Текст книги "Острова на реке (СИ)"

Автор книги: Владимир Гурвич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

   – Но это не всегда удается.

   – Если ты будешь хныкать и каждые пять минут уверять себя в этом, то тогда, конечно, у нас ничего не получится.

   – А что же я должен делать?

   – Чему же ты, Ленечка, учился все эти годы, даже непонятно.

   – Мне тоже подчас непонятно.

   – Давай поступим так, ты будешь делать все то же, что и я.

   – Хорошо, попробуем.

   – Тогда пойдем отсюда, мне чертовски надоело смотреть на радостную рожу Надежды, которая, как клещ, вцепилась в этого молодого красавца. Уверена, она мечтает с ним переспать.

   – Ну, это ты напрасно.

   – Поверь мне, я слишком много видела женщин ее типа, у них у всех при виде таких мужчин начинают течь слюньки.

   Пара третья: Надин-Николай.

   – У вас, Николай такое лицо, словно танцевать со мной это самое неприятное, что с вами могло произойти.

   – Это совсем не так, мне очень приятно танцевать с вами.

   – Тогда в чем же дело, почему вы не можете даже улыбнуться?

   – Не знаю, но как-то не получается. Что-то мешает?

   – Что?

   – Мне трудно сказать, но я это чувствую.

   – Но почему бы вам не попытаться понять, что с вами происходит. Если поймете, то сумеете избавиться от своего комплекса.

   – Это не комплекс.

   – А что же тогда?

   – У меня такое ощущение, что происходит что-то не то.

   – Что не то, что мы танцуем?

   – Нет, хотя, не могу точно сказать.

   – Вы очень занятный, Николай, вы боитесь признаться и мне и себе, что со мной вам как-то неловко. Но в этом нет ничего особенного, вы просто еще не привыкли к таким ситуациям. Примите мой совет, расслабьтесь, забудьте про разницу в возрасте, в положении. Поверьте, все это на самом деле не имеет никакого значения. Постарайся прислушаться к своим подлинным ощущением. И вы быстро все станете оценивать по-другому.

   – И как же по-другому?

   – Если вам хорошо в эту минуту с человеком, то все различия между ним и собой не имеют значения. Даже если вы с разных планет. А тут, слава богу, инопланетян нет. Да и не такая уж между нами пропасть, чтобы не суметь ее перешагнуть. Если вам приятно со мной танцевать, то ничего иное вас и не должно беспокоить. Отдайтесь целиком этому чувству. Конечно, если вам действительно приятно со мной танцевать.

   – Да, Надежда Анатольевна, мне приятно с вами танцевать.

   – Прошу вас, зовите меня как и все, Надей. Я – Надя, вы – Николай и больше нет никаких проблем.

   – Совсем никаких?

   – Может, в это трудно и поверить, но это действительно так. Между нами нет никаких перегородок. Мы люди одной культуры, одного круга. И даже ваш замечательный патрон нам не помеха. Вы хотите быть счастливыми в жизни?

   – Кто же этого не хочет.

   – Тогда я разрешу себе предложить вам один рецепт. Не ищите большого, на всю жизнь одного счастья, его просто нет. Это миф, сказка для взрослых, в реальность которой они по глупости верят. Ищите множество счастий, ищите счастье на каждый день, на один час, и даже на одну минуту. И тогда вы не будете задаваться вечным вопросом: а где оно мое большое счастье, почему я прожил всю жизнь, а его так и не получил. Когда я слышу подобные разговоры, то безошибочно определяю, что этот человек просто глупец и ничего иного он не достоин, кроме того, чтобы без конца вопрошать об этом. Он просто прошляпил свою жизнь и не хочет себе в этом признаться.

   – А как же любовь? Выходит, что тогда нет настоящей любви, а есть только любовь на один день и даже на один час. Я вас правильно понял?

   – А чем плоха любовь на один день. То, что она скоротечна, вовсе не уменьшает ее силу. Это может быть взрыв подобно тому, когда испытывают атомную бомбу. Разве это не лучше чем долгое тянучее чувство. Ты уже давно не любишь, но по привычке считаешь, что влюблен, как и в первый день. И мучишь своим захиревшим чувством и себя и другого человека. А не лучше ли отлюбить быстро, но по-настоящему страстно, сжать так любимого в объятиях, чтобы у него заскрипели бы косточки. Я вижу, вы немного удивлены моими речами. Они проверены все опытом моей жизни. А я немало в ней испытала. Вот и сейчас разве вы еще не почувствовали, как приятно мне танцевать с вами.

   – Почувствовал. Мне тоже приятно.

   – Это уже лучше.

   – Но я так не привык!

   – Я знаю. Но ведь вы совсем еще молоды, вам еще многое предстоит сделать в первый раз. Не смущайтесь и не останавливайте себя только из-за того, что этого еще у вам не было. Наоборот, раз не было, то значит стоит испытать.

   – А если это будет неправильный шаг?

   – Знаете, у одного писателя есть изречение, которое мне всегда очень нравилось: «Лучше делать и каяться, чем не делать и каяться». Мне кажется, это чертовски верно.

   – Пожалуй, я тоже с этим соглашусь.

   – Значит, я все же добилась своего и рассеяла ваши предубеждения?

   – Мне сейчас трудно об этом судить. Но вам удалось кое-что поколебать во мне. Я вдруг почувствовал сейчас растерянность.

   – Это от новизны ощущений, это быстро пройдет. Я тоже чувствую растерянность всякий раз, когда сталкивалась в жизни с чем-то новым и неизвестным.

   – И часто у вас бывали такие столкновения?

   – А как вы думаете?

   – Думаю, что часто.

   – Вы начинаете меня понимать, я рада этому.

   – Но зачем вам мое понимание, по-моему, вам должно быть от него ни холодно, ни жарко.

   – А вам не приходило в голову, что вы себя сильно не до оцениваете, Николай. Так что это совсем не так.

   – Мне всегда казалось наоборот, что я о себе сужу вполне реалистично.

   – Человек не может судить о себе реалистично. Для этого нужно быть беспристрастным, а мы не в состоянии сохранять беспристрастие, когда думаем о собственных персонах.

   – А мне кажется, можем. Надо только хорошо себя знать и не давать себе поблажек. Не надо себя считать изначально хорошим и всегда во всем правым. А если есть какие-то сомнения, то почему бы не попытаться понять их до конца, как бы это не было неприятно. И тогда все станет ясным.

   – Боюсь, что ваша схема чересчур все упрощает. Вы забываете одну маленькую деталь: испытуемый должен еще при этом желать знать правду. А правду о себе знать никто не хочет. Даже те, кто только и делают, что уверяют, что хотят ее узнать. Они-то и есть самые главные лгуны. Человек всю жизнь только тем и занимается, что всевозможными способами старается скрыть ее от себя. Возьмем для примера вашего дорого патрона. Он...

   – Извините, Надежда, но мне бы не хотелось его обсуждать.

   – Понимаю. Это увеличивает мое к вам уважение. Кстати, интересно, где он, он исчез и увел мою дочь. А с ним оставлять ее весьма опасно.

   – Вы хотите пойти поискать их?

   – Пожалуй, нет. При всем моем замечательном к нему отношении, я надеюсь, что у него все же не хватит мерзости, чтобы сделать Патриции какую-нибудь гадость. Да кроме того, я знаю Патрицию, она не позволит ему ничего из того, чего не захочет сама. И все-таки надо быть ко всему готовым. Но все же один хороший пример они нам дали, я думаю, самое время покинуть это замечательное место и найти другое, не менее замечательное. Вы не против?

   – Нет, пожалуйста, если вы этого хотите...

   Патриция и Мохов стояли в отдаленном уголке сада под старым, начинающим уже сохнуть, но еще раскидистым деревом. Мохов держал в руке бутылку шампанского, два бокала он поставил на толстую ветку и теперь следил, чтобы они не упали.

   – Патриция, у вас не вызовет протест, если мой следующий тост будет за любовь?

   – О, любовь, пить за любовь – это замечательно.

   Мохов поочередно налил в бокалы шампанского.

   – Тогда выпьем на брудершафт.

   – Как это на бхудехшафт?

   – Это очень просто и одновременно очень приятно. Люди переплетают руки с бокалами, а потом целуются.

   – О целуются, это замечательно. А можно не целоваться?

   – Почему? Я у вас вызываю такое отвращение?

   – О, вовсе нет, вы очень видный мужчина.

   – Так в чем же причина? Разве не созданы мужчина и женщина для того, чтобы любить друг друга?

   – Я думать, что созданы.

   – Так что же нам мешает любить друг друга?

   – О, ничего не мешает.

   Мохов сделал решительный шаг к девушке, и теперь они стояли почти вплотную друг к другу. Он попытался ее обнять, но она быстро наклонилась и, проскользнув под его рукой, оказалась за спиной Мохова. Он недовольно повернулся к ней.

   – Я тебе не нравлюсь? – вдруг перешел он на ты.

   – О что вы, очень нхавитесь.

   – Тогда почему ты убегаешь от меня.

   – Вы очень тохопитесь, Олег.

   – Говори мне, пожалуйста, ты.

   – Хохошо. Но все хавно, ты очень тохопишься.

   – А какой смысл откладывать, ты можешь меня просветить.

   – Я не знаю, пхосто я еще не готова.

   – Ерунда. Женщина всегда готова. Женщина всегда находится в ожидании, что кто-то придет и возьмет ее.

   – О может быть вы и пхавы, но я не думать, что меня кто-то возьмет именно сегодня. Я хотеть еще немного подождать.

   – Но зачем, Патриция ждать. Ждать – это всегда терять только время. – Он хотел еще добавить и деньги, но почему-то проглотил последнее слово. Мохов вновь попытался осуществить тот же маневр, но с тем же успехом.

   – Мне нхавится, что ты такой умный, Олег, и очень пхавильно все говохишь. Но ко всему надо пхиготовиться. А я еще нет. Я еще совсем юная.

   Мохов снова налил в бокалы вино и с сожалением посмотрел на бутылку, в которой оставалось шампанского на донышке.

   – Мы так и не выпили с тобой на брудершафт.

   – О, мне очень понхавился бхудершафт, но я не хочу больше пить. Давай отложим все до дхугого хаза.

   Мохов один выпил два бокала и раздраженно посмотрел на Патрицию.

   – А что будет в дхугой хаз, – передразнил он её, – тоже самое, что может быть и тепехь. Так, скажи на милость, какой смысл нам откладывать. Ты должна знать, я терпеть не могу ничего откладывать. Тот, кто откладывает, не получает ничего. А я хочу получить все и сейчас. Ты понимаешь меня? – Мохов сделал последний глоток шампанского на этот раз прямо из бутылки, бросил её куда-то в темноту и угрожающе надвинулся на девушку. Патриция, припертая к стволу дерева, смотрела на него широко открытыми глазами.

   – Je vous en prie, soyez tranquille, ne bougez pas.

   – Говори, черт возьми, по-русски, я ничего не понимаю в этой тарабарщине.

   – О, я пхошу вас не двигаться, я хотеть идти в дом. Пожалуйста, пустите меня.

   Мохов, не зная, как поступить дальше, несколько секунд в растерянности стоял перед ней. Патриция воспользовалась предоставленной ей передышкой и бросилась мимо него со всех ног к дому. Мохов посмотрел ей вслед, но преследовать не стал, ограничившись лишь тем, что чертыхнулся. Он стал искать в карманах сигареты, но, судя по всему, пачку оставил на веранде. Он вдруг оказался захваченным каким-то глухим и непривычно глубоким отчаянием. Он и раньше терпел неудачи и даже поражения, но никогда его чувства не были столь сильными, у него было такое ощущение, как будто его только что ударили по голове. И дело заключалось не в том, что убежала Патриция, дело было в чем-то другом, его отчаяние поднималось из совсем других пластов, гораздо более отдаленных от поверхности его сознания и связано было с самими основами его личности. Но никакого желания анализировать, что с ним происходит, он не испытывал, он, в конце концов, не Чижик, чтобы как бродяга в мусоре, копаться в себе. Есть более эффективные способы залечивать душевные раны; если он осушит еще одну такую бутылку шампанского, то от всех его переживаний не останется и следа. Значит, надо срочно раздобыть вино. Если на веранде ничего не осталось, то он надеется, что на кухни у Надин чего-нибудь да отыщется. Он никогда не поверит, чтобы такая предусмотрительная женщина, как она, ничего не оставила в загашнике. А, следовательно, вперед, на кухню.

   Антонина, как воспитатель ученика, крепко сжимая в своей ладони маленькую ладошку Чижову, вывела его с веранды.

   – Куда мы пойдем? – спросил Чижов.

   – А куда мы здесь можем еще идти, неужели не петришь, конечно, в твою комнату. Или ты что, против?

   – Нет, конечно, ты права. Пойдем ко мне. Нам прямо по коридору.

   – Ты что думаешь, я не знаю, где ты обитаешь. Я за сегодняшний день изучила, кто, где живет. Давай, открывай дверь.

   Антонина вошла в комнату, зажгла свет и по-хозяйски осмотрелась.

   – Ну и свалку ты тут устроил, философ.

   Чижов как-то виновато улыбнулся.

   – Я никогда не умел наводить порядок.

   – Зато я умею. Теперь у тебя будет чисто и уютно. Ты рад этому?

   – Конечно, Тонечка, рад, кто же этому не рад.

   – Да нет, бывают, что и не рады. У меня были такие случаи.

   – Конечно, бывают и такие случаи.

   – Да что ты заладил: конечно и конечно, других слов что ли не знаешь. А еще философ.

   – Конечно, знаю.

   Антонина подозрительно посмотрела на него.

   – Прости, Тонечка, это как-то само собой вырвалось. Я сам не знаю, почему это вдруг со мной происходит. Наверное, я волнуюсь.

   – А чего ты волнуешься?

   – Ну, как же, мы тут с тобой вдвоем, сама понимаешь.

   – Ты что никогда вдвоем не был с женщиной.

   – Ты будешь смеяться, но не был.

   – А с женой, вы как чтобы побыть вместе еще кого-то приглашаете?

   – Но с женой это совсем другое дело.

   – Чего ж тут другого, Ленечка. Какой же ты у меня, оказывается, застенчивый. Я и не предполагала даже.

   – Да вот как-то так получается, – пробормотал Чижов.

   – Неужто у тебя не было за все это время, кроме жены, ни одной бабы.

   – Не было.

   Антонина вдруг засмеялась.

   – Да ты, оказывается, девственник. Мужик в сорок лет – и вдруг невинный, как только что появившийся на свет младенец.

   Чижов молчал, он только как-то странно, с некоторой опаской посматривал на Антонину.

   – Не обижайся, я пошутила. Мне даже это очень приятно. Я же понимаю, это ведь груз. Ну, скажи, груз?

   – Да, в какой-то степени, немножечко бывает что давит.

   – Да не немножечко, а сильно. Поди, только об этом и думаешь.

   – Вовсе нет, – запротестовал Чижов, но как-то не очень уверенно и горячо.

   – Ну, конечно, ты же еще философ. Хотя на самом деле такие, как ты, мужики, за всякими там высокими материями скрывают эти свои желания. Разве могут они в них признаться, это же так низменно. А вот я ничего не скрываю, – вдруг с гордостью проговорила Антонина. – Если я хочу, то и говорю, что хочу.

   Чижов неопределенно кивнул головой.

   – Ты очень верно поступаешь, Тонечка. Ты молодец, я завидую тебе.

   – А не надо мне завидовать, мне нечего завидовать, – вдруг зло прошипела она. Антонина села на кровать. – Чего стоишь иди, сядь рядом со мной.

   Чижов как-то не совсем уверенно сел.

   – Какой ты маленький и лысенький, значит умный. – Она вдруг поцеловала его в круглую, словно проведенную циркулем, плешь. – Ну что сидишь, как истукан? Разве ты не хочешь заняться со мной любовью.

   – Да, конечно, хочу, Тонечка.

   – Так давай.

   Она вдруг стала расстегивать его пиджак.

   – Тонечка, я сам разденусь, – пискнул Чижов. Но она, не обращая внимания на его протесты, продолжала свою напряженную работу; расстегнув пиджак и отбросив его, как ненужную вещь в сторону, она принялась стаскивать с него брюки.

   – Тонечка, не надо, брюки я сниму сам, – взмолился Чижов. Но она. уже войдя в раж, не обращала внимание на его слова.

   Брюки полетели за пиджаком по тому же маршруту. Теперь Чижов оставался лишь в майке да в полосатых длинных трусах.

   – Какой ты сексуальный! – внезапно воскликнула Антонина. – Ты хочешь посмотреть на меня обнаженной. Говори, ты хочешь этого?

   – Да, очень хочу.

   Антонина встала и буквально за считанные секунды избавилась от одежды. Она гордо стояла перед ним, слегка выставив вперед одну ногу. Чижов без большого энтузиазма смотрел на ее тощие икры и ляжки, худой, будто втиснутый катком в тело живот, на две совсем крошечные, но при этом похожие на мешочки отвислые груди.

   – Тебе нравится моя фигура? Только не ври. Я сразу пойму.

   – Очень нравится, ты сложена почти, как Афродита.

   – Ты немного преувеличиваешь, – довольно мурлыкнула Антонина. – Так чего же ты ждешь, иди ко мне.

   Словно пантера одним прыжком она оказалась на кровати и призывно протянула к нему обе руки. Он тоже прыгнул следом и через секунду очутился уже на ней.

   – Целуй же меня всю, я вся твоя!

   Чижов не очень активно, но постепенно все больше распыляясь, стал целовать распростертое под ним тощее тело. Пока он был поглощен этим ответственным занятием, его партнерша тоже не лежала без дела, она пыталась снять с него майку, но, не справившись с этим, просто порвала её и бросила на пол. Затем Чижов почувствовал, как его освободили и от трусов. Но на этот раз, слава богу, обошлось без порчи одежды.

   – Вот он, как я давно мечтала его увидеть! – завопила Антонина, хватая рукой освободившийся из плена трусов член. – Какой же он у тебя замечательный, какой большой. Ты такой маленький, а он такой большой. Это так возбуждает! Пусть он поскорее войдет в меня!

   Чижов попытался выполнить последнюю её просьбу, но его член все никак не мог проникнуть в узкую, как отверстие для монет в телефонных аппаратах, расщелинку. Он снова и снова повторял свои героические попытки, но с прежним успехом. От постигших его неудач и напряженного труда, он даже вспотел, и стекающие с него капли пота стали орошать моросящим дождичком её грудь. Внезапно он почувствовал, что вошел в женщину, и ощутил большую радость и одновременно большое облегчение от того, что ему, наконец, удалась эта непростая операция. Антонина издала одновременно сладострастный и победный крик, посчитав, по-видимому, это также и своим великим достижением, но Чижов уже почти не обращал на ее восторги внимания, так как был целиком поглощен собственными ощущениями. Он вдруг испытал огромный прилив желания и теперь, словно паровоз, в топку которого бросают все больше угля, наращивал темп. Антонина в приливе страсти извивалась под ним, как змея. Внезапно наступила разрядка, и он без сил распростерся на своей партнерше.

   Несколько минут они лежали молча.

   – Тебе было хорошо со мной? – вдруг негромко и нежно спросила Антонина.

   – Да, Тонечка, я давно не испытывал ничего похожего.

   Антонина ласково поцеловала его уже ставшим у них традиционным поцелуем в лысину, а затем мягко провела рукой по его телу.

   – Ты замечательный любовник, самый лучший, которого я когда-либо знала

   – Правда? – с недоверием спросил он.

   – Правда, Ленчик. – Она повернулась на бок, лицом к нему, и ее груди сами собой оказались в его ладошках. Он слегка сжал эти мешочки и подумал, что может быть они не так уж и не красивы и еще пару таких сеансов, и он вполне может привыкнуть к этому странному почти неправдоподобно худому телу. В конце концов, это лучше, чем совсем ничего. Впервые за вечер он вдруг почувствовал благодарность к ней. Он вдруг понял, что она вернула ему что-то нечто очень важное и ценное, то, что он давно то ли потерял, то ли вообще еще не находил и что в каком-то смысле отныне он совсем другой человек. А разве к этому он не стремился всю свою жизнь, стать однажды не таким, каким был до сих пор, избавиться от тех кошмаров, которые подобно палачам без устали мучили его. Вот только никогда он не мог и предположить, что миссия избавителя выпадет на Антонину. А ведь если бы ему сказали всего лишь час назад, что эта женщина сыграет такую важную в его жизни роль, он ни за что бы в это не поверил.

   Чижов посмотрел на лежащую рядом с ним женщину, улыбнулся ей и вдруг снова ощутил позыв желания. И уже через секунду два тела: одно длинное и тощее, другое упитанное и совсем маленькое слились, как две ленты в одном венке, воедино.

   Надин и Николай вот уже полчаса гуляли по саду. Они ходили по нему кругами, и эти круги казались ей кругами ада. Костер нетерпения словно грешницу, жег ее изнутри. Надин понимала, что в этой ситуации она должна взять инициативу целиком на себя, иначе эта прогулка может затянуться до бесконечности. Но пока она никак не могла собрать внутри себя необходимую для действий критическую массу решимости; все-таки она привыкла к тому, что инициатором любовного сближения, по крайней мере, внешним является мужчина.

   – Мне кажется, становится немного прохладно, – сказала она.

   – Вам холодно, Надя, – слегка удивленно проговорил Николай. – А по-моему очень теплый вечер.

   Да что же он все-таки недогадливый, вздохнула она, не может понять, что дело вовсе не в окружающей их температуре, что этими своими словами она попросила его ей подыграть. А ведь он вовсе не дурак, более того, у нее есть ощущение, что потенциально он умнее всех тех, кто здесь присутствует. Только это как раз тот ум, который следует долго и тщательно развивать и шлифовать, как алмаз. Иначе он никогда не превратится в бриллиант.

   – По-видимому, мой озноб связан не с температурой воздуха, а с моими внутренними ощущениями. – Она повернулась и посмотрела на него. Несколько секунд она напряженно ждала ответа; ей показалось, что её недогадливый собеседник находится в раздумье. Но когда она услышала его слова, то её сердце радостно забилось.

   – Может, тогда есть смысл проводить вас в вашу комнату, – сказал Николай.

   – Да, пожалуй, – разыгрывая некоторые колебания, проговорила она.

   Пока они пробирались по дому, Надин молила Бога, чтобы никто не застукал бы их вместе. По-видимому, Бог услышал ее молитвы, и они незамеченными дошли до комнаты. Надин отперла дверь и, почувствовав, что Николай замер в нерешительности у порога, схватила его руку и повела за собой. Затем она закрыла дверь на ключ и облегченно вздохнула: половина из того, что было задумано, она благополучно выполнила. Впрочем, оставалась другая половина, пожалуй, еще более сложная и уж без всякого сомнения самая важная.

   – Наконец мы и одни. Ты хотел этого, Николай? – Она решила сразу же перейти на ты, по опыту она знала, что такой переход способен значительно ускорить ход событий.

   Она сознательно не зажгла свет, но луна достаточно ярко освещала комнату, и Надин вполне могла наблюдать за тем, как меняется его лицо. Сейчас оно вдруг приобрело какое-то замкнутое выражение, как будто бы он не хотел, чтобы кто-либо проник в священный храм его чувств.

   – Ты не хочешь сказать хотел ты этого или нет? – Теперь, когда они наконец одни, она может себе позволить больше смелости и настойчивости.

   – Да, хотел, – отозвался Николай.

   – Ну вот, то, что ты хотел, совершилось. Ты этому разве не рад?

   – Не знаю, мне сейчас трудно сказать. У меня противоречивые чувства.

   – Давно я не встречала такого молодого человека, который был бы напичкан таким большим количеством сомнений, как ты. Как ты собираешься с ними жить? Они измучают тебя, доведут до кошмара.

   – Может быть, но я не могу прогнать их, как непрошеных гостей.

   Они часть меня.

   – Поверь мне, не лучшая часть. Ты не желаешь чего-нибудь выпить?

   – Нет, спасибо, вы же знаете, я не пью.

   – Прошу, говори мне ты. Мы тут вдвоем и вполне можем обойтись без церемоний. И все же я бы на твоем месте выпила бы. Иногда случаются ситуации, когда сам Бог велит сделать исключение.

   – Я не хочу таких ситуаций.

   Надин выпустила из себя едва слышный вздох. Этот малопродуктивный диалог ее начинал утомлять, она бы хотела, чтобы сейчас говорили их губы, руки. Неужели он в самом деле не понимает, зачем она заманила его сюда. Сказать ему прямым текстом?

   – А я выпью.

   Она подошла к бару, достала бутылку и плеснула из нее в бокал. Сейчас ей было совершенно все равно, что пить и поэтому она даже не взглянула на этикетку. И лишь когда сделала маленький глоток, поняла, что по ошибке вместо вина налила себе коньяку.

   – А знаешь, это иногда помогает, – сказала она.

   – Помогает чему?

   – Делать то, чего тебе хочется. Всю жизнь мы только и делаем что строим для себя запруды из всяких запретов. Ты совсем молодой, откуда у тебя их столько?

   – Это не запреты.

   – А что же. по-твоему?

   – Я не хочу вносить в свою жизнь ничего, что помешало бы мне быть честным с самим собой.

   – И к этому ты относишь алкоголь, – засмеялась она. – А еще чего? Женщины тоже входят в этот скорбный список?

   Николай с некоторым затруднением посмотрел на нее.

   – Нет, не входят. Но все зависит от того, какая женщина. Если та, которую ты любишь, то тогда я хочу её любить без всяких запретов.

   – Мне нравится твоя последняя мысль. То же самое, я могу сказать и о мужчине.

   Надин поставила бокал на стол и подошла совсем близко к Николаю. Она положила руки ему на грудь, а затем стала водить ладонями по рубашке. Затем расстегнула несколько пуговиц и прижалась губами к его телу. Грудь у него была по-юношески чистая, без единого волоска и от прикосновения к этой гладкой мужской кожи она чувствовала, как кружится у нее голова.

   – Глупый, – тихо, почти шепотом произнесла она, – неужели ты еще не понял, как ты мне нравишься. Что я должна сказать еще и сделать, чтобы ты, наконец, обо всем догадался?

   Николай молчал, сведя брови в единую линию.

   – Я хочу тебя, хочу здесь и сейчас. А разве ты меня не хочешь?

   – Хочу, – выдохнул он.

   – Тогда пусть нам ничего не мешает. – Она обвила руками его шею и почти силой приблизила его губы к своим губам. И почувствовала, как соприкоснувшись с ее ртом, они мгновенно ожили, заговорили своим, не требующим слов языком. И последняя мысль, которая еще успела посетить ее голову, была: я победила.

   Они отдыхали после неистовства ласк. Надин лежала на спине и смотрела в невидимый в темноте потолок. Давно ее не посещали такие прекрасные ощущения, давно она не чувствовала себя столь живой и обновленной. Несмотря на весь ее богатый опыт, она все же не представляла, что секс способен приносить такое наслаждение. И все же она великая женщина, если сразу же уловила в этом атлете задатки великого любовника. Конечно, сыграл роль и тот факт, что у нее давно не было мужчины, что обострило все её восприятия; после того, как она рассталась с Полем, прошло больше 7 месяцев. Да и Поль был совсем не тот человек, который требовался ей. Но вот воистину гамлетовский вопрос, что делать ей дальше, вести ли дело к продолжению их романа или ограничиться нынешним эпизодом? Она же понимает, что если клубок этой внезапно возникшей связи будет разматываться и дальше, то в конце концов образуется такой узел, который им придется распутывать и долго и трудно. Но и завершить все на этом ей тоже не хочется; она не сомневается, что совсем скоро у нее вновь появится желание пережить подобные ощущения еще раз...

   Она повернулась к Николаю и внимательно посмотрела на него. Тот лежал с очень серьезным лицом как будто только что совершил какой-то неисправимый проступок.

   – Мне надо идти, – вдруг сказал он. – Я должен посмотреть, что делает патрон.

   – Подожди. – Она почувствовала, что ей совсем не хочется его отпускать от себя. И немного испугалась этого чувства; а что если это не просто мимолетное увлечение, вызванное потребностями жадной до удовольствия плоти, а нечто большее. Как она в этом случае станет выкручиваться из положения, знает и то, если знает, один только Бог. – Ничего с твоим патроном сегодня не сделается. Он, наверное, напился и благополучно храпит в своей кровати.

   – Все равно я должен в этом убедиться сам.

   – Так настоящие мужчины не поступают, покидая сразу после близости женщину. Разве тебе неизвестно, что в этот момент ей требуется от мужчины ласка и нежность. Иначе она будет жалеть, что отдалась ему. – Надин надеялась, что он откликнется на ее призыв, но Николай продолжал лежать неподвижно.

   – Ты жалеешь о том, что произошло? – уже с некоторой досадой спросила Надин.

   – Нет, не жалею, – чуть помедлив отозвался Николай. – Ты великолепная женщина. Я многое понял за эти минуты.

   – И все же ты не хотел бы, чтобы это повторилось снова? – как бы досказала она его мысль.

   – Да, не хотел бы.

   – Потому что ты не любишь меня. Я правильно выразила твою мысль?

   – Да, поэтому. Мне кажется, я поступил неправильно.

   Надин вдруг почувствовала, как поднимается в ней раздражение. Откуда взялся на ее голову этот уникум. Неужели он и в самом деле не считает себя вправе переспать с женщиной только потому, что не испытывает к ней великой любви. Но тогда почти никто ни с кем не спал бы. И дети были бы такой же редкостью, как посещение земли инопланетянами.

   – Но разве нам не было хорошо, разве тебе не было хорошо?

   – Мне было очень хорошо, Надя.

   – В таком случае, чего тебе еще надо?

   – Точно не знаю, но у меня такое ощущение, как будто я растрачиваю бесполезно свой дар.

   – Какой дар?

   – Дар любви, – задумчиво произнес Николай.

   – Значит, любя меня, ты напрасно расточаешь свой дар, я так тебя поняла, – даже немного по-настоящему обиделась Надин.