Текст книги "Вариации на тему"

Автор книги: Витауте Жилинскайте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

КОНВЕРТ

В ординаторскую бодрым шагом вошел выздоравливающий. Его ввалившиеся от множества процедур щеки уже наливались живительным румянцем, а аккуратно причесанные волосы свидетельствовали о просыпающейся духовной энергии. Закатав несколько длинноватый рукав пижамы, больной торжественно нес три красных гвоздики. В ординаторской было пусто, если не считать дежурного хирурга, сидевшего за письменным столом.

– Доктор! – торжественно обратился к нему больной. – Позвольте мне на минутку отвлечь вас.

Хирург поднял голову над историями болезней и, узнав своего больного, приветливо улыбнулся.

– Меня уже выписывают, – продолжал посетитель, – но не могу же я уехать, не выразив вам своей глубочайшей благодарности!

С этими словами он положил гвоздики на стол.

– Спасибо, – растрогался врач, – очень приятно… Что же, операция на желудке прошла отлично, скоро сможете камни переваривать! – пошутил он.

– Это вы, – патетически воскликнул больной, – это ваши волшебные руки вернули мне здоровье!.. – Он помолчал и добавил тихим голосом: – А теперь, пожалуйста, верните мне тот конверт…

Врач растерялся от неожиданности, его брови поползли на лоб.

– О каком конверте вы говорите? – тоже вполголоса спросил он.

– Неужто не помните? – доверчиво улыбнулся больной. – Перед самой операцией я подошел к вам в коридоре и попросил, чтобы вы, только вы меня оперировали; помните?

– И что же? – иронически спросил врач, барабаня пальцами по столу.

– Ну как же! Вы мне ответили, что вам некогда, что спешите в операционную, где вас ждет трудная операция, что вы и так очень загружены, что моя операция весьма рискованная, желудок как-никак, – поэтому ничего определенного обещать не можете… Тогда-то я и вытащил конверт и вручил его вам… Меня так волновала предстоящая рискованная операция, что я совсем забыл предупредить вас: в конверте – пятьсот рублей, которые в случае моей смерти… – Больной всхлипнул и утер рукавом глаза. – Которые в случае моей смерти вам следовало передать моей любимой женщине… Помнится, я еще подумал тогда: какое же это счастье, что в трудный час всегда можно доверить рукам хирурга не только свой желудок, но и свои сбережения!

Больной опять доверчиво улыбнулся и пригладил растрепавшиеся волосы. Врач, продолжая барабанить пальцами по столу, нахмурил лоб.

– Так вот, – не дождавшись от него ответа, снова заговорил больной, – можете теперь вернуть мне конверт. Надеюсь, вы уже вспомнили о нем?

– Да… – протянул хирург, и его лоб постепенно разгладился. – Да, да, вспомнил!.. Едва вскрыл я его и увидел деньги, как сразу понял ваши благородные намерения, ваше безграничное доверие ко мне. Спасибо! – Врач с достоинством склонил седеющую голову. – Но, как вы сами уже говорили, в тот момент мне предстояла сложная операция. Поэтому я сунул конверт в портфель и, закончив операцию, со всех ног помчался в университет: там моя любимая дочь должна была сдавать нелегкий вступительный экзамен. Побеседовав с экзаменатором и поняв, что экзамен этот решит дело, я ужасно разволновался и подумал: как бы не хватил меня инфаркт… поэтому я немедля вытащил из портфеля ваш конверт и передал его преподавателю. Но… со мной случилось то же, что и с вами: от волнения я совсем забыл объяснить экзаменатору, что в конверте сбережения моего пациента, что в случае моей и его смерти следует вернуть их его любимой женщине… то есть вашей любимой женщине, – поправился хирург.

– Однако, – приуныл больной, – как я вижу, вы не получили инфаркта, следовательно, ваша дочь сдала экзамен успешно?

– Очень успешно! – широко улыбнулся хирург. – Прекрасно сдала! Разумеется, сразу же после экзамена я вспомнил о злополучном конверте и с букетом гвоздик, – хирург заговорщицки подмигнул собеседнику, – поспешил к преподавателю, но, к сожалению…

– Что – к сожалению? – затаил дыхание больной.

– К сожалению, он сказал мне, что после экзамена должен был бежать в суд. Там слушалось дело его брата… очень неприятное дело: брата обвиняли во взяткодательстве! Бедный преподаватель, узнав, что его любимому брату грозит тюрьма, ужасно разволновался, у него начался нервный тик, и он, пока не поздно, поспешил передать конверт адвокату, – к сожалению, тоже не успев предупредить его о вашей любимой женщине.

– Однако, – совсем растерялся больной и сам забарабанил пальцами по столу, – однако, надо полагать, дело окончилось благополучно?

– Вполне благополучно, – весело заулыбался хирург. – Прекрасно окончилось! Брата нашего преподавателя оправдали, ну а конверт с вашими сбережениями остался в суде. Как только выпишетесь из больницы, ступайте прямо в суд и, если там забыли вдруг об этом несчастном конверте, напомните им, что дело было связано со взяткодательством… И можете не сомневаться – они тогда сразу сообразят, что к чему, и выдадут вам все, что положено. – Хирург снова простодушно улыбнулся и понюхал гвоздики.

Больной помолчал, потом уныло вздохнул:

– Да уж ладно… Гиблое дело. Бедная моя благородная любимая женщина!.. – Он опять промокнул рукавом глаза.

Хирург внимательно посмотрел на него.

– Благородная, говорите? – спросил он.

– Да-да! Благородное, самоотверженное, бескорыстное существо… – Больной горько и многозначительно покачал головой.

– Бескорыстное, говорите? Тогда сделайте следующее: берите эти гвоздики и отправляйтесь к своей любимой. Можете положиться на мой опыт: никакие сбережения так не радуют благородную и бескорыстную душу, как букетик живых цветов – особенно когда его дарит любимый мужчина со здоровым желудком!

И врач, протянув пациенту цветы, потрепал его по плечу и снова углубился в истории болезней.

КЛАДБИЩЕ АВТОМОБИЛЕЙ

К воротам, чихая, подъезжает автомобиль. Из него выбирается владелец. Оглядывается по сторонам.

В л а д е л е ц. Эй! Есть тут кто?

К л а д б и щ е н с к и й  с т о р о ж. Есть, есть. Не ори.

В л а д е л е ц. Может, я не туда попал? Здесь кладбище автомобилей?

С т о р о ж. Здесь, здесь. Сейчас открою ворота, и заезжай. Только поскорее.

В л а д е л е ц. Я, знаете ли, решил, пока мой драндулет еще тянет…

С т о р о ж. Ясно, ясно. Заезжай на территорию. Только тихо.

В л а д е л е ц. Тихо не получится. У меня двигатель детонирует. Стреляет, как из пушки.

С т о р о ж. Да не ори, говорю тебе. Ш-ш!

В л а д е л е ц. Почему – ш-ш?

С т о р о ж. Кладбище есть кладбище. Тут надо уважать тишину. А то учуют шакалы, налетят – не отобьешься!

В л а д е л е ц (бледнея). Шакалы?.. Так, может, я не туда попал? Это кладбище автомобилей?

С т о р о ж. Кладбище, кладбище, человеческим языком тебе говорят! Не теряй времени, заезжай! Правее! Теперь прямо. Раз, два – и готово! (Подталкивает автомобиль сзади.)

Автомобиль въезжает на территорию. Сторож поспешно закрывает ворота, вешает замок. Владелец вылезает из машины, удивленно озирается.

В л а д е л е ц. Гляди-ка – пусто! А я думал, тут целая гора таких доходяг, как мой!.. Какое же это кладбище?.. Может, я все-таки не туда попал?

С т о р о ж. Туда, туда, сколько раз нужно повторять!.. (Осматривает машину.) Тэк-с, передние покрышки наварные… А задние? Ого! Почти новые!.. Левое крыло помято было, выправил, подкрасил… Лады… Одного подфарника нет… И фара треснула… Дворники имеются?

В л а д е л е ц. Есть, в багажнике. Слушайте, а почему ни одного калеки больше не видно?

С т о р о ж. Потому что… Ты давай, сначала подпишись: здесь и вот здесь.

В л а д е л е ц. Зачем?

С т о р о ж. Надо для формы. Все, кто посещает наше заведение, должны подпись свою ставить… Лады. А теперь на этом бланке. Спасибо.

В л а д е л е ц. Так почему же, спрашиваю, ни одного похороненного автомобиля не видать, раз кладбище?

С т о р о ж. Потому что ты – первая ласточка!

В л а д е л е ц. Я кто?

С т о р о ж. Ласточка, говорю, ласточка-касаточка, первая весенняя птичка!.. Ого, даже чехлы на сиденьях остались, и в баке двадцать литров бензина… молодец!.. (Поднимает капот.) Глянь, и свечи новые, и аккумулятор только-только сменил… Поздравляю и желаю всяческих успехов в личной и общественной! (Пожимает владельцу руку.)

В л а д е л е ц. Спасибо. Только ума не приложу, по какому поводу поздравляете?

С т о р о ж. А по такому поводу, что ты и твой драндулет положили начало нашему новорожденному – автокладбищу! Наконец и у нас – как у людей, как в Европе.

В л а д е л е ц. При чем здесь Европа?.. Я же человеческим языком вам толкую – пока мотор еще тянет, хотелось мне…

С т о р о ж. Ш-ш!.. Ни слова! Ложись на землю! Живо!

В л а д е л е ц (растягиваясь на земле). Что случилось?

С т о р о ж. Пронюхали… шакалы!.. (Набрасывает на автомобиль старый брезент.)

I  г о л о с  з а  з а б о р о м. У-у-у-у!

II  г о л о с. И-и-и-и-и!

III  г о л о с. Р-р-р-р-р!

В л а д е л е ц (стуча зубами). Господи! Страх-то какой!.. Куда я попал?.. Может, это вовсе не автокладбище, может, настоящее?

С т о р о ж. Ша! Я пойду к своей будке, а ты ползи за мной, и чтобы никто не увидел!.. Прижмись к земле!.. По-пластунски. Раз-два! Да не задирай голову!.. Сразу видно, армейской каши не едал!.. Ногами, ногами толкайся, не скреби руками! Раз-два, раз-два… Живее, черт тебя возьми!.. Вот и будка. Тут запасной выход. Беги, не оглядывайся! Дуй во все ноги!

В л а д е л е ц. Почему ноги? Я же на колесах!

С т о р о ж. Сюда все на колесах прибывают, а уходят ножками. На то и кладбище. Будь здоров.

В л а д е л е ц. А как же мой автомобиль?

С т о р о ж. Принят к захоронению. Сам же акт подписывал. Аминь.

В л а д е л е ц. Но я не хоронить приехал! Я же вам десять раз толковал: пока мой драндулет еще тянет, съезжу, думаю, на кладбище, может, разживусь запчастями… Мне бы только подфарник… передний мост… ну и еще парочку дефицитных…

С т о р о ж. Ишь какой ловкий! Таких ловкачей и за забором полно… так и ждут – шакалы!

I  г о л о с. Пальцы шар-р-р-нирные! Пальцы!

II  г о л о с. Фар-р-р-р-ы возьму!

III  г о л о с. Мост! Мо-о-ост!

С т о р о ж. Ясно теперь? Дуй, пока не учуяли, что машину похоронил.

В л а д е л е ц. Я не хоронить приехал! Не отдам! Кричать буду!

С т о р о ж. Кричи, кричи! Милиция явится, за шиворот выведет. Подписал акт – и аминь!.. Разве как первой ласточке… первооснователю, так сказать, кладбища… в порядке исключения… (Направляется к машине. Покопавшись в ней, возвращается.) Вот тебе подфарник… гони семь рубликов… совсем новый!.. По дешевке, как первой ласточке.

В л а д е л е ц. Что со мной? Куда я попал? Почему я должен покупать свой собственный подфарник?

С т о р о ж. Не хочешь – как хочешь. И без тебя желающие найдутся. Вон их сколько, шакалов… А теперь дуй себе, не тяни резину, мне еще твой автомобиль по косточкам разбирать…

В л а д е л е ц. Как это разбирать? Как это – по косточкам? Только через мой труп! Уж лучше меня самого разбирай! (Ложится, раскинув руки, на пороге будки.)

С т о р о ж (задумчиво разглядывает лежащего крестом автовладельца). Говоришь, тебя разбирать? А что? Тут есть свой резон!.. Сколько лет? Какая группа крови? Чем болел?

В л а д е л е ц. Корью и свинкой. А что?

С т о р о ж. Больные в клиниках ждут не дождутся!.. За здоровое сердце, или там почку, или за глаз, за ведро крови – чего хочешь отвалят! А ну, давай! Подписывай вот тут, что согласен на разборку, на детали, так сказать… Сейчас мы тебя размонтируем! (Хватает здоровенный гаечный ключ.)

В л а д е л е ц (вскакивает и бросаясь к забору). Я… я… нет… нет!.. Пусть уж драндулет этот… черт с ним… (Перепрыгивает через забор и бежит прочь.) Нет, нет… Ох!.. Фары?.. (Ощупывает глаза.) Кажется, на месте… Пальцы?.. (Щупает пальцы.) Вроде все… А мост, мост? (Сует пальцы в рот.) Нижний здесь… верхний в порядке. Зубы на месте… Кровяной насос?.. Не вынут… Стучит!.. Уф… Слава богу! Стучит, а хорошо! Не разобрали!.. Не удалось!.. (Плача от радости, мчится как ветер прочь от кладбища.)

С т о р о ж (глядя ему вслед). Правильно газеты пишут: ко всякой работе надо подходить творчески!.. А то хоть самого себя на детали разбирай… хоть сам шакалом вой… хоть сам живым в землю лезь!..

ЛОЖКА ДЕГТЯ

Самсонас Катинелис внимательно изучает иллюстрированный журнал. Надолго застревает над страничкой мод, которую чуть ли не целиком заняла длинноногая манекенщица, быстро перелистывает фотоочерк, где строитель жонглирует кирпичами, и утыкается в анкету из шести вопросов:

1. О чем вы чаще всего мечтаете?

2. Ваше представление о счастье?

3. Какое время года больше всего любите и почему?

4. Есть ли у вас хобби? Какое?

5. Ваш любимый писатель?

6. Как любите вы проводить выходные дни, отпуск?

Скажем прямо, вопросы Самсонасу по душе. Как-то исподволь заставляют сосредоточиться, повнимательнее присмотреться к самому себе, собрать воедино разрозненные мысли – мимолетные, но, приятно щекочущие воспоминания. А тут еще, как нарочно, в кармане карандаш, и Самсонас, многие годы мужественно отражавший наскоки журнальных анкет, на этот раз не может устоять. Вырывает листок из тетради и добросовестно, ничего не утаивая, словно на исповеди, принимается отвечать на волнующие редакцию вопросы.

1. Чаще всего мечтаю о женщинах – милых, улыбающихся, пахнущих хорошими духами, стройных и, если можно, с родинкой на щеке.

2. Думаю, что счастье – это здоровье, неутомительная работа, большая зарплата, вкусная еда домашнего приготовления, ладно сидящий, пошитый по фигуре модный костюм.

3. Самое приятное время года – дни, когда меня не преследуют четыре бывших жены.

4. Хобби? Есть, конечно. Люблю знакомиться (см. ответ на вопрос № 1).

5. Писатели меня не волнуют. Но не возражаю – пусть пишут.

6. Отпуск охотнее всего провожу на курортах, где стараюсь дышать полной грудью; в выходные и праздники не прочь пропустить рюмочку-другую (почему-то от арабского рома изжога).

Переписав свои ответы набело и подписавшись «Самсонас К.», он заклеил конверт, вышел на улицу и опустил его в почтовый ящик, улыбаясь солнцу и самому себе. Еще никогда совесть Катинелиса не была столь чиста, походка столь степенна. Вышагивая по улице, он гордо смотрел встречным прямо в глаза и нес голову так высоко, как только позволяла шея.

В глубине души Самсонас надеялся, что редакция найдет на страницах журнала скромный уголок, чтобы обнародовать его чистосердечные, искренние ответы. Поэтому он с жадностью схватил очередной номер, где была опубликована подборка читательских признаний. Она заняла целый разворот – две просторные страницы. Катинелис принялся внимательно читать ответы, стараясь не пропустить ни слова, но после первых же строк его гладко выбритый подбородок отвис и задергалась левая бровь. Стало ясно, что, кроме него, во всей республике нет ни одного человека, который заглядывался бы на хорошеньких женщин, любил выпить в праздники и мечтал бы о большой зарплате. Какое там! Оказывается, все откликнувшиеся на анкету – аскеты и бессребреники; препоясав потуже чресла, не думая о хлебе насущном, они без устали внимают титаническому Бетховену, постигают гениальность Шекспира, не отрывают глаз от Чюрлёниса, а отправляясь на Марс, захватили бы с собой лишь полевую ромашку… Самсонас потер пылающую щеку, будто получил оплеуху, и принялся читать дальше. В конце второй страницы жирным шрифтом было набрано «примечание от редакции»:

«Мы получили еще сотни и сотни писем, за которые благодарим наших читателей. К сожалению, из-за недостатка места редакция не смогла опубликовать все ответы. Но, обобщая их, мы с радостью видим, на какую высоту поднялся наш современник. Неизмеримо выросла тяга людей к духовным ценностям, их презрение к мещанству, готовность жертвовать своими личными интересами ради блага общества. Приятно констатировать, как благороден взгляд наших читателей на взаимоотношения мужчин и женщин. Все сказанное – далеко не полный перечень тех высокоморальных качеств, которые присущи нашему современнику – Человеку, Творцу, Гражданину. Поэтому словно к ложке дегтя в бочке меда следует отнестись к ответам некоего Самсонаса К. Он сообщает, что больше всего ценит хорошеньких, длинноногих женщин. Не скрывает (а может, даже гордится!), что был уже четырежды женат, что наши торжественные праздники – для него лишь повод к выпивке, что любого поэта или драматурга он с легкостью променял бы на домашние картофельные блины. Читая эти строки, он едва ли покраснеет, однако за него, несомненно, будет стыдно тем, кому хорошо сшитый костюм нужен лишь для того, чтобы вставить в петличку цветок полевой ромашки. Самсонас К.! Вы – мещанин, вы – инородное образование на здоровом теле нашего общества!»

Чуть ли не до рассвета просидел Катинелис за столом, на котором были распластаны страницы журнала. Когда небо зажелтело и заоконный мир, окрашенный в нежные тона утренней зарей, стал походить на огромную бочку меда, Самсонас ощутил, что ему, черной мушке, увязшей в этом меде, деваться некуда. Временами перед его лихорадочным взором возникало «инородное образование», открывающее двери родного учреждения. Сколько выразительных покашливаний, ехидных ухмылок, двусмысленных вздохов и укоризненных взглядов! Конечно, в «Самсонасе К.» все узнают его. Где найдешь второго такого? И ему уже слышалось: «выпивоха», «бабник», «барахольщик» и самое страшное – «дурак!»…

А может, явившись к себе в отдел, этак невзначай упомянуть, дескать, встретил вчера на улице приятеля, он в адресном бюро работает, и тот рассказал, что в Литве имеется целых шестнадцать Самсонасов К.? Нет, сто шестьдесят! Или притащить и разложить на своем письменном столе четырнадцать томов Бальзака? А если сейчас же помириться с четвертой или со второй женой? Нет! Лучше уж головой в воду! Последняя мысль показалась ему самой удачной, тем более что неподалеку от дома течет река…

С огромным усилием, так, что даже хрустят позвонки, поднимается Самсонас из-за стола, натягивает мешковатый ширпотребовский пиджак… Собственное тело, к которому он всегда относился с любовью и уважением, сейчас и впрямь кажется ему «инородным образованием». «А ведь послезавтра суббота, – приходит вдруг в голову Катинелису, – что я буду делать с этой чужой грудой костей и мяса? Ах, да… Мост…»

Он выталкивает «инородное образование» на лестницу, спускается вниз, останавливается и с горьким укором смотрит на синий почтовый ящик. Но тут нащупывает в кармане карандаш. Э, нет, река никуда не денется! Подождем-ка лучше нового журнального опроса… А уж тогда… Уж тогда!..

ПОЧЕМУ МНЕ БОЛЬШЕ НЕ ХОЧЕТСЯ ПИСАТЬ ЮМОРЕСКИ

– Почему вы больше не пишете юморесок? – спросил меня какой-то малознакомый человек и, не дождавшись ответа, махнул рукой и пошел своей дорогой.

Почему я больше не пишу юморесок?.. Почему?.. Хотите – начистоту? Хотите – положа руку на сердце?

…В конце того пасмурного дня в голове моей завязывался сюжет для юморески – и какой сюжет! Я ускорила шаг, чтобы поскорее попасть домой и припасть к пишущей машинке. Мне уже слышался благодарный и веселый смех читателей. Ах, какой сюжет! Но…

Но неожиданно дорогу мне преградила толпа. На улице что-то случилось: авария, наезд? Что именно, сквозь спины столпившихся любопытных не рассмотреть. Постаралась покрепче вцепиться в свой сюжет (ах, какой сюжет!) и принялась, как положено, пробивать себе дорогу локтями. Сопровождаемая ругательствами и толчками, кое-как пробралась наконец в первые ряды зрителей. И что же?.. Передо мной открылась довольно банальная картина: у самого тротуара, уткнувшись капотом в бок грузовика, стояла легковушка. Кстати, она была еще абсолютно новенькая – даже без номера. За разбитым лобовым стеклом покачивалась плюшевая обезьянка. Вот ведь шустрик – номера еще не получил, а амулет уже успел подвесить! Помог ему этот амулет, ничего не скажешь!.. Несчастный владелец машины ощупывал рассеченную бровь и, словно во сне, смотрел то на свою помятую машину, то на извергающего ругань водителя грузовика, то на обезьянку…

Вот и все, что увидела я в тот пасмурный вечер, пробившись в первые ряды любопытных. Теперь вы, конечно, спросите, почему же я бросила писать юморески… Думаете, из-за этой аварии?.. Что вы! Мне доводилось быть свидетельницей таких аварий, по сравнению с которыми эта – детская шалость…

Дело в том, что, насытив глаза и уши зрелищем дорожно-транспортного происшествия, я снова, вспомнила о своем сюжете и о том, что мне надлежит как можно скорее мчаться к пишущей машинке. Оглянулась на живую стену – мне предстояло снова пробивать ее, чтобы обрести свободу. Оглянулась и – как жена Лота – превратилась в соляной столб. Да, да! Так и осталась стоять, не в силах оторвать глаз от толпы. Впрочем, нет, это была не толпа, не случайное скопление людей, передо мной сгрудился монолитный, чуть ли не одноклеточный организм – с одной вытянутой шеей, одним жадно раскрытым ртом, одним горящим любопытством глазом. И лишь одно чувство переполняло его: безграничная благодарность судьбе, подарившей ему в этот унылый, пасмурный день такое светлое, радостное зрелище! Когда, к примеру, пострадавший частник тщетно попытался поднять крышку помятого капота – из единой груди вырвался единый радостный смешок, немедленно превратившийся в могучий водопад хохота, когда из кабины грузовика вылез здоровенный парняга и сунул под нос пострадавшему свой волосатый кулак…

Именно тогда, внимая сердечному, искрящемуся смеху, видя сверкающее радостью и блаженством око толпы, я поняла: никогда, никогда – пусть даже была бы я самим великим Сервантесом или Марком Твеном, – никогда никакие мои юморески не смогли бы вызвать такого могучего, радостного, заразительного хохота!..

Я и не почувствовала, как ладонь моя самопроизвольно раскрылась и сюжет (ах, какой сюжет!) шлепнулся на мостовую, слегка затрепетал и испустил дух… К чему творческие муки, к чему единоборство с капризной музой, к чему изнурительный труд бессонных ночей? Не проще ли вскочить на велосипед – а еще лучше на мотоцикл – и врезаться в экскаватор, а еще лучше – в столб… То-то смеху будет!..