Текст книги "Острова на реке (СИ)"

Автор книги: Владимир Гурвич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

   – Я так понимаю, ты делишься со мною некоторой частью своего богатого жизненного опыта.

   Надин незаметно вздохнула про себя, она не очень верила в цинизм дочери, считая его исключительно наносным и временным явлением, одной из неизбежных болезней молодости. И все же, когда сталкивались с ним, всегда испытывала некоторую растерянность, ибо не знала, как себя вести в этом случае. Хотя сейчас она понимала, что получила то, что заслужила; не стоило вообще начинать этого разговора, все равно Патриции не понять того, что она испытывает. Ностальгия, как особое состояние души, возникает только в определенном возрасте, когда человек начинает грустить об утраченной молодости, и тоска по Родине становится спутником и еще одним проявлением этого чувства.

   – Ты права, – сказала Надин, – это, в самом деле, мой опыт, а тебе нужен свой.

   – Какой же вывод, – насмешливо скривила губы Патриция, – будем ждать двадцать лет. И однажды я приду к тебе; ты будешь сидеть в кресле, на глазах твоих будут толстые очки, ты будешь одним глазом вязать кофточку, а одним смотреть телевизор, я же брошусь тебе на грудь с рыданием и сквозь слезы признаюсь, что тоскую по Родине. И попрошу немедленно свезти меня туда.

   – Если я тебе скажу, что я отнюдь не исключаю, что когда-нибудь произойдет похожая сцена, то рискую, что на меня обрушится холодный ливень твоего сарказма. Но давай подождем, осталось же ждать всего ничего, каких-нибудь жалких двадцать лет.

   Несколько раз они проскакивали нужные повороты, но какой-то внутренний сигнал предупреждения вдруг срабатывало в Надин, подсказывая ей, что они сбились с пути. Она просила Патрицию остановить машину, они склонялись над картой и возвращались назад, чтобы выбраться на нужную им дорогу. Поэтому хотя они и выехали рано утром, но на место подъехали с опозданием, только к обеду.

   Они остановили машину в большом селе, которое раскинулось на берегу озера. Им еще предстояло преодолеть последний участок пути и попасть на остров, который соединял с берегом паром. Но до его прихода оставалось полчаса, и это время они решили посвятить святому делу принятия пищи.

   Они неторопливо шагали вдоль старых монастырских стен. Когда-то мощные и сильные укрепления теперь зияли многочисленные провалами и прорехами, которые были лишь ради формальности заложены деревянными досками. Правда, кое-где были разбросаны строительные материалы, что свидетельствовало о том, что монастырский комплекс все же пытаются реставрировать. Но следов этой реставрации найти было нелегко.

   Надин плохо представляла монастырские порядки и не знала, можно ли свободно встречаться с проживающими здесь добровольными затворниками. Они постучали в ворота, тяжелая дверь не спеша поползла в сторону, и из нее выглянул молодой мужчина, как и положено монаху, в черном длинном одеянии.

   – Скажите, могу ли я видеть Александра Анина, он здесь послушник. Мы приехали издалека, нам нужно поговорить с ним по важному делу, – добавила Надин, дабы её просьбы выглядела более убедительней.

   – Проходите, – сказал монах.

   Оказавшись на территории монастыря, Надин внимательно осмотрелась вокруг. Везде царило мерзость запустения, практически все постройки пребывали в полуразрушенном состоянии. Прямо перед ней высилась громада большого собора; когда-то это было величественное сооружение, сейчас же штукатурка целиком обсыпалась, обнажив старый выцветший кирпич, крыша представляла собой покрытую растительностью лужайку вплоть до небольших деревцев. Железный крест венчал только главный купол, остальные же купола не были даже покрыты жестью.

   Монах привел их в какую-то комнату и посадил на единственно стоящую тут скамейку.

   – Я пойду за ним, – сказал монах, прежде чем удалиться.

   Даже, если Саше вдруг приспичило стать монахом, почему он избрал этот нищий, полуразрушенный монастырь, думала Надин. В этом, безусловно, тоже есть какой-то свой смысл. Хотя это похоже на него; если уж уничижаться, то по полной программе. Он сам наложил на себя это суровое наказание. Что ж, ему видней.

   Протяжно, словно жалуясь на судьбу, скрипнула дверь, и на пороге появился высокий статный мужчина с небольшой, аккуратно подстриженной бородой. И в ту же секунду перед мысленным взором Надин возник юноша: красивый, высокий, сильный, всегда щегольски одетый, смотрящий слегка иронично на собеседника. Между этими двумя образами казалось почти не было абсолютно ничего связующего, и все же это были ипостаси одного и того же человека.

   Анин приблизился к ней, спокойно, без всякого удивления, посмотрел на нее, затем взял ее руку и сжал в своей ладони. И Надин ощутила шершавое прикосновение его кожи.

   – Здравствуй, Надюша, – ровным, почти без всякой интонации голосом произнес он.

   – Здравствуй, Саша. Ты не удивлен моим приездом.

   – Я ждал тебя.

   – Ждал?

   – Да, ждал. Я знал, что ты должна скоро появится.

   – Но откуда ты мог об этом знать здесь. – Она провела свой взгляд

  по голым стенам.

   – Мне сообщил об этом Бог. Да я и сам помнил о нашем уговоре.

   – Но прошло столько лет. Многие о нем забыли.

   – Я помнил все время.

   – Тогда ты знаешь, зачем я сюда приехала.

   – Знаю, ты здесь для того, чтобы позвать меня снова оказаться там, где я был двадцать лет назад.

   – Ты прав. А ты можешь поехать.

   – Я не принял постриг, я – только послушник и могу уйти отсюда в любую минуту. Я уже договорился, что буду недолго отсутствовать. Так что, как видишь, с моей стороны проблем нет. – Впервые за весь их разговор на лице Анина показалось нечто похожее на улыбку. Он сел рядом с ней на скамейку. – Тебе хочется, наверное, о многом спросить. Спрашивай.

   – Хочется, но я, если честно сказать, даже не знаю, какой тебе вопрос задать первым. Это так неожиданно встретить тебя именно здесь. Должно очень многое случится, чтобы ты принял такое решение.

   – Да, это так. В двух словах не объяснишь, а долго разговаривать я не могу. Я работаю. У нас тут небольшая столярная мастерская, мы делаем мебель. Самую простую. Скамейки, табуретки, иногда гробы. Вот эту скамейку, на которой мы сидим, делал лично я. Мы получили сейчас срочный заказ. Если его не выполним, то монастырю не на что будет жить.

   Невольно Надин взглянула на его сильные грубые руки. Анин поймал ее взгляд и тоже посмотрел на них.

   – Пока я сюда не попал, я даже не представлял, что оказывается могу быть неплохим столяром.

   – А разве тебе не жалко твоей прежней профессии.

   – Представь себе, не жалко. Поверь, быть столяром ничуть не хуже, чем хирургом.

   – Но ты же был не просто хирургом, ты был знаменитым хирургом, асом.

   – А какое это имеет значение, сейчас я послушник и столяр, И, надеюсь, скоро приму постриг. Тебе повезло, если бы ты приехала через месяц другой, то я бы уже не принял твоего приглашения.

   – Мне всегда в жизни везет, Саша. Как ты думаешь, почему?

   – Это значит, что ты еще не прогневила Бога.

   – А есть такая опасность?

   – Она есть всегда. – Анин внимательно посмотрел на неё. – Я не знаю, зачем ты приехала к нам, зачем хочешь нас собрать, но я надеюсь, что твои намерения чисты.

   – А если, предположим, не совсем чисты. Тогда ты не приедешь?

   – Приеду. Мой приезд не зависит от твоих намерений. Но ты примешь грех на свою душу. Не делай это, Надя. Никогда не играй с грехом, как бы ни был силен соблазн. Одолей соблазн греха, не дай ему завладеть твоей душой. И затем, как пройдет искушение, ты будешь безмерно благодарна самой себе и Господу Богу.

   – Ты прямо говоришь, как священник.

   – Но я, надеюсь, им скоро стану. Хотя на самом деле я говорю с тобой, как друг.

   – Да, я знаю, спасибо тебе. Но у каждого свой путь. Разве не так?

   – Путь у всех один. Тропинки разные.

   – А это не одно и то же?

   – Нет, не одно и то же. Бог всех ведет к единой цели, но каждый выбирает к ней дорогу в силу своего разумения.

   Надин вдруг почувствовала укол враждебности к Анину. Даже если человек становится монахом, это еще не повод для того, чтобы читать проповеди всем подряд. И особенно тем, кто его об этом не просит. Нет ничего проще, чем учить других, но практика свидетельствует о том, что те, кто это делают, сами нечасто следуют путем собственных увещеваний.

   – Кстати, познакомься, это моя дочь, Патриция. – Надин взглянула на Патрицию, и увидела в ее глазах откровенно насмешливые огоньки.

   – Я рад нашему знакомству, – сказал Анин, пожимая руку девушки. – Вы очень красивы.

   – А хазве монахи имеют права обхащать внимание на женской кхасоту, – спросила Патриция. – Я думала, что при встхеча с женщиной вам надо смотхеть в стохону или вниз.

   – Я еще не монах и в сторону смотреть вовсе не обязательно даже монаху. В сторону смотрят те, кто боятся соблазна.

   – А вы не боятся соблазна.

   – Надеюсь, что уже не боюсь соблазна, – чуть заметно улыбнулся Анин.

   – А вы это пховеряли или это у вас теохитические знания?

   Надин не без удивления посмотрела на дочь, она не понимала, почему Патриция так нападает на по сути дела совершенно ей незнакомого человека.

   – Я готовлю себя к тому, что все мирское скоро для меня перестанет существовать, – очень серьезно, но и спокойно отразил выпад Анин.

   – И скохо случится это великое событие? – продолжала допытываться Патриция.

   – Думаю, что скоро.

   – Саша, – вмешалась Надин, чтобы остановить дочь, – наверное, у тебя серьезные причины для такого поступка, но может быть есть другие решения.

   – Конечно, есть, но не для меня, Надя. Я выбрал этот путь не случайно. Его мне подсказал Бог.

   – Двадцать лет назад ты не верил в Бога.

   – Двадцать лет назад я верил в себя, двадцать лет назад я мечтал встретить женщину, которую полюблю всей своей душой. Но это было двадцать лет назад, неужели бы ты хотела встретить меня совершенно таким же, каким я расстался с тобой? Я же вижу, что и ты сильно изменилась. Прости меня, но мне кажется не в лучшую сторону.

   Чтобы скрыть смущение, Надин слегка отвернула голову в сторону. На её беду он чересчур проницателен, с помощью Бога, дьявола или еще кого-то, но он видит и чувствует гораздо больше, чем бы ей хотелось. И ей следует быть с ним особенно осторожной.

   – Ты прав, я сильно изменилась, но почему же ты думаешь, что не в лучшую сторону.

   – Еще не знаю. Так подсказывает мне мой внутренний голос. Но, думаю, со временем я пойму, что случилось с тобой.

   – И все же ты принимаешь мое приглашение, такого нехорошего человека, как я.

   – Конечно, ты мой старый друг, и я люблю тебя. Да и скверна одного никогда не пристанет к другому, если сам он чист. А если пристает, то значит, что и он сам носитель скверны.

   – Тебе не кажется, что ты очень сурово судишь людей.

   – Я не сужу людей, я просто не скрываю того, что я о них думаю. И к себе я отношусь точно так же, как к другим.

   – А как же милосердие, о котором постоянно твердит церковь.

   – Нет ничего милосерднее, чем говорить правду, и нет большего вреда, чем лгать.

   Надин поняла, что в этом споре ей его не победить. И все же она была уверена, что на самом деле не так уж он неуязвим, что его твердая невозмутимость – всего лишь маска, которую он сам сорвет со своего лица, когда попадет в несколько иные условия, чем этот полуразрушенный, пребывающий в запустение и в летаргическом сне монастырь.

   – Я хочу внести пожертвование на восстановление твоего монастыря.

   – Монастырь не мой, он принадлежит Богу, а за пожертвования спасибо. Я позову настоятеля, и он все оформит надлежащим образом. – Анин встал, и Надин невольно залюбовалась его статной фигурой. Как ни странно, но длинное монашье одеяние не портило ее, а скорее наоборот, подчеркивала стать и рост.

   Анин двинулся к выходу.

   – Мы больше не увидимся, – остановила его Надин.

   – Мне кажется, что пока каждый сказал друг другу все, что хотел. Разве не так, Надя?

   – Пожалуй, – в очередной раз испытывая смущение, согласилась она.

   – Буду ждать твоего приглашения, – сказал Анин и вышел из комнаты.

   В Москву они вернулись поздно ночью. Город уже спал, редкие машины пронзали световыми клинками своих фар густую, словно смола, темноту. Всю заключительную часть дороги Надин боялась, что заснет за рулем; её сейчас даже не радовал тот факт, что она с успехом справилась с первым этапом своего плана. Она сама не ожидала, что все пройдет так легко, гладко и быстро. Теперь начиналось самое трудное и даже в какой-то мере опасное. Но думать о том, что ей вскоре предстоит, было сейчас свыше её сил.

   Наконец показалась неоновая вывеска гостиницы. Надин поставила машину на стоянку, и слегка пошатываясь от усталости, выбралась из салона. Следом за ней повторила этот подвиг и Патриция. На обратном пути она почти ни о чем ее не спрашивала, и Надин была благодарна за это дочери. То, что ей не надо было отвлекаться на пререкания с ней, сохранило у Надин немало сил.

   Они поднялись в номер. Надин, вопреки своей многолетней привычки, даже не стала умываться перед сном, а сразу же плюхнулась на кровать.

   – Я еще никогда так не уставала, – не без труда ворочая языком проговорила она, отвечая на недоуменный взгляд дочери.

   – Но мне кажется, ты можешь радоваться, ты добилась всего, чего хотела. Разве не так?

   – Настоящий успех приносит не радость, а смертельную усталость, – сказала Надин. – А до неё еще очень далеко, – задумчиво добавила она.

  

  

   ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  

   Старый дачный поселок утопал в зелени, за которой прятались маленькие деревянные халупы. Узкую грунтовую дорогу с двух сторон сжимали обвитые плюшем изгороди. Машина неторопливо двигалась по тропинке, оставляя за собой воздушные змеи из пыли и мусора.

   Надин с волнением смотрела вокруг, узнавая и не узнавая когда-то родные ей места. Двадцать лет она не была здесь, с того самого памятного лета, А тут, кажется, мало, что изменилось, разве, что провели свет и газ. Да и деревья на дачных участках подросли, стали толстыми и высокими, обзавелись пышной шевелюрой из ветвей и крон. А тогда они еще, словно подростки, были совсем тоненькие и маленькие, и любой, даже не сильный порыв ветра заставлял, словно школьниц-гимнасток, изгибаться.

   Она хорошо помнила, как строился и разрастался этот поселок, как дружно копали люди неподатливую, сопротивляющуюся их усилиям глинистую землю, как вырастали на ней дома. Она помнила, как возводил их дачный домик отец; он был замечательный умелец и почти все работы выполнил сам. Сначала он построил первый этаж, но не удовлетворившись достигнутой высотой, на следующий год принялся сооружать еще один. Они тогда очень гордились тем, что их загородный небоскреб, как шутили они, был один из самых больших и лучших в поселке, и соседи по участку ходили к ним осматривать его, как на экскурсию. Видел бы он, что сделала его дочь, какой особняк отгрохала она на том же самом месте, где еще недавно стояла заброшенная, полу развалившаяся постройка. Впрочем, она сама еще живьем не видела его, только на фотографиях, которые регулярно присылал в Париж ее здешний агент. Любопытно, какое впечатление произведет их загородная вилла на ее дорогую Патрицию.

   – Нам еще долго плестись по этому унылому поселку? – в туже секунду, что Надин подумала о ней, напомнила о себе и Патриция.

   – Нет, вот мы и приехали. Тормози.

   Перед ними возвышался большой двухэтажный каменный замок, еще больше напоминающий своих средневековых собратьев узкими вытянутыми в высоту готическими окнами. Надин взглянула на дочь и увидела, что Патриция явно застыла в изумлении, смотря на это великолепное сооружение.

   – Мама, ты сошла с ума, – наконец произнесла свой вердикт она.

   – Почему ты сделала такой сногсшибательный и далеко идущий вывод? – едва заметно улыбнулась Надин.

   – Но ведь все это стоит черт знает сколько денег. Мы бы могли на них купить маленький домик на побережье.

   – Купим и вовсе не обязательно маленький, купим большой, настоящую виллу. Уверяю тебя.

   – Но на что? Теперь я понимаю, почему ты столько раз мне говорила, что мы должны экономить. Все из-за этой грандиозной стройки.

   – Только частично. У меня возникли и другие проблемы. Что касается этой, как ты говоришь, грандиозной стройки, то, уверяю тебя, мои затраты окупятся.

   – Каким образом. Мы продадим этот замок в тридорога?

   – Я надеюсь на другое решение.

   – А что мы будем делать с этим строением, когда уедем отсюда?

   – Еще не знаю. Может быть, как ты говоришь, продадим, а может быть, найдем этому дому иное применение. Например, сдадим в аренду. Признаться честно, я еще об этом не думала.

   – А о чем ты думала?

   – Я думаю о том, что завтра к нам приедет много гостей и надо все подготовить к их приему. Работа предстоит довольно большая. Я написала своему агенту, как он должен обставить дом, чтобы все чувствовали себя тут комфортно. Но я не уверена, что он все сделал, как надо. У нас не должно быть сомнений, что тут есть все, что нам может понадобиться.

   – А что нам может понадобиться.

   – В первую очередь ключи, чтобы открыть эти тяжелые ворота.

   Надин достала из сумочки гремучую связку ключей и вставила один из них в массивный висячий замок. По выложенной плиткой дорожке они прошли к дому.

   Внутри дом был отделан скромно, без всяких излишеств, но со вкусом. Надин неторопливо бродила по его коридорам, заглядывала в комнаты, решая, кого в какую из них поселить. Для себя она выбрала небольшую, как назвала она ее в шутку, светелку. Мысленно она похвалила своего агента, вкус у него был безупречный, хотя мебель была и недорогой, но очень приятной. Она подумала, что за те деньги, что она выделила на эти цели, не так-то легко было хорошо обставить такие огромные хоромы. Но он отлично справился со своей задачей; если она и в самом деле купит когда-нибудь виллу на побережье, то не исключено, что она призовет его меблировать и её.

   И все же работы, как и предвидела Надин, было очень много. Когда она ехала сюда из Франции, то обдумывала вариант приглашение в дом прислуги. Но затем решила, что все заботы по ведению домашнего хозяйства и обслуживанию гостей они возьмут с Патрицией на себя. Конечно, она немного отвыкла от подобных занятий, особенно трудно ей придется с приготовлением пищи; не так-то просто каждый день кормить такую ораву. Тем более, почти все они привыкли к хорошей еде. Но зато это будет для неё неплохой практикой и особенно она пригодиться Патриции; в преддверие семейной жизни дочери совсем неплохо будет пройти подобный курс обучения.

   Они действительно протрудились весь день, убирая дом, скребя и моя полы, расставляя посуду, рассовывая вещи по шкафам и антресолям, застилая кровати. Надин то и дело поглядывала на дочь, но та на ее удивление работала старательно и неожиданно довольно споро. Но больше всего удивило Надин то, что за все это время из уст Патриции не вылетела ни одна жалоба на свою несчастную судьбу; она все делала столь добросовестно, словно прониклась всей важностью возложенной на неё задачи. К концу дня, давно отвыкнув от такого напряженного труда, Надин почувствовала, что у нее отваливаются ноги и руки. Это дают о себе знать годы или перенапряжение, спрашивала она себя, видя, что Патриция продолжает оставаться почти такой же свежей, как и в самом начале их совместной деятельности. Скорей всего все вместе. Она подумала, что пора завершать эту работу, в конце концов небольшой беспорядок, который встретит ее старых друзей, будет отдавать даже некоторым шармом; праздновать новоселье можно и в не до конца благоустроенном жилище. А завтра у них всех будет грандиозный праздник.

   Надин была слишком усталой, для того чтобы что-то готовить; она вскипятила чай и сделала бутерброды. Они решили поужинать в саду.

   Вечер был очень теплый и тихий, на темном небе искрились кристаллики звезд, прячась в деревьях, играл с молодой листвой ветер, с соседних участков периодически доносилось бдительное тявканье, предупреждающих злоумышленников о своем существовании, собак. Надин и Патриция сидели на удобных шезлонгах, изредка покусывали бутерброды, запивая их теплым чаем.

   – Значит, именно здесь и протекали события того знаменитого лета, – вдруг проговорила Патриция.

   Надин посмотрела на дочь; в темных сгустках позднего вечера были видны лишь контуры ее лица, но все же ей показалась, что Патриция усмехается.

   – Этому лету только еще предстоит стать знаменитым, – ответила Надин, меняя недоеденный бутерброд на сигарету.

   – И все же я не понимаю, что случилось такого особенного двадцать лет назад, что тебе понадобилось вернуться сюда, да еще притащить с собою свою несчастную дочь.

   – Абсолютно ничего не случилась, – сказала Надин.

   – Вот те на! Ты, словно назойливая пчела, все уши прожужжала мне о том, какое великое значение имело в твоей жизни это лето, а теперь говоришь, что тогда ничего сногсшибательного не происходило.

   – Так и есть, – невольно улыбнулась Надин, – великого ничего не случилось, а значение было действительно большим.

   – Не понимаю, – тряхнула головой Патриция. – Мы с моими друзьями тоже вместе проводим лето, но ни у кого не возникает и мысли, что это имеет какое-то значение. Просто мы отдыхаем, развлекаемся. Надо же как-то убивать время раз родители нам его зачем-то подарили. А способов, как это сделать, придумано не так уж и много.

   – Знаешь, в чем твоя беда и беда твоих знакомых, вы хотите на все вопросы получить немедленно ответы. Вам скучно самим заниматься их поиском, вам непременно требуется кто-то, чтобы все вам разъяснил.

   – Я вижу, что ты так увлечена этим делом, что растянула этот процесс аж на двадцать лет?

   – Он, может быть, растянут и на двести и на две тысячи лет. Все зависеть от двух вещей.

   – Ты не сочтешь за великий труд мне их перечислить.

   – Ты бы и сама могла догадаться. Все зависит от самого вопроса и того ответа, какой хочешь получить. Если тебе нужен ответ самый простой и банальный, не для того, чтобы понять, а для того, чтобы почувствовать уверенность, что ты чего-то там знаешь, то тогда это один срок. А если ты желаешь постигнуть самую сердцевину явления, то тогда тебе понадобятся совсем другие усилия и совсем другое время.

   – Я так понимаю, вы тогда хотели постигнуть самую сердцевину, найти в траве на дачном участке философский камень.

   – Как ни странно, но ты близка к истине. Хотя, как теперь выясняется, у каждого было свое понимание этой сердцевины и своя степень желания ее постигнуть.

   – И ты приехала сюда, чтобы оценить достижения своих друзей в понимание сердцевины и в поиске философского камня?

   – Что ж, можно сказать и так. Пожалуй, это весьма любопытная формулировка моей задаче.

   – А как бы ты ее сформулировала?

   Надин всерьез задумалась, вопрос дочери застал ее отчасти врасплох. Она никогда не любила словесно обозначать те цели, которые ставила перед собой. В ней просто всегда вдруг возникало ощущение: это она должна непременно достичь, это она должна непременно понять, этим она должна непременно завладеть, дабы чувствовать себя комфортно, дабы поселить внутри себя уверенность, что она добралась до требуемого ей результата, что карабкается именно на ту вершину, на которую и хочет взобраться. И точно также, не вдаваясь в долгие размышления, она поступила и на этот раз. Патриция не может понять, что если начать все пытаться вербализировать, анализировать, расставлять по полкам и раскладывать по полкам шкафа и развешивать по плечикам, то появляется немалый риск, что она никогда так и не сумеет определить цель ее возвращения. Знакомые считают ее очень прагматичной и, подобно стреле пущенной умелым лучником, целеустремленной, летящей прямой дорогой к нужному результату – и они правы. Она действительно всегда идет до конца, не успокаивается, пока не получит желаемого. Но никто не догадывается, что и её знаменитые практичность и целеустремленность на самом деле вытекают из полной неясности и аморфности ее чувств и стремлений. И как знать, не в этом ли ее счастье; иначе она могла бы быстро исчерпать весь свой потенциал желаний и намерений и во второй половине жизни остаться ни с чем, лишь слабо греясь у того костра, который зажгла в ней когда-то юность. Сколько таких погасших, как вечернее освещение утром, людей она встречала на своем веку, и всякий раз, сталкиваясь с ними, испытывала испуг; а вдруг однажды тоже самое случится и с ней. И она предпринимала все возможное, а подчас и невозможное, чтобы этого не произошло бы. Но Патриции вряд ли стоит об этом рассказывать, по крайней мере, сию минуту; все равно она не поймет и не из-за глупости, а из-за молодости; для постижения этих, в общем-то банальных истин, нужно непременно обладать грузом прожитых лет и вызванными ими страхами.

   По-видимому, Патриции надоела молчаливая задумчивость матери, и она напомнила, что ждет ответа на поставленный вопрос.

   – Значит, все-таки ты не знаешь, зачем сюда приехала?

   – А если это и так, – вдруг усмехнулась Надин. – А ты часто знаешь, почему ты поступаешь, так или иначе? Ответь только честно.

   – Почти никогда не знаю, – подумав секунду, согласилась Патриция. – Вернее знаю, но как-то неопределенно. Вроде бы чего-то хочется, но почему хочется – непонятно.

   – Я поняла тебя, – довольно улыбнулась Надин. Все-таки они похожи друг на друга гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. И это хорошо, это дает надежду на то, что Патриция сумеет понять мотивы ее поступков даже тогда, когда она будет не слишком их одобрять. А ей бы очень не хотелось когда-нибудь выйти из доверия дочери. – Но коли это так, то почему ты отказываешь мне в возможности действовать точно таким же образом. Будь ко мне снисходительней. И тогда у тебя сразу отпадет куча претензий ко мне.

   – Но я же вижу, что ты действуешь строго по плану. Каждый твой шаг продуман. Значит, все, что ты делаешь, подчиняется какой-то цели. Хотя какой я никак не могу понять, а ты не желаешь объяснить.

   А она молодец, умница, одобрила ход размышлений дочери Надин. Вот только свой ум зачастую она использует исключительно для того, чтобы удовлетворять свои очередные капризы.

   – Конечно, я действую не вслепую. Но то, что я делаю, мало отличается оттого, что я делала в течение всей своей жизни. Мои желания остаются неопределенными, но шаги выверенными. Именно такой подход и помогал мне до сих пор достигать успеха.

   – Мама, – засмеялась Патриция, – если ты ставишь своей задачей окончательно запутать меня, то ты близка к ее достижению. Если я правильно тебя поняла: ты не знаешь, чего хочешь, но твердо двигаешься к намеченной цели.

   Надин улыбнулась, эта игра нравилась ей, в сущности, вся ее жизнь и была посвящена составлению и разгадыванию подобных кроссвордов; без них она бы не выдержала те испытания, которые неизвестно по какой причине наслала на нее судьба.

   – Ты неплохо сформулировала один из принципов моего поведения. Все дело в том, что со временем начинаешь понимать, что цели нет, что единственная достойная усилий цель и есть сама жизнь, каждое ее мгновение. Молодость диктует другие представления, она чувствуют себя неуютно, если не видит перед собой какой-то важной задачи. Девушка хочет удачно выйти замуж, юноша сделать карьеру или быстро разбогатеть. Но когда девушка превращается в замужнюю даму, а юноша становится богачом, то они вдруг начинают понимать, что все эти грандиозные цели мало чего стоят. К замужеству также быстро привыкаешь, как и к богатству, и начинаешь с тоской думать о том счастливом времени, когда ты еще не была замужем и свободна от всех этих докучливых обязанностей, или когда ты был беден, но молод, и тебя любили девушки за твою красоту и ум, а не за твои деньги. И тогда к человеку приходит невольно мысль, что на самом деле все это не стоит и половины усилий, что были истрачены, дабы получить все эти ценности.

   – Что же в этом случае имеет ценность? Ты меня просветишь?

   Надин зажгла новую сигарету.

   – Но разве из моего ответа неясно. Ценность – это сама жизнь, каждое ее мгновение. Скажи, что ты сейчас слышишь?

   Патриция затихла на несколько секунд.

   – Тебе все перечислить или выборочно.

   – Как тебе удобно.

   – Тогда загибай пальцы. Слышу, как шуршит ветер в деревьях, как противно тявкает собака на соседнем участке, как где-то недалеко радио играет какую-то дурацкую мелодию, как кто-то идет по тропинке, как тлеет твоя сигарета, как бурчит у меня в животе... Достаточно или еще?

   – Вот видишь, я так и думала, что главного ты не услышала. Ты не услышала, как течет время. А не услышала потому, что тебе оно еще кажется бесконечным потоком. А вот я слышу, как оно течет, каждый день.

   – Выходит, ты уехала сюда за утекшим временем. Но это же полный абсурд!

   – Почему же абсурд, да еще полный. Я еще не сумасшедшая и вовсе не ставлю задачу повернуть время вспять.

   – Но что же тогда ты хочешь?

   – Хочу узнать, на что оно ушло, в том числе и у меня.

   – А ты разве не знаешь?

   – А вот это я и хочу выяснить, знаю или не знаю. Тебя удивляет, что я задалась таким странным вопросом?

   Патриция пожала обнаженными плечами.

   – Тебе не холодно? – спросила Надин.