Текст книги "Зачистка территории"

Автор книги: Владимир Митрофанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Марина не нашлась, что и сказатьЈ а потом и забыла об этом.

Еще очень раздражало Шахова, что рядом с Мариной иногда появлялся какой-то ее прежний, видимо из первых, мужик, по возрасту даже еще и постарше Аркадия, уже плешивый, который то ли был женат, то ли уже разведен, и с которым Марина была как бы в постоянной ссоре, но с которым в то же время у нее были совершенно непонятные Шахову стойкие и длительные отношения, и который периодически появлялся в самое неподходящее время. Потом так же внезапно он мог исчезнуть на полгода и вообще никак не проявляться. Трогать его Марина Шахову категорически запретила. Изредка до Шахова докатывались отголоски ее другой, прежней, неизвестной ему жизни: например, в комоде под бельем случайно обнаружились презервативы, с Марининых слов, якобы купленные бабушкой для собственных нужд (ну, явная же ложь!). У нее словно была своя – другая, отдельная от Шахова, жизнь. Его же место во всем этом было неясное и не исключено, что временное.

Как-то в компании, один парень, не знавший, что Марина с Шаховым живут вместе, но услышавший краем уха, что она по профессии медсестра, тут же стал утверждать:

– Знаешь, все медсестры спят с хирургами и реаниматорами! Это у них такое профессиональное – для снятия стресса. Ты сам подумай, что там ночью еще делать, когда выдается свободная минутка? Я это точно знаю. Когда я однажды лежал в госпитале с переломом…

Шахов хотел ему тут же вмазать, но удержался – ведь парень говорил не со зла и не знал, что Аркадий с Мариной вместе.

Однако, из по-настоящему серьезных соперников за весь период их близкого знакомства был разве что мотоциклист-байкер. С тем парнем у

Марины было все очень серьезно. Она действительное, наверно, его любила. Однажды они вдвоем с байкером выселяли Аркадия из Марининой квартиры. Был такой страшный вечер в жизни Шахова. Они, Шахов с

Мариной, сидели в комнате за столом. Шахов приехал тогда с бутылкой французского вина и с цветами мириться после очередной ссоры. Даже открыть бутылку не успели. Марина сидела молча, глядя в одну точку, потом вдруг сказала Шахову: "Я не знаю, как буду теперь жить с тобой после него!" Она еще помолчала, а потом и вдруг вышла на кухню, набрала номер телефона, сказала кому-то несколько слов, быстро оделась и вышла. Через некоторое время они вернулись уже вдвоем с байкером. Байкер, здоровенный длинноволосый детина, весь в коже, зашел в квартиру первым, вежливо поздоровался с Шаховым; Марина же оставалась на лестничной площадке. Парень довольно тактично объяснился, что вот-де они с Мариной любят друг друга и хотят остаться вдвоем, так что извини; Марина же в дверях только кивала, опустив голову и не глядя на Шахова. Шахов сидел за столом недвижно, словно парализованный. Потом он встал, что-то промямлил, стал, путаясь в шнурках, надевать ботинки. Они, обрадованные тем, что дело обошлось без драки и скандала, быстро собрали его вещи (там даже были какие-то рулоны обоев, купленные Шаховым для ремонта, сервировочный столик – короче, полный бред). Он вышел из подъезда, роняя обои, под дождь и сел в машину. Посидел несколько минут, затем трясущимися пальцами ткнул ключ в замок зажигания. Зарычал мотор, защелкали по стеклу дворники. Был час ночи, начало второго. Он снова был один и мчался по пустынному городу в никуда. Был дождь, тьма, страшная грязь и вдруг – как праздник – на обочине возникла ослепительно яркая сияющая огнями заправка Neste. Там тоже никого не было – ни одного человека. Шахов вышел, залил в бак бензин, сел, завел двигатель и не мог тронуться с места. Странное было ощущение: ехать по большому счету ему было некуда. Если бы у него был пистолет, он бы застрелился, не раздумывая.

А байкер в ту ночь остался у Марины. Шахов тогда даже представил, как они, после его ухода облегченно вздохнули, обнялись, поцеловались, легли в постель и занялись любовью, периодически делая перекуры. Но потом, месяца через три, Марина с байкером тоже расстались – то ли он куда-то уехал из города, то ли вернулся в свою прежнюю семью, где у него был маленький ребенок лет двух. Марина рыдала ночами, уткнувшись лицом в подушку. Шахов в какой-то момент пришел к ней утешать и остался. Так сложилось. Когда однажды она вдруг сказала, что беременна, Шахов несколько дней ходил совершенно счастливый, но потом оказалось, что ничего не получилось – просто была задержка. И все пошло по-старому. Они тут же и поссорились.

Впрочем, ребенок тогда мог быть, как от Шахова, так и от байкера.

Правду никто не знал. Как потом оказалось, байкер еще к тому же заразил Марину хламидиями, а Марина, в свою очередь – Шахова, и им обоим пришлось принимать антибиотики. Марина утром и вечером молча, не глядя в глаза Аркадию, раздавала капсулы, и они вместе их выпивали. К тому же в период своих отношений с байкером Марина успела сделать на плече татуировку – какой-то восточный знак. Шахову это очень не понравилось, но ничего поделать было уже нельзя – и каждый раз, занимаясь с ней любовью, он был вынужден этот знак наблюдать у себя перед носом.

Потом по ходу дела промелькнул еще и какой-то то ли молодой ученый, то ли научный сотрудник – в свитере и в бороде. Однажды

Шахов неожиданно вернулся из командировки на день раньше и уже довольно поздно – часов в десять вечера, а тот тип уже видно давно сидел у Марины на кухне, пил чай. Правда, он тут же быстренько откланялся и свалил. По Марининой версии, он якобы случайно (?) зашел с работы "на огонек". Что значит, случайно? И что значит,

"зашел на огонек"? Не исключено, не вернись Шахов из командировки, они с ученым в кроватку бы залегли. Тогда Шахов с Мариной снова поссорились. Спали, отвернувшись друг от друга – каждый под своим одеялом.

Ко всему тому Марина была страшная чистюля и вечно шпыняла

Аркадия за каждую упавшую на пол крошку ("Ты все замусорил, от тебя только сплошная грязь! Ты просто свинтус!"), и вообще постоянно гоняла его мыться. Ему же было все равно – грязи вокруг он не замечал, поскольку, наверно, вырос в грязи. Короче, они с Мариной отличались друг от друга как разнозаряженные элементарные частицы, которые всегда отталкиваются, но и в то же время никак не могут оторваться друг от друга.

Дело осложнялось еще и тем, что со всеми ближними к Марине людьми

(ее родственниками, друзьями и коллегами по работе) отношения у

Шахова тоже не сложились, так же, как и с ее любимой кошкой Майей, которая Аркадия почему-то возненавидела с первого же знакомства, всячески его избегала, шипела на него и при малейшей возможности гадила ему в тапки. Однажды Шахов подарил Марине на день рождения уникальную авторскую вазу цветного стекла, так эта вредная кошка разбила ее буквально на следующий же день, специально для этого дела залезши на сервант.

Ко всему тому у них плохо и нестабильно было с жильем – просто как заколдовано. Сам Аркадий тогда снимал на двоих с приятелем комнату в совершенно поганой коммуналке, где жить с Мариной было бы совершенно невозможно. Потом неожиданно в их распоряжении появилась однокомнатная квартира, которую Марине завещала ее родная бабушка.

Там они какое-то время блаженствовали, но это продлилось совсем недолго. Вскоре понаехали ее родственники из Вологды, точнее, одна родственница – учиться в институте, которая тут же как бы временно, пока не найдет себе жилье, поселилась у Марины и застряла надолго.

Жить и спать вместе оказалось просто негде. К лету они перебрались на дачу, но там были уже другие проблемы: с отоплением (то есть, с дровами), мытьем (не было горячей воды), туалетом (на улице) – и еще масса прочих мелких неудобств. В тот год шли сильные дожди, участок затопило, жили как в Венеции – ходили по досочкам, положенным на кирпичи, а полусгнивший пол в доме на глазах медленно проваливался.

Начались конфликты по разным поводам. К тому же у них вообще кончились деньги. Из всех заначек Шахов нашел в книжке "Сонеты"

Шекспира только двадцать долларов (закладка-заначка). Они обменяли двадцатку на рубли и тут же все деньги проели. И больше денег не было. Шахову вот-вот должны были заплатить за работу, но деньги никак не переводили, потому что у той фирмы в связи с кризисом тоже были финансовые трудности. Он звонил туда чуть не каждый день, а ему все отвечали: "Завтра, завтра!" – у всех в то время были проблемы.

Затем, как всегда внезапно, нагрянула ранняя осень, начались дожди, сломалась машина, да так, что было и не починить, – все находилось в напряжении. Вообще жизнь в тот период представлялась Шахову утлой неуправляемой лодкой, с бешеной скоростью несущейся к водопаду.

В тот год они даже никуда не съездили в отпуск, а ведь Шахов так любил путешествовать вместе с Мариной, и старался делать это как только позволяли финансы и время. Возможно, еще и потому, что в путешествиях у них всегда было жилье, и у Марины не было никого другого, кто бы маячил поблизости. Там они жили одной семьей.

Впрочем, даже в Риме у знаменитого фонтана Треви, лишь только

Аркадий на минутку отошел, тут же к ней какой-то итальянец и приклеился, якобы художник.

Впрочем, финансовой стабильности не было все время их совместной жизни. Так внезапно рухнул банк, где у Шахова лежали все его деньги, которые он собирал на квартиру. Для него это был настоящий шок.

Причем, никаких предчувствий надвигающегося краха у Шахова не было.

Кризис застал их в Коктебеле, где они отдыхали с Мариной, которая, чуть не в первый же день попыталась сбежать к какому-то пляжному красавчику, с коим мгновенно и познакомилась, когда ходила за мороженым. Тем же вечером она предприняла попытку по-тихому от

Аркадия улизнуть, собралась будто бы сходить в магазин – купить воды. Видно, она постоянно искала свою любовь и свою судьбу. Многие там, в Коктебеле, искали свою любовь, пусть даже случайную: весь парк был завален использованными презервативами, словно опавшими листьями. Скорее всего, Шахов для Марины являлся чем-то вроде пересадочной станции, или попутного транспорта – одним словом, временным вариантом. Что-то ненастоящее. Нелюбовь.

Он ощущал эту ее неприязнь к себе, причиной которой, возможно, в какой-то мере служило и то, что Аркадий был своего рода Акакий

Акакиевич, и все в нем – старый костюм, постоянно один и тот же галстук, – Марину сильно раздражало. Однажды он все-таки купил себе новую фирменную тройку и надел его дома перед зеркалом, чтобы показать Марине. Она, увидев это зрелище, расхохоталась буквально до слез: это выглядело так, как если бы крестьянина одели во фрак.

Возможно, так смотрелись русские люди в начале петровских реформ, когда он их брил и переодевал в голландское платье. По неизвестным причинам у Шахова были вечные проблемы с одеждой: то он покупал слишком длинные брюки, то – слишком короткие. Середины не существовало – всегда приходилось или подшивать или удлинять. В магазине, когда мерили, вроде брюки были нормальные, продавцы хором кричали, что сидит очень хорошо, а когда надевал дома – снова оказывались длинные. В другой раз брюки получались, напротив, короткие – ну, чистый клоун! Рубашки у него были все одинаковые – только с длинными рукавами и большим воротом, в котором болталась шея. Галстуки, если он покупал их сам, никогда не подходили по цвету. Причем, он сам этого не понимал, хотя и видел, чувствовал что что-то не так, но как надо правильно – не знал. Можно было бы, конечно, кого-то нанять, типа стилиста, прочитать литературу по этому вопросу, но на это никогда не было времени. Покупка вещей давно числилась у Шахова как процедура мучительная, поэтому он старался покупать как можно реже и подешевле, и вследствие этого одежда на нем всегда выглядела старой и заношенной, а, как известно, по одежке встречают. Марина ему постоянно пеняла: "Да купи ты себе, наконец, новые ботинки!" – Аркадию же казалось, что и эти были еще хорошие. "Слушай, давай, лучше тебе чего-нибудь купим", – говорил он, и они шли в магазин. И еще у него были дурные манеры: когда он забывался, то громко чавкал, с шумом всасывал пиво. И еще другие его привычки Марину просто бесили. Например, коньяк, даже очень дорогой

(как-то раз он припер домой огромную бутылку "Хенесси", которую ему то ли подарили, то ли он ее где-то выиграл), Шахов пил стопками, как водку, перед едой – для аппетита – и заедал соленым огурцом и грибами. Однажды с навестившими его школьными друзьями из Любимова они разлили бутылку настоящего "Камю" на три стакана, сразу залпом выпили, закусили и тут же пошли в магазин – за водкой. В другой раз откуда-то из командировки с Севера он привез гигантского камчатского краба, которого сам же и слопал с пивом, замусорив всю кухню.

Марина, которую страшно раздражала любая грязь, а уж особенно на кухне, устроила Шахову за краба грандиозный скандал, заставила его ползать на карачках и убирать. Аркадий долго возил по полу тряпкой, она пришла, посмотрела, сказала: "Лучше уходи, я все сделаю сама.

Свинью чистоте не научишь!"

Вообще-то считается, что любовь должна возвышать, но Шахов, как думала Марина, напротив, постоянно опускал ее с неба на землю, приземлял, поскольку начисто был лишен романтизма и галантности. Вот пример: как-то она вернулась в день рождения, который в тот день отмечала на работе, – с цветами, чуть хмельная, кстати, получила в тот день от мужчин массу комплиментов. Вошла, не раздеваясь, в комнату с огромным букетом в руках. Шахов в это время сидел за компьютером, заваленный бумагами, смурной, хлопал глазами:

– Чего-то ничего не вижу – устал, в глазах – круги и муть, – только и сказал он.

"Почему я должна с ним жить? Разве это мужчина моей мечты?" – подумала тогда Марина. Ему же бросила с раздражением:

– Купи себе очки!

Однако оказалось, подарок для нее был заранее припрятан и тут же нашелся: симпатичная золотая цепочка-браслет. Шахов тут же был прощен и частично реабилитирован.

Впрочем, вся его внешность мелкого чиновника и дурные привычки были бы и терпимы, если бы он хотя бы был богат. Раздражало Марину также и то, что он вроде как постоянно работал, что-то зарабатывал, а свободных денег у него никогда не было. Приятель Леры (той самой – злобной Марининой подружки) по имени Рафик, с которым Шахов был в постоянных скрытых контрах, чуть ли не открыто называл его "лохом".

Типичная выдержка из Рафиковой речи: "Короче, пришли лохи, ну, типа такие, как Аркан. Ну, мы их, конечно, кинули…" "Кинули лохов…" – была постоянная его фраза. Рафик, впрочем, сам нередко попадал в какие-то неприятные истории: то ему рану зашивали на голове, то он в гипсе ходил. Впрочем, надо отдать ему должное, Рафик никогда не унывал, и деньги у него водились всегда. И деньги немаленькие. Он не только сам дорого и стильно одевался, но и Леру одевал с головы до ног, и отдыхали они исключительно за границей. Летом и зимой они с

Лерой всегда куда-нибудь ездили на курорты: в Турцию, в Западную

Европу, в Таиланд и непременно – в хорошие отели и всегда по системе

"все включено". Шахов же с Мариной, хотя и старались выезжать куда-нибудь на недельку, обычно останавливаясь в более дешевых гостиницах. Кроме того, Шахов обычно так организовывал поездку, что там всегда было много экскурсий, посещений музеев и всякой ходьбы, от которой болели ноги. Марину это тоже раздражало. Просто отдохнули и позагорали на море разве что три-четыре раза: в Коктебеле (там она действительно познакомилась с симпатичным мальчиком, а ревнивец

Шахов им все дело, конечно, перебил), в Турции (там у нее была особая романтическая история), в Египте (неделя зимой – не считается), да разве еще и в Венеции – на знаменитом острове Лидо, где Марина провалялась на пляже целых четыре дня, игнорируя все дневные экскурсии и выезжая в саму Венецию разве что поздним вечером

– посидеть в кафешке. Да, и раз еще слетали в Таиланд. А так, если вспомнить все их совместные поездки, то это были сплошные экскурсии и музеи. В одном только Лувре Марина была целых три раза.

Спрашивается, что там было делать три раза? А Шахов и еще туда собирался. Впрочем, Марине очень понравился музей эротики в

Копенгагене.

Значительно позже вспомнился ей, казалось бы, пустой разговор между ними. Они тогда лежали на пляже как раз на острове Лидо, и

Марина спросила:

– Аркадий, вот скажи, есть у тебя хоть какой-нибудь талант?

Шахов, глядя в небо, какое-то время молчал, потом сказал:

– Талант? Пожалуй, один есть. Я, например, могу взглядом растворять облака.

– Врешь!

– Гляди вон на то облачко, которое похоже на собаку!

Она посмотрела. Облако действительно растаяло через пару минут.

Марина не поверила:

– Вон то тогда раствори!

– Оно слишком большое – это будет долго и скучно!

– А что ты еще можешь?

– Ты же знаешь, если у меня плохое настроение, я могу вызывать дождь и бурю.

– А вот это не вздумай! – закричала Марина, поскольку в эту способность Шахова она очень даже верила. Но было уже поздно: неожиданно в Венеции пошел сильный дождь, и с пляжа пришлось бежать; затем они еще раз поругались и уже во Флоренции попали под сильнейший ливень. Марина иногда шутила: "Знаешь что: устройся-ка продавцом дождя! Может быть, с тебя будет хоть какой-то толк!"

Кстати, бывало и наоборот: когда он приходил в хорошее расположение духа, дождь тут же прекращался, а на небе проявлялись пятна голубого неба. Марина верила и в это его свойство, потому что сама видела как однажды, лишь только они вышли из аэровокзала, дождь мгновенно прекратился и обжигающее солнце упало на пальмы и улицы. Лужи испарялись буквально на глазах. Конечно, это было простое совпадение, но необъяснимая сила в тот день мгновенно изменила погоду в целом регионе, в один миг укротив чудовищный ураган Лиззи, угрожавший снести Индонезию.

Из необъяснимых талантов Шахова, пожалуй, можно было отметить и то, что он каким-то образом знал несколько европейских языков, хотя и говорил на них с чудовищным акцентом. Один Маринин знакомый студент просто хохотал до икоты над его произношением. Однако парадокс состоял в том, что реально за границей все, с кем Шахов общался, его прекрасно понимали. И никто над ним не смеялся. Скорее всего, объяснялось тем, что он работал программистом – там тоже свои языки, причем разные. В Париже в номере не оказалось полотенец, – видимо забыли положить,– Марина, стремившаяся после дороги в душ, тут же устроила хай: привез-де в дрянную гостиницу, иди разбирайся.

Шахов какое-то время морщил лоб, потом выдавил:

– Жэ не па сервьет эпонж дан ма шамбр…

Марина готова была сквозь землю провалиться. Негритянка-горничная выпучила на Шахова глаза, но полотенца тут же выдала.

Аркадий иногда забывался, путался в языках, мог после волейбольного матча на пляже подойти к возлежавшей на солнце в шезлонге Марине:

– Черт, снова продули!

– Конечно же продули! И с каким же счетом?

– Трэдичи– куиндичи!

– Что-что? – Марина даже глаз приоткрыла.

– Ну, тринадцать-пятнадцать! На подачах, зараза, просрались!

Итальянцы в команде играть не могут ни хрена.

Играли тогда до пятнадцати на вылет.

Летом в оставшееся от отпуска время (обычно неделю или дней десять) они мотались на машине с палаткой уже по России: то по

"Золотому кольцу", то по монастырям и озерам северо-запада.

Ежедневные переезды, палатка, комары сильно выматывали Марину, любившую комфорт. "Слава Богу, больше не надо никуда ехать!" – восклицала она дома, сладко потягиваясь на чистом белье и на мягкой постели.

Впрочем, и в этих поездках случались отдельные замечательные эпизоды. Как-то ночевали недалеко от Пскова на лесном озере. Палатка стояла на самом берегу, буквально в двух шагах от воды. От тишины заложило уши. Марина проснулась ночью от духоты, пошла купаться голая. Она зашла в воду по колено и увидела отраженные в неподвижной воде луну и звезды, но когда она вошла в воду еще глубже, они растворились в ней. Марина нагнулась к воде, зачерпнула ее горстью и умылась растворенными в ней звездами.

В одно лето зачем-то поперлись на Соловки. Из Кеми плыли до архипелага на катере в сильный дождь и шторм. Шахов трясся мокрый на палубе, поскольку внизу было душно и его тошнило. Марина же и другие пассажиры дружно блевали в каюте в предусмотрительно оставленные командой катера ведра. Впрочем, и там, на Соловках, были отдельные хорошие моменты: как только приехали – тут же пошли в настоящую беломорскую баню. Парились вместе. Это было действительно здорово:

Марина тогда Шахова почти что любила.

Еще был интересный период увлечения Шахова прыжками с парашютом.

Однажды притащились на аэродром. Инструктаж был очень коротким и

Марина, неожиданно для себя, вдруг оказалась на борту "кукурузника" с уже надетым парашютом. Там была еще одна женщина и их выпускали из самолета первыми. Когда открыли дверь, Марина, отшатнувшись от рева воздуха, судорожно схватилась рукой за косяк. Выпускающий инструктор что-то ей крикнул, она не поняла из-за шума и свиста: "Что?!" Он приблизил к ней лицо и заорал прямо в ухо: "Отпусти руку!" Она послушно отпустила, и он тут же ее вытолкнул из самолета. Тогда, после приземления, ее еще метров десять протащило по траве за куполом, и она так сильно зазеленила джинсы, что потом пришлось покупать новые.

И на этом не закончилось. Буквально через две недели она уже прыгала с трех тысяч метров в тандеме с инструктором. Целых сорок секунд свободного падения. Полный кайф. Кстати, тот инструктор ей очень даже понравился. В эти сорок секунд она испытала сильное и острое эротическое чувство. Они потом даже еще разок с инструктором встретились без Шахова. Шахов как-то об этом узнал, и на этом период увлечения его прыжками с парашютом закончился.

Еще был любопытный момент в их совместной жизни с Шаховым, когда

Марина опять вдруг будто бы забеременела. Сказала ему об этом однажды утром. И тут же снова стала за что-то упрекать: типа, это не так, то не так, и, наконец: "Нам не нужен такой отец…", но Аркадий все равно наслаждался. Он испытал очень любопытное и приятное чувство, будто ребенок уже существует на свете, и что они втроем одна крепкая семья. Потом оказалось, что это опять просто была задержка…

Надо сказать, что Марина и сама металась, не зная, что ей делать: продолжать искать настоящую любовь или же выйти замуж за Шахова без любви. Один разговор с подружкой Алей заставил ее серьезно над этим задуматься. Та как-то сказала ей: "Я не люблю своего мужа, и муж не любит меня, но он хороший нормальный муж, и мы с ним как близкие родственники. Мне с ним хорошо, надежно и спокойно. И это меня вполне устраивает". Так может быть, такие ровные отношения без любви и ненависти и есть главное в браке? Может быть, это как раз и есть, по сути, истинная любовь? А этот безумный Аркадий со своей якобы любовью только постоянно раздражал. К тому же, он не умел любить.

Марина и сама не смогла бы четко объяснить, что он делает не так.

Например, нередко он говорил разные ненужные слова, нес околесицу, обрекая любовь в сложные формы. А этого совсем не нужно делать: любовь – очень простая штука.

Однажды сидели в парке на берегу пруда. Шахов опять что-то такое говорил, говорил и не поймешь о чем. Марина молчала. У нее в это время было новое увлечение.

Шахов вдруг попросил:

– Ну, хотя бы раз соври, что любишь меня!

– Нет! – сказала она. Звонким смехом спугнула птичью стаю с уснувших берез.

Поездки и путешествия за границу, впрочем, тоже не всегда проходили гладко. В Египте, будучи на Красном море, Шахов все-таки уговорил Марину поехать на знаменитую гору Синай – ту самую, где библейский пророк Моисей получил заветные скрижали. Ехали традиционно на ночь, чтобы встретить там рассвет и полюбоваться восходом солнца. Поднимались в темноте с фонариками. Было довольно холодно, неожиданно пошел довольно сильный дождь. Такие дожди, как позже сказал гид, бывают, разве что один или два раза в год, да и то не в каждый. Плащи и зонты они, естественно, не взяли. Марина устала, промокла до нитки, стала ругаться, говорить, что дальше не пойдет и умрет здесь, пришлось посадить ее на верблюда. Поехали на верблюде, который скользил ногами по грязи над самым обрывом. И то доехали не до конца, последний кусок дороги все равно надо было идти пешком. Рядом шли то ли японцы, то ли китайцы – отец с двумя детьми

– все в желтых куртках с капюшонами. Они, папаша и дети, помолились на этом последнем этапе и ушли наверх без малейшего писка. Марина же ругалась: "Куда тебя потащило? Сидели бы в отеле! Если так хочешь, сам иди, а я здесь останусь!" – она действительно промокла насквозь.

Закутали ее в какое-то одеяло, взяли чаю. Сидели в хижине-развалюхе, ждали рассвета, чтобы идти уже вниз. Рассвет из-за сплошной облачности получился какой-то совсем тусклый, солнца не было. Молча, не разговаривая друг с другом, Аркадий и Марина спустились вниз, в отеле грелись по отдельности в душе, а потом легли спать, не касаясь друг друга. Да, Марина, пожалуй, иногда была излишне жестка в отношениях с Шаховым, но в то же время – и очень чувствительная натура: в ту же поездку увидела мумию в Каирском музее и потеряла сознание. Впрочем, говорили, что людям нередко становилось дурно от идущей от мумии энергетики. Сам Шахов ничего такого не почувствовал.

В Каире тоже шел дождь.

По погоде еще хуже египетской была разве что их поездка по

Скандинавии: дождь как начался еще на границе – в Выборге, так и не прекращался все семь дней их путешествия. В Хельсинки лило как из ведра, да и еще и с сильным, выворачивающим зонты, ветром. Марине из всего города Хельсинки только и запомнилась разве что насквозь промокшая Эспланада, где Шахов ухитрился неудачно сфотографировать ее рядом с какой-то жополицей статуей, да еще магазин недалеко от вокзала, где она прикупила для кухни массу приятных мелочей. Шахов по своему жизненному опыту считал, что лучший способ борьбы с непогодой и сопутствующей хандрой – это много есть и много пить.

Рядом с ними в автобусе ехала довольно симпатичная парочка – молодожены. Мужчины тут же сдружились, на пароме из Турку в

Стокгольм в магазине "Duty-free" закупили ящик пива и весь его выпили, ко всему тому на этой же алкогольной почве объединившись еще и с компанией финнов, которые под утро уже просто лежали трупами.

Эти же финны заблевали Шахову брюки, в связи с чем в Стокгольме пришлось срочно покупать ему новые. Как всегда Шахову толком ничего не подходило, он начал раздражаться, махать руками, и в конечном итоге из всех неподходящих брюк они выбрали просто наименее неподходящие и самые дешевые. Марина, впрочем, тут же заодно подкупила себе симпатичную блузочку, еще кое-какую одежду и даже нижнее белье. Интересно, что нигде за границей никто никогда не принимал Шахова ни за шведа, ни за немца – только за русского. В

Копенгагене у скульптуры "Русалочка" некий пожилой турист из неизвестной страны, вроде как англичанин, тут же обратился к Шахову:

"Раша?" – и попросил его сфотографировать себя на камне рядом с печальной бронзовой девушкой. Шахов это и сделал. Англичанин сказал:

"О'кей, спасыбо, товарыщ!" Кроме того, там же, в Копенгагене, когда

Шахов покупал билеты на круиз по каналам, Марина пошла в туалет, а по выходе из него ухитрилась заблудиться. Еле-еле выплутала. Когда вернулась (а это уже было часа через полтора) Шахов стоял весь бледный на том же самом месте, где она его и оставила. Поссорились:

"Ты сам виноват, не надо было меня отпускать!" Шахов недоумевал:

"Киса, как вообще можно заблудиться в Копенгагене?" Сам он, имея природную склонность к языкам, везде ориентировался без труда. Все то путешествие прошло в обычном духе: стаптывая ноги, шатались по музеям и экскурсиям. В картинной галерее города Осло Марина уже сказала ему: "Сам иди, смотри, чего хочешь, а я лучше тут посижу на диванчике!" Погода была мрачная, поэтому для поднятия настроения постоянно что-то ели и пили. Вскоре деньги у Шахова закончились, и на обратном пароме он оплатил ужин и завтрак только одной Марине, причем последними металлическими монетами, которые наскреб по всем карманам. Сам же есть категорически отказался, сказав, что не хочет, стоял, стуча зубами, на продуваемой ветром палубе, рассматривая проплывающие мимо поросшие соснами скалистые острова. Кстати, когда приехали домой, оказалось, что и дома совершенно не было никакой еды. И денег тоже совсем не осталось – ни рубля. Поссорились.

Подруга Лера на все эти Маринины рассказы только хохотала: "Затем тебе это надо! Все эти музеи, автобусы? Это все для пожилых и пенсионеров! Море, солнце – вот что главное! В Турцию, в Мармарис лучше бы съездили – еще и дешевле вышло бы!"

Впрочем, съездили и они в Турцию – только не в Мармарис, а в

Кемер. Шахов в какой-то день поперся сплавляться по горной реке на надувных плотах, а Марина отказалась категорически – осталась загорать у бассейна. Там она и познакомилась с симпатичным турком-аниматором Мемедом – парень был просто картинка из журнала. И этот Мемед ее в конце концов уболтал. Однако оказалось, что турок этот не имел (или не желал иметь) никакого представления о безопасном сексе, что Марину очень напрягало (она тут же и вспомнила про байкеровские хламидии). К тому же потом обнаружилось, что пока она ходила после этого дела мыться в душ, у нее из сумочки пропало сто долларов. Решила больше с турком не встречаться, но на следующий день Мемед все-таки подкараулил ее в аллее парка и попытался чуть ли не там же и оприходовать. Марина, естественно, с негодованием ему отказала и тут же получила в глаз. Шахову она сказала, что случайно ударилась в бассейне.

Фирма Шахова работала в основном по северо-западу России,

Западной Сибири и Восточной Украине, но однажды, наконец, появился шанс получить заказ для одной западной компании. Аркадий даже съездил на переговоры в Амстердам. Разовый заказ они получили, однако в целом поездка в Голландию Шахова совсем не порадовала. В

Амстердаме он остановился, казалось бы, в хорошей гостинице – в

"Новотеле", но там его в первый же день обворовали. В номере стоял электронный кодовый сейф, куда он положил обратные билеты на самолет, паспорт и деньги. Вернувшись вечером после переговоров и товарищеского ужина, он набрал код, но сейф открыть не смог и вызвал сервисную службу. Пришел негр с каким-то прибором и сейф открыл, только денег там не оказалось. Причем сперли все, даже рубли.

Появился администратор и сходу стал утверждать, якобы их аппаратура показывает, что в сейф никто не влезал, а значит, отель ни в чем не виноват. Шахов настаивал на своем, поскольку деваться ему было некуда. В то же время на полу номера нашли какую-то изогнутую спицу