинившимся, никакого выговора.

   – Наш настоящий генерал! Ура Маркову!