Текст книги "Зачистка территории"

Автор книги: Владимир Митрофанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

Впрочем, в частной жизни знакомых ему людей иногда встречались куда более поразительные и необъяснимые вещи. Хороший приятель

Павла, бывший офицер, а ныне удачливый бизнесмен Славик Векшинский познакомился с молодой женщиной Галей, которая была замужем, но муж у нее был инвалид первой группы. Когда она выходила за него, это был здоровый красивый мужик, но потом буквально чуть ли не за год-два по какой-то там причине весь развалился – что-то у его было типа редкого суставного псориаза. К тому времени, когда она случайно встретила Славика, Галя ухаживала за лежачим мужем уже не один год.

Славик, как и Павел в истории с Асей, увидел свою Галю случайно в продуктовом магазине и тут же влюбился. У них завязался серьезный роман, осложненный тем, что она вечно куда-то спешила: надо было работать и надо было ухаживать за прикованным к постели мужем. Кроме того, из-за такого замкнутого образа жизни муж стал капризным и подозрительным. Заставив Галю приобрести мобильный телефон, он постоянно пытался контролировать все ее перемещения между множеством работ, где она зарабатывала деньги, которые уходили в основном на его лечение. Вряд ли она его уже любила, но и бросить не могла.

Славик несколько раз предлагал ей развестись и выйти за него замуж.

Просто умолял, но она отвечала: "Я не могу его бросить!" – а потом дома рыдала, запершись в ванной с включенной водой, чтобы муж не услышал. Тут была какая-то непонятная Славику женская тайна.

Возможно, это был ее крест. А может быть, сработал нереализованный, не в ту сторону направленный материнский инстинкт, вместо ребенка нацеленный на супруга-инвалида. К тому же, этот ее муж оказался человеком чрезвычайно сильной воли, действие которой в данной ситуации было направлено исключительно на жену. Детей заводить он не хотел: то ли боялся того, что она переключит свою заботу на ребенка, то ли, скорее, что она может не выдержать и сломаться, поскольку и так работала на износ. Может быть, конечно, влияло и то, что он постоянно принимал сильнодействующие лекарственные препараты, которые вполне могли влиять на его детородную функцию. И это притом, что сохранились сексуальные притязания, которые Галя как законная жена должна была регулярно выполнять. Она как-то то ли проговорилась об этом, то ли случайно каким-то образом дала это понять, может быть, даже и неосознанно, но Славик, человек, обученный улавливать всякие мелочи в разговоре, понял. Как это все выглядело на практике

– неизвестно, она, естественно, о деталях об этом не распространялась. Славик просто не знал, что и делать в данной ситуации, но и дальше так жить не мог: знать, лежа без сна в одиночестве, что его любимая женщина где-то спит с другим, было невыносимо. "Включить 35-й канал и дрочить в одиночку? Увольте! А может быть, лучше взять проститутку?" Они и встречались всегда как-то урывками, обычно сидели в полутемных кафе, но и там она всегда очень боялась, что их увидит кто-нибудь из знакомых. "Ну, и что, – говорил ей Славик, – сразу будут звонить, что ли, твоему мужу? Кому это надо?" Сам он, наверное, даже где-то желал такой ситуации, чтобы все наконец выявилось и чтобы хоть как-нибудь да разрешилось. Сколько-то раз они спали вместе, но она всегда была напряжена, и вряд ли это ей доставляло большое удовольствие. У них была разве что одна неделя относительного счастья и свободы, когда мужа забрали в больницу, но и в это время мобильный телефон всегда лежал рядом с ней, и она постоянно ждала звонка. Она даже как-то попеняла Славику, тыкая его кулачком в грудь: "Ты вон, какой здоровый, тебе все нипочем и тебе не понять, что значит так тяжело болеть!" Славик на это ничего ей не ответил. Павел же знал о Славике то, что не знала эта женщина. Славик был боевым летчиком, однажды был сбит, неудачно катапультировался и сломал позвоночник. Несколько месяцев он лежал в корсете, потом столько же в нем ходил, иногда испытывая очень сильные боли. Потом пришлось все равно делать операцию: ставить на позвонки титановые скобы. Из армии его после всего этого комиссовали, прежняя подруга от него ушла, но он путем чудовищных усилий и тренировок поднялся на ноги, стал заниматься бизнесом и нашел достойное место в новой для него жизни. Но жаловаться ей – это было не в его правилах.

Из-за постоянного недостатка средств, Галина всегда одевалась очень скромно. Славик был бы счастлив купить ей все, что она пожелает, и постоянно уговаривал ее это сделать, но она всегда отказывалась, говоря: "Он сразу поймет!" По той же причине она никогда не пила вина, если сразу шла после кафе домой. Слава как-то, не удержавшись, подарил ей на день рождения французские духи, которые купил в аэропорту в Риме в магазине "Duty-free": "Скажешь, что тебе подарили на работе!" – "Ага, это за сто-то евро?" – она только покачала головой. Духи так и остались лежать нераспакованные в ящике стола у нее в офисе.

Все это тянулось довольно долго и мучительно для них обоих.

Наконец, они расстались. Славик надолго уехал работать в Америку – специально устроил себе такую длительную командировку, чтобы уже больше ее не видеть, даже если нетерпимо захочется, хотя и очень переживал разлуку. Когда Павел с друзьями провожали его в аэропорту, и все они хорошо выпили, Славик все сетовал об одном: "Ну, почему, почему я не встретил ее раньше? Все могло быть так хорошо! Почему мне вечно попадались какие-то шалавы, а такая чудесная женщина прошла мимо меня, вышла замуж за другого и уже не может от него уйти? А еще говорит, что любит. Я этого не пойму!" – и Павел впервые увидел у него на глазах слезы. Ответа на этот вопрос у него тоже не было. Парадокс ситуации заключался в том, что он, Славик, любил именно эту и именно такую женщину, какой она была и которая по внутренней своей сути не могла бы бросить своего беспомощного мужа, как не бросила бы и его, Славика, если бы с ним случилось что-нибудь подобное. Будь она другой, он, может быть, и не полюбил бы ее так сильно. Шарада не имела решения. Самолет улетел, а Павел еще долго стоял и смотрел на взлетное поле – его самого в то время уже не очень-то тянуло домой.

Что же касается скелетов в шкафу, то тут и Аркадий Шахов, в свою очередь, мог бы вспомнить давнюю историю, как, будучи еще студентом, познакомился в метро с очень красивой девушкой. Оказалось, она ехала куда-то то ли на похороны, то ли с похорон, то ли должна была кого-то хоронить завтра. Внешне она ему очень понравилась, он за ней увязался, и тут-то и посыпались скелеты из всех шкафов. Оказалось, что она постоянно пребывала в этой мрачной кладбищенской атмосфере.

В такой же атмосфере пребывали и ее постоянно умирающие многочисленные родственники. Шахов, внедрившись в это семейство на какое-то время, не знал, как и вырваться оттуда. А когда вырвался, мир показался ему куда ярче, а воздух – свежее!

Павлу приходилось общаться с самими разными женщинами, и он не очень-то доверял внешней красоте. Помниться, они с другом были на какой-то тусовке в ночном клубе и тот, выпив, вдруг раскудахтался:

"Гляди, Паша, какая телка! Ах, какая телка!". Это была действительно настоящая красавица, однако Павел был знаком с ней раньше и даже очень близко (если не сказать "слишком") и уже не видел в ней этой внешней красоты, а знал, что это просто-напросто реальная классическая стерва, женщина-вампир – опаснейшее существо в мире.

Охотница на мужчин. Сколопендра в сравнении с ней просто отдыхает!

Сейчас он уже ни за что не рискнул бы провести с ней ночь.

Последствия (не венерические – тут-то как раз было все в порядке) – а с точки психической и социальной сферы могли быть разрушительными.

Она была невероятно опасным человеком. В своем масштабе, конечно.

Его удивляло, что она вообще делает в России – ведь на Западе охота могла быть куда как более успешной! Например, можно было бы добыть сперму какой-нибудь богатой знаменитости, забеременеть, представить суду анализ ДНК и доить эту знаменитость всю жизнь. У нее бы получилось. В ней была смесь каких-то разных кровей, включая явные африканские корни, она была живуча, как инопланетная особь из фантастического фильма. Он даже в какой-то мере наслаждался, глядя на нее теперь со стороны, будучи в относительной безопасности, как наслаждается посетитель серпентария, надежно защищенный толстым стеклом, красотой королевской кобры. Он давно уже не был желторотым пацаном, бросающимся на все голое женское, и уже давно отошел от ложного кодекса юности "если женщина хочет, то ты обязан". Было бы, конечно, неплохо было еще раз пару разочков переспать с ней,

Почувствовал: начало затягивать. Но потом что-то Павла отрезвило – какая-то мелочь в ее поведении, чуть мутноватый взгляд с поволокой: ведь это еще неизвестно окажется, кто кого трахнул. Она выглядела слишком, нечеловечески, красивой – как приманка. Переспать с ней было бы все равно, что сунуть член в мышеловку. И Павел реально испугался и под утро слинял под видом срочного вызова на работу и отъезда в командировку. Помниться, выйдя тогда из того ночного заведения на набережную, уже часов в пять утра перекрестился на купола ближайшего храма: "Неужели пронесло?" Потом встретил ее в другой раз, будучи уже более трезвым, и снова тайком перекрестился:

"Слава Богу, вроде пронесло!" Красоты ее он уже не замечал. Своим хищным видом она напоминала ему самку богомола, съедающего своего партнера сразу после спаривания. А ему нужна была просто любимая жена.

С другой стороны, интересен был и обратный феномен, как например, с женой Андрюши Коваленко. В первую их встречу, по сути, на

Андрюхиной свадьбе, она показалась Павлу некрасивой и невзрачной, с какими-то резкими птичьими чертами лица, но чем больше и дольше он ее узнавал, тем с каждым разом красивее она становилась. И с тех пор он, встречая ее, часто думал: "Вот Андрюхе-то повезло!"

Но, увы, так везло далеко не всем. Люди влипали капитально. Один знакомый парень, Дима Соколенко, сказал так:

– Когда мне говорят, что моя жена миловидная, стройная и симпатичная – я этого не вижу – она для меня уже не такая: я вижу сильного и беспощадного врага! Меня уже не обманешь ни ее красотой, ни макияжем, ни одеждой – я знаю, это просто приспособительная окраска – мимикрия. Как у змеи. Не дай Бог наступить на нее!

Впрочем, он с самого начала подозревал, что его жена сумасшедшая.

Через некоторое время совместной жизни он стал ощущать необъяснимый ужас перед входом в свой собственный дом. Даже когда она звонила ему по телефону и что-то просила сделать или купить – опять же испытывал безотчетный страх. Причем, это было не только его ощущение – от них вдруг сбежал кот Кузьминов. Иногда случалось то, что всегда ужасно его пугало в ней: мгновенный переход от безмятежного спокойствия – к вспышке безумной ярости, во время которой она могла бросить в него всем, что попадется под руку, или, например, плеснуть в лицо горячим чаем. Однажды по ее просьбе он купил на рынке большой кусок мяса, она его внимательно осмотрела, видно, что-то ей не понравилось, и сходу, не говоря ни слова, швырнула его Диме прямо в лицо. Еще в большей степени это отмечалось во время их развода, когда безумие ее проявилось в уже полную силу. Женщина-судья, увидев после какого-то своего вопроса ее мгновенно изменившееся лицо, пыталась бежать. Хотя теперь, вспоминая их совместную жизнь, Дима понял, что признаки безумия проявлялись в ней уже давным-давно: например, она отказывалась есть пищу перед дорогой под предлогом, что потом нужно будет ходить в туалет, и маниакально боялась куда-либо опоздать. А если она шла в туалет, то требовала, чтобы ее у дверей караулили.

После развода все эти симптомы усилились, и какое-то время доставляли массу хлопот ее родителям. Потом она окончательно сошла с ума и с тех пор уже постоянно лечилась в психиатрической больнице.

Впрочем, родственники ее были уверены, что в ее безумии был виноват исключительно злой и неблагодарный муж Дима Соколенко.

Это-то хоть была давняя сумасшедшая, но от попадании в "психушку" и от временного помешательства не гарантированы даже люди в принципе здоровые. Совпадение, что в тот же период на почве неудачных семейных отношений туда попала и Марья Ивановна – Дашина преподавательница английского языка в унниверситете. От Марьи

Ивановны ушел муж, с которым они прожили двадцать лет. У нее пропал интерес к жизни, она стала высказывать суицидные мысли, с ней случился какой-то истерический приступ с судорогами, выгибанием тела и невнятными криками о том, что жить незачем. Дети заволновались, вызвали "скорую", та отвезла ее сначала в обычную больницу, а оттуда

– после консультации дежурного психиатра – уже в психиатрическую.

Что она там наговорила психиатру – так и осталось неизвестным. А было как раз 30-е апреля. Пока суд да дело, наступили майские праздники, и Марья Ивановна провела в "психушке" четыре полных дня.

Потом ее забрали дети, и надо было видеть, как обредшая, казалось бы, навсегда утерянную свободу Марья Ивановна шла по улице тем майским весенним утром совершенно счастливая – ни тебе окон с решетками, ни вонючей беззубой соседки Клавы, вообразившей себя

Матерью-природой. Надо сказать, все эти четыре дня Марья Ивановна ни одной ночи не спала – боялась, что Клава загонит ей в глаз или в ухо острый металлический штырь, который она где-то добыла и успешно прятала от санитаров. За эти четыре дня жизненные ценности Марьи

Ивановны радикально поменялись (Бог с ним, с этим мужем!), осталась основная и главная цель – просто жить. Довольно скоро она пришла в себя. В этот период ей много помогала соседка – Наталья Михайловна

Круглова.

В свою очередь, у Натальи Михайловны была проблема с сыном Сашей.

Это был очень домашний мальчик, как говориться, "маменькин сынок", в детстве очень болезненный и хрупкий, но к семнадцати годам большой и необыкновенно красивый. В силу природной застенчивости в школе он с девочками тесно не встречался, постоянной подружки у него не было.

Когда он поступил в университет, то начались студенческие вечеринки, и в это само время с ним случилась страшная история. Одной девчонке этот скромный паренек очень понравился, и она насовала ему в пиво снотворных таблеток, чтобы потом уложить его с собой в постель. Саша оттаблеток впал в кому, из которой его вывели почти чудом. Слава

Богу, что она, эта бесстыжая девчонка, еще вовремя позвонила в

"скорую", и та на удивление быстро приехала. После этого случая,

Саша стал панически бояться красивых молодых девушек. Впрочем, это была только ничем не доказанная версия матери. Не исключено было, что он просто сам перепился со страху перед первым разом и сам же и наглотался каких-нибудь успокоительных таблеток, а девочка просто его спасла. Может быть, не было и комы, а просто тяжелое алкогольное отравление с последующим глубоким сном. Но что случилось, то случилось. После того случая мать и друзья многократно пытались Сашу с кем-нибудь познакомить, но тщетно. Он долго вообще никак не общался с девушками, и мать ее, Наталья Михайловна, всерьез опасалась, что ее обожаемый сынуля может стать гомиком. Еще Наталью

Михайловну беспокоило, что он вечно ходит в какой-то прострации и постоянно занимается онанизмом. "Зайдешь после него в ванную – просто дышать нечем от этого типичного запаха! – жаловалась она подругам на работе. – Знаете, я бы сама его научила этому делу, но все-таки это как-то нехорошо!" И действительно его ориентация, то ли под действием лекарства, то ли от кислородного голодания мозжечка в момент отравления, изменилась – его вдруг потянуло на женщин среднего возраста. Может быть, из-за того, что только от них он не ощущал никакой угрозы. И как раз в это время он совершенно, казалось бы, случайно переспал с подругой матери по работе – Любой, знавшей его чуть ли не с младенчества. А произошло это так. Люба зачем-то пришла к Наталье Михайловне, которой в это время еще не было дома, но она вот-вот должна была подойти, и они с Сашей, ожидая ее, пили чай в большой комнате, о чем-то разговаривали. Люба сидела на низком диване, юбка у нее была короткая, ноги стройные и красивые, а с

Сашиного места видно было глубоко под юбку между коленей. Он вдруг замолчал, потом встал, навалился на Любу, начал стаскивать колготки, потом юбку и все остальное. На этом этапе возникли некоторые проблемы: юбка вниз никак не стаскивалась – ее положено было снимать через голову, а Саша по неопытности этого не знал. Бедная Люба от неожиданности оторопела и не знала, что ей делать, только что-то мямлила. Пришла в себя, когда все уже было кончено: одежда измята, под ней на покрывале дивана – пахучая пряная лужа. Впрочем, основная мысль была такая, что, слава Богу, хоть надела хорошее нижнее белье!

Была у нее такая привычка с юности – всегда надевать хорошее белье, колготки обязательно без дырок – мало ли что! После всего этого дела она сразу же бросилась открывать окно – чтобы выветрить запах. А еще и пятно осталось на покрывале, с которым она даже не представляла, что и сделать, разве что сказать, что пролили чай. Буквально минут через десять после этого самого дела пришла Наталья Михайловна. Саша тут же слинял в свою комнату и больше не появлялся.

– Ты давно меня ждешь? – спросила Наталья Михайловна Любу, заглянув в комнату из прихожей.

– Да только что перед тобой и вошла! – соврала Люба, мечтающая только о том, чтобы быстрее уйти и помыться.

Наталья Михайловна, войдя в комнату, подозрительно покрутила носом, но ничего не сказала. Люба сидела в колготках на голове тело без белья, (скомканные трусики спрятала в сумочку) и вдруг с ужасом почувствовала, что начинает протекать. С этого момента и дальше – в прихожей, в лифте и всю дорогу домой ее преследовало мучительное желание оглянуться, нет ли сзади пятна на юбке. Ни о чем другом она думать уже не могла.

По дороге Люба наконец пришла в себя и вполне сообразила, что никому ничего рассказывать о происшедшем категорически нельзя.

Объяснить это было бы невозможно – неизбежно начался бы полный дурдом! В этом ее падении сыграло определенную роль и то, что к ней давно уже никто явно не приставал и юбку не задирал. Люба постепенно расслабилась, утратила навык отшивать наглых мужиков, и перед неожиданным натиском не устояла, а после первого раза уже вроде как бы поздно было каяться, поэтому в последующие разы она только и успевала что сказать: "Ну, Саша, подожди, дай хоть простыню-то застелю! Ай! Ай! А-а-ай!" Встречались они в ее маленькой квартирке, оставшейся Любе в наследство от родителей. Там все сохранилось так, как было еще в ее школьном детстве. Осталась та же мебель и даже запах, а в Любиной комнате никто ничего не трогал с тех самых пор, как она вышла замуж и переехала к мужу. Остались ее книжки, вещи в шкафу, даже куклы и мягкие игрушки, которые она всегда обожала.

Квартиру эту она хранила для сына, чтобы у него в будущем, когда женится, было свое отдельное жилье, поскольку знала, как это важно для молодых. Сдавать квартиру она наотрез отказалась, поскольку пускать чужих в свое родное гнездо, где она провела детство, рука не поднималась: да, впрочем, они особенно и не бедствовали а муж не настаивал. Тут повсюду были старые фотографии, с раннего детства знакомые родительские вещи… Она знала, что сын или будущая невестка наверняка все выкинут. Здесь они с Сашей и встречались. За одну такую встречу он мог приставать к ней раз пять – можно было вообще не одеваться. Она от такого уже отвыкла, да впрочем, никогда и не привыкала. Причем, он требовал от нее не только просто секса.

Она почувствовала себя объектом настоящего сексуального исследования, целью которого было детально узнать, как устроена женщина. Он даже пытался к ней в душ влезть и сам ее намылить и вымыть во всех местах. Однажды принялся в сильную лупу рассматривать ее соски – его интересовало, откуда берется молоко. При всем этом они практически вообще не разговаривали. Только общие фразы ни о чем. Никакого, как говориться, духовного общения. Да и о чем им было разговаривать-то? По сути, получается, что у них были чисто постельные отношения, но (вот парадокс!) в то же время Любе казалось, что она ведет очень активную духовную жизнь. Она как-то даже про себя усмехнулась: "А ведь начальник-то их, Петр Семеныч, старый хрыч, в чем-то был прав, сказав по какому-то там поводу, что у женщины место, чем она в основном думает, находится у нее между ног!" Даже в психологическом плане она стала более спокойной и уравновешенной. С другой стороны, что есть в принципе вся культура, как не восприятие чужого эмоционального опыта? Любовь же – сама по себе есть богатая духовная жизнь в чистом виде. Вот почему столько шуму вокруг нее. Большинство произведений искусства являли собой банальные любовные драмы, и чем больше эмоций дают они зрителю, тем более они ценятся. Человек, имеющий насыщенную приключениями жизнь, никогда не смотрит боевики и фильмы про войну – это ему просто не нужно. Люба заметила и по себе, что ее вдруг перестали интересовать любовные романы и бразильские сериалы, потому что у нее был свой роман и свой сериал, а реальный опыт в любом случае всегда ценнее любого описания. Всегда лучше любить самому, чем смотреть, как любят другие.

Внешне все, казалось, оставалось по-прежнему. Впрочем, Наталья

Михайловна, Сашина мама, как-то сказала ей: "Что-то в тебе, Любочка, изменилось, а что – я никак не пойму. Ты явно что-то с собой сделала! Ходила к косметичке? Или подстриглась?" Действительно, от такого мощного гормонального и эмоционального удара Люба внезапно помолодела и похорошела лет на десять. А ведь у нее был еще и законный муж – Артем Борисович, хотя и относительно нестарый, но уже наполовину седой. Поначалу у Любы было даже чувство вины, которое разрешилось чисто по женской логике: "Сам виноват – мало уделял мне внимания!" Как-то после зарплаты она пошла и купила себе в "Орхидее" давно присмотренный симпатичный гарнитурчик: трусики и бюстгальтер, долго выбирала, а дома сразу стала мерить, вертеться перед зеркалом.

Артем Борисович, что она от него ну никак не ожидала, подглядел, внезапно возбудился, тут же потащил в постель – Люба все боялась, что порвет дорогое белье. После этого пришлось снова идти мыться.

Лежала в ванной, думала: "Надо как-то остановиться: это уже начинается просто паноптикум!", но на вопрос, если бы его ей вдруг задал корреспондент какого-нибудь женского журнала: "Довольны ли вы своей сексуальной жизнью?" – она, пусть несколько помедлив, чуть покраснев и смутившись, ответила бы: "Пожалуй, да!" От Натальи

Михайловны она все в подробностях знала о той ситуации с реальным или мнимым отравлением Саши, о его проблемах с девушками, и прекрасно понимала, что он, войдя во вкус, может скоро переметнуться к ним – к юным. И тогда все встанет на свои места – просто надо подождать. Но тут же она ощутила неожиданную ревность к той, незнакомой девушке, к которой он когда-нибудь непременно от нее уйдет. Утром она посмотрела на себя в большое запотевшее зеркало в ванной, с писком протерла пальцем стекло. Удивительно, что ее возраст чувствовался только по лицу и глазам – лицо почему-то старело у нее гораздо быстрее, чем тело – то ли от плохой экологии, то ли были другие какие-то причины, а на теле кожа была в прекрасном состоянии – бархатистая, чистая, и к тому же она очень жестко следила за весом; и следы давней беременности были на ней почти не заметны – еле видные светлые полоски на боках и разве что чуть отвислая грудь. Иногда в бане она сравнивала себя с молодыми девчонками – у многих сложение было куда как хуже. Оставалось только лицо. Но для лица существовал макияж! А она была в этом большой мастер, и радовалась, когда к ней на улице обращались "девушка".

Будущего у них с Сашей, понятно, не было, разве что "завтра" или от силы "послезавтра". Каждая встреча была, как в последний раз, и это тоже возбуждало.

Такая двойная жизнь таила и другие серьезные опасности. У Саши все-таки что-то было не в порядке с головой. Он все продолжал свои исследования женского тела. Однажды прочитал в каком-то мужском журнале статью про эрогенные точки, и тут же стал их изучать на

Любе. Потребовал показать ему некую точку "G", будто бы находившуюся внутри потаенного места. Люба и сама не знала про эту точку, разве что интуитивно предполагала о ее существовании. Стали искать вместе и, кажется, нашли. Доигрались в эти игры до судорог и чуть не до истерики. В конце концов, это повлекло за собой такой чудовищный затяжной оргазм, что Любе даже стало страшно. Она взмолилась: "Саша, умоляю, не трогай меня больше! Это уже не смешно!" Потом она долго лежала в позе эмбриона, отвернувшись к стене, закрыв глаза, стиснув зубы, и судорожные волны периодически пробегали по ней. "От оргазма действительно можно умереть", – подумала она тогда.

– Ты кончила семнадцать раз подряд! – сообщил ей юный исследователь женского тела очень довольный собой.

– Я тебе говорю, это уже не смешно! У меня внутри все болит! -

Она ощущала такое расслабление тела и рассудка, какое до этого, может быть, один раз в жизни только и было после бани на даче, когда перепарились, да еще и угорели и разве что еще после родов. Она еле-еле добрела до дому, села в прихожей и с трудом смогла снять туфли. Артем Борисович даже спросил о самочувствии. "Голова кружится целый день – может, давление низкое!" – сказала она ему. Выпили по рюмке коньяку. Полегчало. Мечтала только об одном: лечь и заснуть.

Еле-еле помылась, легла, закрыла глаза. Так тут Артем навалился, что-то кряхтел, сопел, потом прошептал виновато: "Чего-то не получается!" Люба про себя чертыхнулась. Хотелось, конечно, ответить ему: "Тогда спи или пей виагру!" – но роток вовремя себе прихлопнула. Артем Борисович все-таки был свой, родной. Как-то даже подумала, что пройдет какое-то время, Саша исчезнет, сынуля женится, а Артем Борисович останется. Вот они возьмутся за ручки и с палочками пойдут на бульвар посидеть. Эту сценку она, умиляясь сама себе, рассказала на работе коллегам. "Размечталась! Да на даче вы будете пахать на грядках жопой кверху до самого своего смертного часа!" – ответили на это опытные женщины. Но "свой, родной Тема", однако, не унимался, стал намекать на оральный секс, буквально сел на грудь. Хотелось ему сказать: "Спасибо, конечно, но я сегодня уже это ела!" – но деваться было некуда. Через десять минут благодарный

Артем Борисович захрапел, а Люба, снова вернувшись из ванной, наконец, легла, вытянулась, только подумала: "Боже, какой странной жизнью я живу!" – и мгновенно уснула, как умерла.

Ситуация в личной жизни у Любы была конечно крайне скользкая и нестабильная, но и не хуже той, которая сложилась у ее старинной школьной подруги Маши Петровой. Эта Маша Петрова как-то бесконечно долго собиралась замуж за одного типа, с которым несколько лет жила в гражданском браке, но который никак не хотел на ней официально жениться, причем даже тогда, когда она от него забеременела. В этот самый момент появился другой мужчина, который, напротив, очень хотел на ней жениться, и она тут же вышла за него замуж и родила ребенка будто бы от него, а потом снова появился первый – биологический отец ребенка, и они вновь стали с ним встречаться. Он, этот отец, чувствовал себя виноватым, прав не качал и неотложного развода от нее не требовал. Потом законный муж все-таки как-то узнал, что ребенок не от него, но Маша в этот момент была уже снова беременна и уже точно от законного мужа, и развестись он с ней по закону не мог.

Они расстались без официального развода, однако ребенка он как отец записал на себя и помогал за ним ухаживать. Она вовсе была не против, что он приходит к ребенку, а иногда и остается ночевать, естественно, со всеми близкими отношениями. Постепенно сформировался четкий график ее посещений обоими мужчинами. В этих отношениях человеку со стороны трудно было что-то понять. Она так и жила, по сути, на две семьи, среди страсти обоих обманутых ею мужей и даже постоянно будто бы собиралась сделать окончательный выбор, но на самом же деле, такая жизнь ей очень даже нравилась. Они приходили виноватые, сжигаемые желанием, всегда с цветами и подарками.

Происходили непременные разборки с пафосными объяснениями в любви, традиционно кончавшиеся постелью и бурным сексом. Ей по большому счету было все равно, от кого из любимых ею мужчин рождались дети – главное, что это были ее дети. И наверно, идеал (хотя и недостижимый из-за проклятого мужского эгоизма) для нее был бы спать в широкой трехместной кровати между ними обоими. Ее возбуждала одна только мысль о том, что можно было бы тихонько заняться любовью с одним из них, пока другой спит. А тот другой мог бы проснуться и присоединиться к ним. В таком состоянии метущейся души она пребывала уже довольно долго, и получалось, что это ее вполне даже устраивало, а обычная спокойная семейная жизнь показалась ей, пожалуй, даже скучной.

Вообще-то таких женщин, как Маша Петрова, многие мужчины и даже некоторые женщины считают вредоносными. Виктор Николаевич Пахомов, друг Коровенко (того самого дядьки, который работал с Аркадием), в возрасте пятидесяти лет, когда начинать снова уже практически невозможно, тоже так вот случайно узнал, что ребенок был не от него.

Мысль пронзила ужасная, что вот умрет – и ничегошеньки от него не останется. Случилось так, что он женился на нынешней своей жене уже беременной от другого, не зная этого. Впрочем, ту женщину, Тасю, тоже можно было понять: она решала свои личные задачи и блюла интересы своего ребенка. Тем более что она мужа действительно тогда полюбила. Сказать ему правду с самого начала означало бы разрушить семью. Залетела тогда случайно, аборт сделать она не решалась, так как считала, что это большой грех, да и сама очень хотела ребенка. В тот период ее это не особенно и волновало, кто отец. Биологический отец ребенка, впрочем, тоже был хороший мужчина, только женатый. Она никак не могла выйти замуж, стала встречаться с женатым и забеременела, думала, что делать, а тут как раз и возник Виктор

Николаевич – ее теперешний муж. Так сложились обстоятельства. Никто тут ни в чем не был виноват. Для мужа это было тоже в какой-то степени несчастное стечение обстоятельств. Второго ребенка уже от

Виктора Николаевича не получилось. Он так бы и жил бы себе в неведении, но однажды Тася в запале во время обычного незначительного бытового скандала неизвестно зачем об этом сболтнула, ну, чтобы ударить побольнее. Сказала и тут же прикусила язык, но было уже поздно. Как говориться: "Слово – не воробей, вылетит – не поймаешь!" И что: станет ли он его, этого ребенка, которого он нянькал, укачивал, меньше любить? Женщина, становясь матерью, понятное дело, меняется, но и мужчина, когда узнает, что у него родился ребенок, тоже меняется. И перемена эта очень резкая. Он становится другим человеком, меняется его отношение ко всему миру.