Текст книги "Острова на реке (СИ)"

Автор книги: Владимир Гурвич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

   – Николай, ты можешь пойти искупаться, – первым нарушил тишину Мохов.

   Николай кивнул и неспешна двинулся к озеру. Подойдя к его кромки, он слегка присел, а затем красиво бросил свое тело вперед в воду, на несколько мгновений исчезнув из вида в фонтане брызг. Он нарушил собственное правило, подумала Надин. По-видимому, для этого были весомые причины.

   Вернулся он через минут пять, и Надин заметила, что он занял место таким образом, чтобы без всяких помех обозревать грудь Патриции.

   – Вам понхавилась вода, Николя? – спросила она.

   – Хорошая вода, самый раз для того, чтобы освежиться.

   – А мне кажется вода холодная. Но вы мужчина, а я пхивыкла к теплу.

   – Если хотите, я вас научу как делать так, чтобы тело не ощущало холод.

   – А так можно делать?

   – Да, нас учили регулировать ощущения своего тела так, чтобы оно не воспринимало ни жару, ни холод.

   – А где вас учить таким замечательным вещам?

   – В школе восточных единоборств. Человек способен сам выбирать свои ощущения по своему вкусу. То, что кажется холодным, может на самом деле обжигать и наоборот. Нас учили, что человек должен зависеть только от себя и не должен зависеть от внешнего мира. Только тогда он будет подлинно свободным.

   – И у вас получается? – спросила Патриция.

   – До какой-то степени. Нужно тренироваться многие годы, чтобы добиться такого результата. Нам всегда внушали мысль, что человек – это только путь.

   – Куда же ведет этот путь? – снова спросила Патриция.

   – К познанию себя, к овладению своим телом, своими мыслями, своим духом.

   – Но об этом сейчас говохят все, – как-то даже немного разочарованно, что не услышала ничего нового протянула Патриция.

   – Говорят, может быть и многие, но реально этим занимаются единицы.

   – И вы, конечно, схеди этих самых единиц.

   – Я пока в самом начале пути. Чтобы его пройти, надо от многого отрешиться, пересмотреть многие привычные взгляды, а я пока не могу. Хотя и здесь я стараюсь хоть что-то сделать в этом направлении. Нам говорили, что если человек однажды сойдет с пути, то вернуться на него потом практически невозможно. Обычная жизнь затянет его полностью.

   Надин с любопытством взглянула на Мохова: ей было интересно, как он реагирует на затеянный разговор между его телохранителем и Патрицией. Но тот, казалось, не слушал их, а целиком был поглощен тем, что, словно стеклодув, выдувал изо рта сложные фигурки из дыма. Впрочем, она была уверена, что это не более чем поза, на самом же деле Олег не пропускает ни одного слова из этой научной беседы.

   – Надо заниматься делом и тогда все встает на свои места, – вдруг жестко сказал Мохов. – Никогда не уважал всех этих фантазий. Мы и так черт знает в кого превратились, не нация, а сплошные слезы и стоны по поводу своей несчастной судьбы. Но кто мешает человеку выбрать свою судьбу. А если он не может, то ничем ему не поможешь. И сколько бы ты не занимался всяким там самосовершенствованием, если это некуда приложить, то какой от всего этого толк. Самосовершенствование ради самосовершенствования – это полная ерунда. Это все равно. что идти по дороге не для того, чтобы прийти домой, а для того, чтобы просто идти. Такой ходок неизбежно однажды упадет на землю и начнет вопрошать: да зачем я, идиот, столько времени шел, на что потратил всю жизнь. Пора кончать скулить. Тот, кто чувствует себя на коне, одолеет любой путь Ты меня понял, Николай? – Заключительные его слова прозвучали почти угрожающе.

   – Да, – спокойно отозвался Николай и, немного отойдя в сторону, сел на траву.

   Вернулись они назад к обеду, все были разморенные и усталые и наскоро поев, разбрелись на послеобеденный отдых. Кроме Алены. Надин видел, как Максаков, перед тем, как уйти к себе, несколько мгновений смотрел на неё, явно желая что-то ей сказать. Но так и не решился и молча удалился с веранды.

   Надин подошла к ней.

   – Алена, пойдем со мной.

   – Куда?

   – Ко мне в комнату, ты плохо спала ночью, тебе надо поспать.

   – Нет, я посижу здесь. Тем более, ты тоже хочешь отдохнуть.

   – Алена, я не собираюсь сейчас отдыхать. Мне надо убрать со стола и провести воспитательную беседу с дочерью. А часа через два я к тебе приду и выгоню тебя. Тебя устраивает такой вариант?

   Алена секунду поколебалась.

   – Хорошо, но это только один раз. Больше я к тебе не пойду. Даже не предлагай. Договорились.

   – Согласна. Больше я тебя и не собираюсь приглашать, – засмеялась Надин. Алена посмотрела на неё и тоже улыбнулась в ответ.

   – Надюша, ты такая замечательная, я так тебя люблю.

   – Я тоже тебя люблю, – сказала Надин и подумала, что это, пожалуй, если не правда, то весьма близко от неё.

   Она проводила Алену к себе, дождалась, когда та удобно расположится на её кровати, а затем направилась к Патриции, на ходу обдумывая основные тезисы предстоящего разговора. Этот разговор сильно её смущал. То, что она пережила сегодня на озере, путало все её карты; она никак не могла не понять, не определить, что же ей делать дальше? Это же смешно крутить роман с этим атлетически сложенным юнцом. К тому же он явно отдает предпочтение дочери, а не матери. И таким образом получается, что они соперницы. Вот уж чего она не предвидела, так это подобного поворота событий.

   – Можно к тебе? – спросила Надин, открывая дверь.

   Патриция сидела на кровати в одних трусиках и недовольно разглядывала себя в зеркале.

   – У меня обгорели плечи, – пожаловалась она.

   – Разве ты не натерлась кремом?

   – Я выжала на себя целый тюбик, но они все равно обгорели.

   – Придется потерпеть. Я могу принести тебе сметаны.

   – Сметаны?

   – Да, это русское средство от солнечного ожога, мы лечились именно с помощью этого лекарства. Тогда никаких кремов не существовало.

   Патриция неопределенно пожала действительно красными плечами, и Надин поняла, что дочь не слишком доверяет этому способу борьбы с недугом

   – К вечеру пройдет и так, – заверила её Патриция.

   – Как хочешь. А как тебе наш поход?

   – Было очень хорошо, я прекрасно провела время.

   – В обществе двух красивых мужчин.

   Патриция как-то странно посмотрела на мать.

   – Не помню, чтобы ты во Франции мешала мне находиться в таком обществе. Здесь что действуют другие правила?

   – В каком-то смысле другие. Ты же понимаешь, что Олег и его телохранитель они как бы находятся вместе, один подчиняется другому и любое соперничество между ними чревато неприятными последствиями. Особенно для Николая, – многозначительно уточнила она.

   – Мама, да что с тобой?! – В широко распахнутых глазах Патриции застыло искреннее изумление. – И это говоришь ты?! И это говорит человек, у которой в передней всегда толкается толпа поклонников.

   – Я не ограничиваю тебя в количестве поклонников, хотя ничего хорошего в том, когда их много, нет; лучше всегда иметь одного. Если много поклонников, значит, ни одного из них ты не любишь, ни одним по-настоящему не дорожишь. Но сейчас я о другом, это мои друзья, старые и близкие друзья, и я бы не хотела, чтобы между ними возникали бы трения.

   – Да, по-моему, между ними только и возникают трения. Никогда не встречала людей, которые так не терпят друг друга.

   – Ты не справедлива к ним.

   Патриция пожала плечами, явно показывая, что не имеет особого желания распространяться на эту тему.

   – Да, ты несправедлива к ним. Между нами есть противоречия, но мы все любим друг друга. И потому не надо вносить в нашу среду дополнительный повод для ссор. Ты молода, красива, но это вовсе не означает, что каждую минута своей жизни ты должна использовать соответствующим образом. Ты же понимаешь, что любой из здесь присутствующих может увлечься тобой по настоящему. Ты представляешь, что здесь произойдет в таком случае.

   – Оставила бы меня во Франции, и не было бы проблем. Если ты помнишь, я не рвалась сюда.

   Может, она и права, я поступила неосторожно, втянув ее в эту авантюру, подумала Надин. Внезапно она услышала смех Патриции и удивленно взглянула на неё.

   – Что ты нашла смешного?

   – Я вспомнила, как пялился на меня твой философ.

   – Ленчик.

   Патриция кивнула головой.

   – А ты не будешь возражать, если я займусь им. Он, правда едва достает мне до плеча, но в этом, по-моему, есть какой-то шик. Представляешь нас вместе.

   – Ты должна вести себя осторожно, Патриция, особенно с молодым человеком. Олег не потерпит никакого соперничества. Подумай о том, что из-за тебя Николай может серьезно пострадать.

   – Мама, я никогда раньше не слышала от тебя таких речей. Что-то случилось?

   Надин почувствовала, как пробежал по её телу противный холодок страха. Уж не догадывается ли Патриция об её внезапно пробудившихся чувствах к телохранителю.

   – Ровным счетом ничего не случилось, Патриция, а говорю я такие речи как раз для того, чтобы и в дальнейшем ничего бы не произошло.

   – Ну, хорошо, мама, если ты считаешь нужным, я буду предельно осторожна. Хочешь, я запрусь в этой комнате, и не буду выходить из неё до конца этого представления. А на вопрос: что случилось с твоей дочерью, ты будешь всем отвечать: она тяжело больна. И печально закатывать глаза. Вот так. – Патриция сделала трагическое выражение лица и закатила глаза. Это было так забавно, что Надин не удержалась от смешка. – И все будут мне сочувствовать, покупать на ближайшем рынке фрукты в невероятных количествах, и я их буду поглощать целыми днями. Должна же я получить хоть какую-то компенсацию от затворничества.

   С ней уже поздно вести подобные разговоры, думала Надин. Патриция будет решать и поступать самостоятельно. А если она станет продолжать эту тему, то Патриция сможет догадаться об её подлинных чувствах и мотивах.

   – Хорошо, – сказала она, вставая, – только учти одно маленькое обстоятельство: расхлебывать все последствия будешь ты сама. Я тебе не помощница. Каждая женщина должна сама справляться со своими мужчинами. Особенно в тех случаях, когда она не прислушивается к благоразумным советам.

   – Но ты же к ним никогда не прислушивалась.

   – А зачем мне было к ним прислушиваться, я и так всегда поступала благоразумно. Пока.

   Надин и Патриция убирали со стола, сваливали посуду на тележку и отвозили её на кухню. К некоторому удивлению Надин ужин прошел очень спокойно, никто ни с кем почти не спорил, не настаивал на своих принципиальных позициях и священных правах. Даже Мохов практически всю трапезу провел в молчание, он только периодически бросал плотоядные взгляды на Патрицию, словно хотел удостовериться, подойдет ли она ему на десерт. Все были поглощены едой; почему-то у всей кампании проснулся зверский аппетит, и в какой-то момент Надин даже забеспокоилась, хватит ли у неё запасов пищи. Но, слава богу, запасов хватило, хотя прожорливость её друзей вызвала у неё некоторое недоумение, она не понимала, чем она вызвана, никто из них в своем недалеком прошлом не голодал.

   Свалив посуду в раковину, Надин вернулась на веранду. Все по-прежнему сидели на своих местах и, по-видимому, ждали, что же последует дальше.

   – Надюша ты нас кормишь просто по-царски, – встретил словами её появление Мохов. – Еще пару таких ужинов, и мне придеться обновлять весь мой гардероб. А у меня одних костюмов целый десяток. Ты меня разоришь на шмотках.

   – А ты воздерживайся, – посоветовала ему Надин. – Вот сейчас Патриция принесет мороженное и шампанское. Откажись от десерта и тем самым может быть, спасешь пару костюмов.

   – Чтобы я отказался от шампанского. Для этого должно случиться что-то сверхординарное.

   – Тогда могу тебя обрадовать, сверхординарное событие произошло, – сказала Надин, садясь в кресло и беря с сервировочного столика бокал шампанского, который только что вкатила Патриция.

   – Что же такое случилось, поведай нам немедленно, – сказал Мохов, тоже беря шампанское.

   – В нашей дружной кампании появился один бездомный. Вернее, бездомная. Как это не стыдно для всех нас, но вчера она провела ночь вот здесь на веранде. – Надин посмотрела на Максакова, но тот отвел глаза в сторону.

   – Надя, я прошу тебя, не надо об этом, – раздался напряженный возглас Алены. – Я не бездомная, я сама так решила.

   – Нет, Алена, извини меня, но я не могу допустить, чтобы кто-то из моих друзей в моем доме не имел бы крыши над головой. Но проблема в том, что у нас нет лишней комнаты и мы должны решить, как нам быть.

   – Пусть Алена поселится в моей комнате, – сказал Чижов.

   – Спасибо, Ленчик, это очень благородно с твоей стороны, но где будешь жить ты? Если мы примем твое предложение, то нам надо решить, куда поселить тебя?

   – Мы можем спокойно уместиться вдвоем, – предложил Анин.

   – Итак, мы имеем пока один вариант. Но в этом случае вам будет очень тесно, твоя, Саша, комната совсем крохотная. Я даже не уверена, можно ли там поставить вторую кровать.

   – Если там нельзя поставить вторую кровать, я согласен спать на полу, – сказал Чижов.

   – Браво, – воскликнул Мохов и хлопнул в ладони, – как истинный философ ты стремительно упрощаешься. А может, тебе поставить бочку, как Диогену, там и будешь жить.

   – Что предлагаешь ты, Олег?

   – Я? Ничего. У меня нет предложений. Может, это не совсем благородно, но свою комнату мне почему-то отдавать не хочется, я ее как-то уже обжил. Да и моя бывшая супруга, насколько я ее знаю, не примет от меня такого благодеяния. Но ведь здесь есть другой ее кавалер, а он почему-то молчит, делает вид, что к нему этот вопрос не относится. Сережа, может быть, ты нам объяснишь, почему вы так быстро расстались. Двадцать лет мечтали встретиться друг с другом, провести бурную ночь, а едва получили такую возможность, как тут же разбежались, как боксеры после поединка, по разным углам. Если мы тут все друг перед другом нараспашку, то, я думаю, мы имеем право на то, чтобы понять, что же случилось между вами. Или я не прав?

   – Это не имеет значение, – сказала Алена. – Я не хочу обсуждать эту тему.

   – А я очень хочу. И настаиваю на этом. Если вчера все обсуждали нашу совместную жизнь, то сегодня давайте обсудим вашу совместную ночь. Ленчик, Саша, подтвердите, что я имею полное право это потребовать. Если нас заставляют стать тут нудистами, так ходить голыми уж всем.

   На веранде вдруг повисла тишина, стало слышно, как шуршат деревья в саду.

   – Прости меня Алена и ты Сережа прости, но мне кажется, Олег, прав, – слегка запинаясь, словно не будучи полностью уверенным в своих словах, произнес Чижов. – Иначе, зачем мы сюда приехали. Я так понимаю нашу цель.

   – Продолжим опрос, – сказал Олег. – Что скажет, монах?

   Анин внимательно посмотрел на него.

   – Пусть они сами решают, что нам поведать. Они не на исповеди.

   – Надин, твое мнение.

   – Мне кажется, что Ленчик прав. Хотя я ни на чем не настаиваю.

   – Вот видите, мы в большинстве. Вам придется все же расколоться и рассказать нам, почему между вами пробежала такая маленькая кошечка.

   – Послушайте, ребята, – Алена вдруг вскочила со своего места и нервно прошлась по веранде, – дайте нам самим разобраться в наших отношениях. А когда это произойдет, мы во всем вам признаемся. Мы встретились через двадцать лет и, оказалось, что многого не знаем о каждом из нас. Что, впрочем, вполне естественно. Поймите, мы забыли друг друга.

   – Но можно ведь вспомнить, – сказала Надин. – Вы помните, что мы тогда снимали фильм о нашем отдыхе. Фильм мы так и не сделали, но весь архив цел. Я недавно просматривала его, и кое-что отобрала для сегодняшнего показа. Если вы, конечно, не возражаете.

   – Неужели и в правду сохранились пленки.

   – Да, Ленчик, и ты в этом сейчас убедишься.

   Надин подошла к окну, дернула за веревочку, разматывая белый саван экрана, затем направилась к проектору.

   – Кто-нибудь пусть выключит свет, – попросила она.

   Свет погас, но зажегся луч кинопроектора, перенося на экран изображение. Съемки велись на том самом озере, на котором они побывали сегодня утром. Максаков и Алена сидели на траве, его рука лежала на плечах девушки. Чуть поодаль расположился Мохов, который смотрел на них и улыбался.

   Мохов: «А хорошо быть влюбленными?»

   Алена: «Знаешь, Олежек, очень хорошо, по крайней мере, нам это чертовски нравится. Правда, Сереженька?»

   Максаков: «Это отлично, я тебе тоже советую поскорее в кого-нибудь втюриться. И тогда ты не станешь задавать таких обалденно дурацких вопросов, свидетельствующих о твоей полной неискушенности в этом деле».

   Мохов: «Нет, ребята, я пас. Сначала нужно закончить учебу, а потом можно поэкспериментировать и в этой области...».

   Максаков: «Дурак ты, а не экспериментатор. И все ты врешь. Сам, как дерево без воды, сохнет по Надьке. А она показывает тебе дулю. Правда, Надька, ты показываешь ему дулю?»

   Мохов: «Не мешай ей нас снимать своими глупыми вопросами. Она делает фильм для истории. А ты несешь всякую ахинею. Лучше скажи что-нибудь умное, если, конечно, на это способен».

   Максаков: «Я люблю Алену и буду любить её всю жизнь. Чего бы не случилось. Заявляю это перед лицом истории, что нет в мире никаких сил, способных убить мою любовь. А если это случится, пусть отсохнет у меня правая рука, левая нога и полностью атрофируется еще одно место».

   Алена: «Ну, ты нахал, я с тобой не дружу».

   Максаков: «А я дружу».

   Максаков крепко прижимает к себе слабо сопротивляющуюся Алену, и они целуются. Поцелуй длится долго, и камера несколько раз успевает показать окрестный пейзаж, затем вновь возвращается к приникшей друг к другу паре.

   "Мохов: «Ну хватит, оторвитесь друг от друга, не то на весь ваш поцелуй уйдет вся пленка. А я хочу, чтобы еще меня поснимали. А ты теперь, Сергей повязан клятвой, раз её засняли, значит тебе придется её выполнять. Не боишься?»

   Максаков: «А чего бояться. Может, я для этого и клятву дал, чтобы себя ею повязать».

   Алена: « А без неё ты не уверен?»

   Максаков:"Уверен, но с клятвой как-то спокойней".

   Мохов: «Эх, ребята, дураки мы все, играем в великие чувства, а придет её величество жизнь и все расставит по своим местам. И ничего от наших слов и клятв не останется».

   Внезапно в кадр врывается мокрый после купания Чижов.

   Чижов: «А это все от нас зависит. Вопрос в том, как ты относишься к собственным словам. Если они для тебя просто сотрясение звука, то тогда любая клятва ничего не стоит. А если они выражают твою подлинную суть, то тогда взятое на себя обязательство становится твоей программой действий».

   Мохов: «Да брось ты, Чижик, нас пугать, получается, что можно необдуманно ляпнуть какое-нибудь слово, а потом всю жизнь быть его рабом. А ситуация меняется, как ветер над этим озером, сегодня одно, завтра – другое. Вот ты знаешь, что будет с тобой через неделю, сейчас ты истекаешь слюной, к примеру, по Аленке, а через пару дней будешь сохнуть по Надюше. А потом появится еще кто-нибудь. И что ты будешь делать в это случаи со своей клятвой? Хранить ей верность только потому, что по под влиянием момента тебя однажды потянуло за язык.»

   Чижов: «Если, Олег, так подходить ко всему, то, конечно, не надо ничего обещать. Если каждую неделю менять девушку, то лучше не давать никаких клятв. Но Сережа любит Алену и хочет связать с ней судьбу. Он это чувствует всем своим существом. Правда, Сережа, ты это чувствуешь всем своим существом.»

   Максаков: «Чувствую, Ленчик, потому и говорю.»

   Чижов: «Я убежден, что если человек никогда не говорит то, что выражает самую сокровенную суть человека, а просто описывает свои случайные эмоции, то он навсегда останется поверхностной и неискренной личностью. Я такому человеку никогда не стал бы доверять.»

   Мохов: «Боюсь, Чижик, тогда тебе придется никому не верить. Могу тебе только посочувствовать.»

   Чижов: «Не все такие, как ты, Олег. Некоторые смотрят на все по-другому. Вот хотя бы Сережа и Алена. Разве не так?»

   Алена: «Я тоже, Олег, верю клятвам. И тоже клянусь любить Сергея всегда».

   Мохов: «Вы все немного свихнулись от жары. Если когда-нибудь через много лет мы посмотрим эту пленку, то будем дружно хохотать над всеми глупостями, которые сейчас тут наговорили. Надюша, пожалуйста, сохрани эту пленку и покажи однажды её этим балбесам. Пусть посмотрят на себя.»

   Надин выключила кинопроектор.

   – Ну вот, Олег, я сделала то, о чем ты просил меня двадцать лет назад. Теперь остается решить вопрос: будем ли мы смеяться или делать что-нибудь еще?

   – Какие же мы были молодые, – вдруг произнес Чижов. – Ребята, как же мы все изменились.

   – А ты бы хотел, чтобы мы остались такими, как здесь, – заметил Мохов.

   – Я бы хотел, – сказал Чижов.

   – Но тогда ты не был бы профессором, а был бы вечным студентом.

   – Ну и пусть, что в том, что я профессор. Звания не делают человека ни умней, ни счастливей. Зато сколько у нас было надежд. И сколько их осталось.

   – Знаешь, Чижик, есть люди, которые пуще всего боятся исполнения собственных желаний. Потому что не знают, что станут делать потом. Они навсегда хотели бы замереть в младенчестве и только и делать, что говорить, говорить о том, что они сделают, когда станут большими. Но они-то знают, что никогда большими не станут, только хранят это в секрете. А потому без боязни говорят все, что вздумают.

   – Я совсем имел не это в виду! – запальчиво воскликнул Чижов. – Еще неизвестно, Олег, кто и чего из нас добился. Конечно, если все мерить толщиной кошелька...

   – А хоть бы и этим, чем плоха единица измерения, – насмешливо протянул Мохов, вставляя в рот сигарету. – Конечно, когда кошелек тощ, то очень хочется найти для измерения что-нибудь другое. Например, количество собранных пивных банок.

   Надин видела, что Чижов явно начал заводиться и решила вмешаться в назревающий конфликт.

   – Ребята, мы уклонились от темы. Мы так и не решили, куда поселить Алену.

   – Она будет жить в моей комнате, – вдруг решительно проговорил молчавший до сих пор Максаков. – Это я виноват во вчерашней нашей ссоре. – Он замолчал на мгновение. – Если Алена не хочет, чтобы мы жили в ней вместе, то я уйду. Буду жить на веранде. И прошу никаких других предложений не делать, я их все равно не приму.

   – Я согласна, – негромко произнесла Алена.

   – А я нет, – неожиданно прозвучал, словно выстрел, резкий возглас голос Мохова.

   – Ты не согласен, чтобы Алена жила в комнате Сергея.

   – Нет, Надюша, ради бога, если ей так приспичило, пусть живет хоть на чердаке. Я не согласен с тем, что мы так и не узнали причину размолвки нашей влюбленной парочки. У нас появляется тайна, а это противоречит, как я понимаю, нашему уставу. Давайте уж тогда решим, мы искренне до конца или каждый имеет право на свои маленькие секреты.

   – Я поддерживаю Мохова, – сказала Надин. – Но давайте все вместе так же решим и то, должны ли мы знать, что произошло между Аленой и Сережей? Ленчик, ты у нас самый мудрый, что ты скажешь?

   Надин видела, как задумался Чижов.

   – Я за то, чтобы мы все были предельно откровенны друг с другом. Но я и за то, чтобы каждый шел бы на откровенность сугубо добровольно. И, если кто-то из нас не чувствует желание быть откровенным, то я тогда против принудиловки.

   – А вы, Патриция, как думаете? – неожиданно спросил Мохов.

   – Я тоже пхотив пхинуждения. Когда человека к чему-то пхинуждают и особенно пхинуждают быть искхенность, то он никогда не будет говохить искхенность.

   – Устами младенца глаголет истина, – воскликнул Чижов. – Признаю, что наша прекрасная Патриция выразила мою мысль несравненно лучше меня. Надюша, ты можешь гордиться своей дочерью.

   – Я только и делаю это с утра до вечера.

   – Но мы еще не слышали, что нам на этот счет скажут наши голубки, – проговорил Мохов.

   Алена и Максаков переглянулись друг с другом.

   – Я не могу сейчас сказать, я еще не готов, – произнес Максаков. – Простите меня. Но я постараюсь это сделать. Когда чего-то скрываешь многие годы, то так привыкаешь к своей тайне, что очень трудно расстаться с ней, как с любимой женщиной. Кажется, что это нечто сокровенное, хотя на самом деле ты просто стесняешься быть самим собой, таким, каким ты есть. Хотя стесняться надо другого – постоянного вранья, постоянного стремления предстать не таким, какой ты есть на самом деле. По-моему это гораздо постыдней. Я это понял только сейчас, когда посмотрел эти старые кадры. Я дал клятву и хочу её сдержать.

   – Мне кажется, что наша игра становится какой-то уж очень скучной, – проговорил Мохов. – Пожалуй, с вашего разрешения я пойду погуляю перед сном. – Он встал и тут же со своего места бесшумно поднялся Николай. Вдвоем они вышли в сад.

   – Мы тоже пойдем, если ты не возражаешь, Сережа, – сказала Алена.

   – Но тогда я не совсем понимаю, зачем ты принял мое приглашение. Ведь я-то уж точно не Бог.

   – Я хотел проверить последний раз себя перед тем, как окончательно принять постриг.

   – И уже проверил?

   – Пока еще нет.

   – Вот это и хорошо, – вырвалось у Надин, и тут же она пожалела о своем восклицании, так как Анин отреагировал на него удивленным взглядом. – Пойдем, нас, наверное, уже ждут, – поспешно сказала она, дабы не продолжать эту скользкую тему.

   Она оказалась права, у монастырских ворот их дожидалась вся кампания.

   – Замолили грехи? – спросил насмешливо Мохов.

   – Замолили, – спокойно ответил Анин. – А ты нет?

  – Я так с ними сросся, что мне даже Бог не поможет от них избавиться.

  – Ты слишком низкого мнения о возможностях Бога, – усмехнулся Анин. – И из-за тщеславия преувеличиваешь собственную греховность. Если человек не может похвастаться добродетелью, он хвастается грехами. Но поверь, Олег, очков они тебе не набавят.

   – Тебе лучше знать о возможностях Бога. И все же тебе не кажется, что грехи делают нашу жизнь гораздо слаще?

   – Возможно, но только от сладостей потом болят зубы.

   – Стоит ли думать о том, что будет потом.

   – Это типичные речи человека, у которого здоровые зубы. Но как только один из них начинает болеть, человек сразу же проклинает все прошлые удовольствия, которые привели его к этому состоянию. У тебя никогда не болели зубы, Олег?

   – Болели, – как-то не очень охотно признался Мохов.

   – А ты не забыл свои мысли, которые возникали у тебя тогда?

   Мохов ничего не ответил, вместо этого он демонстрировал всем своим франтоватым видом, что ему смертельно надоел этот пустой разговор на фоне монастыря. Но Надин видела, что на самом деле Мохов потерпел в нем поражение и, поняв это, перешел с помощью молчания в глухую оборону. Значит, он хорошо помнит о чем он думал, когда у него болели зубы, мысленно усмехнулась она.

   – Ребята, – громко произнесла Надин, – нам надо садиться на велосипеды и ехать искать места для пикника. Нет ни у кого возражений?

   – Мы только этого и ждем, – сказал Чижов. – Я чертовски голоден. Да и хочется поскорее вернуться домой, где не надо ездить на этой чертовой машине.

   Место для пикника они отыскали примерно через полчаса. Это была очень красивая полянка, окруженная со всех сторон мачтами высоких сосен. Повсюду росли цветы, и было даже жалко приминать их для того, чтобы расстелить скатерть.

   – Как тут замечательно! – патетично воскликнул Чижов, падая на разноцветный ковер из цветов и трав.

   – Да, очень красиво, – немного мечтательно согласилась Алена.

   – А вам нравится, Патриция? – спросил Чижов.

   – О, да, тут фантастично замечательно. Я бы осталась здесь навсегда.

   – В чем проблема, – вмешался в состоящий из почти одних восклицаний разговор Мохов, – купим участок и построим тут дом.

   – Типично купеческий подход к проблеме, – засмеялся Чижов.

   – А что в этом плохого, я же купец.

   – Если ты купишь участок и построишь здесь дом, то от этой красоты ничего не останется, – неожиданно произнес Максаков.

   – Ты полагаешь. А я скажу тебе, что здесь будет еще красивее. Потому что я построю не какую-нибудь железобетонную хибарку, а замечательный дом, который будет вписываться во всю эту красоту. Красота только тогда красота, когда от неё есть польза людям.

   – Красота не зависит от пользы.

   – Типичное мнение нищего человека, – внезапно процедил Мохов. – Ты бессилен, ты ничего не можешь сделать, ты не можешь обладать этой землей, вот и злишься. Как говорят в таких случаях: видит око да глаз неймет.

   Внезапно сидящий на траве Максаков вскочил со своего места и через секунду с сжатыми кулаками уже стоял напротив Мохова. Кажется, они оба ищут повод, чтобы вцепится друг в друга, отметила про себя Надин.

   – Мальчики, успокойтесь, – встала она между мужчинами. – Не надо портить всем праздник. Вы же знаете, красота спасет мир, если до этого её не погубят. Но даже если этому суждено случится, не надо брать эту миссию на себя. Кажется, в боксе это называется «брейк» Олег, Сережа, лучше покажите свою молодецкую удаль не в боксе, а в деле откупоривания бутылок.

   – Проблем нет, – сказал Мохов, – с юности обожал это занятие. Правда, если не ошибаюсь, то Сережа освоил это нелегкое ремесло лучше, чем я.