Текст книги "Охота на Золушку (СИ)"

Автор книги: Владимир Барт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

– Что я должен предпринять?

– Ты не навязывайся к Зотову с дружбой. Просто внуши, что считаешь его достойным места если не официального главы корпорации, то по меньшей мере "серого кардинала". Дай понять, что ему уготована роль Ришелье при Людовике ХIII. Роль слабого безвольного короля-марионетки, естественно, отводится мне.

– Это имеет какой-то смысл?

– Имеет, – заверила Бачурина. – Может, женщины и лишены способности мыслить логично, но Господь не обделил их коварством и женским чутьем. Пусть Зотов следит за Казариным и остальными. А ты понаблюдаешь за Зотовым.

– А кто присмотрит за мной?

– Я сама, – Бачурина подошла вплотную к мужчине и положила ему руки на плечи.

– Но будешь ли ты по-прежнему доверять мне? – сдавленным голосом произнес Гайнанов. Кровь ударила ему в голову.

– Буду. До тех пор, пока не обманешь, – Бачурина посмотрела референту в глаза. – Мне нужен кто-то, на чье плечо я могла бы опереться. А сейчас иди. Я хотела бы, чтобы ты остался... Но совершенно нет сил. Жду не дождусь, когда смогу упасть в кровать.

– Ты слишком много работаешь.

"Куда больше, чем ты предполагаешь", – подумала Бачурина. Она поцеловала Гайнанова, будто клюнула в губы, и отстранилась:

– Иди.

* * *

Еще никогда в жизни Джафаров не чувствовал себя так мерзко, как сегодня. Но по мере удаления от особняка Бачуриной Юсуп успокаивался. Неделя. Только неделя – и проблема с графинюшкой будет решена. Мужчина усмехнулся. Жизнь штука куда более сложная и опасная, чем в романах. И Татьяне Николаевне придется иметь дело с реальным киллером, а не с одним из ходульных персонажей Коллинз.

Джафаров уставился в окно, размышляя над донесением хозяевам.

– Э, ты что – дорогу забыл? – внезапно воскликнул он, заметив, что водитель везет его не в том направлении.

Шофер притормозил, обернулся, и под огромной кепкой-аэродромом Юсуп увидел незнакомого парня.

– Поговорить надо, – произнес незнакомец – и треснул Джафарова дубинкой. Разговор получился короткий.

* * *

– Вы меня начинаете пугать, – произнес Тормис, когда Бачурина вновь появилась в комнате отдыха.

Таня упала на диван, вытянула ноги, попросила:

– Приготовьте, пожалуйста, чай. Если не затруднит.

– Может, кофе?

– Хотелось бы. Но вы ведь знаете, мне нельзя.

– А чай?

– Я его пью с молоком. Но себе вы можете приготовить кофе.

– Кстати о напитках. Что вы подсыпали в коньяк Юсупову?

– К сожалению, на этот раз не оказалось подходящего яда. Поэтому пришлось довольствоваться вполне безобидным лекарством. Правда, его нельзя принимать вместе с алкоголем. Но ничего, переживет. Заодно почистит желудок. Вы слышали наш разговор?

– Не все, но достаточно для того, чтобы у вас возникло желание меня убрать.

– Не говорите чушь. По вашему, я за пару месяцев превратилась в "Крестного отца"?

– Вы делаете семимильные шаги в этом направлении.

– Кто бы мог подумать, – погрузившись в свои мысли и не слыша реплики Тормиса, проговорила Таня.

– Вы о наркотиках или о заказчике убийства?

– Обе новости стоят одна другой. И неизвестно, какая важней.

– Они взаимосвязаны.

– И как нам теперь поступать? – спросила Бачурина, зная что готового ответа у Тормиса быть не может.

– Возможно, придется прибегнуть к крайним средствам.

– Это обезопасит меня от угрозы покушения?

– По меньшей мере со стороны одного врага.

– Не знаю, не знаю... Устранив одного врага, мы можем нажить сразу нескольких. И весьма могущественных.

– Но и оставить угрозу без ответа – тоже нельзя.

– Правда. А тут еще эти пять миллионов... Придется отдавать. Только где взять эти миллионы? И как отдавать: безналичкой или "черным налом"?

– Хотите вернуть эти деньги?

– А что остается? Вы не хуже меня знаете, что, эти деньги в покое нас не оставят. И в конце концов доберутся.

Ян смотрел на молодую женщину и пытался вспомнить, какой она была в их первую встречу. Бачурина осталась неотразимой красавицей. Она и сейчас по-прежнему полна обаяния. По крайней мере, умеет произвести впечатление. Особенно на тех, кому хочет понравиться. Но бессонные ночи и полные тревог дни, наполнившие вдовью жизнь, безвозвратно унесли свежесть и беззаботность, которые раньше делали ее такой очаровательной. Усталость положила вокруг глаз желтые тени, которые приходится прятать под макияжем. В уголках рта появились глубокие морщины, придающие лицу властное и иногда даже жестокое выражение.

Прежняя милая, жизнерадостная, немного наивная девочка умерла вместе с Петром Великим, и Тормис стал свидетелем рождения нового человека, жесткого и циничного. Но это было необходимое превращение. Без него Тане не сохранить ни богатства, ни даже жизни. Такова цена.

Бачурина устало смотрела перед собой. Тусклый взгляд, скорбно опущенные уголки плотно сжатых губ.

– Вот ваш чай, графиня.

Ян протянул Тане фарфоровую чашку, поставил на столик молочник и сахарницу. Себе налил кофе, настолько крепкий и ароматный, что клубящийся над кружкой пар казался осязаемо вязким.

– Спасибо. Надеюсь, я не подала вам дурного примера и вы ничего не подсыпали в чай?

– Вы и мне не доверяете?

– Доверяю. В силу необходимости.

– Как Гайнанову?

– Вы сами разрушили веру в него.

– У меня возникло ощущение, что он претендует на какие-то особо доверительные отношения с вами.

– Просто рассчитывает занять пустующее место в моей постели, – ответила Таня, держа в руках чашку и о чем-то задумавшись.

Ответ не шокировал Тормиса. Он только поинтересовался:

– Вы таким образом собираетесь обеспечить себе его верность?

– При необходимости, можно попробовать и такой способ. Хотя я не уверена в его эффективности.

– Так что мы будем делать?

– Давайте обсудим это завтра. Я сегодня чертовски устала. И, если не трудно, подайте книгу. Хочу хотя бы взглянуть, что я "читаю".

* * *

Очнувшись, Джафаров дернулся в неосознанном желании бежать, но, увидев направленный на него пистолет, затих. Да и куда бежать? Судя по всему, он находился в каком-то подвале. И похититель наверняка действовал не в одиночку.

– Меня интересует, что ты рассказал Бачуриной и что не рассказал. Особенно о том парне, которого вы наняли для ее ликвидации.

– О Боксере? – спросил Джафаров, стараясь выиграть время и прощупать собеседника.

– Нет, – улыбнулся незнакомец. – О другом. Для которого ты должен был добыть сведения.

Похититель был слишком осведомлен. А Юсуп – слишком измучен событиями нынешнего дня, чтобы оказать сопротивление. Его уверенность в собственной силе дала трещину еще в кабинете Бачуриной. А теперь Джафаров раскололся полностью. Тем более что пока он спал, ему ввели в вену наркотик, подавляющий волю. Но не слишком сильную дозу, чтобы пациент не понес полную околесицу.

26

Кумов, Шаховской и Бакс выпили на троих без малого четыре бутылки водки. Честно говоря, Бакс даже не пригубил, хотя и на его долю налили стопочку. Сейчас бультерьер заглядывал в лицо хозяина и время от времени тяжко вздыхал. Барин наконец-то соизволил обратить внимание на своего зубастого друга:

– Ну, что ты раз-з-вз-дыхался? Намекаешь, что пора на улицу?

– Пожалуй, и нам не помешает проветриться, – проговорил Шанхай, бросив взгляд на темень за окном. – Мороз быстро приведет в чувство.

– Точно! – подхватил Шаховской. – А потом можно и девочкам позвонить!

Бакс зацокотал когтями в коридор и вернулся в комнату с поводком в зубах. Умная скотинка всячески стремилась поторопить своего хозяина. Наконец мужчины оделись в полушубки и вышли из квартиры. Пес, перепрыгивая через ступеньки, белым мячом скатился вниз, увлекая за собой Барина. Кумов едва поспевал за ними. Выскочив из подъезда, Бакс прямиком рванул к ближайшему дереву и замер, задрав заднюю ногу... Бусинки глаз зверюги в этот момент уменьшились до размера острия иголки, пасть распахнулась в широчайшей улыбке. Уф-ф!! Шаховской с пониманием смотрел на питомца. Когда-то и ему доводилось ходить на оправку по строгому расписанию.

– Прогуляемся немного? – предложил Шанхай.

– Пошли, – согласился Барин. – Заодно купим ликера и шампанского. Надо же чем-то девочек угощать.

– Дались тебе эти девочки...

– Дались, не дались, а сегодня дадутся... – Шаховской засмеялся собственному каламбуру, а затем ехидно поинтересовался: – Что это ты вдруг такой праведный сделался?

– Просто сегодня нет настроения.

– На это дело всегда должно быть настроение. Я ведь тебе предлагаю не фифочек из института благородных девиц, а профессионалок. С ними не приходится задумываться о том, как себя подать, что сказать. Не надо вы-выкореживаться.

– Кочевряжиться.

– Коче... В общем, ты меня понимаешь. С ними просто. Но, если не желаешь, пожалуйста. Хозяин-барин. А я вот не против. Может, мне это, сейчас как воздух нужно... женская ласка.

Мужчины шли по заснеженной улице, освещенной редкими фонарями. Бакс семенил впереди, изредка оглядываясь на хозяина.

– Гляди, это не о тебе с нашей Танькой? – Шаховской указал на стену, где мелом было выведено "А+Т=Л".

– А где она? Я ее уже дня три не видел, – откликнулся Шанхай.

– А вот мы ей позвоним...

Проехал ярко освещенный трамвай, ведомый усталым водителем, торопящимся в парк. Откуда-то, скорей всего из ближайшего переулка, доносилось чье-то нестройное пение и пьяные выкрики.

Из-за угла вышли двое мужчин. Шаховской с Кумовым, хоть и были далеко не трезвыми, но сохраняли какое-то подобие благочинности; эти же двое давно, перешагнули черту, отделяющую человека от обезьяны. Правда с комплексом льва. Залились огненной водой выше ватерлинии. Пьяная волна вынесла доморощенных флибустьеров на Лермонтовский проспект, как раз напротив недавно открытой турецкой шашлычной.

– Ты, гляди – воскликнул один. – По-чучмекски что-то написано!

– У, падлюки, понаехали, наживаются на наших бедах! – второму мало было слов, душа требовала дела, а потому он схватил с земли большой кусок льда и запустил в витрину.

Лед разлетелся на мелкие кусочки, стекло задрожало, но удар выдержало.

– Да не снегом надо, хорошим кирпичом!

Оба борца с социальной несправедливостью бросились на поиски оружия пролетариата.

Увы, поиски оказались бесплодными. В бессильной ярости один из героев закричал истошным голосом в белесое зимнее небо:

– Чурки!!!

– Попрятались, сволочи, – морально поддержал товарища второй. – Ни одного не видно.

Шаховской, Кумов и Бакс, стоя на противоположной стороне дороги, наблюдали за этой сценой.

– Как ты думаешь, Шанхай, – задумчиво проговорил Барин, – если мой папа родился в Казахстане, я могу считаться чуркой?

– Ну, не знаю, – ответил Кумов, пытаясь отгадать, куда клонит приятель. – Это уж как ты сам ощущаешь. А вот меня часто принимают за азиата.

– Чурки!!! – вновь заорал на другой стороне улицы пьяный.

– Эй! – окликнул его Шаховской. – Чего надрываешься?

– Оно тебя?.. – огрызнулся хулиган.

– Ты, кажется, чурок звал. Вот я и хочу спросить, что тебе надо.

– Храбрый, да? Конечно! С клыкастой жирной крысой на поводке... Был бы ты без собаки...

– Во, дурак! – рассмеялся Барин. – Стал бы я на вас Бакса натравливать?! Вы ж не мытые, еще укусит кого и заразится. Сейчас я Бакса отведу, а потом вернусь и по-мужски поговорим.

– Вернешься, как же! Видали мы таких крутых: за угол завернешь и наутек бросишься.

– Не брошусь, – заверил Шаховской противника и обратился к Кумову: – Шанхай, посторожи их, пока я домой смотаюсь.

– Давай, – согласился Кумов.

– Я недолго. Туда и обратно.

Едва Барин с Баксом скрылись за поворотом, парочка стала наступать на Кумова.

– Ты тоже такой храбрый?

– Ребята, давайте подождем, когда он вернется, а потом уже... станем разбираться, кто из нас храбрей, – спокойным голосом проговорил Шанхай, наблюдая, как они обходят его с двух сторон.

– Как же, – так он тебе и вернется! – расхохотался один.

– Может, и тебя отпустить? Чтобы сбегал за приятелем?! – вторил ему другой.

Первый, подобравшийся к Шанхаю поближе, замахнулся... и взлетел в воздух. Перекувырнувшись через голову и описав ногами широкую дугу, он грузно шлепнулся на тротуар. Приземлился мужик крайне неумело, всей спиной. Удар выбил воздух из легких, и герой, распластавшись на льду, широко раскрытым ртом пытался вдохнуть, напоминая при этом выброшенную на сушу рыбу. А Кумов тем временем занялся вторым...

Шаховской еще издали заметил, что Шанхай стоит один. Забияк поблизости не было видно. Барин замедлил бег, остановился, чтобы отдышаться, и лишь через добрых полторы минуты вновь продолжил путь.

– Отпустил? – отрывисто бросил он, подойдя к приятелю. // Обиделся.

Кумов отрицательно покачал головой и взглядом показал себе за спину.

– Ну, дерево, – не понял Шаховской.

– Ты на ветки посмотри, – пояснил Шанхай.

Барин взглянул вверх и восторженно заорал на всю улицу:

– Вот вы где, голубки!!! Соколы мои ненаглядные!

"Соколы", тесно прижавшись к стволу, сидели почти у самой верхушки дерева.

– Это ты их туда загнал? Ну даешь! – Шаховской подскочил к дереву и принялся трясти его. – Груши, груши, вы созрели?!

Однако, как ни старался Барин, раскачать толстый ствол ему не удалось. Тогда он предложил:

– А давай снежками с них шапки сбивать! Кто первый сшибет!

– Думаю, не стоит...

– Это почему же?!

– Вон, "воронок" сюда мчится, – Шанхай указал в конец улицы, где из темноты приближался синий мигающий огонек.

– Эх, жалость! Только развлекаться начали.

Приятели поспешили скрыться в ближайшей подворотне, оставив "груши" висеть на дереве.

С прогулки Кумов вернулся озабоченным. Надпись на стене, которую заметил Шаховской, на самом деле служила вызовом на связь.

Шанхай совсем не случайно повлек приятеля на прогулку в этот час и именно по этой улице. А вот то, что и Барин заметил знак, – было уже случайностью. Заметил, но не понял. В отличие от Кумова.

* * *

– Что это у тебя за прелестная вещичка? – поинтересовалась Свиридова, увидев на руке Любы новый браслет.

– Это пейджер. Удобней носить на руке в виде браслета, чем в сумочке, – Ходосеева подняла руку, чтобы подруга могла получше рассмотреть обновку.

– Разреши? – не удержалась Маша. – Действительно удобно. И сколько такая штучка стоит?

Простой вопрос смутил Любу. Она не знала, ни сколько стоит такой пейджер, ни где его приобрел Борис. Замешательство Ходосеевой не ускользнуло от наметанного глаза художницы.

– Все понятно – подарок, – произнесла Свиридова, возвращая браслет. – Как я понимаю, от Бориса?

– Я не хотела бы, чтобы об этом было всем известно, – честно призналась Ходосеева.

– Не беспокойся – я не сплетница. И не ханжа. Твоему козлу-мужу давно следовало наставить рога. Поразвесистей. И Борька, как объект для любовной интрижки, ничем не хуже других. Я удивилась, если бы такой мужик, как он, не завел в длительной командировке романчик.

– Он не похож на обычного ловеласа, – возразила Люба.

– Хо-хо! У тебя, конечно, большой опыт общения с провинциальными Казановами.

– Я не об этом. Иногда действительно кажется, что Борис испытывает ко мне какие-то чувства. И временами пытается ухаживать. А затем вдруг, будто чего-то испугавшись, отдаляется. Знаешь, он даже ни разу не попытался меня поцеловать.

– Вот это действительно сюрприз! Я-то думала, ваши отношения давно перешли границы платонических... Борька не похож на робкого парнишку. Может, он голубой? Хотя нет, не похож. Дьявол разберет этих интеллектуалов... А ты, Любаня, сама прояви инициативу. А обстановочку подходящую я создам.

– Что ты?! – испугалась Ходосеева. – Я не могу. Мне просто приятно общение с Борисом. Я и не думала...

– "Не думала". Хочешь сохранить верность своему Ходосееву? Эх, бабы, сами не знают, чего хотят, – Свиридова ввернула матерную поговорку, отчего еще больше смутила Любу. – Ты гляди: покраснела! Двадцать лет замужем, а все краснеет... Хрен с тобой, поступай, как знаешь. Как говорил Платон, Солон или какой-то другой древнегреческий умник: как ни поступишь, все равно пожалеешь. Ты за своими любовными переживаниями не забыла, что завтра встреча с Бачуриной?

* * *

Последний месяц Татьяна Николаевна разговаривала по телефону с дядей Константином едва ли не через день. А в некоторые недели – ежедневно. У них даже выработался определенный график, но в этот раз Никовани позвонил вне всех расписаний. Среди ночи. И после разговора с дядей Бачурина срочно вызвала Кузнецова.

– Макс, я срочно должна покинуть дом, но так, чтобы об этом знали ты и я. Это очень важно.

– Невозможно. Двоих-троих человек придется поставить в известность. Но их молчание я вам гарантирую.

– Хорошо. Собирайся. Повезешь меня в город. Сам, без сопровождающих.

Месяц назад Кузнецов усомнился бы в разумности подобного приказа и обязательно поставил в известность Тормиса. Но сейчас он не стал этого делать. Бачурина доказала, что многому научилась, и ее действия всегда направлены на достижение определенной цели. Хотя иногда и кажутся с точки зрения мужчин нелогичными и опрометчивыми. Если Татьяна Николаевна приказывает, значит, в этом есть необходимость.

Поэтому Макс не воспротивился тому, что, приехав на место, Бачурина пересела в поджидавший ее автомобиль, оставив Макса дожидаться в "девятке" и беспокоиться.

Но все обошлось. Хлопнула дверца. Татьяна Николаевна подошла к "девятке" и уселась рядом с Кузнецовым. Макс поставил пистолет на предохранитель и спрятал его в кобуру.

– Так надо было, – проговорила Бачурина, будто оправдываясь перед телохранителем.

* * *

Утром Татьяна в первую очередь вызвала Тормиса. Но не в рабочий кабинет, а в спальню.

– В городе находится еще один убийца, – сообщила она пораженному начальнику службы безопасности.

– Мне об этом ничего не известно, – признался Ян, гадая, откуда к Бачуриной могли поступить подобные сведения.

– Самодеятельность Боксера была лишь прикрытием для настоящего киллера. Сегодня вы должны получить вещественные доказательства – два противотанковых ружья. Одно предназначалось для человека Боксера, а второе – неизвестному наемнику.

– Человек Боксера – Бекас, – догадался Ян. – Они собирались обстрелять особняк? Но зачем? Ведь прицельная стрельба невозможна.

– Им известны местонахождение моего кабинета и распорядок дня. А боеприпасы, которыми они намеревались воспользоваться, были заряжены отравляющим веществом. Достаточно, чтобы снаряд разорвался в помещении, в котором я находилась.

– Но откуда вам это известно? Ведь Юсуп ни о чем подобном не говорил.

– Конечно, стал бы он раскрывать все свои карты.

– Хорошо бы с ним еще раз поговорить. Жаль, что ночью он покинул Ровск.

– Джафаров сообщил нам достаточно.

– Надо переместить ваш кабинет в другую комнату, – спохватился Тормис.

– Я распорядилась, чтобы подготовили мой бывший кабинет. А тем временем в кабинете мужа вместо стекол установят пуленепробиваемый пластик и кевларовые жалюзи.

– Сами догадались?

– Конечно, нет. Макс подсказал. Он еще посоветовал установить на соседнем здании дополнительные щиты, замаскировав их под рекламу. Таким образом помещение будет полностью защищено от снайпера.

– Разумно, – согласился Тормис.

– Мы вчера допустили непростительную ошибку, – вновь заговорила Бачурина.

Ян насторожился.

– Джафаров мог быть использован в качестве смертника, – продолжила Татьяна Николаевна.

– Мы учли эту ошибку. Уже приняли меры.

– До сих пор нам везло. Надо бы и самим подсуетиться, а не ограничиваться ожиданием неприятностей. Имя заказчика известно, с него и следует начать поиск убийцы.

– А если устранить Пашу? – забросил пробный шар Тормис. – Возможно, смерть заказчика остановит киллера.

– Вряд ли. Паша – лишь известный нам враг, с его смертью ничего не изменится. Только остальные станут осторожней. К тому же я еще не готова отдать подобный приказ. Да и для этого потребовалось бы время, а его-то у нас и нет. Давайте обсудим, что мне может угрожать. О снайперах мы позаботились. Из особняка я не выезжаю.

– Закладку мин тоже можно исключить.

– Остаются посетители. А случайные люди ко мне не ходят.

– Гайнанов?

– Может быть. Все зависит от того, как Джафаров воспринял мои слова об Андрее Дмитриевиче. И поделится ли он своими сомнениями с хозяевами... Нет, Гайнанов отпадает. К нему имеет подход Юсуп, а не киллер.

– Все равно, мы не должны исключать вашего зама.

– Возможно, возможно. Но пока не стоит устанавливать за Андреем слежку. Это насторожит наших "друзей".

– Я хочу вернуться к вопросу о снайперах. Что помешало покушению?

– Это мне неизвестно, – невозмутимо ответила Бачурина.

Возвращаясь в свой офис, Тормис размышлял: откуда она получила свои сведения?

Уже на лестнице Ян вспомнил, что ему незачем спускаться на первый этаж и выходить на улицу. Теперь между особняком и зданием, в котором размещалось охранное агентство, был сооружен переход. Да и вообще, в жилище Бачуриной были произведены значительные переделки. В помещения, прежде занятые картинами и музейными экспонатами, переместились библиотека, столовая, гостиная. А освободившиеся площади на первом этаже отводились под офис президента. Скоро через парадную дверь потоком повалят посетители, курьеры, служащие корпорации, сотрудники личного аппарата Бачуриной. Макс с ног сбился, пытаясь преобразовать систему охраны в связи с новыми обстоятельствами. Нельзя было сказать, что он или Тормис радовались подобной реконструкции, но альтернативой являлись ежедневные поездки Бачуриной в центральный офис. От чего она отказалась.

* * *

– Я убью Бориса. Клянусь! – возмущалась Свиридова. – С ним невозможно иметь дело.

– Что случилось? – поинтересовалась Ходосеева, заходя в квартиру подруги.

– Этот потенциальный Дон-Жуан, – так Свиридова стала в последнее время называть Борю, – обещал подвезти нас к особняку Бачуриной и прихватить по пути отпечатанные образцы буклета. До встречи с Татьяной Николаевной осталось меньше сорока минут, а до сих пор нет ни Бориса, ни образцов.

– Он звонил мне с утра и сказал, что его срочно вызвали в Петербург. А образцы он передал Талисманову. Тот привезет буклет и отвезет нас на Богоявленскую.

– Борис уехал? Надолго?

– Не больше, чем на неделю. В Ровске у него еще дела, обязательно вернется.

– Что за дела?

– Этого я не знаю.

– Вот, голубушка, еще один пример того, что на мужиков полагаться нельзя. Давай готовиться к выходу. Возможно, нам придется добираться на такси и без образцов. Талисманов еще более ненадежный товарищ, чем твой Борька.

Как и предрекала Свиридова, Талисманов задержался. Но художник догадался позвонить и предупредить, что образец все еще не готов и его подвезут прямо на Богоявленскую. Буквально через двадцать минут.

– Что я говорила?! – торжествовала Свиридова. – Придется дело передать в надежные женские руки.

Маша тут же позвонила куда-то, вызвала какую-то Иришу и, продиктовав адрес рекламного агентства, в котором изготавливался оригинал-макет буклета, попросила позаботиться о выполнении заказа. Люба удивлялась предприимчивости Свиридовой: без году неделя в городе, а обзавелась множеством знакомств. Сама Ходосеева не была способна на подобное и завидовала подруге. Как и Борису, также обладавшему способностью устанавливать связи с нужными людьми. Люба удивлялась, почему место директора Фонда предложено не этим двоим, а ей. Только потому, что она жена мэра?

– А Борька точно уехал? – Свиридова посмотрела на подругу так, будто подозревала ее в обмане. – А ну, дай-ка браслетик, попробую высвистеть твоего дружка. Может, он просто загулял. И сходи, завари кофейку. Приятно выпить перед выходом горячего.

* * *

Охотник затаился. В этот день везению Бачуриной должен прийти конец. Но и умирающая змея способна ужалить, и поэтому он предпочел не рисковать и держаться подальше от места осуществления акции. Все, что от него требовалось, он выполнил, остальное сделают «добровольные» помощники. А Охотник залег на конспиративной квартире, никуда не выходил и все время проводил за телевизором, положив рядом с собой радиоприемник, настроенный на милицейскую волну. О результате акции он узнает одновременно с ментами. Жаль, что в новостях сообщат об этом лишь вечером, а то и на следующий день. Однажды Охотник работал в Америке, в Нью-Йорке. Ему понравилась эта страна. Хотя бы тем, что новости там распространяются значительно быстрей. И Охотник смог увидеть на экране «ящика» труп своей жертвы уже через пять минут после совершения акции. Впрочем, то было совсем простое дело – жертва практически не предпринимала мер безопасности. Единственная сложность заключалась в том, чтобы «снять» ее в людном месте. Это было показательное убийство, демонстрация силы.

Охотник взглянул на часы. Пора бы стражам порядка и забеспокоиться. А на милицейской волне – тишь и покой. Заняты какими-то пустяками: кражами да драками. Что ж, подождем еще.

* * *

У себя дома Татьяна Бачурина казалась совсем иной, чем в актовом зале «Цесаря»: более женственной, домашней. Не было того ощущения силы и властности, которое исходило от нее во время голосования акционеров. Татьяна Николаевна была младше Ходосеевой. Ее молодость и красоту не смогла победить даже болезнь. Но стоило хозяйке дома заговорить, как Люба ощутила, что духовно собеседница более зрелая личность. Речь скорей шла о взгляде на жизнь, способности управлять обстоятельствами, а не плыть по воле случая – что, собственно, и определяет зрелость человека. В этом отношении Бачурина была взрослой, а Ходосеева, пожалуй, – еще подросток. И количество прожитых лет не имело никакого значения.

И все же Любе было легко и приятно общаться с Бачуриной. Вскоре женщины перешли на "ты".

А вот Свиридова, всегда такая бойкая и не лезущая за словом в карман, держалась скованно и напряженно, будто пребывание в обществе Татьяны Николаевны действовало на нее угнетающе.

Обсудив деловые вопросы и перейдя к болтовне о пустяках, Ходосеева случайно взглянула на одну из фотографий, стоящих на столе. Этот снимок был знаком ей по газетам: Бачурина улыбается Гайнанову в одном из парижских кафе. Только это цветное фото было, куда лучшего качества. Мелькнуло воспоминание о слухах по поводу отношений вдовы Великого с молодым замом покойного, но тут же угасло. Не Любе, неспособной разобраться в своих отношениях с Борисом, осуждать молодую женщину за увлечение. Однако глаза невольно вернулись к фото. Ходосеева едва не воскликнула, обратив внимание на деталь, которая отличала эту фотографию от тех, что были помещены в газетах.

Когда две подруги вышли из дома Бачуриной на холодный воздух, Свиридова спросила с усмешкой:

– Что это ты, голубушка встрепенулась, когда увидела на столе фото Бачуриной?

– Ты заметила?

– Конечно. Мне этот снимок тоже знаком.

Ходосеева помолчала, раздумывая, говорить или нет подруге, но затем схватила Свиридову за локоть и взволнованно прошептала:

– Там третья фигура. Мужчина за спинами Бачуриной и Гайнанова. В газетах его лица нельзя было различить из-за журнала, которым он прикрылся.

– Ну-ну, – нетерпеливо проговорила Свиридова, учуявшая нечто интересное и неожиданное.

– На фото видно лицо третьего.

– Не томи!

– Мне показалось, что это Борис.

Люба ожидала, что подруга рассмеется, заявит, что ей везде мерещится потенциальный любовник. Но Свиридова прищурилась, что-то обдумывая, и проговорила тихо, будто поняв нечто недоступное Ходосеевой:

– Борис в Париже?.. Занятно.

* * *

Татьяна получила удовольствие от беседы с Ходосеевой и Свиридовой. Она с радостью поговорила бы еще, и не только о делах Фонда, но проклятый график... Пришлось попрощаться с посетительницами. Следующим в кабинет вошел новый управляющий банком – бывший директор авторынка, принадлежащего «Цесарю». Затем Ира доложила о приезде Гайнанова, которого не было в списке посетителей.

– Андрюша, как ты думаешь, чем можно достать Гуковского?

– Это в смысле получения кредита? На этот вопрос, кроме Петра Алексеевича, мог ответить разве что Гришин. Я как-то спросил Великого, чем тот заинтересовал Модеста, но Петр Алексеевич отрезал: "Тебе это не интересно".

– Значит, у него имелось что-то интересное для старика? Деньги?

– Не думаю. Разве что речь бы шла о гигантских суммах.

– Компромат? Ну там, вино, девочки, возможно, какие-то извращения.

– Этим Гуковского не проймешь. О его оргиях пол-Москвы знает.

– Тогда чем же Великий приманил Гуковского?

– В его сейфах, как я понимаю, ничего, связанного с Гуковским, не обнаружили?

– Ничего, кроме того, о чем я тебе говорила.

– О девочках... Должно быть еще что-то. И не обязательно компромат. А если компромат, не обязательно на Гуковского. Если не возражаешь, я прикажу Сироте заняться этим вплотную.

– Давай лучше отложим до моего возвращения из Москвы! В таких делах требуется предельная осторожность. Не дай Бог, Сирота облажается и о наших изысканиях узнает Модест. Все мои усилия накроются.

– Таня! От тебя ли я это слышу?

– Андрюша, ты, наверное, забыл, что мое сиятельство родилось в коммунальной квартире?

– Честно говоря, иногда мне кажется, что ты появилась на свет среди порфиры и золота.

– Спасибо за комплимент, но давай вернемся к теме. Гуковского пока оставим в покое. Я попробую посмотреть, что имеется в архиве Петра Алексеевича. Этим и ограничимся.

* * *

Милицейское радио так и не взорвалось сообщениями о несчастном случае на Богоявленской. Это был провал.

Другой на месте Охотника продолжал бы ждать, успокаивая себя тем, что охрана Бачуриной утаила на время ее смерть. Но наемник был убежден: умри Татьяна Николаевна, через минуту на ногах была бы вся милиция города. Можно было позвонить на Богоявленскую, в Фонд Великого, на квартиру Ходосеевой или к Свиридовой. Но зачем? Чтобы дать противнику еще одну ниточку, за которую можно ухватиться? Нет, надо линять. Ни о чем не жалея и ни с кем не прощаясь, даже не предупредив помощника. Пусть сам соображает, не маленький. Ну, а если акция все же оказалась успешной, хотя надежды на это осталось мало, ничего страшного – Охотник узнает об этом позже.

* * *

Тормис позвонил в приемную Бачуриной и спросил есть ли у графини посетитель.

– Татьяна Николаевна обедает, – сообщила секретарь.

Пришлось дожидаться окончания трапезы. Но когда он вошел в приемную, Ирина сообщила, что у Бачуриной приехавший из Испании дворецкий Павел.

– Когда она освободится, скажите, что я буду ожидать в комнате отдыха. И положите на время в свой сейф эту коробочку.

– Хорошо, Ян Эдуардович, – Ира не удивилась просьбе Тормиса. Такая уж должность: все видеть, все слышать, ничему не удивляться и обо всем увиденном-услышаном хранить молчание.

Тормис налил себе коньяку, выбрав лучший из имеющихся в баре, и устроился в кожаном кресле. Нужно было расслабиться. Сегодня удалось предотвратить наиболее серьезную из всех попытку покушения. Но шеф службы безопасности не ощущал ликования, – лишь усталость и какое-то внутреннее напряжение. Может, от того, что операция еще далека от завершения, а от самого Тормиса сейчас ничего не зависит. Своими указаниями он может лишь внести путаницу в действия подчиненных.