Текст книги "Охота на Золушку (СИ)"

Автор книги: Владимир Барт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

А может, намекнуть Сироте, чтобы тот проверил жильцов домов по соседству с особняком Бачуриной? Авось удастся выйти на наблюдателей. Нет, это опасная игра с непредсказуемым результатом. Так могут всплыть весьма нежелательные факты, которые можно истолковывать по-разному.

* * *

От дома Ходосеевых до художественного музея общественным транспортом надо ехать с пересадкой. А пешочком – всего пять кварталов. Не близко, но и не край света. Люба преодолела этот путь за каких-то двадцать минут. Что касается автомобиля «Вольво», записанного на ее имя, то ни она, ни Евгений Михайлович им не пользовались.

Ходосеева дважды прошла мимо подъезда музея, не решаясь войти вовнутрь. Затем набралась храбрости и взялась за массивную бронзовую ручку.

– Извините, я не могла бы увидеть Бориса? – спросила Люба у милиционера, дежурившего в вестибюле.

– Какого Бориса? – подозрительно посмотрел милиционер.

Только сейчас Ходосеева спохватилась, что не знает ни фамилии своего нового знакомого, ни его должности в музее. Она принялась путанно объяснять, что Борис искусствовед и помогает составлять музею каталог.

– Зоя Дмитриевна, – позвал милиционер проходившую мимо сотрудницу. – Тут какого-то Бориса спрашивают.

– Бориса? У нас вроде нет никакого Бориса.

– Он искусствовед, – вновь начала объяснять Ходосеева и совсем некстати добавила: – Он профессор Стокгольмского университета.

– Швед, что ли? – удивился милиционер.

– Ах, Борис! Борис Семенович, – внезапно вспомнила сотрудница. – Пойдемте, я вас провожу.

По пути она поинтересовалась:

– А не могла я вас видеть на недавнем открытии выставки картин из музеев Гамбурга?

– Да, я была там с мужем, – призналась Люба.

Сотрудница с интересом посмотрела на посетительницу, гадая кто же ее муж.

Открывать экспозицию прилетел обер-бургомистр Гамбурга, являвшегося побратимом Ровска, поэтому в музее присутствовала вся городская верхушка. Ходосеев не только посчитал обязательным явиться самому, но и взял с собой Любу. Отчасти уступая ее просьбам, отчасти, чтобы похвастаться перед иноземным гостем женой, неплохо разбирающейся в живописи. Это было одним из немногих официальных мероприятий, где Ходосеев присутствовал с женой.

Борис сидел в библиотеке с каким-то толстым фолиантом. Рядом лежали ручка и блокнот, в который ученый делал выписки. Люба с удивлением отметила, что в очках он действительно больше похож на профессора, чем на кинозвезду. Впрочем, очки совсем не портили Бориса, скорей наоборот, делали его лицо более интересным и интеллигентным. Хотя Ходосеевой почему-то казалось, что по отношению к новому знакомому больше подошло бы слово интеллектуал, а не интеллигент.

– А, Люба, рад вас видеть! Как же вы нашли меня?

– Это было не сложней, чем выяснить мой адрес, – парировала Ходосеева и с удовлетворением отметила, что Борис, оказывается, умеет краснеть.

– Очень хорошо, что вы пришли. И главное – вовремя. Я как раз собрался идти пить чай. Составите мне компанию. Или знаете что? Я вас познакомлю с Элеонорой Даниловной, директором сего богоугодного учреждения.

– Что вы! Я совсем не готова, – испугалась Люба, а внутри почувствовала укол обиды: она ведь пришла не с директрисой знакомиться.

– Это превосходная женщина, – убеждал тем временем Борис, подхватив Ходосееву под руку и мягко, но уверенно увлекая за собой. – Даже странно, что вы не познакомились раньше.

Элеонора Даниловна удивленно подняла брови, увидев ворвавшегося в ее кабинет Бориса, да еще с какой-то незнакомой дамой, одетой, как на прием.

– Разрешите представить вам Любовь Ходосееву.

Директриса расцвела улыбкой:

– Борис много рассказывал о вас. Оказывается, вы большая ценительница искусства.

– Но мы встречались с ним всего один раз, – удивилась Люба.

– Борис Андреевич – проницательный человек. И знаете, он предсказал, что вы будете заходить к нам чаще.

Смущенно улыбаясь, Ходосеева взглянула на Бориса, занятого сервировкой стола:

– Я часто бываю в музее. В качестве рядового посетителя. А сегодня, собственно, пришла поблагодарить Бориса Андреевича за присланную книгу.

– Она вам понравилась? – живо откликнулся искусствовед.

– О какой книге идет речь? – осведомилась Элеонора Даниловна.

За чаем говорили о картинах, художниках, книгах. Тем временем подошел бородатый мужик, сильно смахивающий на хиппи. Оказалось – художник Талисманов. Люба не была с ним знакома, но фамилию часто слышала. Талисманов оказался в компании своим человеком. Он без спроса налил себе чаю и включился в общий разговор, с интересом поглядывая на Ходосееву. Спохватившись, Элеонора Даниловна, наконец, представила художнику гостью.

– Заочно мы знакомы, – заявил Талисманов. – Мне о вас рассказывала Свиридова. До чего, однако, мир тесен!

Ходосеева не заметила, как пролетели два часа.

– Собственно, а ты зачем заглянул? – спустя час или более того поинтересовался у Талисманова Борис.

– Да вот, хотим обсудить с Элеонорой, что делать с картинами, которые намерена подарить городу Бачурина.

– Это бесценный дар, – почему-то вздохнула директриса. – Весь вопрос: где разместить картины?

– А что, хорошая коллекция? – поинтересовалась Люба.

Талисманов принялся рассказывать о картинах, украшающих особняк на Богоявленской, то и дело упоминая фамилии всемирно известных художников.

– Знаете что? – в конце концов предложил он. – Когда я в следующий раз отправлюсь туда, возьму вас с собой.

– Не знаю, удобно ли это.

– Удобно, удобно.

Борис вызвался проводить Ходосееву домой. Идя рядом с новым знакомым, Люба вновь заговорила о предстоящем посещении дома Бачуриной:

– Мой муж был в натянутых отношениях с Великим. Как расценит мое появление вдова?

– Прежняя вражда должна умереть вместе со смертью одного из соперников, – уверенно заявил Борис. – И я считаю, что плохие отношения мужей еще не повод для неприязни между женами. Я Бачурину лично не знаю, но Элеонора и Талисманов весьма ее расхваливают.

* * *

После ухода Гайнанова Татьяна немного полежала с закрытыми глазами, отдыхая.

Разговор отнял слишком много сил. Но она решила сделать еще один телефонный звонок.

– Танюша, это ты? Ушам не верю! – Ларис, услышав голос Бачуриной, искренне обрадовался. – Наконец-то объявилась! Я тебе звоню, звоню... Несколько раз подъезжал на Богоявленскую, но ни разу даже до секретарши не добрался. Тебе хоть говорили о моих звонках?

– Я время от времени видела твою фамилию в списке.

– В каком списке?

– Тех, кто мне звонил.

– И что, много таких желающих? – с сомнением спросил Ларис.

– В иные дни на три страницы. Большинство звонков затем переадресуется руководству корпорации, пресс-секретарю и другим.

– А если звонит какой-то большой начальник? Его тоже пропускают через это сито?

– Большие начальники звонят не слишком часто. А если и звонят, то делают это через своего секретаря.

– Кстати, как твое здоровье?

– Не дождетесь...

– Чего? – не понял Ларис. – А! Так ты еще шутишь?! Значит, все в порядке. А то тут ползут всякие гадкие слухи.

– Гадкие?

– В том смысле, что ты серьезно больна, – пояснил Ларис.

– Уже иду на поправку. (убрать абзац)Давай лучше поговорим, как ты жил в это время. Что в "Контес"?

– В "Контес"? Все скучают о тебе, часто вспоминают. Поездка во Флоренцию и Рим, о которой говорил Савон, сорвалась. Тебе докладывали об этом?

– Честно говоря, не помню. После смерти мужа я долгое время была сама не своя. Недавно только начала отходить. Но не будем о грустном. Что нового в мире моды?

– Ну, особых новостей нет. Но недавно мне звонил, – Ларис назвал фамилию известного кутюрье, того самого, о котором упоминал Гайнанов. – Предлагал перекупить "Контес" и превратить его в филиал своего Дома. Я послал его куда подальше.

Бачурина промолчала. Не нашла в себе сил сообщить, что кутюрье таки нашел лазейку. А Ларис уже принялся рассказывать об общих знакомых.

* * *

Разговор с Ларисом был для Бачуриной, как глоток свежего воздуха, несмотря на чувство вины, которое точило женщину из-за предстоящей продажи Дома Моды. Татьяна лежала на постели с улыбкой, которая сошла с лица, едва она увидела входящего в спальню Тормиса.

Ян присел у постели и сразу же огорошил новостью:

– Мы выяснили, кто передал заказ на вашу ликвидацию. Помните голос "неизвестного" на кассете? Это некий Юсуп Джафаров.

– Кто такой?

– Интересная личность. Одного с Боксером поля ягода.

– Боксер... Это ему заказывали мою смерть. Отказался от своего намерения?

– Не совсем.

Что-то в словах Тормиса заставило Бачурину насторожиться. Но спрашивать она ничего не стала: если не докладывает, значит, нет в этом необходимости. И, кроме того, она боялась услышать нечто такое, о чем впоследствии будет жалеть.

– И что этот Юсуп? Уголовник, как Боксер?

– Только внешнего лоска побольше и калибр покрупней. Покойный Петр Алексеевич имел с ним какие-то дела. Я принес вам для ознакомления досье на Юсупа Джафаровича Джафарова.

– У вас, я вижу, чуть ли не на всех имеются досье.

– Только на тех, кто представляет для нас интерес или попал в наше поле зрения. Вообще-то считалось, что Юсупов поддерживает дружбу с лидером враждебной Боксеру группировки. Но иногда враги становятся друзьями. И наоборот.

– Вы что-то не договариваете, Ян Эдуардович. Что за привычка, сказав "а", никогда не говорить "б"?!

– Гайнанов встречался с Юсупом. Он сообщил вам об этом?

– Нет. Деловая встреча?

– Не думаю. Слишком много предосторожностей. Мы ничего бы не узнали, если бы раньше не засекли Джафарова с Боксером и не установили наблюдение.

– Может, Андрей почувствовал вкус к шпионским играм?

– Тогда бы он использовал в комбинации возможности информационной службы. Но Сирота не осведомлен об этих контактах. Я интересовался.

– Андрей как-то упомянул, что на него наезжают. Я предлагала посоветоваться с Максом, то Гайнанов сказал, что справится сам. Не имел ли он в виду Юсупа?

– Это не оправдание. Особенно для руководителя подразделения службы безопасности концерна.

– Осуждаете меня за это решение?

– Вы действовали непродуманно.

– Не совсем. Я проконсультировалась с Сиротой и договорилась, что тот будет передавать Гайнанову лишь самую необходимую информацию. Сирота лишь формально подчинен Андрею Дмитриевичу и имеет прямой выход на меня.

– Хм, честно говоря, я не ожидал от вас столь изощренного коварства.

– Приятно слышать.

– Значит, мы можем гнать через Гайнанова дезу? И получатель будет считать, что добытая информация является абсолютно правдивой.

– Если только не усомнятся в надежности источника.

– Это уже забота Юсупа.

– Вообще-то, я думала через Андрея оказывать влияние на Зотова и косвенно на Казарина с Лебединским.

– Вы делаете успехи, Татьяна Николаевна.

– У меня нет иного выхода. Вы же видели поступивший факс...

– Теперь ждите бури.

– Руганью меня уже трудно пробить. Нужно оружие посерьезней. Так что там насчет Боксера?

Неожиданный поворот разговора застал Тормиса врасплох.

– В каком плане?

– В плане покушения на меня.

– Он предпринял попытку, – признался Ян. – Неудачную. Теперь заперся в своем доме, как в крепости. Кажется, что-то его здорово испугало.

– Вы узнали, что именно?

– Кто-то сбросил его человека с крыши. А позавчера был избит и попал в больницу начальник "контрразведки" Боксера.

Бачурина достаточно изучила Тормиса, чтобы уловить в его голосе озабоченность:

– Вас что-то беспокоит?

– Вы не поручали это Максу или Сироте?

– Но ведь вы уже спрашивали их об этом? Разве не так?

– Они отрицают. Но это ничего не значит.

– Я не давала подобного распоряжение. Может, Юсуп?

– Не думаю. Похоже, появилась какая-то неизвестная сила, имеющая какие-то интересы в Ровске. И мне это не нравится.

Бачурина долго молчала, размышляя. Затем распорядилась:

– Мы должны знать все, что происходит в городе. Что касается Джафарова, оставьте мне его досье для ознакомления. Думаю, что вы уже подобрали материалы и на Гайнанова. Оставьте и эти бумаги. Я хочу, чтобы в дальнейшем вы ежедневно готовили краткую справку о том, что Андрей Дмитриевич делал в течение дня. С Юсупа – глаз не спускать. Я должна знать, кто за ним стоит.

– Будет исполнено, – Тормис выпрямился в кресле, будто перед ним была не молодая женщина, измученная недомоганием, а генерал.

22

Боксер затаился. Он сократил до минимума прием посетителей и совершенно перестал выезжать в город. Для оправдания был пущен слух, что авторитет заболел чем-то респираторным. Но люди сведущие намеками, что насморк главаря «бановской» группировки имеет скорее нервное происхождение. Когда твоих людей начинают отправлять по одному на больничные койки, а кое-кого и выбрасывать из окон – поневоле заосторожничаешь. По городу ходили предположения одно фантастичней другого. Да и сам Боксер терялся в догадках: что это – ответ на попытку покушения на Бачурину или Юсуп и его шеф Паша натравливали Боксера на графиню с целью отвлечь его внимание, а сами исподволь готовились нанести по авторитету удар и захватить контролируемые тем территории? Недаром Паша через своих эмиссаров обхаживает Ходосеева. Думают, Боксер щи лаптями хлебает. Не на того напали! У Боксера тоже есть свои люди в окружении ровского мэра. И он осведомлен о шагах Паши, направленных как против корпорации «Цесарь», так и против бановской группировки.

В общем, авторитет до поры, до времени не собирался покидать своей норы. А пока десятки агентов Боксера сновали по городу, собирая информацию. Все добытые за день сведения суммировались и ежевечерне докладывались главарю.

В комнату заглянул Жердь:

– Приехал Мосол.

– Пусть заходит, – буркнул Боксер.

После того, как Бугор попал на больничную койку, контрразведку группировки возглавил двухметровый "шкаф" по кличке Мосол. Не потому, что был пригоден к данной деятельности, а потому что Боксер абсолютно доверял бывшему мяснику, раньше состоявшему у него в телохранителях.

Когда Мосол вошел в комнату, половицы под ним прогнулись и жалобно застонали.

– Узнал, кто отметелил Бугра? – угрюмо поинтересовался Боксер.

– Он и сам не знает. Или армейцы, или менты. Но не знакомые Бугру.

– Он сам решил, что нападавшие были ментами, или это твое мнение?

– Бугор так считает. Я ведь этих ментов не видел.

Боксер выбрался из-за стола, прошелся по комнате. Встал за спиной здоровяка:

– А почему Бугор решил, что его мудохали менты?

– Или армейцы, – добавил Мосол. – На урок не похожи, масть не та. А для обычной сявоты – били слишком мастерски.

– Что слышно про Шанхая?

– Бухает, по лебедям ударяет. Гуляет. И его день и ночь пасет милиция. Сам видел, как два глаза перли за Шанхаем по улице. Морды ментовские, я их сразу чую.

Боксер согласно кивнул. О том, что Шанхая взяла под наблюдение уголовка, докладывал и Бугор. Значит, Шанхай не тот человек, которого нанял Паша. Может, братва ошиблась, решив, что вместе с Юсупом в Ровск приедет и опытный мокрушник? Это ведь только слухи. Имей Юсуп своего стрелка, стал бы он обращаться за помощью к Боксеру? Тогда кто сбросил Бекаса? Неужто люди Бачуриной? Что ни говори, а покойный Гришин сколотил крепкую организацию.

Выслушав городские сплетни и пересуды, Боксер отпустил "шкафа". День подошел к концу. В спальне уже дожидалась девка, с которой авторитет спал всего вторую неделю. Еще не успела наскучить. Да и хороша в постели, хоть и не профессионалка.

Боксер потянулся и крикнул в комнаты:

– Жердь! Выпусти кобелей на ночь и обойди дом. Пора спать ложиться.

Телохранитель послушно отправился выполнять приказание. Авторитет в последнее время осторожничал до невозможности. Особенно после того, как пришлось расстаться с Бугром. Установил систему видеонаблюдения, да по соседству на "хате" постоянно сидела тройка-четверка ребят. Попробуй, сунься.

Жердь выпустил собак, достал сигареты. Закурил, разглядывая небо. Целый день было пасмурно, а к ночи облака разошлись. Наверное, к морозам.

Вдруг со стороны дома раздался истошный женский крик. Жердь бросился к двери, но она оказалась заперта, отпереть ее можно было только изнутри. Телохранитель заметался по двору. Встревоженные криком и метаниями человека, залаяли собаки. Крик послышался вновь. Жердь оглянулся, увидел полено и метнул его в окно. Завыла сирена. Телохранитель достал пистолет и рукояткой посбивал осколки. После этого полез в окно.

– Стой! Ты куда, падла! – закричали с соседнего двора двое или трое урок, поспешивших на сигнал тревоги. Один из них, видя лезущего в разбитое окно злоумышленника, пальнул из охотничьего ружья.

* * *

Через час к дому Боксера подъехал майор Гайденко. Узенькая улочка была заполнена машинами: милицейскими, с включенными мигалками, и иномарками группировщиков, услышавших о стрельбе у дома Боксера. «Братва» собиралась небольшими кучками, о чем-то тихо переговаривалась, поглядывая на сотрудников милиции. Но на рожон не лезли, а их предводители всячески демонстрировали готовность к сотрудничеству. У самого дома виднелись микроавтобусы ОМОНа и несколько джипов УБОПа. Из-за множества автомобилей подъехать к дому не было возможности.

Заметив Задорожного, отдававшего распоряжения сотрудникам угрозыска, Гайденко махнул рукой:

– Эй, капитан, распорядись, чтобы дали дорогу.

Задорожный подошел, тоскливо оглядел улочку:

– Безнадежно, товарищ майор. Дальше не проедите. Я лучше сержанта пришлю, чтобы за машиной приглядел.

– Что произошло? – поинтересовался Гайденко. – Я слышал: Боксера убили.

– Черт его знает. Тело обнаружила девка, ночевавшая в доме. Боксер заглянул к ней, сказал чтобы готовилась и пропал. Она подождала, а потом, услышав из ванной шум воды, пошла туда. И увидела на полу Боксера. Мертвого. Вроде как наступил на обмылок, поскользнулся и ударился шеей о край ванны. Эксперты нашли и мыло, и волоски на ванной. Следов посторонних в доме нет. У девки просто не хватило бы сил сломать такому бугаю шею.

– А телохранитель где был?

Задорожный в нескольких словах рассказал о действиях телохранителя, что стало известно с его слов:

– Смех и грех получился. Видно, дружки приняли Жердя за злоумышленника и саданули по нему дробью. Парню повезло. Большинство дробинок попали ему в правую руку и ягодицу. Руку немного защитила кожаная куртка. А вот ягодице досталось. Могли и все хозяйство отстрелить. Впрочем, заряд был ослабленный и Жердь больше испугался, чем пострадал. Вот тут и началась катавасия. Сигнализация воет. Девка наверху верещит. Жердь орет. Собаки заходятся лаем. А дружки с соседнего двора никак не могут в дом Боксера попасть. Собаки не пускают. Псов перестреляли бы, но тут патрульная машина подъехала. Кто-то из соседей позвонил. А потом и все остальные подоспели.

– Значит несчастный случай?

– Похоже.

– Слышу в твоем голосе сомнение.

– Я не сомневался бы, не имей мы уже один несчастный случай. С Бекасом. Да и Бугор очень кстати в больницу попал. И опять – случайность.

– Если ты прав: имеем пример очень чистой работы. И доказательств преднамеренного убийства нам вовек не сыскать.

– Но попробовать все-таки следует?

– А куда деваться? Работа такая.

* * *

Слухи о проделках жен достигают ушей мужей в самую последнюю очередь. В справедливости этого утверждения Евгению Ходосееву пришлось убедиться на собственной шкуре. В то время, как он уже был готов начать наступление на корпорацию «Цесарь», официально обвинив ее покойного владельца в торговле наркотиками и отмывании грязных денег, мэру Ровска сообщили, что его жена не сегодня-завтра займет кресло директора Фонда Великого.

– Что-то я не пойму вашей игры, – заявил городской прокурор, давний соратник мэра, сверля Ходосеева кабаньими глазками.

– О чем это ты? – не понял Евгений Михайлович.

Прокурор вкратце пересказал циркулирующие в городе слухи.

– Что за ерунда?! – возмутился мэр.

Прокурор лишь пожал плечами и поспешил откланяться. Ходосеев никогда не интересовался личной жизнью жены. О том, что у Любы может возникнуть роман с кем-нибудь на стороне, Евгений Петрович и не думал. Не потому, что не был ревнивым (своих любовниц он ревновал о-го-го!), а просто привык считать жену серенькой мышкой, на которую никто не обратит внимания. Да и сама Люба была слишком робкой, чтобы крутить амуры. А уж интересами и увлечениями жены Ходосеев не интересовался и в молодости. Покупает свои книги, шастает по музеям, и слава Богу. Оказывается, напрасно не интересовался.

Дома Любы не оказалось. Евгений Петрович сел у телефона и задумался: куда звонить? В художественный музей? В Фонд Великого, телефона которого он не знал? А может, самой Бачуриной? Проклятье! Мэр потянулся к трубке, решив позвонить зятю. Но замер: просить, чтобы чекисты искали его жену? Ходосеев позвонил вахтеру и даже против обыкновения обратился к нему на вы:

– Не скажете, как давно ушла Любовь Андреевна?

Вахтер удивился:

– Она уже вернулась. Вместе со Свиридовой, из семнадцатой квартиры.

Перепрыгивая через ступеньки, мэр сбежал на два этажа ниже и позвонил в квартиру художницы.

Дверь открыла хозяйка. Она оказалась на голову выше мэра и больше походила на гренадера в юбке, чем на творческую личность. В крупных лошадиных зубах Свиридовой торчала сигарета. Выпустив в Ходосеева струю дыма, она холодно поинтересовалась:

– Чем обязана?

– Люба... Любовь Андреевна у вас? Пусть поднимется домой.

В ожидании жены Ходосеев яростно мерил шагами зал, то и дело натыкаясь на мебель. Сказать, что он был в бешенстве, означало ничего не сказать. И когда в прихожей раздался звук звонка, Евгений Михайлович метеором примчался к двери и распахнул ее настежь, готовясь обрушить на супругу свой праведный гнев. Но в коридоре никого не оказалось. Лишь на коврике у порога лежал пакет из плотной бумаги.

– Что за глупые шутки? – пробормотал Ходосеев, наклоняясь за конвертом.

Надорвав край пакета, мэр вытащил несколько цветных фотографий отменного качества. Снимки легко можно было бы принять за порнографические, если бы одним из действующих лиц не являлся сам Евгений Михайлович. На каждой фотографии Ходосеев был запечатлен в новой позе и с новой напарницей.

Лишь через пару минут, услышав шаги поднимающейся жены, мэр осознал, что продолжает стоять на лестничной площадке с фотографиями в руках. Он бросился обратно и сунул пакет в портфель.

– Ты что-то хотел, дорогой? – спросила Любовь Андреевна, входя в квартиру.

Евгений Михайлович, еще минуту назад готовый выплеснуть на жену волну ярости, сейчас растерянно молчал. Смущало содержимое подброшенного пакета. Да и жена, честно говоря, немного сбивала с толку. Во-первых, говорила она мягко, но твердо, как человек, ощущающий свою силу. Это было совсем не похоже на всегда безропотную и покорную Любу. Изменилась и внешность супруги. Строгий костюм, прическа. И главное – лицо! Черт возьми, это было лицо думающего человека!

– Что это значит? – выдавил из себя Ходосеев.

– Что именно? – спросила Люба, усаживаясь в кресло и забрасывая ногу на ногу.

– Что означают разговоры о Фонде Великого?

– Это означает, что я нашла себе занятие по душе.

– Занятие по душе?! А ты не могла посоветоваться со мной?

– А разве тебя это интересовало?

Благожелательно-мягкий тон бесил Ходосеева. Да она издевается над ним! И он взорвался. Стремясь взять верх в стычке голосом и напором.

– Может, ты прикажешь мне теперь дома сидеть, пока по своим фондам будешь шастать?

Жена и теперь нарушила привычную схему. Не стала жаловаться на судьбу, сварливым голосом перечисляя обиды, не заплакала. Она просто дала мужу выговориться.

– Тебе это было бы полезно.

– Что?!!! – от крика взбешенного мэра задребезжали хрусталики на люстре.

– Женя, уймись, ради Бога. Не хватало, чтобы соседи вызвали милицию.

– Милицию?! – Ходосеев стукнул кулаком по столу так, что дерево жалобно хрустнуло.

– Если не успокоишься сию секунду – подам на развод.

– Да как ты проживешь без меня? Ведь ничего не умеешь!

– Как-нибудь проживу, – Люба оставалась по-прежнему спокойной. – А вот что будет с тобой?

– На что ты намекаешь?

– А ты сам подумай, – женщина достала из сумочки сигареты и закурила.

Ходосеев потерял дар речи. Что происходит? Может ему подменили жену?

– Женя, раз ты затеял этот разговор, то давай расставим точки над "i". Для меня не секрет, что я давно не устраиваю тебя как женщина.

"У нее кто-то есть! У нее кто-то есть", – завертелось в голове у мэра. Теперь все стало понятно: и внешний вид, и уверенный тон. Ходосеев не слушал больше жену, он придумывал кары, которые обрушит на неверную. Из задумчивости его вывело лишь слово "развод", прозвучавшее за этот вечер во второй раз. "А ведь она не шутит", – понял Ходосеев. И, похолодев, вспомнил о пакете, о котором в пылу ссоры успел забыть.

– Подумай о том, что я сказала, – Люба поднялась с кресла.

– О чем подумать? – тупо переспросил Евгений Михайлович.

– О последствиях развода.

Ходосеева ушла, оставив супруга в раздумьи. Мэр стал прикидывать, как скажется на его карьере развод. Во-первых, он лишится поддержки клана жены. Это в лучшем случае. Но если теща и Люба начнут подзуживать своих родственников, занимающих достаточно высокие посты, и те ополчатся на Евгения Михайловича... К тому же бракоразводный процесс вряд ли прибавит мэру популярности в преддверии выборов, особенно, если станет известно о его многочисленных любовных связях. А тут еще эти снимки! Если они попадут в руки жены...

Едва мэр вспомнил о пакете, как зазвонил телефон.

– Ходосеев, ты все понял? – послышалось в трубке.

– Алло! Кто это?!

– Пора тебе, Евгений Михайлович, угомониться.

Голос был мужской, но мэр не сомневался, что угроза исходит от Бачуриной. Ничего, на нее тоже компромат имеется. Пусть не на нее лично, а на покойного Великого. Но если мазнуть как следует, на весь "Цесарь" дегтя хватит. Не отмоются.

Евгений Михайлович, подхватив в руки портфель, поспешил закрыть входную дверь и отправился в кабинет, чтобы запереть злополучные фотографии в сейфе. "Если попросить Мазура, сможет он найти шантажиста?" – мелькнуло в голове, но Ходосеев тут же отмел вздорную мысль. Толик самостоятельно способен найти разве что собственную ширинку. Да и то, не всегда. Вот послал Бог помощничка.

Евгений Михайлович набрал на сейфе код и с усилием открыл тяжелую дверцу сейфа. Бросив пакет на нижнюю полку, хотел уже было запереть сейф, как вдруг обнаружил, что там чего-то не хватает. А именно – папки с компроматом на Великого. Ходосеев выпученными глазами смотрел в стальное нутро, ничего не понимая. Ведь утром все было на месте! Почему-то вспомнился Боксер, убитый этой ночью. И смутные слухи о причастности Бачуриной к этой смерти, которые с утра гуляли по городу. В голову полезли совсем уж нелепые мысли. "Может, она и своего муженька... того!" – Евгения Михайловича передернуло. От такой всего можно ожидать. Он поспешно выгреб содержимое сейфа в портфель и выскочил в зал. Уже надевая пальто, подумал: а разве его служебный сейф надежней домашнего?

Евгений Михайлович опустился в кресло, в котором недавно сидела Люба, и достал из забытой женой пачки сигарету. Болела ушибленная рука.

Вновь зазвонил телефон. На этот раз сотовый, в кармане пальто.

– Алло, – хриплым голосом произнес несчастный мэр, ожидая новых неприятностей.

Звонила Вика.

– Женя, я заглянула к Зине. Заедешь за мной после работы?

Любовница не могла выбрать худшего времени для звонка. Чертовы бабы уже так достали, что он чувствовал себя ярым женоненавистником.

– Иди ты!..

В трубке уже звучали короткие гудки, а Евгений Михайлович все никак не мог закончить забористую тираду. Но зато уж отвел душеньку.

* * *

Тормис застал Бачурину, за телефонным разговором. Не прерывая беседы, она указала Яну на кресло напротив.

– ...Да, я учту ваш совет. Но прошу, чтобы вы тоже позвонили Ивану Осиповичу и напомнили о его обещании. Для меня это важно. Обязательно позвоню, чтобы сообщить, как все прошло. И скорей выздоравливайте. Целую.

– Что за Иван Осипович? Уж не Царедворцев?

– Он самый.

– И с кем же это вы беседовали о Царедворцеве?

– С дядей.

– Каким дядей? – удивился Тормис.

– С моим дядей, Константином Никовани. Кажется, старик заболел. Надо бы слетать его проведать.

– И далеко дядя живет?

– На Балеарских островах.

– Ого! Не ближний свет.

– Не смотрите на меня так, Ян Эдуардович. Я не собираюсь лететь в ближайшие дни.

– Просто я удивляюсь. Вы никогда не упоминали о своем дяде.

– А вы никогда и не интересовались. Что ж, приступим к работе.

– Этой ночью скончался Боксер, – сообщил Ян Эдуардович.

Татьяна испытующе посмотрела на мужчину.

– Наши люди не имеют к этому никакого отношения, – заверил Ян.

Бачурина взяла принесенную сводку и углубилась в чтение. Пробежав глазами первый абзац, она стукнула ладонью по столешнице:

– Ян Эдуардович, я прошу вас выяснить, кто распространяет эту мерзкую клевету!_– Она раздраженно взмахнула зажатым в руке листком.

– Какую клевету?

– О моей причастности к смерти Боксера. И опять эти слухи о смерти Серенко. Я специально попросила выяснить, кто он, и узнала, что этот человек погиб от несчастного случая. Почему вдруг его смерть вспомнили? Я еще могу понять, когда мне приписывают покушение на Боксера. Но почему – Серенко? Кому это могло понадобиться?

– Мне.

– Вам?!

– И вам тоже, – ни мало не смущаясь добавил Ян. – Это по моему приказу распустили слух. Как и многие другие. Гоним дезу.

– Но зачем? Вы можете объяснить: зачем?! – почти крикнула Татьяна Николаевна. – Какую пользу может принести эта напраслина?

– Мы ничего не делаем без определенного смысла.

– Но при чем тут этот Серенко? Кто он вообще такой? Я никогда раньше даже не слышала этого имени.

– Серенко – никто, пустой звук. Но им мы пугали наших врагов перед прошлым собранием акционеров. А теперь имя Серенко всплыло, потому что обстоятельства его смерти сходны с обстоятельствами гибели Боксера.

– А если милиция поверит и начнет трепать мне нервы?

– Пусть проверяют. Лишь убедятся, что мы не имеем к этим смертям никакого отношения.

– И все же объясните: зачем понадобилось распространять эти слухи?

– Кто услышит, задумается: стоит ли задирать "беззащитную" вдову.

– Это обо мне? Ладно. Но почему вы убеждены, что слух достигнет ушей тех, кому он предназначен? И главное, поверят ли ему?

– Слухи передаются даже в среде критически относящихся к ним людей. Их передают хотя бы ради того, чтобы продемонстрировать свою осведомленность. Через две недели весь Ровск будет говорить о том, что смерть Серенко сошла вам с рук. Еще через неделю, а то и раньше, сопоставят обстоятельства этого "несчастного случая" с тем, что произошло с Боксером. И вскоре Ровск заговорит о том, что Боксер поплатился за свою наглость. Не надо было разевать пасть на то, что принадлежит вам. Собственно, уже начали так говорить.