Текст книги "Серый кардинал"
Автор книги: Владимир Моргунов
Жанр:
Боевики
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)
12
Они сидели у Клюева. Май, выдавшийся очень дождливым, подходил к концу. Дожди не кончались. Низкие свинцовые тучи беспрестанно мчались со скоростью курьерских поездов.
– Теперь я понимаю, – сказал Ненашев, возвращаясь с балкона, – почему в Финляндии «сухой закон», а в Швеции водку по карточкам выдают. При такой погоде спиться – не фиг делать.
– Да, а еще говорят – демократия, – покачал головой Клюев. – Какая же это, на фиг, демократия, если людям запрещают спиваться. Садись-ка лучше, Кистентин, продолжим наши игры.
«Игры» перевалили зенит. Три пустые бутылки из-под шампанского и две из-под «Смирновской» стояли под столом.
– Нет уж, – покачал головой Ненашев, – я лучше еще воздухом вольным подышу.
– Ну, дыши, набирайся сил, завтра тебе в исполком идти.
Вот уже больше недели они «пробивали» разрешение на открытие частного охранно-сыскного бюро, «подключив» все возможные и невозможные связи и знакомства, но ощущали, что прут на бетонную стену.
– Да, ребята, все не так, все не так, как надо, – тряхнул головой Бирюков. – Ждут нас хлопоты бубновые, пиковый интерес. Та ли жизнь сейчас у Влада Рогунова.
– Хо-хо-хо, Николаич! Завидовать счастливым значит делать себя еще более несчастным.
– Это кто сказал?
– Это я сказал. Афоризм, наверное. Я же тебе про Влада рассказывал. Для счастливой жизни тоже талант специфический нужен. Вот он сейчас, небось, где-нибудь на Канарах, Багамах или Сейшелах отдыхает «в пополаме» с Галиной Петровной. Наслаждается окружающим великолепием. А мы бы себе наверняка весь кайф испортили, томясь от безделья, горевали бы о том, что дни быстротечны, что все проходит... Брось счастливчика в воду и он выплывет с рыбой в зубах. Это чья-то пословица, кажется, это не мой афоризм. Влипни сейчас Влад в какое-нибудь дерьмо снова, и судьба опять пошлет ему избавление, как в свое время послала ему нас. Но ты не грусти особо – не одним нам плохо. Другой наш хороший знакомый Павленко послан в отставку. Я же тебе «Красную звезду» показывал?
– Ты уже в третий раз об этом спрашиваешь. Показывал.
– Разве в третий? Забывчив я становлюсь.
– Забывчив. Но Павленко, похоже, получше нашего все равно устроился.
– Да, вроде бы занял непыльное местечко в какой-то трастовой компании.
– Траст означает доверие, – поднял указательный палец Бирюков. – Лично я, например, такому мерзавцу никогда бы не доверился.
– Существует масса народа, которая Павленко мерзавцем не считает – хотя бы потому, что не осведомлена о делах его прошлых. И она, эта масса, охотно доверяет ему и подобным ему свои средства.
– Массы хотят быть обманутыми.
– Именно, – подхватил Клюев, – и это не мазохизм, это скрытая тяга к...
Он не договорил, потому что раздался страшный грохот. У Клюева и Бирюкова возникло впечатление, что во входную дверь пальнули из гранатомета. Они одновременно вскочили и увидели направленные на них дула укороченных автоматов.
Сильный удар в солнечное сплетение, да еще тренированной ногой, да еще обутой в тяжелый ботинок с толстой твердой подошвой, хоть кого заставит на мгновенье – если не на более длительный промежуток времени – как бы выпасть из реальности. Бирюков как раз и схлопотал такой удар. Но за эту долю секунды рефлекторно успел принять санчин-дачи, «железную стойку». В шоу с демонстрацией восточных единоборств о бойца, принявшего такую стойку, обычно ломают ручки от лопат и прочие длинномерные предметы. Поэтому Бирюков не свалился на пол, не отлетел к противоположной стене, кувыркнувшись через стол, он только качнулся и немного отъехал, скользя на подошвах, как стойкий оловянный солдатик. Усилием воли он заставил себя сделать вдох и словно в розовато-сизом тумане увидел перед собой голову в черной маске, почти полностью закрывающей лицо – только глаза и часть переносицы были видны. Холодные, светлые, пустые глаза.
Бирюков продолжая неотрывно смотреть в эти раскаленные от ярости глаза, наугад ударил ребром стопы в то место, где должно было находиться колено левой ноги человека, только что ударившего его. Противник наносил Бирюкову удар правой ногой, поэтому она отодвинулась назад, оставаясь какое-то время на весу. Весь вес приходился на опорную левую ногу, которую очень точно подрубил Бирюков. В следующий момент он уже взлетел над поверженным противником и, захватив в прыжке скрещенными ногами голову и шею другого человека в черной маске, потащил его за собой на пол.
Сбоку от Бирюкова грохотало и рушилось, слышались треск и надсадное дыхание, звуки наносимых ударов. Значит Клюев еще функционировал.
Тесно, не развернуться. Бирюков попытался откатиться к двери, но не сумел этого сделать – гора тел навалилась на него, придавила непомерной тяжестью к полу. Опять пошли в глазах фиолетовые круги. Надсаживаясь, Бирюков приподнял навалившуюся на него массу, упершись в пол руками и ногами, встал на четвереньки и тут же получил страшный удар по голове – сбоку, за ухом, ближе к шее...
Он не знал, сколько времени пробыл в сплошной тьме, но, как оказалось, не так уж и долго – кто-то защелкивал на его руках, отведенных за спину, наручники, кто-то орал над ухом истошным голосом:
– Лежать, сука!!!
Бирюков не понял, к нему ли это относилось, но в следующий момент ощутил сильный удар под ребра – если бы бьющий мог как следует размахнуться, последствия были бы более ощутимыми. Чья-то рука схватила его за волосы, в затылок уперся ствол автомата. Скосив глаза вбок, он увидел луч яркого света (откуда?!) и глазок телекамеры.
«Бред какой-то», – Бирюков почувствовал, что выпитые водка и шампанское уже не действуют на него расслабляюще, не туманят сознание, осталась только некоторая тяжесть в мышцах, да учащенное сердцебиение. Впрочем, сейчас трудно было понять, от чего сердцебиение – от спиртного или от чрезмерного напряжения. В голове гудело так, словно недавно внутри черепа взорвалась граната.
Две пары сильных рук оторвали его от пола, а тот, третий, что держал автомат сзади него, не отступал, и Бирюков чувствовал дуло, упирающееся в затылок.
«Во что-то мы влипли», – спокойно и вроде бы безучастно констатировал Бирюков, увидев, что Клюева тоже держат несколько человек в черных масках и темной форме. У Клюева была сильно рассечена бровь, кровь заливала скулу и щеку.
Но Кости Ненашева не было видно. Бирюков почувствовал непонятное облегчение – словно он сам освободился, а не был скручен.
Человек с телекамерой приблизился и теперь направлял объектив прямо в лицо Бирюкова. Бирюков врезал ему в пах кин-гери правой ногой, и камера нырнула куда-то вбок и вниз. Сзади Бирюкова сильно ударили по голове, сразу стало горячо на затылке. «Кровь, – спокойно подумал он, – а могли бы и пристрелить, псы».
Потом его поволокли в прихожую, далее – в открытую дверь, вниз по лестнице. Мелькнуло испуганное лицо какой-то толстой старухи: очки в роговой оправе, седые волосы.
«Падлы, в носках вывели, туфли в прихожей так и остались!» – Бирюкова этот факт взбесил и одновременно немного встревожил. Но он тут же заставил себя не растрачивать эмоции попусту, не тратить сил.
Его затолкали в машину, въехавшую задом на тротуар – словно пасть черная раскрытая. Бирюков шагнул по инерции, получил под дых, почти никак на удар не среагировал, хотя удар был нанесен достаточно умело, и упал на сиденье. В следующий момент рядом свалился Клюев, прокомментировав данное событие:
– Вывели болезного, руки ему за спину и с размаху кинули в «черный воронок». Не дрейфь, у нас пока все благополучно складывается, – последние слова он произнес шепотом, приблизив губы к уху Бирюкова.
Захлопнулась дверь, и микроавтобус покатил, на удивление ровно, без тряски и без толчков. Бирюков сразу вспомнил события, вроде бы стершиеся уже в памяти: приходилось ему лет пятнадцать назад трястись в милицейском «газике», когда везли в отделение. Незабываемые минуты – иначе и сказать нельзя.
Ехали недолго, торможение было резким, Клюев опять навалился на Бирюкова и быстро сказал:
– Ерунда, скорее всего в райотдел «ментовки» привезли.
Их споро вытащили из микроавтобуса и потащили ко входу в здание. Бирюков краем глаза успел заметить: 15-е отделение милиции. Вводили их в здание со двора, не с улицы. Коридор, лампы дневного света, стены окрашены масляной краской, казенные запахи.
Комнатка, в которую их бросили, больше всего подходила под определение «кутузки» – маленькое зарешеченное окошко высоко под потолком, под одной стеной пол приподнят сантиметров на тридцать-сорок, образуя подиум. Здесь, очевидно; проводят ночи задержанные.
– Да, Николаич, нам повезло, мы в обычном райотделе, – сказал Клюев, едва в двери с «глазком» проскрипел ключ. – Запомни, здесь нас не могут держать больше трех суток, даже если и «подтасуют», под какое-то ранее возбужденное уголовное дело. Дольше нас могут держать в двух случаях: если прокурор сочтет собранные против нас сведения достаточными для того, чтобы мы превратились в подследственных, или если нас запишут в «административно арестованные», то есть, в «декабристы», «суточники». Но для того и другого им нужен, как минимум, остаток сегодняшнего дня и ночь. Так что поживем покуда в неизвестности.
– Костя молодец, – сказал Бирюков. – Куда-то он исчез.
– Будем надеяться, что исчез, – шепотом произнес Клюев, – на балконе стоял, повезло ему. А нас скоро должны начать вытаскивать на допрос, время идет, семьдесят два часа остается.
Он оказался прав, не прошло и четверти часа, как загремел ключ в замке, появился милиционер и сказал:
– Бирюков кто?
Бирюков поднялся с импровизированных нар.
– На выход, – милиционер произнес это таким тоном, словно предупреждал: всякие расспросы и вообще разговоры со стороны задержанного абсолютно исключаются.
Бирюков вышел в коридор, здесь оказался еще один милиционер, который легонько подтолкнул его в спину и скомандовал:
– Вперед!
По сравнению с омоновцами это обращение вообще можно было считать вежливым.
Его отвели в комнату, где стоял письменный стол, стул привинченный к полу прямо перед ним, вешалка. Самая заурядная комната. За столом сидел мужчина лет тридцати с небольшим, в рубашке с расстегнутым воротом и ослабленным узлом галстука, его пиджак висел на спине стула. Мужчина кивком велел конвоиру Бирюкова выйти, так же, кивком указал на стул и начал допрос:
– Имя, фамилия, отчество?
– Бирюков Валерий Николаевич.
– Год рождения.
– Одна тысяча девятьсот пятьдесят третий...
Почти бездумно перечисляя свои анкетные данные, Бирюков попытался осмыслить свое положение. Да, аховым его назвать пока что нельзя, тут Клюев прав...
– Где вы были шестнадцатого апреля этого года? – этот вопрос заставил Бирюкова словно бы очнуться.
– Естественно, я не помню этого, – ответил он. – Сегодня ведь уже двадцать шестое мая.
Услужливая память несколько некстати подбросила анекдот: «Где вы были двадцатого января этого года? – Не помню. – А двадцатого марта? – Здесь, у вас, отвечал на вопрос, что я делал двадцатого января этого года».
– Что же, – усмехнулся следователь, – могу вам напомнить. Шестнадцатого апреля этого года вы находились у дачного поселка Южный.
– Южный?
– Ну да, он так называется. И вы были там не один. С вами был Клюев Евгений Федорович и еще несколько человек.
«Ага, вот оно что! Женька тогда еще рассказывал про вызов к Широкову. Неужели опять эта тягомотина начинается?
– Да, я там был вместе с Клюевым и еще несколькими... своими знакомыми. Но я не могу со всей определенностью сказать, что это было шестнадцатого апреля.
Из-за елей хлопочут двустволки —
Там охотники прячутся в тень, —
На снегу кувыркаются волки,
Превратившись в живую мишень.
В. Высоцкий
1
Следователь что-то записал.
– Хорошо,.– продолжал он, оторвавшись от записи, – а что вы там делали два дня спустя?
– Ни два, ни три дня, ни неделю спустя я там не был.
– Ни один, ни с той же компанией?
«Что за дешевые попытки подловить на мякине? Он и в самом деле такой простак или прикидывается?»
– Ни один, ни с той же компанией я там впоследствии не был.
– А с какой целью вы были там в первый раз?
«Ситуация, пожалуй, можно назвать щекотливой, – подумал Бирюков. – И в самом деле, поди объясни, что можно делать во чистом поле кроме пития хмельного.»
– H..ну, вообще-то мы просто прогуливались.
– Неплохая прогулка – больше чем за десять километров от города, – хмыкнул следователь. – А кто был инициатором этой самой... прогулки?
«А вот этого я и в самом деле не помню. Но что не Клюев – это точно. Сейчас я это наверняка вспомнил»
– Я не помню, кто предложил идти именно в этом направлении. Скорее всего это как-то так само собой получилось.
– Ладно, – следователь повертел ручку и бросил ее на стол. – Давайте посмотрим на это событие со стороны. Пятеро взрослых мужчин идут в степь – с целью просто прогуляться. Это в котором часу, кстати, было?
– После полудня. Может, в два часа, может, в три.
– В разгар рабочего дня, короче. Где вы, кстати, работаете, Валерий Николаевич?
– Вообще-то в данное время мы...
– До «данного времени» вы не получали заработной платы с начала марта этого года. Следствие располагает данными. На какие средства вы существовали?
«Ни хрена себе – следствие располагает данными! Полчаса не прошло, как замели, а уже и по фамилии знают – ведь не сам назывался там, в камере, меня вызвали – и о доходах сведения имеют.»
– Задайте этот вопрос доброму миллиону россиян, – раздраженно ответил Бирюков, – которые по два месяца не получают зарплаты.
– Вы за себя отвечайте. Итак, на какие средства вы существуете?
– Жил на сбережения, – вздохнул Бирюков.
Следователь опять что-то быстро записал.
– Как давно вы познакомились с Клюевым?
– Лет пятнадцать назад.
– При каких обстоятельствах?
«У идиотов и вопросы идиотские.»
– Уже не помню.
В таком же ключе следователь задал еще с десяток вопросов, и Бирюков соответствующим образом на них ответил. После этого следователь нажал кнопку и сказал появившемуся конвоиру:
– Давай этого в камеру, а второго сюда.
Клюева следователь продержал у себя гораздо дольше. Вернулся Клюев примерно через час. Как только охранник запер за ним дверь, он сказал:
– Хреново!
– Почему хреново? – удивился Бирюков. – Мне казалось, что у них вообще ничего нет против нас, что они даже не знают, с чего начать.
– Уже начали, не боись. Дело нам шьют. Мы – вооруженная группировка.
– Почему вооруженная?!
– Потому что арбалет нашли, из которого кто-то из нас «завалил» того самого Петракова больше месяца назад.
– У кого нашли?!
– Выходит, что у меня на квартире, – устало произнес Клюев.
– Как это нашли?! Ведь у тебя не было ничего.
– А поди докажи им теперь.
– Но ведь должны же быть какие-то свидетели, – растерялся Бирюков, – или понятые.
– И понятые нашлись, соседи. А два штатных сотрудника заменяют одного свидетеля или понятого, – хмуро объяснил Клюев. – Их, архаровцев, там целый взвод был. Как захотят, так и прокрутят. Крупную какую-то пакость они затеяли. Самое хреновое, что прокуратура с ними заодно, их следователь тоже при допросе с мордобоем присутствовал – при затылкобое, точнее. Козлы, башка гудит. Они уши зажигалками нам подпаливать будут, чтобы признание выжать, а прокурор на все подобные методы допроса посмотрит сквозь лист отчетности, где цифра раскрываемости не слишком круглая, а с поимкой вооруженной группы заметно округлится. На прокуратуру давит «контора», прокуратура будет давить на ментов, чтобы те из нас жилы вытаскивали. Но не дрейфь, Николаич, мы ведь мужики. И законы малость знаем. Повоюем еще. Правда, здоровья много придется у них оставить, у этих живодеров. Ты, кстати, ничего не подписывал?
– Нет, пока не просили.
– Это уже хорошо. Значит, нас вроде бы еще и не задерживали. Или в административно арестованные зачислили, в этом случае просто могут пометку сделать: «От подписи отказался».
Томительно тянулось время. У Бирюкова часы куда-то пропали при задержании, у Клюева циферблат оказался разбитым вдребезги, и Бирюков, наклоняясь к его закованному запястью, так и не смог рассмотреть при тусклом свете лампочки, движется ли стрелка или нет.
Когда молочно-чернильный мрак за окнами совсем загустел, загрохотали ключи в замке, вместе с двумя милиционерами в форме появились двое незнакомых в штатском – наверное, «вторая смена», которая будет ночью вести допрос с пристрастием. Первым был мужчина, возраст которого мог составлять и тридцать пять и пятьдесят лет – внушительное пузо, неестественно багровый цвет лица и надутые, словно переваренные вареники, щеки. Второй, совсем неприметный, хотя помоложе выглядевший и поприличнее одетый, зло зыркнул желтоватыми глазами по задержанным и снова растворился в коридоре.
Пузатый и щекастый приказал милиционерам в форме:
– В кабинет Приходько их. К батареям отопления приковать, не хрена им тут кайфовать. Жаль, что не зима сейчас, а то приковать бы, сук, за ноги и за руки, пусть бы поджарились.
– Сам ты сука, – тихо, но отчетливо произнес Клюев. – Погоди, попадешь еще на зону, там тебя в момент «отпетушат».
Переваренные вареники на месте щек приобрели темно-вишневый оттенок. Можно было только догадываться, сколько поллитровок в день заглатывал их обладатель. Постоянное сидение на телефоне, выслушивание рапортов, излагаемых тоже заплетающимися уже языками, стакан, стакан для разнообразия, еще стакан. В конце дня оперативное совещание, ничем, по существу, не отличающееся от ежевечернего сходняка мясников, снабженцев или каменщиков – по бутылке на брата. Потом почти всегда поход в ресторан или кафе, где директор или заведующий напоят вусмерть и накормят до отвала, не рискнув напомнить об уплате за угощение. Что там говорить, для бедного торгаша это самый мягкий, самый безобидный рэкет в настоящее время. Подумаешь, столик на четверых один раз в неделю. Такие деньги нынче за пару часов зарабатываются. То ли дело, когда молодые хищники «наедут», безжалостные и непонятные. А знакомого начальника уголовного розыска из своего родного райотдела отчего не приютить, не обогреть – хотя бы в память о тех славных временах, когда им, ОБХСС да еще кое-каким инспекциям «отстегивать» приходилось.
Итак, толстяк, услышав угрозу, что его «отпетушат», покраснел, но видимо, было нечто во взгляде Клюева, отчего милицейский начальник не покраснел еще больше, не затопал ногами, не ударил, а только повторил, громко сопя:
– В кабинет Приходько. За ноги и за руки приковать, так, чтобы дрыгнуть не могли. Свет не гасите.
Едва конвоиры исполнили приказание, Клюев сказал:
– Ничего, и так жить можно.
Жить вообще-то было трудновато. Можно было только сидеть в одной позе, прислонившись спиной к батарее. И впрямь надо было благодарить Бога за то, что отопление отключено. То ли дело зимой – сколько можно было бы так выдержать?
– Не изобретательны менты, мудаки, – не унимался Клюев. – Они головой перед коробком спичек трясут, чтобы определить, есть ли в коробке спички. А жестокость их – от бесчувствия и дебилизма. На особо впечатлительных это, конечно, может и подействовать: ах, как так можно – живого человека по гениталиям бить! А ментам, наверное, и самим не больно, когда их подобным образом лупят, вот они и считают, что так с другими обращаться надо. Я тебя уверяю, Николаич, большего вреда, кроме как убить нечаянно, они причинить нам не смогут.
– Однако и шуточки у тебя, боцман, – Бирюкову, если быть честным, не очень хотелось веселиться сейчас. С разбитой в кровь головой, прикованный за ногу и за руку к батарее – а вдруг по нужде приспичит? Менты, наверное, до тех пор, пока их допрашивать не станут, не придут.
– Никаких шуток. Схема простая до омерзения. Есть у них сейчас конкретное дело о «мокрухе», причем, «мокрухе» не простой, а депутата областного Совета. И дело надо уже недели две назад закрыть было. Если бы до нас залетел по пьянке сюда какой-нибудь заурядный вор, его отвезли бы в загородный лесок и инсценировали бы повешение, пообещав несчастному экспроприатору, что останется после него посмертная записка с его подписью. И повесили бы по-настоящему, всерьез. Жертва потеряла бы сознание, захрипела бы, наблюдалось бы самопроизвольное выделение мочи и тому подобное. Потом жертву привели бы в чувство, поставили бы к стволу дерева. Выстрел – пуля срезает кусок коры над головой, объект эксперимента кладет в штаны, но признаваться в преступлении, которого се не совершал, почему-то не хочет. Но скорее всего, к ворам в данном конкретном случае такие методы не применялись – воры до стрельбы из арбалетов еще не доросли, у них дальше ножа или заточки фантазия не распространяется. Так что все описанное выше ждет нас.
– Женя, «чернушный» у тебя юмор вечером, – проворчал Бирюков.
– Прости, Николаич, просто приступ черной меланхолии, Я «контору» не люблю, как и ты – у тебя, наверное, в силу излишней впечатлительности нелюбовь к ней даже побольше. Но и ментов хорошему веселому человеку любить не за что. Вот ты послушай... Все они плачутся, что плохо вооружены да недостаточно оборудованы, и тому подобные стенания... А вот тебе правдивейшая история, из первых, как говорится, рук, а точнее, из первых уст. Случилось это прошлым летом, в девяносто втором, значит, году. Здесь у нас в пригороде мужик затосковал. То ли у него «крыша поехала» в самом деле, то ли он стрессами перегружен был, а только взял он охотничий карабин «Маверик» и стал палить из него во всех направлениях. Родные сбежали, соседи затаились. Пришел к нему участковый – ты, говорит, Мудей Говнеевич ?брось оружие, прекращай баловаться. А Мудей Говнеевич участкового наповал и уложил. Весь райотдел туда прибывает в срочном порядке, да еще подкрепление из горотдела... Стрелок тот, как я уже сказал, в частном секторе жил, разгуляться – в смысле по живым мишеням пострелять – было негде. Он, «сдвинутый», неплохим охотником был. Троих из осаждавшей его команды серьезно ранил, все машины, которые к его дому менты пригнали, повредил до состояния, при котором только на запчасти надо разбирать. Часа полтора перестрелка идет, а стрелок перебегает от окошка к окошку и палит, поливает ментов беглым огнем. Их не меньше десяти рыл, а он один. Укрепленный обороняющийся в городе может семи-восьми нападающим противостоять, и то при условии, что он тоже автоматическим оружием располагает. А тут у нападающих АКСы, а у него охотничий карабин, да и хатенка на крепость не очень походит. И ты знаешь, чем все дело кончилось, Николаич?
– Чем? – Бирюков, несмотря на полное отсутствие комфорта, все же был настолько заинтригован рассказом, что на какое-то время даже вроде бы забыл, где находится.
– А тем, что пришел БТР на подмогу осаждающим. Тот охотник пулю себе в лоб пустил. По нему, уже по мертвому, БТР покрутился, и только после этого менты рискнули подойти. Я же говорю, Николаич, на диво бездарный народ, им хоть десять БТРов дай, результат тот же будет.
Вдруг за окнами послышался какой-то шорох. Клюев с Бирюковым привстали, насколько могли. Кто-то стоял с той стороны окна. Неужели?.. Стекло тихонько треснуло, упало, снаружи просунулась рука, ловко открыла один шпингалет, другой. Человек – кем же он мог быть, как не Костей Ненашевым – жестами показал: откройте нижний шпингалет, вы, мол, дотянетесь. Сам он, на удивление быстро наклеив на стекло две широкие полосы лейкопластыря, несильно стукнул по стеклу, которое треснуло сразу же, и осколки его почему-то свалились наружу, на ту сторону, где находился Ненашев. Он просунул руку в образовавшееся отверстие, дернул шпингалет и распахнул окно. Спрыгнув на пол, Ненашев приложил палец к губам.
И вовремя – как раз в этот момент в двери заскрежетал ключ. Потом дверь распахнулась, охранник с погонами старшины стоял на пороге, ошалело глядя на раскрытое окно, на Бирюкова и Клюева, прикованных к батарее отопления и тоже пораженно уставившихся на него.
Неизвестно, сколько длилась бы эта немая сцена, если бы из-за притолоки не вынырнул Ненашев и не опустил железный кулак на темечко милиционера. Потом он левой рукой схватил затылок старшины и с силой дернул на себя. Двинув для верности еще и правой в челюсть, Ненашев втащил бесчувственное тело внутрь комнаты.
Обыскав охранника, Ненашев обнаружил в его карманах ключи от наручников.
– Повезло вам, блин, как утопленникам, – свистящим шепотом сказал Ненашев, – даже завидно. Вот возьму и не стану отмыкать.
Он разомкнул наручники на Бирюкове, потом освободил Клюева.
– Сразу через забор! – так же шепотом приказал Ненашев.
Они спрыгнули во двор. Комната дежурного уступом выходила к забору, и окна ее тоже, к счастью, смотрели на забор, так что дежурный не мог видеть эту часть двора.
Ненашев первым преодолел забор. Следом полезли освобожденные пленники. Теперь у них была единственная проблема – не напороться на что-нибудь острое босыми ногами, не пораниться. Спрыгнув удачно, побежали трусцой за уверенно пробирающимся в закоулках неосвещенного двора Ненашевым.
– Вот и карета, – он указал на «Жигули» светлой окраски.
– А это еще откуда? – спросил удивленный Клюев.
– Оттуда же, откуда и кроссовочки, – Ненашев, пританцовывая, несколько раз притопнул ногами, обутыми в кроссовки – Статью я уже схлопотал. Грабеж. Налицо отчуждение собственности с применением насилия. Правда, я того мужика просто попугал. «Тачку», впрочем, я ему верну, кроссовки тоже, тем более, что они мне малы. На размер меньше, это уж точно.
Он завел мотор и уверенно вывернул на улицу. Было пустынно, прохожие не попадались вообще, машины случались редко.
– А который хоть час? – спросил Клюев.
– Третий, милорд, – пропел Ненашев. – И до рассвета остался час или чуть больше, и, скоро звезды голубые растают в небе без следа...
– Куда ты нас собрался везти?
– За город, арестантики, за город. Есть у меня там друг верный. Точнее, подруга это.
– Вот этого не надо, – сказал Клюев.
– Почему? Куда же в таком случае?
Клюев назвал адрес и добавил:
– Только дайте слово, матерь вашу, что адрес этот не будете помнить. Я его сам не помню, чтобы, не дай Бог, во сне не проболтаться.
– Последний гад буду, если запомню, – сказал Ненашев и подмигнул в зеркальце Бирюкову. – А ты, Николаич?
– У меня вообще на адреса память никудышняя.
– Видишь, Женя, опасаться тебе нечего. Мы уже ничего не помним. Когда до такой хаты будет оставаться метров двести, скажешь. Надо будет ментам позвонить, про «тачку» сообщить.
– В таком случае сейчас проедешь во-он до того «Гастронома» и свернешь направо, там телефон-автомат исправный есть.
– Хм, когда он был таким? – скептически поинтересовался Ненашев.
– Вчера точно был исправным.
– Что же, некоторая вероятность существует, что он и сегодня функционирует еще.
Аппарат действительно «функционировал». Набрав ноль-два, Ненашев дождался, пока дежурный по городу капитан Беспалько доложил ему, что слушает.
– Капитан, на углу, на пересечении улиц Северной и Калинина, возле «Гастронома» будут стоять ворованные «Жигули», номер РОД 13-87. Покататься я их брал. Владелец, небось, заявил уже. Передайте, пусть не обижается. Обстоятельства так сложились. Капитан, номер записал? Молодец, капитан. Светло-желтый автомобиль.
Повесив трубку, он быстро вернулся к «Жигулям», разулся, забросил кроссовки на переднее сиденье и сказал Клюеву:
– Веди, быстрее, Сусанин, а то ноги мерзнут. Да и менты неровен час подоспеть могут.
– Как же подоспеют. Через полчаса хотя бы были здесь. «Тачку» во второй раз угнать успеют.
Через пять минут они уже были на месте. Клюев осмотрелся по сторонам и открыл дверь.
– Вбегайте поживее.
– Вопросов не задаем, – прокомментировал Ненашев, рассматривая «логово», – хотя очень хотелось бы – откуда же такие средства у людей образуются? Неплохо устроился, начальник, рад за тебя.
– И на том спасибо, – буркнул Клюев. – Расскажи нам, как ты оказался таким ловким.
– Что значит «оказался»? Я всегда был гораздо ловчее тебя, Клюев. И сообразительнее. И смышленее.
– Да уж...
– Что за «да уж»? Ты, начальник, нахал, – заявил Ненашев. – Вас повязали, как слабых детей, а я сумел уйти по балконам. Как только я грохот услышал, да рожи в масках узрел, так сразу через перила и нырнул вниз...
– Если бы мы с Николаичем тех козлов не остановили, нырнул бы ты!
– И надолго вы их остановили? – ехидненько поинтересовался Ненашев.
– Да уж, наверное, на достаточное время.
– Достаточное – для чего?
– Для, того, чтобы ты успел перевалиться через перила. Ноги-то у тебя кривоватые и короткие.
– На свои погляди. Так вот, я не только ноги успел перенести через перила, я еще повис на своих слабых ручонках и спрыгнул на нижний балкон. То ли там дома никого не оказалось, то ли меня просто не заметили. А что я сделал потом?
– Да что тебе делать-то оставалось? На газовую трубу с балкона перебрался, а с нее в палисадник нашей бабки Степановны спрыгнул.
– Три «ха-ха», начальник. Это ты так поступил бы. И попался бы в лапы этим архаровцам. Они-то наверняка побежали вокруг дома, чтобы посмотреть, куда этот шустрый мальчонка подевался, что с балкона сиганул. Нет, я мудр и осмотрителен, я в панику не ударяюсь в критических ситуациях, как некоторые. – Ненашев подмигнул. – Я затаился. Лег на балконе поближе к стеночке, слушаю, как они вас там наверху мутузят, как ты, Евгений, очень жалобно кричишь, как внизу кто-то протопал – сюда-туда, туда-сюда. Естественно, паника у них – ай, убег, убег, гад! Но слишком долго залеживаться мне тоже нельзя было – не ждать же, когда они в квартире, которая под твоей находится, дверь тоже выломают. Я очень спокойно перебрался на упомянутую тобой газовую трубу, потом столь же спокойно спрыгнул в палисадник этой вашей... Мелентьевны...
– Степановны.
– Ну да. Ущерб небольшой нанес, крыжовника куст примял.
– Ты его наверняка сломал, бездарь. Тоже, каскадер хренов. С полутора метров как следует спрыгнуть не можешь.
– Я был слегка выпивши, – потупился Ненашев. – Но уж потом я осторожно снял носки, сунул их в карман и, как ни в чем не бывало, удалился на приличное расстояние от места трагических событий, пронаблюдав, как вас, болезных, загрузили в транспорт, и стал размышлять.
– И о чем же ты размышлял?
– Прежде всего о том, что обувка моя в твоей квартире осталась. Очень жаль мне обувки было. Вернуться бы надо, да боязно. Вдруг, думаю, змеи засаду устроили? Подумал-подумал, да и потопал босиком.
– И как же на тебя окружающие смотрели? – поинтересовался Клюев.
– А мне, знаешь ли, как-то до лампочки было, как на меня кто смотрел,– пожал плечами Ненашев. – У одного очень уважаемого мной писателя есть упоминание о том, как какой-то человек заметил, что у писателя, значит, шнурок на ботинке развязался, и сказал ему об этом, а он ему ответил: «А вам какое дело?»