Текст книги "Острова на реке (СИ)"

Автор книги: Владимир Гурвич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

   – Как-нибудь постараюсь. Но на больший срок не рассчитывай. – Он произносил эти слова своим обычным, слегка иронично-шутливым тоном, но она видела, что его глаза не смеялись, они были абсолютно серьезны и даже встревожены.

   Роскошный ужин был накрыт в просторном зале. Но для Надин все дальнейшее действо уже не имело особенного значения, она добилась своей цели и теперь все остальное было ей не слишком интересно. Все, что ей хочется узнать, она узнает несколько позже, когда они приедут на дачу. Хотя она и так узнала достаточно, она поняла главное об отношениях двух ее старых друзей. И теперь ей оставалось только продумать, как воспользоваться этим обретенным знанием.

  

   _ _ _

  

   – Как тебе понравился вечер? – спросила Надин, когда они вновь сидели в машине.

   – Это было великолепно, – ответила Патриция, и Надин показалось, что в словах дочери не было обычной порции иронии или её доза была значительно сокращена.

   – Я заметила, что ты пользовалась успехом. Олег не отходил от тебя ни на шаг. Да и его телохранитель, кажется, не спускал с тебя глаз. Тебе понравилось это двойное внимание?

   – Да, причем, вдвойне.

   Она чересчур упоена своим успехом, причем, воспринимает его совершенно серьезно, поняла Надин. Нет, ее, Надин, это никак не устраивает. Ей бы хотелось, чтобы Патриция относилась ко всему более скептически, как к забавной, но ни к чему не обязывающей игре. Ей совершенно не хочется, чтобы она кем-то по-настоящему здесь увлеклась. Её родина совсем другая страна, а её круг – совсем другие люди. И уж тем более она не желает, чтобы этим человеком оказался Олег. Он не подходит Патриции ни по возрасту, ни по семейному положению, ни по своему образу жизни. Это два совершенно разных мира, которые как две параллельных линии в неэвклидовой геометрии никогда не встречаются. Так есть и так должно оставаться и впредь.

   – Ты должна понять, Патриция, все, что тут происходит и будет происходить, – это не более, чем игра. И тебе не надо этого забывать ни на минуту. И, кроме того, на самом деле успех у мужчин для женщины не должен обладать тем значением, чем мы обычно ему придаем.

   – Вот как? – удивленно посмотрела на нее дочь. – Ничего подобного от тебя раньше я не слышала.

   – А я сама раньше этого не понимала, – усмехнулась Надин. – Женщина, у которой все помыслы связаны с успехом у мужчин, неизбежно становится рабой.

   – Рабой мужчин.

   – Да, эта была моя первая мысль. Но потом я стала размышлять дальше и поняла, что она становится рабой у самой себя. Она становится зависимой от этой мысли, от этой идеи, и если ей не везет с мужчинами, она чувствует себя глубоко несчастной. Да если даже и везет, то все равно ничего хорошего ей не светит; всю жизнь ее станет мучить подсознательный страх, что может что-либо случиться – и все в одночасье рухнет. Я только теперь поняла, что всегда мечтала избавиться от этой унизительной зависимости. Когда меня бросил твой отец, и я осталась одна без средств существования, то мною овладело противоречивое ощущение: с одной стороны я испытывала сильнейший страх, так как не знала, что мне делать дальше, но одновременно я с удивлением обнаружила, что рада оттого, что избавилась от него. Потому что это было освобождением даже не от конкретного мужчины, оказавшимся не на высоте, а от нечто гораздо более сильного и глубокого рабства. Я была одна, но я была свободна, и больше мне не надо было каждый свой шаг и поступок сопрягать с этим по сути дела чужим мне человеком. Может быть, именно в тот момент мною овладела уверенность, что я выплыву. Ты понимаешь, о чем я говорю?

   – Ты никогда ничего мне не говорила похожего, – не сразу отозвалась Патриция. – Мне всегда казалось, что тебе не хватало рядом с тобой любящего тебя мужчину.

   – А я этого и не отрицаю, – улыбнувшись, посмотрела на дочь Надин. – Мне действительно не хватало такого человека.

   – Тогда я не понимаю, – решительно заявила Патриция.

   – В таком случае и не надо спешить понять, поймешь чуточку позже. А сейчас лучше скажи мне, как тебе понравились твои кавалеры? Что ты думаешь о каждом из них?

   – Мохов очень уверен в себе, в нем чувствуется большая сила. И это подкупает. Ему кажется, что он неотразим. Но больше всего от собственного очарования оказывается очарованным он сам. Я никогда еще не встречала столь самовлюбленного человека. Его верный оруженосец мне кажется гораздо глубже своего хозяина.

   – Глубже? – удивилась Надин. – Но, по-моему, за все время он не произнес и десяти слов.

   – А разве слова обязательны. Ты видела его глаза?

   Надин мысленно заглянула в темные глаза молодого человека. А она, кажется, права, похвалила она про себя дочь. И в отношении Олега и в отношении этого парня. Он умеет великолепно молчать, такое ощущение, что его молчание наполняет невидимыми волнами все окружающее пространство. Если можно так выразиться, это многоречивое молчание. Будет жаль, если Олег не возьмет его с собой на дачу, ей было бы интересно понаблюдать за развитием этого сюжета.

   – Так кого же из двух ты бы выбрала?

   – Мама, это провокационный вопрос.

   – Почему? – искренне удивилась Надин.

   – Потому что они абсолютно разные. Твой Мохов нужен для хорошей жизни, а его телохранитель – для счастливой. А что лучше я пока не определила.

   – И не определишь?

   – Почему? – теперь удивилась Патриция.

   – Потому что если ты выберешь одно, всю жизнь будешь думать о том, что упустила другое.

   – Тогда как же ты мне советуешь поступить?

   Но ответ Патриция не услышала, так как в эту мгновение такси остановилось, и им пришлось вылезать из машины.

   Надин видела, что Патриции хотелось продолжить разговор, но развивать дальше эту тему желания у нее не было. Она вдруг почувствовала, что немного утомилась. Надин пришла в голову мысль, что эта ее затея может оказаться гораздо опаснее, чем она предполагала. А что если Патриция всерьез увлечется Моховым, что ей делать тогда? Там, в Париже почему-то такой вариант развития событий казался абсолютно нереальным, но здесь в Москве все выглядело по-другому. Она посмотрела на дочь, которая сидела перед зеркалом и готовилась ко сну. Её нежное молодое тело просвечивалось сквозь тонкий батист ночной рубашки, и Надин попыталась взглянуть на него глазами мужчины. Да, желающих получить во временное владение и даже в безраздельную собственность это сокровище будет предостаточно. Но как огородить ее от случайных и опасных претендентов, если она сама создает такие ситуации, которые толкают Патрицию в их объятия. Над этим вопросом ей придется еще немало поломать голову.

  

   _ _ _

  

   К Чижову она решила нагрянуть без предупреждения; почему-то чутье ей подсказывало, что такой вариант наиболее предпочтительный. Не сомневалась она и в том, что договориться с ним ей будет не трудно. На чем базировалась эта уверенность, определить ей было довольно трудно, но Надин всегда доверяла своему чутью больше, чем своему разуму. В сущности подлинным и главным своим умом она и считала интуицию; что же касается непосредственно работы серого вещества по производству мыслей, то к этому виду деятельности она относилась достаточно скептически и иронически и не придавала ей большого значения. И вовсе не оттого, что считала себя не слишком умной, наоборот, на ум она как раз никогда не жаловалась, но именно потому и не жаловалась, что не часто прислушивалась к его голосу.

   Она поднялась по лестнице; навстречу ей, сломя голову, неслись кавалькады студентов, и у Надин невольно всплыли воспоминания о своей студенческой молодости. Что ей дало высшее образование, какую лепту оно внесло в ее жизнь, – это один из тех для нее вопросов, на которые ответить ей труднее всего. Что больше всего удивляло её в этой ситуации, так это то, что она самостоятельно, без всякого внешнего принуждения выбрала для себя карьеру инженера, должна была работать в пропитанном запахом металла и отработанного масла цеху. До сих пор она не может забыть, как плохо ей стало, когда будучи на практике, она впервые оказалась в огромном, с выстроившимися в ряды станками, помещении. Неужели было время, когда она всерьез помышляла о том, чтобы вступить на это поприще. Как знать, может быть для того, чтобы никогда больше не переступать заводской порог, она и удрала из этой страны. Как бы то ни было, но жизнь смилостивилась над ней в этом вопросе и не позволила совершить роковую ошибку, уберегла от абсолютно враждебного ей мира, который рано или поздно, но непременно погубил бы ее, если не физически, то морально и духовно.

   Ну, хватит воспоминаний, оборвала цепочку мыслей Надин. Она стояла перед дверью кафедры, рядом на стене висела табличка с надписью: «Заведующий кафедрой, доктор философских наук Чижов Леонид Аркадьевич». «Ну что ж, сейчас посмотрим, какой из тебя получился философ», – едва слышно проговорила она.

   Она узнала его сразу, несмотря даже на то, что он стоял к ней спиной. Но эту большую голову с огромной поляной плеши, переходящую в маленькие хилые плечи, эту согбенную спину спутать ни с кем и ни с чем было практически невозможно.

   – Чижик, – негромко позвала она.

   Он обернулся и посмотрел на нее.

   – Надя, – радостно сказал он и еще более радостно улыбнулся. – Это ты?

   – Вообще-то я, хотя у философа могут быть и другое мнение на этот счет.

   – В данном случае наши мнения совпадают.

   – Я вижу, ты не слишком удивлен моим появлением.

   – Но мы же договаривались встретиться через двадцать лет. Они прошли – и вот ты здесь. Чему же тут удивляться, все, наоборот, абсолютно закономерно.

   – В самом деле, ты настоящий философ. Я даже не знаю, что тебе на это возразить.

   – Если не знаешь, не возражай.

   Вся кафедра, забыв про свои дела, внимательно прислушивались к их диалогу. И Надин и Чижов одновременно заметили, что оказались в эпицентре внимания.

   – Пойдем, поговорим, – взял Чижов Надин за руку.

   Они вышли на улицу. Неподалеку находился небольшой сквер, и они, отыскав свободную скамейку, примостились на ней.

   – Неужели ты действительно ждал меня? – спросила Надин. – Откровенно говоря, даже не верится.

   – Ждал.

   – Но почему, зачем, у тебя своя жизнь, ты профессор, зачем тебе я?

   – Понимаешь, Надюша, в некотором смысле то лето определило всю мою жизнь. – Чижов задумчиво посмотрел куда-то в даль. – Я вдруг впервые осознал себя в каком-то совершенно новом качестве. Раньше я думал, что я – это просто я, человек, который живет, чего-то хочет, к чему-то стремится. Я не выделял себя из окружающей среды, я был одним из листиков на дереве и ничем не отличался от своих зеленых собратьев. Я даже не знал, что надо себя выделять, что я – это я – единственный и неповторимый и что моя задача – понять, в чем суть моей неповторимости.

   – Но что же тебя подвинуло на сей подвиг?

   – Трудно сказать. Очень многое: наши бесконечные разговоры, моя безответная любовь... Ты понимаешь, о чем я говорю.

   – Понимаю, Леня. – Она дотронулась до его руки.

   – Именно это чувство, вернее та боль, которую она тогда порождало, и заставило меня впервые по-настоящему ощутить самого себя. Конечно, что-то такое проскальзывало и раньше; могу тебе признаться, что больше всего на свете я тогда ненавидел зеркала, потому что они беспристрастно отражали всю мою неприглядную внешность. Разве можно было бы с такой внешностью рассчитывать, к примеру, на успех у женщин. А я же мечтал почти исключительно только об этом. И вот когда на даче я столкнулся с собственными страданиями, я вместе с ними обрел и себя. Это были очень глубокие ощущения; я многое еще не понимал, о многом не догадывался, но уже чувствовал, что становлюсь другим. Каким другим – я еще не знал, да и меня в тот момент этот вопрос даже и не очень беспокоил, сама новизна того, что случилось, стала для меня главным событием. И именно в тот момент я осознал, что изучением этого нового своего состояния и станет основной заботой моей жизни.

   – И насколько ты преуспел в этом изучении?

   – Я не могу ответить тебе на этот вопрос, не потому что не хочу, а потому, что одним словом об этом мне скажешь. Я понял одну простую вещь: нельзя просто и коротко говорить о сложном и длинном. Иначе получается полная чепуха; вместо того, чтобы внести в вопрос ясность, он становится еще более запутанным.

   – Ты прав, Леня, – охотно согласилась Надин и снова коснулись его запястья. – Вот поэтому мне хочется, чтобы ты порассуждал на эти темы. Я хочу собрать всю нашу кампанию вновь. И практически уже все согласны. Ты приедешь?

   Она увидела, как словно два маленьких фонарика, зажглись его глаза.

   – Приеду. У меня, правда, сейчас масса дел на кафедре. Но черт с ними, это гораздо для меня важней. Скажу, что мне нужно уехать по неотложным личным проблемам.

   – А если не отпустят?

   – Значит, подам заявление об уходе, – решительно проговорил Чижов.

   – Но стоит ли ради того, чтобы побыть несколько недель со своими старыми друзьями, ломать карьеру?

   – Карьеру? – Чижов пожал плечами. – Я никогда не делал карьеры.

   – А что же ты делал, ты же стал все-таки профессором, заведующим кафедры?

   – Я просто жил.

   Надин вдруг почувствовала, как пропал у нее интерес к разговору. Ей было приятно сидеть в этом скверике с Чижовым, ей было любопытно слушать его, но эти два удовольствия можно отложить на потом. Она получила его согласие приехать к ней, а больше ей пока ничего не нужно.

   – Но ты мне ничего не рассказала, как ты жила все это время. Как у тебя дела, чем ты занимаешься?

   – А важны ли такие мелочи, – улыбнулась Надин. – Что они скажут тебе обо мне? Я не собираюсь ничего от тебя скрывать, но давай отложим этот наш разговор на потом. У нас будет для него еще достаточно времени. Ты не возражаешь?

   – Вовсе нет, мне даже нравится твой взгляд на такие вещи. Могу признаться, мне это действительно не очень интересует, скорей я задал этот вопрос из вежливости.

   – Я так тебя и поняла, – сказала Надин, вставая. Чижов тоже встал со скамейки и его голова теперь была на уровне ее плеч. – Жди моего звонка, Ленечка, – сказала она и, слегка наклонившись, коснулась губами его шершавой, не очень тщательно выбритой щеки.

   Домой Чижов приехал на часа полтора позже, чем всегда. Обычно он переступал порог квартиры в точно отведенное время, минуту в минуту. Он шутил, что по нему, как в свое время по Канту, можно сверять часы. Такую пунктуальность он проявлял совсем не ради эпатажа, просто точность помогала выстраивать ему жизнь, четко делить ее на циклы, отрезки, промежутки, абзацы. Он знал, что коллеги уважали его за это качество, хотя за глаза нередко и подсмеивались над ним. Но на насмешки он не то не обращал никакого внимания, убеждая себя, что относится к ним абсолютно спокойно, как к неблагоприятному прогнозу погоды. Но сегодня он сломал свой привычный график; к изумлению своих сотрудников раньше обычного срока ушел с работы, а теперь вот и позже возвратился в семью. Такая задержка случилась потому, что по пути он зашел в какой-то встретившийся ему по дороги пивной бар и осушил в темном, как преисподняя, прокуренном и до омерзения замусоренном подвальчике пару кружек. Ничего такого с ним не случалось лет 15-17, он даже не мог припомнит, когда в последний раз посещал подобные, явно предназначенные совсем не для такой, как он, публики заведение. И хотя он не был пьян, ощущал довольно сильное кружение головы.

   Не успел он войти в квартиру, как к нему бросилась жена. Тут же выскочили дочери – 14 и 16 лет. Хотя они не были двойняшками, обе они чрезвычайно были похоже друг на друга и что самое печальное – и на него. И когда он смотрел на них, то неизменно ощущал свою вину за то, что именно его гены стали скульптурами лиц и фигур его детей. Девочки были такими же некрасивыми и малорослыми, как и он сам, но если для него – мужчины и философа – это было только полбеды, то для них некрасивость могла в будущем вылиться в полную жизненную катастрофу. Причем, ни та, ни другая особыми успехами в школе не блистали, а потому, когда Чижов думал о том, что их ждет впереди, у него становилось тяжко на душе.

   – Что случилось?! – высоким тонким голосом воскликнула Нина. – Где ты задержался?

   Чижов посмотрел на нее, не зная, как отвечать на поставленные перед ним абсолютно закономерные и в общем-то несложные вопросы. Если сказать, что он был в пивбаре, то она просто не поверит, решит, что эта самая его неудачная за всю их совместную жизнь шутка. Но и правду говорить не хотелось, она, эта правда, принадлежит только ему, и жена не имеет к ней никакого отношения. Пока он добирался до дому, он так и не продумал линию своего поведения и сейчас вынужден был импровизировать. Но он знал, что импровизации ему всегда даются с большим трудом и получается неудачными. А потому ничего хорошего от предстоящих объяснений он не ждал.

   Чижов ничего не ответил, не торопясь, снял ботинки, сунул ноги в домашние тапочки, прошел в комнату, опустился в кресло и включил телевизор. Жена проследовала за ним и, посмотрела на загоревшийся экран, затем с изумлением перевела взгляд на мужа – телевизор он смотрел также редко, как и задерживался с приходом домой.

   – Леонид, что случилось, ты мне можешь ответить на простой вопрос? – Обычно дома она называла его Леней, и только, когда не слишком часто, они показывались вместе на людях, официально именовала его полным именем.

   – Ничего не случилось, все в порядке, – отозвался он.

   – Ты что думаешь, я слепая, я же вижу, что что-то произошло. Ты знаешь, тебе меня не обмануть. Когда ты задерживаешься даже на пять минут, то обязательно звонишь.

   – Я не собираюсь никого обманывать, и ты знаешь, я вообще никогда не обманываю. Дай посмотреть телевизор, очень интересная передача. – Он сделал вид, что действительно внимательно смотрит телевизор, хотя на самом деле, поглощенный своими мыслями, даже не понимал, что там происходит.

   – Никакой телевизор ты смотреть не будешь, – решительно сказала жена. – Взяв пульт, она выключила его, тем самым, лишив мужа последней, хотя и эфемерной защиты. – Говори, что случилось, в чем дело?

   Надо ей что-то объяснить, все равно это также неизбежно, как ночной сон, подумал он.

   – По-видимому, скоро я ненадолго уеду.

   – Уедешь, куда уедешь?!

   До чего же она агрессивна, в каждом ее слове заключено просто невероятное количество агрессивной энергии. И на его несчастье вся она, словно тропический ливень, обрушивается на него, на тихого мягкого человечка вот уже на протяжении восемнадцати лет.

   – Меня пригласили погостить, – негромко произнес он.

   – Тебя, погостить. – Продолговатые и узенькие глаза Нины вдруг превратились в два почти идеальных по форме шара.

   – А можно узнать, кто тебя пригласил погостить?

   – Одна старая знакомая.

   – А у этой старой знакомой есть имя, фамилия.

   – У всех есть имя и фамилия, – неохотно ответил он.

   – Но, может быть, тогда ты их назовешь, – вкрадчиво проговорила жена.

   Он понимал, что приперт к стенке, потому что произнесенное имя сыграет роль выдернутого запала, после чего произойдет немедленный взрыв. Много лет назад, когда они только что поженились, и он пребывал в некой розово-голубой эйфории, что наконец-то нашлась та, которая, несмотря на его лилипутский рост и страшную физиономию, оказала ему честь стать его женой, неосторожно рассказал ей и том лете и о том сильном чувстве, которое мощными факелом зажглось тогда в нем. Уже к концу рассказа, наблюдая, как меняется выражение ее лица, он понял, что допустил непростительную ошибку, и ему не следовала приступать к этому историческому повествованию. Но ему так хотелось быть искренним, так хотелось, чтобы женщина, ставшая, по крайней мере, по своему формальному статусу самым близким ему человеком, как можно лучше представляла, чем он жил и живет. Когда он кончил свой рассказ, с ней случилась истерика, на его голову посыпался град упреков. Он стоял перед ней подавленный, не зная, что сказать, что предпринять; все это было совершенно неразумно; разве можно ревновать к той, кого он полюбил еще до встречи с ней. Но логика тут была совершенно ни причем, позднее он понял, что на самом деле эта была защита территории; прошлое проецировалось на будущее, его предупреждали, что если еще с ним приключится такое, реакция будет гораздо покруче.

   – Так ты мне все-таки скажешь, как зовут твою старую знакомую.

   – Надежда Король.

   – Так я и знала, что это она, – явно удовлетворенная своими провидческими способностями произнесла жена. – Я давно ждала ее появления. Узнала, что ты стал профессором, что тебя знают за границей, что там печатают твои статьи – вот и прискакала за добычей.

   Чижов удивленно посмотрел на нее, предложенная женой версия событий была для него несколько неожиданной и главное представлялась ему абсолютно нелепой.

   – Это глупо, – сказал он, накаляясь.

   – Тогда зачем же она явилась, не было двадцать лет, а вот теперь на те вам.

   – Пришла, чтобы повидать меня, чтобы пригласить провести время на её даче. Мы все-таки старые друзья.

   – Вот именно. Когда урожай созрел, она явилась за ним.

   – Это я-то урожай. Ты посмотри на меня.

   – А что мне смотреть, я тебя итак всего знаю. Ты по дурости вообразил, что ты ей нужен, твои регалии ей потребовались.

   – Глупости! – Он почти физически ощущал, как наполняется, словно кувшин водой, злостью. – Ты бы видела, как она одета, как замечательно выглядит. Да мои регалии ей сто лет не нужны.

   – Да женщине, особенно такого лопуха, как ты обмануть пуще простого. Лучше скажи, чем она занимается?

   – Я не спрашивал. Да и какая разница, она мой старый друг – вот что для меня важно.

   – Ему не важно! Какой же ты болван! Женщина хочет его увести, а он даже не понимает, что его одурачивают. А может, ты и сам не против уйти от нас. Поглядите, девочки на вашего папу, очень может быть, что совсем скоро у вас не будет больше такой счастливой возможности.

   Чижов взглянул на дочерей, они сидели рядом на диване и внимательно, словно урок в школе перед контрольной, слушали разговор родителей.

   – Никуда и ни к кому я не собираюсь уходить, – решительно произнес он больше для дочерей, чем для жены. – И не надо мне приписывать то, чего нет. А вот к ней на дачу я поеду. Я имею на это полное право, я хочу повидаться со своими друзьями, которых не видел ровно двадцать лет. И никто мне запретить их увидеть не может. – Закончив тираду, он посмотрел на жену и заметил, что его уверенный тон произвел некоторое впечатление на Нину. Он подумал, что скорей всего она попытается сейчас сменить тактику. А значит, ему следует быть настороже.

   – Ты поедешь на дачу. Хорошо. Ну а мы, что будем делать мы?

   – Вы останетесь дома.

   – Вот как, смотрите девочки, какой у нас замечательный отец. Он будет во всю развлекаться на даче, а вы будете жариться в этой жаровне-квартире. А почему бы тебе не взять нас с собой?

   – Я поеду один, – сказал Чижов. – Жена права, девочкам будет хорошо на даче, но если он возьмет их с собой, то для него поездка потеряет всякий смысл. Он там, как и здесь, окажется узником своего семейства. Он много раз жертвовал своими интересами и желаниями ради них, пусть один раз они сделают то же самое ради него. Он видел, что жена готовит очередное патетическое высказывание, и решил опередить ее.

   – Нина, мне надоел этот разговор, я все решил, и ты ничего не изменишь. Уже поздно, лучше давай спать. У меня завтра много дел. И вообще, я хочу есть.

   Он действительно только сейчас почувствовал голод, хотя после встречи с Надей так разволновался, что пропустил обед.

   – Покорми меня, – почти приказал он.

   Нина, удивленная тем, что ее такой покладистый муж, проявляет на этот раз, как ей казалось, несвойственную ему решимость, покорно поплелась за ним на кухню. Чижов же ел остывший ужин и улыбался про себя. Он удивлялся и восхищался тем, что ему удалось проявить столько твердости. Неужели в нем так сильно разгорелось желание побыть рядом с Надей, что оно буквально заставило его изменить свой характер, надеть на его мягкую, даже дряблую плоть металлическую кольчугу. Конечно, поединок им далеко еще не выигран, это только первый раунд и то, что Нина его проиграла, заставит в следующем удвоить натиск. Он знает, ее манеру вести бой, она будет искать самое уязвимое у него место, чтобы как можно сильнее нанести удар по нему. Но сегодня впервые за восемнадцать лет их супружества он понял, что вполне способен отражать ее атаки. На самом деле внутри него гораздо больше решимости, чем он предполагал. Теперь он может признаться себе, что когда входил в квартиру, то отнюдь не был уверен, что отправится в гости к Нади; сейчас же в этом он почти не сомневается. По крайней мере, Нине будет крайне трудно заставить его отказаться от этого намерения.

  

   _ _ _

  

   Преодолев бесчисленное число заторов и пробок на городских магистралях, машина, наконец, вырвалась за черту города и, словно птица, обрадовавшись тому, что наконец оказалась на воле после долгого заточения в клетке, быстро полетела по шоссе.

   Надин договорилась с Патрицией, что машину они будут вести по очереди. Пока они пробирались по запруженным улицам, за рулем сидела Надин, но сейчас они поменялись местами. Надин немного волновалась; хотя у Патриции был свой автомобиль, который она подарила ей два года назад в честь шестнадцатилетия, дочь не часто управляла им, предпочитала кататься на транспорте своих многочисленных приятелей, или пользоваться услугами такси. Но сейчас она справлялась со своей задачей вполне уверенно, и это немного успокаивало Надин.

   День был отличный, солнечный и почти безветренный, и Надин, высунувшись в окошко, с удовольствием обозревала окрестности. Сейчас они ехали мимо каких-то дачных мест, и она не без удивления смотрела на проплывающие перед её взором контрасты, когда роскошные, сложенные почему-то преимущественно из красного кирпича терема и замки, соседствовали с кривобокими и полусгнившими деревянными халупами.

   Их путь был длинною в 180 километров. Предварительно вечером они внимательно изучили предстоящий маршрут по карте, измерили расстояние, прикинули время, которое им понадобится для его преодоления, и с учетом всех произведенных расчетов запаслись в буфете гостиницы продуктами и сигаретами.

   Надин почему-то немного побаивалась этой поездки; здесь в Москве все было привычно и знакомо, это был просто огромный город, такой же, как и все остальные города, разбросанные на разных континентах, в которых она побывала, с привычным набором услуг, позволяющим везде одинаково чувствовать себя уютно и комфортно. Теперь же она ехала практически по чужой стране, которую почти не знала, хотя когда-то в ней и жила, но о которой и так не слишком многочисленные воспоминания почти стерлись за годы ее отсутствия на Родине. Сейчас же они постепенно начинали воскрешать, и она вдруг ясно вспомнила раннее детство и свою деревенскую со стороны матери бабушку, у которой проводила лето. Еще недавно она была твердо уверенна, что эта ее ранние эпизоды детства навсегда стерлась из памяти, что связь времен давно порвалась и никакие усилия не способны уже ее восстановить. Но оказалось, что все далеко не так, что на самом деле связь времен никогда не разрывается полностью, она лишь уходит куда-то, где-то до определенного момента затаивается. Но стоило ей лишь покинуть привычную среду обитания, и прошлое стало стремительно врываться в ее настоящую жизнь. Она вдруг почувствовала себя глубоко взволнованной; она была уверена, что навсегда научилась подавлять в себе, словно первые признаки простуды, любые проявления сентиментальности, что годы жестокой борьбы за существование научили её полностью подчинять себя поставленной задачи. Но теперь в ней вдруг возникли колебания и вызваны они были только тем, что вокруг простирались родные, но когда-то покинутые ею поля и леса, и этот однообразный и не яркий ландшафт нежданно рождал в ней сильное чувство своей вины.

   – Мне хочется, чтобы ты лучше узнала бы эту страну? – сказала Надин, поворачивая голову к дочери.

   – Почему именно эту, мама? – тоже на мгновение повернулась Патриция к ней. – Чем она лучше любой другой?

   – Потому что эта страна – твоя Родина.

   – Но ты всегда уверяла меня, что родила меня во Франции. Или я что-то путаю? – насмешливо произнесла Патриция.

   – Ты ничего не путаешь, но я родилась здесь. И значит, эта земля тебе тоже не чужая.

   – А мне всегда казалось, что для тебя не существует родной земли. Ты мне всегда говорила, что ты везде чувствуешь себя, как дома.

   – Так и есть. Мне в самом деле все равно, где жить – в Париже или Нью-Йорке, но это вовсе не означает, что я не должна помнить, где родилась. Просто с этой землей у меня особенная связь.

   – И когда ты это почувствовала? Прямо сейчас?

   Надин вдруг подумала, что если она скажет правду, что эти ощущения и в самом деле пришли к ней именно во время этой поездки, то ее ответ прозвучит для Патриции и глупо и неискренне. Но дело в том, что именно так все оно и есть.

   – Я это чувствовала всегда, просто сейчас мои чувства обострились. И я хочу тебе сказать, моя дорогая дочь, что если у тебя не будет ощущение Родины, то и весь мир тебе будет всегда казаться чужим. Ты будешь в нем лишь гостем, равнодушным к дому хозяев, которые тебя принимают. И однажды ты вдруг ощутишь внутри себя какую-то незаполненность, как будто ты потеряла нечто очень ценное для себя.