Текст книги "Зачистка территории"

Автор книги: Владимир Митрофанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Ничего себе шутки! Все кончилось дракой, но не сильной. Потом еще дальше по дороге мы встретили Арканю Шахова, который плелся откуда-то с унылым видом и с разбитой рожей. Двинулись дальше. Все время меня дико тянуло к Ее дому, что бы там ни было – в эту самую долбанную Ремизу. Мы прошли по Ремизе, посмотрели, что там идет в клубе в кино, мимо Ее дома. Я глаз старался не поднимать и все-таки неожиданно Ее увидел. Она с подружкой шла нам прямо навстречу. Мы раскланялись и пошли дальше, вопя песни. В конце улицы нам встретились какие-то ребята лет no восемнадцати с охотничьим ружьем, но один из них оказался знакомым Земскова и разошлись с миром. У клуба, когда мы шли с песнями назад, стояли еще какие-то незнакомые ребята, и я, увидев их издали, сразу заранее испугался, чуя недоброе, но от этого еще громче завопил песню. Когда мы уже было прошли мимо тех ребят, нас все-таки догнал один из них и попросил закурить. Земсков решил ему не давать, хотя у него и было, и сам он все время курил. Парень начал со злобой узнавать, кто мы такие.

Тогда Шурик ударил парня в рыло, а тот – Шурика, и они начали драться. Мы хотели помочь Земскову, но подбежали те парни от клуба и не дали нам вмешиваться – пусть махаются один на один. С ними мы драться не стали, потому что и они не начинали, и дрались только

Земсков и тот парень, который попросил его закурить. Драка особо ничем не кончилась, потому что они быстро устали и разошлись, хотя оба с фингалами. Когда мы отошли достаточно далеко от поселка, нас догнали запыхавшиеся знакомые ребята из девятого класса нашей школы.

Они рассказали, что их у клуба только что хотели избить, но они убежали.

Вечером тот приставучий паренек появился уже у нашего клуба вдвоем еще с кем-то из Ремизы, и мы их втроём избили. Потом мы сами убегали от какой-то большой враждебной компании – короче, как говорится, неплохо провели вечер, а потом распрощались под фонарем на перекрестке и разошлись по домам. Дома мать еще не спала и стала ворчать, что я долго шляюсь, а надо бы уроки учить да к экзаменам готовиться. Я побыстрее прошел в свою комнату. Тут оказалось, что к нам приехали гости – мой дядя с двоюродным братом, и в моей комнате стояли раскладушки, и я одну раскладушку зацепил в темноте мизинцем, чуть не выругался матом, лег и тут же заснул, подумав перед сном, что уже тепло и, может быть, пора перебираться спать на веранду. Мой дядя Коля всю ночь сильно храпел, кашлял и просыпался посреди ночи курить.

На следующий день в школе сидели, обсуждали свои похождения. Я все время оглядывался на Нее, а Она на меня совсем не смотрела.

Тогда на истории мы сели с Олегом на первую парту у окна. Хрен

Хреныч что-то там говорил, а мы в неге от солнца, светившего нам в затылки, и от жажды мечтали о том, чтобы в школьных батареях вместо воды текло пиво, и к каждой парте подходил бы краник, и тогда по ходу урока можно было бы вполне пропустить пару кружек холодненького. Потом было военное дело, и мы на перемене высунули в окошко, которое находилось над самым входом в школу, пулемет

Дегтярева и как бы простреливали всю улицу. После уроков пошли к клубу, стояли там на ступеньках. Подошел Лепа, начал приставать и требовать денег. Я сказал, что денег у меня нет, он сказал, а что если обыскать, тут подошёл отходивший Олег и огрызнулся на него.

Лeпa пригласил зайти в клуб поговорить. В клубе в фойе никого не было – абсолютная пустота, и мы Лепу сильно избили, а он как-то даже не очень сопротивлялся, но когда мы вышли, нам стало немного не по себе, что он вдруг он соберет кодлу и отомстит нам, но потом подумали: кому нужно было бы мстить за Лепу? Вообще, сколько я помню, мы всегда боялись, что вот сейчас-то сможем их избить, но потом нас поймают большим числом народа, но никогда реально не видел, чтобы кого-то поймали. Потом я пошел домой обедать. Мать уже ушла с обеда на работу и оставила мне записку, что есть, и суп в кастрюле, накрытый одеялом. Гости наши уже уехали. Я поел супа и пошел во двор. Там лег на только что распиленные дрова и нюхал запах опилок. И никого из ребят мне видеть не хотелось. Потом какая-то тень заслонила мне солнце и, когда я открыл глаза, то увидел, что это была Она. "О-о-о!" – только и сумел я сказать. Я пригласил ее к себе, и все боялся почему-то закрыть дверь на крючок. Мы пошли на веранду, я принес магнитофон, слушали музыку, смотрели друг на друга, и я не знал, что делать и о чем с Ней говорить…

(Дальше неизвестно, что было – с полстраницы все очень плотно зачирикано – ничего не понять. Даже сложно представить. Была ли интимная близость, что маловероятно, или попытка близости, и о чем они там говорили. Если я пытаюсь вспомнить себя в том возрасте – голова была забита всякой чушью, какими-то сейчас кажущимися смешными и несущественными проблемами, отношениями с друзьями-товарищами. Но на тот момент все это казалось очень важным).

…Она ушла, я проводил ее до автобусной остановки, посадил в автобус. Вернулся – запах весны в окна. Я выставил магнитофон на подоконник и включил музыку на полную громкость, чтобы все тоже наслаждались. Впрочем, скоро сосед заорал со двора – это был

Корякин. У нас с ним неприязненные отношения. Он поймал меня однажды, когда мы подсматривали в бане. Там его жена мылась, а он ее встречал. Жена у него довольно красивая.

На следующий день я проснулся в пять часов утра и поехал на велосипеде к стройке новой школы, спрятал велосипед внизу и по лестнице залез на крышу. Тут начало вставать солнце. Вокруг расстилался необыкновенный спящий мир. Она тоже где-то там спала. Я поехал к Ее дому с банкой краски и под окнами на асфальте написал по-английски "A love you!" и нарисовал цветочек. Никого вокруг не было. Утренний аромат, пение птиц. Ее окошко на втором этаже было задернуто шторой. Она там спала. Прохлада утра. Цветущая черемуха.

Приехал домой, проверил надпись по бумажке – оказалось: там ошибка!

Уже народ стал просыпаться – кто-то протопал по переулку. Я лег в прохладную постель. Минуту еще держался, чтобы не заснуть. И вдруг подумал: такого счастливого утра уже никогда больше не будет, потому что все, что происходит, бывает только один раз в жизни и каждый день в этой жизни – единственный и неповторимый…"

В любом возрасте важно быть собой, но в 16-18 лет ты еще сам не знаешь, кто ты есть на самом деле. Другие могут знать, но ты сам не знаешь. Отсюда это надевание чужих масок, подражание авторитетам. В этом возрасте люди еще не знают, что измениться невозможно. Каким ты родился, таким ты и будешь всю жизнь. Можно, конечно, надеть маску, но измениться уже нельзя. Маски же часто спадают в самое неподходящее время. В приведенном отрывке из дневника, или точнее дневниковых записок, мы видим глупые шутки, весенние драки, но при кажущейся внешней бессмысленности существования видна и напряженная внутренняя работа, и первая любовь. Они любят, играют на гитарах, поют песни, учатся жить. Мы были такими же".

Впрочем, это исследование о дневниках Иван Сергеевич так и не закончил: дело оказалось нудное и плохо поддающееся научному анализу. Кроме того, на свет уже появились сетевые дневники – блоги.

Личная жизнь начала выворачиваться наизнанку.

В современной истории России время исчисляется в понятиях "до войны" и "после войны". Историки, вооруженные "передовым методом диалектического материализма", определяли войну как некую форму разрешения накопившихся в капиталистических странах социальных противоречий, борьбы за рынки сбыта и территории, попыткой реванша

Германии за поражение в первой мировой войне. Бабушка же Ивана

Сергеевича воспринимала войну как некий мор, настигший Россию за разорение храмов и потерю ею истинной веры. Кто-то рушил церкви, рубил иконы, а кто-то просто молча смотрел на это дело. Бабушка говорила, что если там у кого-то, казалось бы, будто из ничего возникают серьезные, то может быть, у него отец в свое время жег иконы, мы-то с вами этого не знаем – а Бог знает! Это был тяжелый грех. А наказание за грех, как известно, смерть. А сын за отца, да и за деда и за весь свой род всегда отвечал, отвечает и отвечать будет. Так сделано природой. Товарищ Сталин, когда сказал, что не отвечает, лукавил – у него всегда все за все отвечали.

А еще бабушка была почему-то абсолютно уверена, что икона казанской Божьей Матери, которая находится в Ватикане, ненастоящая, потому что будто бы точно знала, где находится настоящая. Вот-вот она должна объявиться. Иван Сергеевич однажды спросил, как вообще отличают настоящую от ненастоящей. На это был ответ: "Надо самому увидеть – тут же сам и поймешь! Ни эксперты, ни лупы здесь не нужны".

Но как ни восхваляй заслуги Ивана Сергеевича Махнова, справедливости ради следует сказать, что в современном его виде музей был создан благодаря именно Даше Морозовой, а деньги на это выделил местный олигарх и некоронованный хозяин города Альберт

Мамаев. Надо сказать, Даша поначалу пыталась сама о чем-то договориться с администрацией города, но все ее попытки общения с чиновниками напоминали разговор немого с глухим. Напрямую никто ей не отказывал, но никто ничего и не делал. В глазах чиновников она читала скуку и немой вопрос: "А я-то что с этого буду иметь?" При этом все мужики откровенно раздевали Дашу глазами, вгоняя ее в краску. Она не знала, что и делать.

Даше запомнилось, как однажды в какой-то уже "дцатый" раз она отправилась туда с бумагами, опять вернулась ни с чем и, расстроенная, стояла у входа в здание администрации. В это время оттуда вышел, а точнее сказать вывалился мужик с красным как из бани лицом, в заметно непривычном ему костюме в косо завязанным галстуке, нервно закурил. К нему подошел другой, видимо, его товарищ и тоже совершенно "колхозного" вида.

– Ну, и чего? – спросил он у мужика.

– А ничего. Дурдом! Такое ощущение – будто в душу насрали, епт! – ответил мужик. Огромные красные пальцы его, в которых он держал сигарету, тряслись. – Вот бы дать им в рыло!

У Даши было то же самое ощущение. Вопрос уже казался ей нерешаемым в принципе. И тут откуда-то появился Альберт Мамаев и все сразу пошло как по маслу. Они случайно столкнулись с ним в коридоре администрации, он увидел Дашино красивое расстроенное личико, не смог пройти мимо и заговорил с девушкой. Все удивлялись, почему он дал деньги на этот, по сути, некоммерческий проект, ведь он обычно вообще никогда никому ничего не давал, а только брал. Что-то в

Мамаеве повернулось, когда он увидел Дашу. Он – склонный к полноте, рано облысевший, выглядевший значительно старше своих тридцати шести лет, большой любитель дорогих проституток, вдруг подумал: "Вот такую бы мне такую жену, а не ту стерву!" Законная жена уже надоела ему до чертиков, он иногда даже думал, что с ней надо как-то расстаться, но была проблема, что делать с ребенком, С кем будет после развода сын и как это все получится, Мамаев себе не представлял, и в последнее время это стало для него постоянным раздражителем. В старые времена

– отправил бы жену в монастырь или, в крайнем случае, отравил. Он знал, что в Москве, в Питере, в Н., в других крупных городах серьезные люди как-то разъезжаются и существуют параллельно, не пересекаясь, не мешая друг другу и живя своей жизнью. В небольшом городе Любимове это могло стать большой проблемой. Впрочем, бывали и исключения. Например, тот же вышеупомянутый фотограф Василий

Иосифович Дуккель с молодых лет имел как бы три жены. Официально он был расписан с какой-то одной из этих трех, а с какой – точно было неизвестно, причем все трое считали себя замужем за ним. Ко всему тому все они имели очень сложные характеры. Как эти женщины ухитрялись сосуществовать мирно – было полной загадкой, хотя, конечно, иногда случались и публичные скандалы с криками и вырыванием волос. Впрочем, когда с возрастом у Василия Иосифовича потенция иссякла, все его женщины постепенно помирились и существовали уже мирно, хотя, впрочем, и тут не обходилось без некоторого соперничества. Но известный городской фотограф был скорее исключением из правил.

Тут же вникнув в Дашины проблемы, Мамаев лично переговорил с главой администрации, который был его хорошим приятелем, чтобы старую водонапорную башню под музей все-таки передали, что и было сделано незамедлительно, и даже частично финансировал ремонт, то есть, скорей всего, заставил кого-то другого заплатить или же отремонтировать бесплатно. По сути, теперь это был его, Мамаева, частный музей. У него был к тому же и запасной вариант: со временем музей можно модернизировать и сделать там кафе или ночной клуб с тем же названием "Красная башня". В уже отремонтированном здании сделать это было бы несложно. Музейный интерьер можно было бы даже большей частью сохранить. Оставалось разве что застеклить верхнюю площадку и поставить там столики и барную стойку. Здесь вполне могли бы питаться и отдыхать приезжие туристические группы, что наверняка с учетом возвращения иконы будет очень актуально.

Возвращения иконы Мамаев тоже ждал с трепетом. Надо сказать, что такие слова как "убеждения и вера" вовсе не были для Мамаева пустым звуком. По каким-то одному ему известным причинам Мамаев поддерживал хорошие отношения с церковью и даже лично дружил с настоятелем монастыря. Последний свой день рождения 24 марта он даже справил в храме. Сначала была молитва, церковный хор пел "Многая лета…", потом все спустились в другое, еще не полностью восстановленное, помещение этажом ниже. Там уже стояли накрытые столы, молодой священник был тамадой, звучали тосты, после каждого из них присутствующие и хор снова и снова пели "Многая лета". Однако при всем этом весть о возвращении иконы его несколько встревожила, и в этом было опасение неизбежно последующих за этим событием серьезных перемен.

Хотя Мамаев и считался хозяином бумажной фабрики, он был скорее фактическим, но не законным ее владельцем. Недавно вдруг оказалось, что контрольный пакет фабрики, принадлежавший бывшему директору, перекуплен какой-то неизвестной финансовой группой

"Волга-траст-инвест". Об этом Мамаеву сообщил по телефону юрист Лева

Бровман. "Фирма подставная, – сказал он, – покупатели работают через

Москву, а это очень серьезно. Это, по сути, не просто случайная фирмочка, а часть некоего крупного московского холдинга. И наверняка скоро приедут серьезные люди разбираться с делами. От них не отмахнешься, и сделать тут уже ничего нельзя. Впрочем, имеющийся у нас пакет акций можно будет им же с выгодой и продать, хотя они запросто могут его и не купить – им и своего, контрольного, вполне достаточно. С другой стороны, акции фабрики через какое-то время несомненно подорожают и думаю, никаких проблем с их реализацией не будет".

Итак, фабрику уже точно заберут, а значит и спиртовой завод придется или вообще закрывать, или куда-то переносить, что будет сделать довольно хлопотно и затратно. После разговора с Бровманом

Мамаев на какое-то мгновение вдруг почувствовал себя как уже вышеупомянутый царь Валтасар на пиру, когда ему "рука роковая" начертала знак "текел", что будто бы означало: "Ты взвешен на весах и найден очень легким!" Все рушилось. Наркодилеры, с которыми он не то, чтобы открыто враждовал, но, во всяком случае, не дружил, напротив, откровенно потирали руки: будет работать фабрика – в городе появятся деньги, а это значит, что эти деньги могут пойти на наркотики. Дети рабочих будут воровать у родителей заработанные ими деньги, чтобы купить себе дозу.

А ведь еще только вчера Мамаев стоил грандиозные планы по полному и абсолютному захвату не только города, но и области,

Государственной Думы и далее всей страны. Все казалось возможным: накопить достаточно денег, вступить в партию, вложить некоторые средства в избирательную компанию и тебя включают в избирательный список. Жизненным идеалом же его был голливудский крестный отец в исполнении Марлона Брандо. Он всегда мечтал стать таким же могущественным, чтобы люди шли к нему на поклон, а он мог вершить суд и решать их проблемы, используя силу своей группировки.

Несомненно, создать такую систему требовало значительных усилий.

Конечно, какое-то время приходится повоевать, зато потом уже ничего больше делать и не нужно, хватит одного только слова. Достаточно убить одного, сжечь магазин другого – и тут же пойдут слухи, легенды. Естественно, каждый, кто придет в город с любым бизнесом, должен будет спрашивать у него на это разрешения. И вдруг система рушилась, потому что появились более мощные силы. Впрочем, Мамаев недолго пребывал в унынии, внезапно его посетила почти гениальная идея. Тут же он вспомнил любимое им изречение Конфуция: "Если дуют ветры перемен, надо строить не щит против ветра, а ветряные мельницы" и решил, что раз основная промышленность города будет развиваться без его прямого участия, это можно использовать: купить землю и заниматься строительством и торговлей. После этого Мамаеву вновь показалось, что весь мир его. Посетившая его идея была такая: скупить и освоить территорию городского сада и весь кусок берега реки до впадения Черной речки, то есть построить туристическо-торговый комплекс, пристань, откуда можно будет пустить пару-тройку прогулочных корабликов-ресторанов. Любой, кто приедет в

Любимов, ни за что не откажется от прогулки по реке. Действовать нужно было незамедлительно, что он и сделал. Прежде всего, поговорил со своими людьми в администрации, естественно, обещал хороший откат.

Там подошли с пониманием, но сказали, что прямо сейчас на территории ближе к Черной речке купить землю куском не получится – там находится пасека. Принадлежит она на правах аренды одному уважаемому пожилому человеку, инвалиду войны. Мамаев удивился: какие тут могут быть проблемы? Дать старику денег или просто забрать у него землю, неужели нельзя найти какую-нибудь зацепку или причину для прекращения аренды. Интересы города и все такое. Чиновник как-то невнятно промямлил, что тут не так все просто, и опять же, все-таки это участник войны, заслуженный ветеран. Короче, надо подождать.

Может быть, он что-то и не договаривал. Мамаев вышел в раздражении, тут же поделился с братвой:

– Подумаешь, ветеран! Так и у меня дед был не из последних – унтер-офицер дивизии СС "Галитчина"! – сказал он и хохотнул.

Однако, к его удивлению, никто не засмеялся и эту тему не поддержал. Парни как-то отвернули глаза в сторону.

– Да шутка, шутка! – поправился несколько озадаченный Мамаев, не понимая, в чем же дело. Действительно, пенсионер, пусть и заслуженный ветеран, но это же не московский холдинг!

Как раз именно в это самое время в областной газете и вышла та известная статья про бандитский беспредел в Любимове. Мамаев подумал тогда про статью: статья точно была заказная. Мамаев сначала подумал, что это дело рук инвесторов, однако тут получалась неувязка, поскольку криминальная слава потенциальных инвесторов обычно отпугивает. "Только не москвичей!" – сказал, впрочем, на это юрист Лева Бровман. Подписей под статьей было много, но это явно было прикрытие, и за этим наверняка стоял один человек или одна группа лиц, имеющая в городе свои интересы. Тут же в город пошли звонки и запросы сверху. После еще одного такого неприятного звонка

Мамаев все-таки решил: надо автора наказать. В пример другим. И приказал узнать, кто автор и заказчик, и сколько за это было заплачено. Посланники Мамаева переговорили с редактором газеты, и тот, хотя несколько поупирался, но в конце концов не скрыл фамилию

Шахова, который это самое злосчастное письмо не только написал, но лично в редакцию и привез. Фамилия сразу показалась Мамаеву знакомой: этот Аркадий Шахов оказался внуком того самого неуступчивого пенсионера-пасечника. Заказчик и мотивы сразу же стали понятными. Только чуть прижали, и старик решил действовать как при советской власти – через письма в газеты и общественное мнение. Что ж, надо признать, ход получился сильный. И тогда Мамаев решил все-таки не действовать сгоряча, а взять тайм-аут. Как раз в это время с помпой открыли краеведческий музей, пригласили на это мероприятие журналистов из области, телевиденье и имя Мамаева как спонсора и мецената очень хорошо прозвучало во всех средствах массовой информации. Особо была отмечена оригинальная винтовая лестница, проходящая сквозь все этажи наверх башни – на смотровую площадку. Название статьи про музей в той же областной газете было

"По винтовой лестнице вверх – в прошлое".

Следует, однако, сказать, что экскурсы в недавнее прошлое не всегда бывают безопасными. Жил-был в Любимове такой человек Василий

Михайлович Лобзин. Был репрессирован перед войной и погиб под следствием, то есть попросту замучен в застенках. Дети его тоже имели серьезные проблемы как члены семьи врага народа. Внук его, тоже Василий, и тоже Лобзин в начале 90-х, будучи годами уже лет к сорока, решил раскопать следственное дело на его деда. Он обратился с запросом в органы госбезопасности и попросил это дело ему показать. Отказа не поступило, хотя ждать пришлось довольно долго.

Дело прислали из архива в Н.-ское управление, а уже оттуда позвонили

Василию, что он может приехать и на месте познакомиться с документами. Пропуск был уже заказан заранее Молодой сотрудник без всяких вопросов вынес папку и посадил Лобзина в отдельной комнате за стол. Кроме этого стола и стула в комнате больше ничего не было. Ему сказали, что когда закончит читать, пусть позвонит в звонок.

Когда-то это, видимо, была комната для допросов. Он не знал, заперли ли его или дверь все время была открыта. Его немного потряхивало, когда он открыл папку, на которой было написано: "-ское управление

НКВД, дело о… начато…. хранить вечно". В деле он, наконец, впервые увидел фотографию своего деда Василия – других снимков в семье не осталось. Из материалов дела удалось узнать, что донос на деда написал его же зять Иван – муж средней дочери, с которым у них с самого начала сложились неприязненные отношения, поскольку Иван был большой любитель выпить и покуражиться, а дед Василий пьяного куража на дух не переносил. Однажды дед буквально выволок зятя Ивана из-за стола и вытолкал из дома, и тот затаил обиду. Впрочем, с Ивана спросить уже ничего было нельзя – в 41-м он был году призван в армию и убит на войне. Внезапно выяснился еще один любопытный и неожиданный факт. В деле был подшит протокол собрания коллектива артели, где дед тогда работал. Там его клеймили как злостного врага народа и требовали самого жестокого наказания. Внизу под протоколом были подписи председателя и секретаря собрания. Подпись председателя была Куликов, а подпись секретаря – Варавка. Так вот, Варавка – была девичья фамилия жены этого самого Лобзина-внука.

В Любимове все еще можно было встретить живых свидетелей той трудной эпохи, таких, как супруги Григорий и Анна Корольковы. Они оба по десять лет отсидели в сталинских лагерях по политическим статьям, а вышли, на удивление, хотя и без зубов, но такими же идейными коммунистами, какими были и до заключения. Все то страшное, что с ними произошло, они объясняли какими-то происками врагов социализма, а не органичной и неотъемлемой частью функционирования той системы, которую они сами и создали. После реабилитации они восстановились в партии и дожили до "перестройки", когда сама, казавшаяся вечной, система, вдруг исчезла, как будто ее и не было.

Теперь ее незыблемые постулаты стали казаться странными и бессмысленными. Король оказался голым. То страшное прошлое оказалось вскрытым на свету как консервная банка с протухшим содержимым.

Странно, но Григорий Корольков по каким-то причинам оставался убежденным противником Солженицына. Может быть, потому, что все время заключения он был так называемым лагерным "придурком", то есть весь срок подвизался больничным санитаром. Наивная Даша как-то пришла к Корольковым, чтобы они поделились воспоминаниями для музея.

Юную девушку чуть ли не до слез умилили трогательные отношения между этими двумя стариками. Когда она пришла к ним домой, было еще не поздно – часов восемь, но старики уже готовились спать: их зубные протезы лежали в стоявших рядом стаканчиках. Вид у стариков был испуганный. Даше они ничего интересного не рассказали. Иван

Сергеевич позже объяснил это Даше так: "Я тоже никак не мог понять, что же с ними такое происходит, а потом понял: они до сих пор считают коммунистическую систему живой и уверены, что все происходящее вокруг это просто ловушка – как бывшая хрущевская

"оттепель", – и что однажды ночью вновь по лестницам загохочут сапоги, и поэтому сейчас надо сделать вид, что они есть самые лояльные граждане и преданы коммунистическим идеалам". Идеалы идеалами, но когда Корольковым с возрастом стало все труднее передвигаться, они, не долго думая, буквально сели на шею своей соседке по лестничной площадке всеми уважаемой Прасковье Васильевне

Устюжаниной, или попросту бабе Паше, которая сама-то была младше их разве что года на три. Они ухитрились так поставить дело, что баба

Паша не только носила им продукты из магазина, но еще и готовила и в квартире у них убиралась. Внучка бабы Паши как-то тактично попросила супругов несколько остепениться, мол, Прасковья Васильевна сама человек пожилой и очень больной. Корольковы же кивали головами, в лицо говорили внучке: "Ах, какой ваша бабушка золотой человек!" – но с шеи бабы Паши слезать категорически не желали.

Прасковья Васильевна, баба Паша, в молодости была очень красивая и веселая девушка. Ее полюбил Саша Масленников, и ей он тоже очень нравился. Однако отец Паши, зная семью Масленниковых как людей довольно буйных, любящих выпить и подраться, не разрешил ей с ним встречаться. Перед войной Паша вышла замуж за Николая Устюжанина, и через год родила от него ребенка. В июле 41-го Николая и Сашу буквально в один день забрали в армию. Паша в это время была беременна вторым ребенком. Через какое-то время она получила от Саши с фронта письмо, в котором тот написал, что всегда очень любил и любит ее, и что, если ее муж Николай не вернется с войны, то он хотел бы с ней жить. Однако оба они, и ее муж Николай Устюжанин и

Саша Масленников, были убиты.

Надо сказать, что созданию музея в немалой степени способствовало и то, что главой администрации был личный ставленник Мамаева, в избирательную компанию которого тот вложил немало денег. Избрать своего человека оказалось делом не таким уж сложным: наняли людей, специалистов по выборам, и вложили определенные деньги. Современные выборные технологии четко сработали и нужного человека выбрали при явке избирателей всего 26%. Новый городской голова тут же на радостях обшил себе дубовыми панелями кабинет и купил новую машину -

"Мерседес". Даже немного поработав на этом посту, глава администрации убедился, что должность дает деньги сама по себе.

Сделал ремонт здания администрации – тут же получил в конвертике

"откат" от строительной компании – законные восемь процентов от общей стоимости ремонта. И так на всем. Закупил компьютеры для городских учреждений и для школы – снова получи свой процент.

Процент шел со всего, и в целом получалось очень даже неплохо.

Проведение тендеров вовсе не исключало выплаты отката. Однако четыре года пролетели как-то уж очень быстро, и на носу висели новые выборы. Избирателям необходимо было что-то дать. И тут очень вовремя возвращалась икона. Несмотря на возникающие проблемы, это, несомненно, означало значительные денежные вливания в бюджет города за счет паломников и туристов. Год назад на месте бывшей мебельной фабрики "Динамо" открылось производство по пошиву спортивных костюмов известной марки. Владельцы были иностранцы, в связи с чем можно было с гордостью говорить об иностранных инвестициях, хотя это был пока что единственный иностранный инвестиционный проект во всем районе. Сам мэр лично от этой компании каких-либо денег не получил ни копейки, но съездил за их счет за границу вместе с женой якобы на симпозиум и выставку с последующим отдыхом на море, да к тому же пошли кое-какие налоги в местный бюджет, как оно и полагается по закону. Но не более, потому что сверху дали устный приказ: фабрику эту не трогать и не мурыжить – вообще туда с инспекциями не ходить.

Пожарники и СЭС, конечно же, рвались в бой: у всех были проблемы с деньгами, и городскому голове приходилось их постоянно сдерживать.

Он говорил им: "Трясите торгашей – своих и азеров – рынка вам мало?"

– "Мало! – отвечали те. – Постоянно там берем, уже больше не взять!"

Хорошо заработали, когда в свое время в торговле вводили кассовые машины. Обязали всех их поставить. Правда, азербайджанцы в своих любимовских магазинчиках тут же применили какую-то электронную штучку, то есть к ним каждый день вечером приходил мастер, который за некоторый процент стирал фискальную память, а потом ее набивали по-новому сколько нужно. Кроме покупки машины нужно было еще каждый месяц в обязательном порядке платить немалые деньги за ее якобы сервисное обслуживание некой специальной фирме, которая принадлежала своим же ребятам, связанным с администрацией. И оттуда тоже неплохая копейка капала, причем стабильно.

Те ребята наладили продавать кассовые машины и вменили их обслуживание также и в Хрючинске. Поначалу все шло как по маслу, но случались и проколы. Тамошние жители, вследствие технологической отсталости до изменения электронной памяти не дошли. Одного налоговая ухватила на рынке за задницу прямо на рынке в связи с тем, что у него у него на чеке цифры печатались как-то косо. Тот стал говорить, что обслуживающая фирма только что на прошлой неделе проверяла машину как раз по этому поводу, и мастер сказал ему, что все в порядке, и даже бумагу предъявил налоговикам. Проверяльщики, почувствовав наживу, уперлись рогом: ничего не знаем, плати штраф, а не то кассу конфискуем. Хрючинец рассердился и тут же со словами:

"Ну, и засуньте ее себе в жопу!" – запустил в них этой самой кассой.

Ни за что ни про что сломал человеку ногу. На том легальный бизнес этого хрючинца и закончился. Картошку и капусту он теперь развозил прямо по домам и налогов никаких не платил и платить не собирался вовсе.

Еще была известная печальная история с местным аэропортом, куда одно время начали сажать битком набитые барахлом самолеты из Китая и

Индии. Идея была замечательная: взяли бывший военный аэродром, который способен был принимать любые типы самолетов, и только пристроили к нему помещения для пограничников и таможни. Народ в

Любимове тут же воспрял. Город на какое-то время почувствовал себя перекрестком караванных путей. В воздухе запахло большими деньгами.