Текст книги "Острова на реке (СИ)"

Автор книги: Владимир Гурвич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

   Максаков хмуро взглянул на Мохова, но, по-видимому, решил внять увещеваниям Надин и промолчал.

   Женщины быстро накрыли стол, мужчины откупорили бутылки.

   – За что будем пить? – спросил Чижов.

   – Я предлагаю за мир и согласие между нами, – сказала Надин.

   – Интересно, а мы тогда ссорились, – задумчиво произнес Чижов. – Честное слово, забыл.

   – Ссорились, Ленчик, и не так уж редко, – заверила его Надин. – Правда мы тогда быстро мирились. – Она посмотрела поочередно на Мохова и Максакова и увидела, что они стараются не глядеть друг на друга. – Я хочу вам объявить одну чрезвычайно важную новость, – торжественным тоном произнесла Надин. – Завтра у моей единственной и любимой дочери день рождение. Сколько вы думаете ей исполняется? За правильную отгадку – приз – дополнительный бокал шампанского, который будет налит руками самой виновницей торжества.

   – 60, – сказал Чижов.

   – Тебя за это следует наказать. Кто еще?

   – 18, – выдвинул свою версию Мохов.

   – А что скажете вы? – посмотрела Надин на Николая.

   – Мне почему– то кажется, что 19.

   – Вы выиграли. Патриция, налей молодому человеку бокал вина.

   Патриция наполнила до краев бокал шампанского, подошла к сидящему Николаю, опустилась перед ним на колени и подала вино. Николай взял его и сделал малюсенький символический глоток.

   – Вы должен выпить до дна, – капризно проговорила Патриция.

   – Не могу, я не пью на работе.

   – Вы хазве и сейчас на хаботе?

   – Да, – сказал Николай и решительно протянул ей бокал.

   – А как хорошо отреставрирован монастырь? – сказала Надин. – Саша, ты бы нам рассказал об этом святом. – Она не случайно задала этот вопрос, образ монаха, с которым она разговаривала в монастыре, не выходил из её головы.

   – Что за святой? – спросил Мохов.

   – Настоятель монастыря отец Серафим, – пояснила Надин.

  – Он не святой, церковь не канонизировала его, – поправил её Анин.

  – Это не важно, можно быть святым, но не канонизированным. Или ты так не считаешь?

   – Почему же, конечно можно. Что касается отца Серафима, то он убил человека.

   – Убил человека! – изумилась Надин.

   – Да, случайно, на охоте. Был суд, но он его оправдал, тот человек решил подшутить, спрятался в кустах, и когда Серафим приблизился к нему, то завыл как волк. Он и выстрелил.

   – Что же дальше?

   – Серафим решил судить себя сам и присудил к вечному покаянию. Он работал главным инженером очень большого строительного треста, бросил все и ушел в монастырь замаливать свой грех.

   – Но был ли грех, – вдруг спросила Алена, – ведь это был случайный выстрел, и суд его оправдал.

   – Он посчитал, что лишь то, что он взял в руки ружье, чтобы убивать меньших наших братьев, является греховным деянием. Любой вид убийства – это грех. И Бог его наказал случайным убийством, показав всю пагубность его деяния.

   – Выходит никого нельзя убивать, даже тахакана? – спросила Патриция.

   – Даже таракана.

   – А я только сегодня утхом убила на нашей кухни тахакана. Что мне тепехь делать, уходить в монастыхь?

   – Если у вас есть подлинная потребность в покаяние, то – да. Тот, кто может убить таракана, способен убить человека.

   – Это ты загнул, Сашок, – хохотнул Мохов.

   – Нет, Олег, в мире все едино, важен не сам объект, а действие человека против него. Кто лжет в малом, солжет и в большом, кто однажды украл копейку, когда-нибудь возможно украдет миллион. И у того, кто убивает букашек, у того нет подлинных внутренних препятствий против убийства человека.

   – Значит, наша дорогая Патриция способна убить человека.

   – Да, способна.

   – Уж не знаю, что теперь и делать, не опасно ли наше соседство?

   – Не юродствуй, Олег, – усмехнулся Анин. – Нашей Патриции до убийства человека еще далеко. И тебе, думаю, пока ничего не угрожает. Да и телохранитель тебя, полагаю, защитит.

   – Ты меня успокоил, Саша, великая тебе за то моя благодарность. Но насколько я способен разобраться в ситуации, то, применяя твою теорию получается, что мы все тут потенциальные убийцы. Каждый из нас убил по крайней мере уж одного комара. Черт возьми, становится просто жутко. Так и хочется воскликнуть: куда я попал и мамочка, спаси меня!

   – Ты попал на землю, на грешную землю, – усмехнулся Анин.

   – Это я уже заметил. Но все же до сей минуты не предполагал, что она столь грешна. А чего молчит наш философ. Обсуждаем такие важные вопросы, а он жует колбасу. Разве так философы ведут себя во время подобных диспутов?

   – Поедание колбасы вовсе не мешает мне внимательно прислушиваться к вашему высоконаучному спору. Просто я голоден и никак не могу насытиться. Даже не знаю, что со мной.

   – Это оттого, что ты сегодня много двигался, – заметила Надин.

   – Ты, наверное, как всегда права. Так вот по существу вопроса: я согласен с Сашей, мы действительно все тут потенциальные убийцы. Человек так устроен, что если он допускает малое, то возможно и большое. Наш сознание очень компромиссно: сначала оно говорит нет, потом может быть, затем дает добро на то, что еще недавно казалось абсолютно невозможным. Все дело в том, что обычный человек не обладает четко зафиксированным "я", оно похоже на барханы в пустыне, которые после даже небольшого ветра меняют свои очертания. До тех пор, пока человек не определится с самим собой, пока он не выделяет из лавины чувств и эмоций, которые то и дело захлестывают его, свой постоянный центр, который при любых ситуациях сохраняется неизменным, он будет всегда оставаться игрушкой внутренних и внешних ураганов и бурь. Вспомни, хотя бы Олег, сколько раз ты охваченный яростью говорил другому, что убьешь его. А ведь ты и впрямь в тот момент желал его смерти. И непросто смерти, а испытывал желание расправиться с ним самому. Скажи, было с тобой такое?

   – Ну, было.

   – А потому никто из нас до конца не застрахован от убийства хотя бы в состоянии аффекта. Требуется только подходящая ситуация, внутренний разогрев до определенной температуры.

   – И какая это темпехатуха?

   – У каждого своя, дорогая Патриция. Все зависит от человека, от его темперамента.

   – А если у человека такая пхофессия – убивать людей. Пхичем, тут темпехатуха и темпехамент. Скажите, Николай, вы можете убить человека, чтобы защитить вашего патхона?

   – Смогу, – прозвучал спокойный ответ Николая.

   – И вам его не жалко?

   – Это моя работа. Я думаю, что потом будут жалко.

   – А если вам потхебуется защитить Олега своим телом. Вы это сделать?

   – Сделаю.

   – Но вы же можете умихать.

   – Я сам выбрал такую работу.

   – Но я не понимаю, зачем выбихать хаботу, где нужно умихать. Хазве мало хаботы, где нужно жить.

   – Так получилось, подвернулась эта работа. И я не жалею.

   – Но стоит ли она хиска? Пхостите меня, но я не понимаю.

   Николай явно медлил с ответом, раздумывая, что сказать.

   – Патриция, – на всякий случай вмешалась Надин, сама с интересом следя за внезапно возникшим диалогом между дочерью и телохранителем, – у каждого человека могут быть свои резоны или секреты. Если Николай не хочет, то нам совсем не обязательно знать, почему он выбрал для себя такую опасную профессию.

   – У меня нет никаких секретов, – проговорил Николай, смотря на Надин. – Я сознательно выбрал эту работу, я хотел понять смогу ли я при любой ситуации остаться верным своему долгу.

   – Если я пхавильно поняла, то это пховехка.

   – Да, можно сказать и так.

   – Олег, тебе повезло с телохранителем, – сказала Надин. – Если человек работает не только за деньги, но и за идею, то ты можешь чувствовать себя в полной безопасности.

   – Я и чувствую себя в безопасности, – отозвался Мохов, однако в его голосе не чувствовалось полной уверенности в этом. Он похлопал своего телохранителя по плечу. – Я всегда знаю, кого беру к себе на работу.

  – Ты вообще знаешь, что делаешь, – заметила, едва заметно улыбаясь, Надин. – Единственное, в чем я не совсем уверенна, что ты всегда правильно строишь свои отношения с женщинами и девушками. – Она не случайно произнесла эту фразу, так как видела, что Мохов, словно очковая змея, не спускает взгляда с Патриции, и с каждой минутой его глаза разгораются все ярче.

   – Ну, женщины – это как раз тот случай, когда настоящий мужчина имеет право ошибаться. Ты же знаешь, Надюша, как бывает непросто контролировать свои чувства, – откровенно усмехнулся Мохов. – Более того, скажу тебе, мне чертовски нравится ошибаться в этом вопросе. Когда появляется сильное чувство, то хочется сокрушить все, что стоит на его пути. А иначе, какой смысл в любви, особенно если у тебя водятся деньги. Поверь, за них можно купить все, что угодно. И даже то, чего совсем не хочешь.

   – Но зачем же на это тратить свои драгоценные деньги?

   – Не всегда сразу понимаешь, что тебе в действительности надо и часто покупаешь на всякий случай. А потом приходиться от этого с большим трудом избавляться.

   – Да ты самый несчастный из нас, – вдруг проговорил молчавший Максаков. – Сколько же тебе неприятностей приносят твои капиталы.

   – За обладание деньгами надо тоже платить, Сереженька. И иногда довольно дорого. И все же это несравненно лучше, чем пребывать в постоянной нищете.

   Лицо Максакова потемнело, кулаки на мгновение сжались, но тут же разжались. В одной из бутылок оставалось еще чуть-чуть шампанское, он поспешно налил себе и выпил.

   – Мне кажется, что нам пора, – сказала Надин. – По-моему, мы отлично посидели, выяснили множество любопытных вещей.

   – Опять на велосипеды, – простонал Чижов. – После шампанского я не проеду и десяти метров.

   – Ты уже отлично ездишь, – уверила его Надин. – Ты просто становишься к старости большим брюзгой. Не знаю даже, как тебя терпит жена.

   Чижов посмотрел на Надин, тяжело вздохнул и понуро побрел к лежащему невдалеке велосипеду.

  

   _ _ _

  

   Беседа за ужином протекала вяло, все еще не до конца отошли после велосипедного марафона и потому чувствовали усталость. Даже всегда самый разговорчивый Чижов преимущественно молчал и лишь периодически стрелял глазами по своим соседям по столу. Надин, взявшая на себя нелегкие обязанности постоянного тамаду, тоже не предпринимала особых усилий раздувать слабо тлеющее пламя общего разговора. Из ума не выходила коротенькая встреча с отцом Серафимом, она смущала её, вносила в душу элементы беспокойства. Её не отпускало ощущение, что этому человеку хватило одного брошенного на неё взгляда, чтобы понять её лучше, чем она это сделала сама за 40 лет своего пребывания на грешной земле. Как ему удалось так проникнуть в её душу и мысли, что у неё на лбу все написано? Поговорить об этом с Аниным, может, он что-нибудь ей объяснит. Но, пожалуй, она это сделает не сегодня, может, завтра, может, в другой день. Она отдавала себе отчет в том, что боится, что услышит нечто такое, что окончательно отнимет у неё покой. А вот его-то она хотела лишиться меньше всего. Она еще не забыла тот период своей жизни, когда, оставшись одна в незнакомой стране с маленьким ребенком, не знала ни минуты спокойствия, когда вся её жизнь была целиком и полностью подчинена жестокой диктатуре внешних обстоятельств. И все-таки она непременно расспросит Анина и даже не исключено, что как-нибудь отправится к отцу Серафиму для того, чтобы поговорить с ним. О чем? Этого она еще не ведует. Да особенно и не собирается размышлять на эту тему; когда она окажется с ним один на один, то не сомневается, что они найдут, о чем побеседовать.

   Поев, все быстро исчезли с веранды. Первым, как всегда сопровождаемый телохранителем, ушел Мохов.

   – Зайди ко мне в комнату, – сказал Мохов Николаю.

   Оказавшись в комнате, он запер дверь на ключ.

   – Ты ничего не заметил подозрительного сегодня? – спросил Мохов.

   Николай внимательно посмотрел на него.

   – Нет, патрон, не заметил.

   – Мне показалось, что мимо нас дважды проехал один и тот же «Мерседес».

   – Вы заметили номера?

   – В том-то и дело, что нет, – с досадой проговорил Мохов. – Оба раза машины пронеслись очень быстро, а я был от них довольно далеко.

   – Вы хотите, чтобы я проверил окрестности?

   – В этом проклятом дачном поселке нет телефонов, – раздраженно буркнул Мохов. – Нам придется с тобой проехать в районный центр, я хочу позвонить Сомову и узнать, как там дела. Он должен был мне прислать телеграмму.

   – Еще прошло мало времени, наверное, нет новостей.

   – Вот это мы с тобой и узнаем. Выводи машину. Только перед этим в самом деле посмотри, что делается вокруг. Жду тебя через полчаса.

   «Мерседес», разрывая темноту лучами фар, быстро мчался по дороге. Изредка им попадались встречные машины, и Мохов всякий раз чувствовал, как становится противно в животе. Он курил сигарету за сигаретой, пару раз приложился к бутылке с коньяком, но эти профилактические меры не слишком помогали справляться с волнением. Не очень-то приятно ощущать себя зайцем, за которым бегут борзые собаки. И если хотя бы видеть, где они, сколько их, на каком расстояние, а то ничего не известно, все покрыто сплошным мраком. Может, и опасности никакой нет, но он даже лишен возможности в том удостовериться. И поэтому вынужден сидеть в этом дурацком особняке и принимать участие в этой самодеятельности. Не будь нависшей над ним угрозы, он бы сбежал от всех этих сумасшедших на второй же день. И пусть Алена тешит своего любовника, он освободился от этого брака, в котором никто не был счастлив.

   Он вдруг почувствовал, как охватывает его ярость. То, что она сейчас может быть находится в объятиях Максакова, вызвало в нем приступ ненависти к обоим. Неужели он, Мохов, все же её любит? Или это какое-то иное чувство? В свое время он стал ухаживать за Аленой главным образом потому, что ему очень захотелось отбить её у Сергея и тем самым доказать свое превосходство над ним. Но ведь она и нравилась ему, разве может не понравиться такая красивая и умная девушка. Желание отобрать её у соперника и любовь к ней так плотно смешались в нем, что он уже не мог сам определить, что он действительно испытывает и какие подлинные мотивы двигают им. Ни тогда, ни теперь. Когда Алена в первый же вечер вдруг ушла от него, то это произошло столь внезапно, что он долго не мог понять, какие же чувства он испытывает. Сначала ему показалась, что наступила свобода, рядом больше нет человека, который не любит его, который мечтает от него освободиться. В последние годы он постоянно испытывал это тягостное ощущение, а потому старался по возможности реже бывать дома, чтобы как можно меньше оставаться с ней наедине. Но затем что-то стало меняться в нем, ощущение безвозвратной потери стало нарастать, как звук приближающегося поезда. И даже увлечение Патрицией ничего не изменило; теперь он ясно сознавал, что хочет, чтобы Алена и дальше оставалась с ним. Но как её вернуть? Он так легкомысленно позволил ей уйти к Максакову; когда это происходило, то у него было такое чувство, будто его околдовали. И все это проделки этой ведьмы Надин. Не случайно ему совершенно не хотелось ехать на встречу со своей молодостью, прошла она и прошла, как увлекательная, но недолгая поездка – и ничего уже не попишешь, ничего не вернешь, как растраченные по глупости деньги, а потому нет никакого смысла реанимировать покойника. Если бы ему не потребовалось ради обеспечения своей безопасности на некоторое время исчезнуть из прежней жизни, ноги бы его тут не было. И Алена оставалась бы рядом с ним. А до Патриции, коли ему так приспичило, он бы добрался как-нибудь по-другому, без этих идиотских посиделок.

   Они въехали в райцентр, спросили у прохожего, где находится переговорный пункт и остановили машину около одноэтажного здания. С Москвой здесь была налажена автоматическая связь, и это обрадовало Мохова – не надо ждать целый час, когда выполнят заказ. Он позвонил домой Сомову; тот; словно, зная, что звонит шеф, поднял трубку моментально.

   Мохов внимательно слушал его доклад; как он и предполагал, без него им так и не удалось выправить дело с грузом. Но с этой потерей Мохов уже смирился и потому почти не реагировал на слова своего заместителя. Его больше волновала другое: интересовался ли кто-нибудь о нем в эти дни. Но ничего подозрительно, по словам Сомова, не было замечено. Может, он зря скрывается от мира и пора возвращаться к активной деятельности. У страха, как известно, глаза велики. Но этот вопрос он обдумает позже.

   Он положил трубку и сопровождаемый Николаем вернулся в машину. Было уже совсем поздно, дорогу не освещала даже луна, которая скрылась за тучами, и они мчались по шоссе в полной темноте. Идеальная ситуация для покушения, думал он. Если за ним охотятся, что с их стороны просто глупо не воспользоваться царящим сейчас полным мраком и абсолютно свободной дорогой. Но никто не гнался за ними, и Мохов почувствовал некоторое успокоение.

   Он посмотрел на сидящего за рулем Николая.

   – Интересно, а как ты думаешь, кто же все-таки подарил цветы нашей дорогой Патриции? – спросил он.

   Николай удивленно взглянул на него.

   – Не знаю.

   – Но у тебя же есть предположения.

   – Откровенно говоря, я думал, что это сделали вы.

   – Вот видишь, я так и предполагал, – засмеялся Мохов. – Но это сделал не я. И мне так кажется, что это твоя работа.

   – Нет, – спокойно, но твердо сказал Николай, – я не дарил ей те цветы. Я бы не стал это делать скрытно.

   Врет или не врет. Мохов еще раз внимательно посмотрел на своего телохранителя, но в темноте было трудно различить выражение его лица. Зная Николая можно быть почти уверенным, что он говорит правду. Кажется, что он даже из тех редких людей, которые всегда говорят правду и ничего кроме правды, включая те случаи, когда она им совершенно невыгодна. Бог знает, как это им удается, по его, Мохова, мнению легче выучить китайский, чем всегда говорить только правду.

   – Но мне кажется, что тебе нравится Патриция, – сказал Мохов.

   – Нравится, – подтвердил Николай.

   – Вот незадача, – усмехнулся Мохов, – мне тоже она чертовски нравится. Что же нам делать, как будем её делить?

   Николай ничего не ответил, он даже не повернул головы, а продолжал смотреть прямо в ветровое стекло.

   – Да, серьезная проблема. Начальник и подчиненный влюблены в одну девушку. А может, ты все-таки отдашь мне её, как своему патрону. А я тебе чем-нибудь компенсирую твою жертву. Например, повышу зарплату.

   – Нет, – сказал Николай. – Это не связано со служебными отношениями.

   – Но тогда получается, что мы с тобой соперники. Как-то это не очень укладывается в нашу ситуацию, учитывая те обстоятельства, в которых мы с тобой находимся. Тебе не кажется?

   – Нет, не кажется. Я же сказал, одно не имеет отношение к другому.

   – Значит, я по-прежнему в полном объеме могу рассчитывать на тебя?

   – Я ваш телохранитель и вы можете на меня рассчитывать при

   любых обстоятельствах.

   – Да, в занятное мы с тобой попали положение, – засмеялся Мохов – Вот уж никогда не предполагал, что между нами окажется женщина. Хоть роман пиши. Чего молчишь или у тебя нет по этому поводу своего мнения?

   – Не знаю, что сказать. Кому повезет, тому и повезет. Что еще может быть.

   – Ничего и не может. Ладно, посмотрим, кто окажется сильней в этом вопросе.

   Они подъехали к особняку Надин.

   – Вот мы и дома, – сказал Мохов.

   Николай первым вышел из машины, прошелся вдоль забора, внимательно вглядываясь в неподвижную плотную темноту. Затем сделал знак Мохову, тот тоже вышел из автомобиля.

   Мохов и Николай завели машину в гараж и вошли в дом. Он был погружен во тьму, судя по всему, все крепко спали. Они сделали несколько шагов, и вдруг Мохов вздрогнул всем телом и мгновенно покрылся испариной; он заметил, как впереди мелькнула чья-то расплывчатая тень. Николай тоже увидел чей-то силуэт, выдернул из-за пояса пистолет и бросился на Мохова, сбивая его с ног и прикрывая своим телом. Он лежал на своем патроне, а сам внимательно смотрел вперед. Однако никаких теней больше не было видно. Николай медленно стал распрямляться, затем встал на ноги.

   – Лежите и не делайте никаких движений, – шепнул он Мохову. Но это предупреждение можно было и не делать, страх так парализовал Мохова, что у него не было сил даже на то, чтобы пошевелиться. Им овладела уверенность, что виденная им тень пришла по его душу.

   Николай, не опуская пистолет, сделал несколько шагов вперед. Длинный и узкий коридор завершался лестницей, которая вела на второй этаж. Николай, стараясь не шуметь, стал подниматься по ступенькам. Если злоумышленник был в доме, то он мог быть только наверху, рассуждал он.

   Он очутился на втором этаже и в дальнем конце коридора снова заметил неясный силуэт. Николай понял, что является прекрасной мишенью и что если это убийца, то в данной ситуации киллеру будет весьма нелегко промахнуться. Он поступил неосторожно, сам подставился. Однако выстрела не последовало, Николай стал сближаться со стоящей неподвижно, как статуя, тенью. Он подошел к ней вплотную и удивленно остановился: перед ним стояла женщина и с ужасом смотрела на нацеленное ей в грудь дуло пистолета.

   – Кто вы? – спросил Николай.

   – Антонина, – дрожащим голосом ответила она.

   – Что вы тут делаете?

   – Я приехала к своей подруге Нади Король.

   – Я не слышал, что у неё есть такая подруга.

   – Я этому ничуть не удивлена, – вдруг неожиданно совсем по-другому, агрессивно воскликнула она. – Было бы странно, если бы она обо мне говорила, молодой человек.

   – Почему вы приехали ночью?

   – Потому что у меня было опасение, что днем меня бы не пустили сюда.

   Николай нерешительно посмотрел на неё.

   – Я должен вас обыскать, – сказал он.

   Антонина охотно протянула ему сумочку. Николай открыл её, но разглядеть в темноте, что там лежит, было трудно. Он стал ощупывать находящиеся в ней предметы; кажется, ничего огнестрельного там не было.

   – Я должен обыскать вашу одежду, – проговорил он.

   – Как?! Прямо на мне?!

   – Да, – твердо подтвердил он.

   – Ни за что!

   – Так надо. Я должен убедиться, что у вас нет оружия. Я вас не знаю и поэтому должен проверить. Я не могу рисковать.

   – Что ж, обыскивайте, молодой человек, – желчно произнесла Антонина. – Искренне надеюсь, что это доставит вам большое удовольствие.

   Однако особого удовольствие обыск женщины не доставил, она была очень худой, и его пальцы уткнулись в ее выступающие ребры.

   – Ну что убедились?

   – Убедился. Пойдемте.

   – Куда? – встрепенулась она.

   – А вы собираетесь до утра стоять здесь. – Куда её вести Николай не знал, он подумал, что эту проблему способен лучше разрешить его патрон. Если эта Антонина является подругой Король, то они должны быть знакомы и с Моховым.

   – Идите впереди меня, – сказал он.

   Мохов стоял на том же месте и держался рукой за голову.

   – Что случилось? – спросил Николай.

   – Ничего, если не считать, что трахнулся головой о пол. Очень болит. А у тебя добыча. Кто это?

   – Она уверяет, что является подругой хозяйки домой. Говорит, что зовут Антониной.

   – Олег, – воскликнула вдруг женщины, – неужели это на самом деле ты.

   Мохов, насколько это позволяли потемки, внимательно разглядывал стоящую перед ним женщину. Как это не казалось странным, но это действительно была она, Тоня, Антонина.

   – Пойдемте ко мне в комнату, – морщась от боли, проговорил Мохов.

   Включив в комнате свет, он первым делом, не обращая внимания на женщину, подошел к зеркалу и поморщился теперь уже не только от боли, но от раздражения, вызванное собственным видом: чуть ли не весь лоб пересекала большая кровавая ссадина.

   – Боже мой, как это тебе так угораздило! – воскликнула Антонина. – Дай-ка я обработаю рану.

   – Ты что медсестра? – проговорил Мохов и тут же прикусил язык, вспомнив, что Антонина на самом деле была по профессии медсестрой.

   – Мне нужен йод, вата, марля, лейкопластырь, – повелительно перечислила Антонина.

   – У Николая есть аптечка, принеси её, – приказал Мохов.

   Николай вышел из комнаты и через минуты вернулся с небольшим чемоданчиком. Эту аптечку приказал собрать Мохов на случай, если его во время покушения ранят.

   Антонина обрабатывала ссадину, а Мохов разглядывал её. К его изумлению она была весьма хорошо одета, костюм был строгий, но весьма изящный. Он помнил, в каком ужасном по безвкусице тряпье когда-то щеголяла она, и подумал, что Антонина, по крайней мере, в этом направлении сделала большой рывок вперед. Однако красивей от этого не стала, волосы были такие же редкими и такого же неопределенного цвета, как будто бы для них не хватило у природы краски, а тело – столь же худое и, как лопатка весла, плоское.

   – Все, готово – сказала Антонина и, сделав шаг назад, любовно

   поглядела на дело рук.

   Мохов тоже бросил взгляд в зеркало и не удержал вздоха: его внешности, как минимум, на несколько дней нанесен серьезный урон. Ну, как он завтра утром предстанет перед Патрицией. А ведь у него были уже составлены обширные планы по девушке. И все из-за этой мымры, вдруг почувствовал он злость на Антонину. Дернуло же её появиться не вовремя.

   – Как ты здесь оказалась? – не слишком любезно спросил он.

   – Приехала. На машине, – добавила она не без гордости.

   – Я рад, что не на собаках.

   Антонина недобро зыркнула своими зелеными глазами, но затем её рот расплылся в улыбке, обнажив желтоватые крупные зубы.

   – Я так счастлива, что вижу тебя, Олег.

   – Я – тоже, Тоня. Как ты узнала о нашем сборе?

   – Мне позвонили. – Её голос прозвучал многозначительно.

   – Позвонили. И кто позвонил? Надя.

   – Как же, Надя. – Она зло засмеялась. – Дождешься от неё. Она пригласила всех, кроме меня. А ведь я полноправный член нашей кампании. Разве я тогда была не с вами. Или не так?

   – Так, абсолютно так, – едва заметно усмехнулся Мохов.

   – Но она посетила всех, только забыла про меня, – не скрывая злобы, произнесла Антонина. – Потому что она помнит, как отвратительно поступила со мной. Но просить прощение не желает. Еще бы, она Надя Король будет просить прощение у какой-то там Антонины Цыплятниковой. Скорей небо упадет на землю, чем такое случится. Но тебя в том, что произошло, я не виню, я знаю, это все она.

   – Спасибо и на этом, – сказал Мохов. – А ты хорошо выглядишь. Неплохо зарабатываешь?

   – Представь себе, весьма неплохо. Я – массажистка, и очень хорошая. У меня большая клиентура, есть очень знатные дамы. Если хочешь, я и тебе сделаю массаж.

   – Спасибо за лестное предложение, но не сейчас. Я не совсем в форме.

   – Как пожелаешь. Но если захочешь, я в твоем распоряжении . Обещаю тебе, ты сразу помолодеешь на десять лет. А это кто, молодой человек? – спросила она, глядя на Николая.

   – Мой телохранитель.

   – У тебя есть телохранитель? – с восторженным удивлением проговорила она.

   – У меня много чего есть, Тонечка. Не только ты за это время поправила свои материальные дела.

   – Я вижу, какой она отгрохала особняк на месте той хибары. Как ей это удалось, ты не знаешь?

   – Ты имеешь в виду разбогатеть. Не знаю, я заметил, что Надя хорошо умеет хранить свои секреты. Я чертовски был рад тебя видеть, но прости, сейчас я хочу спать. Правда возникает вопрос, куда деть тебя? Ты не знаешь?

   Антонина, сбитая с толку его тоном, в котором она никак не могла понять, чего таится больше – желания ей помочь или желания как можно скорей избавиться от неё, настороженно посматривала на него.

   – В принципе распределять гостей по апартаментам тут не моя миссия, но все сейчас спят. Поэтом я предлагаю следующий вариант: Николай тебе придется на эту ночь освободить свою комнату и поспать у меня на полу, а ты переночуешь на его кровати. Надеюсь, ты не настолько брезглива.

   – В моей жизни было всякое. Так что за меня не беспокойся, Олег? Я все выдержу, – с гордостью сообщила она.

   – Я и не беспокоюсь, – ответил Мохов и, пожалуй, это были первые по-настоящему правдивые слова, сказанные им с момента их встречи. – Тогда спокойно ночи, Тонечка.

  

   _ _ _

  

   Утром Мохов постучался в комнату, где провела ночь Антонина. К его удивлению она уже была на ногах, тщательно одета и причесана, и он подумал, что она выглядит так, словно собирается на светский раут. Хотя она хохорилась и встретила его какой-то странной, даже отчасти надменной улыбкой, он видел, что она волнуется.

   – Как прошла ночь на новом месте? – спросил Мохов, садясь на стул. – Понравилось тебе находиться в гостях у нашей дорогой Надюши?

   Он видел, как его вопрос сразу же возбудил в ней приступ злости. А ведь с помощью Антонины он вполне может отомстить хозяйке этого дома за все, что она уже успела натворить: за то, что помогла отнять у него Алену; за все эти воскресшие дурацкие воспоминания, которые казалось давно стерты временем из платы памяти, словно имена на старой могильной плите; за необходимость играть роль, которая ему совершенно не нравится; за то, что она не желает признать его преимущества над всеми из здесь находящимися.