Текст книги "Сын рыбака"
Автор книги: Вилис Лацис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 37 страниц)
В полночь раздался громкий лай. Какой-то высокий человек отбивался во дворе от собак. Он бросал в них комьями снега и устрашающе топал ногами, но собаки чувствовали себя в безопасности и все ближе подступали к чужаку. Наконец он догадался поползти на четвереньках, взяв в зубы шапку. В таком положении застал его у дверей сам Калнбирзе, который вышел взглянуть, кого там рвут собаки.
– Эй, гость, чего надо? – крикнул он сердито.
– Разве я виноват, что у вас тут такие звери! – отозвался человек, все еще не поднимаясь с четверенек. – Да прогоните их скорее, а то они меня живьем сожрут! Долго еще мне придется тут ползать? – руки совсем застыли.
Когда хозяин унял собак, человек поднялся на ноги.
– Здесь, что ли, остановились рыбаки с поморья?
– Да, здесь. А что вам нужно?
– Я тоже из артели. Они меня дорогой бросили.
– Так это вы, значит, отстали на станции? Тогда заходите.
Оказалось, что это прибыл Джим, пробродивший двое суток по курземским дорогам. Все неводчики в одну минуту повскакали с постелей и со смехом и шутками окружили Джима.
– Ты еще жив? – удивлялся Янка. – А я уже думал, давно на тот свет отправился.
– Почему не писал с дороги? – подтрунивал над ним Кристап. – Мы было хотели дать объявление в газету: не видал ли кто большого дога из поселка Чешуи, отзывается на кличку Джим.
– А ну вас! Чего пристаете! – досадливо ворчал Джим. – Думаете, легко было вас найти? Хорошо еще, что полицейским в лапы не попался. Там уж искали, искали…
Ему пришлось рассказать о том, как он в первую ночь заблудился и пошел обратно в Ригу, потом выспался в сарае на сене, а утром стал разузнавать дорогу к озерам. Потом началась метель, и он просидел у какого-то портного до следующего утра. Дорогой отморозил ухо и растер до крови ноги.
Когда Калнбирзе рассказал, в каком положении он застал во дворе Джима, над Косоглазым стали смеяться еще пуще. С этого времени его прозвали: «Джим – гав-гав!» Он и на взморье вернулся с этой кличкой, и когда парни бывали в хорошем настроении, они всегда просили его рассказать, как это он прогуливался на четвереньках.
С ближним озером было покончено за пять обметов. Затем рыбаки перебрались на другое озеро, где работы должно было хватить недели на две. Там иногда удавалось сделать за день по два обмета, в другой раз приходилось довольствоваться одним.
Вечера на хуторе Калнбирзе проходили весело. После тяжелого трудового дня долго звенели там песни. Постоянно собиралась молодежь с соседних хуторов. У одного парня была гармошка, другой играл на скрипке. В большой людской расставляли вдоль стен скамейки, рыбаки снимали тяжелые сапоги и танцевали с девушками.
Вдали от дома, без надзора старших, парни быстро распустились. Почти каждый нашел себе невесту. Иногда по утрам, когда надо было отправляться с неводом на озеро, у Оскара оказывалось под рукой не больше двух-трех человек – нельзя же было отпускать девушек с вечеринки одних. Ничего удивительного, если проводы затягивались до позднего утра и кое-кто просыпался под чужой крышей. Всюду парней встречали гостеприимные хозяева, в каждом доме варилось пиво. «Пейте, ешьте, дорогие гости, не забывайте нас…»
Все выдавали себя за холостых и за сыновей зажиточных хозяев. У отца Джима на взморье была лавка и моторка – словом, выходило так, что он сын самого Бангера; Индрику Осису в Чешуях принадлежала консервная фабрика; Кристап должен был получить в наследство два парусника, и даже безродный Кривой Янка приобрел отца, у которого было большое хозяйство, несколько неводов и морских мереж. В Курземе они приехали вовсе не из-за нужды, не за хлебом насущным, а так только, поразвлечься немного, – у них там это принято.
У одного Оскара не было ни большого хозяйства, ни фабрики, он по-прежнему оставался простым рыбаком, которого ждали в родном поселке жена с сыном. По вечерам, когда в большой людской играла гармоника и молодые люди, подогретые пивом, веселились напропалую, Оскар сидел в сторонке и наблюдал их с чувством щемящей боли. С какой радостью он присоединился бы к своим беспечным товарищам! Он никогда не мог быть с Анитой таким, какими были его товарищи с подругами. Ах, если бы она была простой девушкой-рыбачкой, которая не стыдится облипших чешуей красных рук, – насколько счастливее сложилась бы его жизнь!
Иногда в такие вечера Оскар шел к Калнбирзе послушать рассказы старого крестьянина. Все чаще глаза его останавливались на Марте, которая наблюдала за ним внимательным взглядом, выдающим робкое, еще бессознательное влечение.
Как хороша она была в этой простоте, в этом неумении скрывать чувства, какую ясную речь вели ее сияющие глаза, когда они встречали спокойный взгляд Оскара!
Индрик пытался приударить за ней, но безрезультатно; напрасно и Кристап постоянно рассказывал ей о семье кормщика, оставшейся дома, – кроме Оскара, она никого не замечала.
Однажды вечером, когда Оскар зашел на хозяйскую половину, Калнбирзе позвали в конюшню к заболевшему жеребенку. Хозяйка ушла вместе с мужем. Оскару и Марте впервые выдался случай поговорить наедине. Поборов робость, Марта спросила, почему Оскар никогда не участвует в общем веселье. Может быть, ему скучно здесь?
– Нет, мне вовсе не скучно, – ответил, он. – Просто я всегда был такой. У нас в доме редко смеялись.
– А много у вас братьев, сестер?
– Брат и две сестры. Но они уже обзавелись семьями. Да и я сам больше не живу с родителями.
Марта стала рассказывать ему про своего единственного брата. Вот уж кто не любит простой работы, а всегда старается залететь повыше!
– Даже в школу ходить ленился, а то бы отец дал ему хорошее образование. Правда, после он и сам жалел, да уже поздно было.
Брат Марты перепробовал разные занятия. Одно время был коммивояжером – распространял по хуторам и среди лавочников всевозможные новинки, а когда из этого ничего не вышло, стал доставать одному городскому фотографу заказы на увеличение фотографий. Конечно, на это не проживешь, и ему все время помогали из дому. Потом он забросил и эту работу и теперь, наверно, взялся за ум. Вот только давно писем от него не было, неизвестно, где он и находится. А дома нужен мужчина – отец стареет, некому взять хозяйство в свои руки. Вернуться бы ему лучше и приняться за дело…
Долго никто не входил в комнату, и между ними постепенно завязался живой, непринужденный разговор. Оскару приятно было в обществе Марты, и она стала держаться с ним свободнее. Но ни тот, ни другой не понимали еще, что означает это неосознанное чувство, которое влекло их друг к другу все сильнее и сильнее. Может быть, это было и к лучшему.
Заключительный крупный улов пришелся на один из последних дней января. Калнбирзе только что сварил целую бочку пива, и вечером, пока Оскар с возчиками отвозил рыбу на станцию, рыбаки попробовали новую варку. Пиво получилось хорошее, крепкое, без горького привкуса хмеля. Кривой Янка, который во время мировой войны служил в каком-то сибирском пехотном полку кашеваром, нажарил на закуску лещей и щук. Пришли девушки, музыканты время от времени наигрывали какой-нибудь танец, ковш с пивом переходил из рук в руки.
После Дорожного похмелья Франц все время отказывался от выпивки. Такой головной боли, такой ужасной тошноты он не желал больше испытать ни разу в жизни. И как ни подзадоривали его старшие парни, пить он больше не соглашался. Оскар сердился на них, и в его присутствии подростка оставляли в покое. Но сегодня Оскара не было дома, и Джим опять принялся за старое.
– Какой ты мужчина, если не пьешь и не куришь, – приставал он к Францу. – Оттого тебя и девушки не любят. Чего ты слушаешь кормщика? Он сам иной раз так налакается, что ни утра, ни вечера не помнит. Давай сюда, к нам, Франц, не будь бабой!
В предвкушении потехи другие тоже помогали уговаривать Франца. Но он не отличался особым честолюбием, и уговоры на него не подействовали бы, если бы не девушки. То одна, то другая наполняла до краев штофный ковш и одним духом выпивала его.
– Вот как надо, Франц! – смеялись они. – Девушки и то больше тебя могут.
В конце концов уязвленный до глубины души паренек схватился за ковш:
– Что вы тут расхвастались! Думаете, я боюсь?
Решив показать, что он не хуже других, Франц уже не мог остановиться. Скоро была забыта боязнь похмелья, и он бродил в самом веселом расположении духа из одной комнаты в другую, спрашивал чего-нибудь покрепче, чем это бурда. Парни перемигнулись. Индрик поднес ему бутылку – пусть его хлебнет вволю.
– Гляди, как малыш заливает! – слышались вокруг него удивленные возгласы.
В людской комнате и без того жарко натопленной, так надышали и накурили, что танцующие обливались потом и чуть с ног не валились от духоты. Франц уже не сознавал, что с ним творится. Он то толкался в толпе танцующих, то останавливался и лепетал что-то бессвязное, даже несколько раз принимался плакать.
– Поди-ка лучше спать, – посоветовал Индрик.
– Сам спи! – грубо оборвал его Франц.
Видя, что остальные время от времени выходят наружу проветриться, он также вышел во двор. Ночь была ясная, звездная, снег громко скрипел под ногами, бревна в стенах строений потрескивали от мороза. Легкий ветерок, ударивший Францу в лицо, показался палящим пламенем, резкая перемена воздуха еще больше опьянила паренька. Как во сне, побрел он по рыхлому снегу через двор и вышел на дорогу. Вдруг он вспомнил о развешенных сетях… Днем в его куске оборвалось несколько грузил, надо было бы их привязать, а то Оскар будет утром сердиться. Да, надо сейчас же идти на озеро к неводам. Но уже через десять шагов он забыл о своем намерении и бесцельно побрел по заснеженному полю. Мурашки бегали по всему его телу, мокрая от пота рубашка леденила спину, голые руки щипало от холода. Но Франц ничего не чувствовал. Вдруг на него напала такая веселость, что он принялся хохотать, сам не зная над чем, а вслед за этим странная, непонятная тоска сжала ему сердце.
Франц заплакал и, остановившись среда поля, стал подыскивать местечко, где бы присесть. Впереди виднелся валун, темным пятном выдававшийся на снегу. Паренек, пошатываясь, направился к нему, рухнул наземь и мгновенно заснул.
В это время со станции возвращались отвозившие рыбу подводы. Резко скрипели полозья, скользя по укатанной дороге. Оскар сидел в последних санях, спиной к ветру. По обочинам стояли покрытые инеем деревья, километровые столбы и указатели дороги издали виднелись в лунном свете. Оскар, как всегда, думал о своем доме. Только что он отправил Аните письмо и немного денег, заработанных за первые недели лова. Через несколько дней можно ждать ответа. Оскар знал, о чем она может написать, догадывался даже, в каких выражениях, и все же это не совершившееся еще событие дразнило его воображение: как назовет его Анита, какие слова найдет теперь для своего мужа?
Дорога повернула к хутору Калнбирзе. Проезжая полем, Оскар заметил недалеко от дороги какой-то темный предмет, скорее всего валун, только несколько необычной формы. «Почему я его не замечал раньше?» – подумал Оскар. Этой дорогой он каждое утро направлялся к озеру.
Скоро сани въехали во двор к Калнбирзам. Почуяв своих, собаки радостно заскулили и запрыгали. Людская была ярко освещена, из открытой двери неслись звуки гармоники. Прибытие кормщика всех подняло на ноги.
– Водки привез? – нетерпеливо спросил Кристап.
– Привезти-то привез, да, думаю, сегодня обойдется и без нее.
– Давай сюда, Оскар! – кричал, спеша ему навстречу, Индрик. – Франц весь вечер ждет не дождется тебя!
– Франц? – удивился Оскар.
– Посмотрел бы ты, какие этот мальчишка откалывает номера! Наконец-то и он напился, как полагается мужчине… Франц, куда ты уполз, паршивец?
Парни начали искать Франца. В комнате его не оказалось. Янка обшарил всю кухню. Джим вышел на крыльцо и несколько раз громко окликнул его по имени.
– Наверно, с какой-нибудь девкой полез на сеновал, – посмеялся Индрик.
– Вот ловкач! Любопытно знать, с кем же это он?
Но когда парни вернулись в людскую, все девушки оказались налицо.
Оскар нахмурился:
– Нашли тоже забаву! Сначала напоили парнишку, а потом оставили без присмотра…
Он снова оделся и вышел. Сначала он заглянул в сарай, открыл дверь сеновала и нажал кнопку карманного фонаря. Но Франца нигде не было. Наконец Оскар заметил свежие следы, которые вели со двора в поле. Он вспомнил виденный дорогой странный предмет, и сердце его сжалось от тревожного предчувствия. Все быстрее бежал он по снегу, пока следы не привели его к большому валуну. Да, там сидел Франц, скорчившись, свесив голову на грудь.
– Франц, что ты здесь делаешь! – закричал Оскар, с силой встряхнув его за плечи. Тот тихо застонал и ничего не ответил. Оскар взял Франца на руки, перебросил через плечо и быстро, как только мог, зашагал обратно к дому. Паренек был еще жив, хотя изрядно окоченел.
Не заходя в людскую, Оскар внес Франца в кухню и стал проворно стаскивать с него сапоги, куртку, рубаху.
Из комнаты выглянула Марта.
– Снегу, принесите снегу! – крикнул Оскар девушке.
Марта, не задавая вопросов, схватила большую миску и выбежала во двор.
Когда она вернулась, Оскар уже раздел Франца. Он стал растирать его побелевшие щеки, уши и пальцы. Прошло довольно много времени, пока отмороженные места порозовели и кровь быстрее побежала по телу. Почувствовав жгучую боль в пальцах и кончиках ушей, Франц очнулся.
– Ой, как ноет, – стонал он, размахивая кистями рук. – Ой, господи, как больно!
– Ничего, пусть поболит, это к лучшему, – сказал Оскар, продолжая растирать его.
В доме нашлась какая-то мазь, которой смазали отмороженные места, затем Марта принесла бинты, вату, и вскоре забинтованное лицо паренька стало походить на маску.
– Зато теперь ты будешь меня слушаться, – сказал Оскар. – Ну, ничего, заживет. Только самое страшное у тебя еще впереди. Летом ты станешь пестрый, как дятел. Лицо все время будет лупиться, а уши загноятся.
Когда о случившемся узнали остальные, они несколько дней ходили с виноватыми лицами. Оскар ничего не говорил, но его хмурый вид действовал на них сильнее всякого упрека.
С той поры между Оскаром и Францем завязалась крепкая дружба. Парнишка привязался к Оскару, словно младший брат, и старался все делать так, чтобы тому было приятно посмотреть на его работу.
В конце недели началась оттепель. Лед на озере расползался, превращался в темную кашицу, а местами появились большие полыньи. В субботу утром налетел теплый ветер с мокрым снегом. Рыбаки, которые в этот день были на работе, промокли до костей, и Оскар решил сделать лишь одну обметку. Улов достался плохой, на станцию везти было нечего.
Неводы развесили прямо на берегу, хотя нечего было и думать, что они просохнут в такую погоду. Но за воскресенье надо было починить порвавшееся в нескольких местах полотно, подвязать грузила и поплавки.
Было еще светло, когда рыбаки вернулись домой. Калнбирзе велел к их приходу истопить баню. Приятно было смыть недельный пот, одеться в чистое белье и отдохнуть в теплом помещении, пока снаружи завывала метель. Парни побрились, Кривой Янка подстриг им волосы. У всех было праздничное настроение.
Из кухни доносился аромат свежеиспеченного хлеба, а вскоре на столе появились пышки из пшеничной муки грубого помола и копченый окорок.
В тот вечер в Калнбирзах было тихо. Рыбаки разбрелись по ближним соседям, где кто завел знакомство, гармоника и скрипка звучали в других усадьбах. Там тоже можно было повеселиться не хуже, чем в Калнбирзах.
Из людей Оскара дома остались только Франц с Джимом. Оскар попросил у хозяина полученные за неделю газеты и стал просматривать их – в будние дни времени для чтения у него не оставалось. Но как странно: он всю неделю ждал момента, когда можно будет отдохнуть, без помехи, спокойно подумать, а теперь, когда в людской не слышно стало товарищей, он ощутил свое одиночество как тяжкое бремя. Ему все чего-то не хватало, и даже газеты не заинтересовали. Первый раз с момента отъезда из дому он почувствовал себя покинутым, захотелось услышать грубый говор и безудержный хохот товарищей. Да, видно, он размяк за последние годы.
Отложив в сторону газету, Оскар попытался рассеяться за разговором с Францем и Джимом, но и это не помогло. Он взял записную книжку и стал подсчитывать недельный заработок артели. Из этого тоже ничего не вышло, так как выручка за последние партии рыбы была еще неизвестна и деньги привезти собирался сам Гароза.
Послышался тяжелый топот подъезжающей лошади, и санки остановились перед домом. Это Марта вернулась из лавки. Оскар поднялся и вышел во двор. Калнбирзе уже распрягал лошадь, больше никого поблизости не было. Оскар взял какой-то узел, чтобы помочь Марте снести в дом покупки.
– Изрядно вас вымочило, – с улыбкой сказал он, глядя на мокрые щеки девушки, по которым скатывались тающие снежинки.
– Ничего, не холодно, – засмеялась Марта, отряхиваясь от снега. – Гостинца не ждали?
– Я? Какой же гостинец? Крендель, что ли?
– А может, найдется что-нибудь! Угадайте, что я вам привезла.
Они стояли в темных сенях. Улыбающийся взгляд Оскара скользил по фигуре девушки. Удивительно, до чего было хорошо стоять с ней рядом, видеть ее так близко от себя!
Несколько мгновений ему казалось, что это Анита, ему хотелось, чтобы это была она.
Положив на пол узлы с пакетами, Оскар взял руку Марты, сильно сжал ее и тут же отпустил. Чуть смутившись, она поглядела на него, точно ожидая, что он скажет. Но он не сказал ничего. Тогда она подошла ближе, совсем близко. Оскар почувствовал запах ее волос, ее теплое дыхание на своем лице. Голова его склонилась ниже, как бы невзначай его губы коснулись лба девушки. Марта не отпрянула, молча, серьезно глядела она на Оскара, и он чувствовал легкую дрожь ее тела. Внезапно он пришел в себя. Беззвучно шевельнулись его губы. Ничего не сказав, он быстро повернулся и вышел из сеней, не заметив, как побледнела Марта, каким взглядом она проводила его.
– Оскар, подожди… Я хочу тебе сказать… – промолвила она тихо. Но он уже захлопнул за собой дверь. Марта взяла покупки и вошла в кухню.
Оскар закурил папиросу и стал ходить из угла в угол. В голове не было ни одной ясной мысли, каждый нерв в нем трепетал от необъяснимого возбуждения. Как и тогда, в праздник рыбаков, когда они с Анитой и Сартапутном сидели в темной беседке, Оскар ощущал в себе какую-то судорожную силу, противоречивые чувства подымались в его душе, как волны во время прилива.
Анита… как ему не хватало ее сегодня… И как все было бы иначе… лучше, светлее, если бы она была здесь…
Он не слышал, как открылась дверь и вошла Марта. Обернувшись, он вздрогнул, увидев ее перед собой.
– Ты… вы что-то хотите сказать? – смущенно пробормотал он.
– Я вам письмо привезла, – сказала Марта, подавая конверт. – Вы так быстро ушли, что я и передать не успела.
– Спасибо, – сказал Оскар, опустив глаза. – Я не знаю, как это случилось… Вы на меня не сердитесь?
– За что же сердиться? – удивилась Марта. – Какой вы непонятный человек. Почему вы убежали?
– Сам не знаю…
Немного постояв у порога, Марта вышла. Оскар тотчас же разорвал конверт. Письмо было от Аниты, на марке стоял рижский штамп. Она сообщала, что снова приехала в Ригу и останется там на все время, пока Оскар пробудет в Курземе.
«Питерис обещает мне работу в государственном учреждении с окладом в сто пятьдесят латов в месяц, – писала Анита. – Родители понукают взяться за эту работу хотя бы временно, но я не решаюсь, не посоветовавшись с тобой. Каково твое мнение, Оскар? Напиши мне – долго затягивать с ответом Питерису я не могу…»
Письмо не обрадовало Оскара. Оно только сильнее разбередило рану. Он сидел у стола, подперев голову руками, и сосредоточенно смотрел на развернутый листок. Мадам Бангер любой ценой хотела добиться своего… Что у нее еще было на уме? И к чему это приведет, если честолюбивая женщина будет продолжать устраивать жизнь Аниты по своему усмотрению? Что старухе Бангер ее зять казался слишком простым и незначительным человеком, это Оскар знал уже давно.
«С тех пор как ты уехал, в Чешуях мне делать стало нечего. Я еще не вполне здорова, мать советует снова обратиться к врачу…»
Оскар знал, кто был этот врач, к которому она обращалась… Лучше бы совсем промолчала, тогда бы хоть он ничего не знал, не думал.
– Джим, есть у нас там еще пиво? – спросил Оскар, пряча письмо в карман.
– Как нет, еще с ведро наберется! – живо откликнулся парень.
– Ну, чего же мы тогда сидим зря! Давай его сюда.
Они пили все трое – Оскар, Джим и Франц. Пили и болтали – все громче, все шумнее.
«Надо же было им как раз сегодня устраивать танцульку у соседей!» – думал Оскар. Пот градом катился по его лицу, как будто он только что кончил тяжелую работу. Глубоко запавшие глаза лихорадочно блестели, взгляд то вспыхивал, то снова становился усталым и сонным.
В сенях часто поскрипывала дверь, там кто-то ходил, но в людскую никто не заглядывал. Оскар поднялся и пошел позвать хозяина. Наружная дверь была открыта. Кто-то стоял на пороге спиною к Оскару. Это была Марта. Она испугалась и хотела уйти, но Оскар развел руки и загородил ей дорогу.
– Не удирайте, я ничего плохого вам не сделаю, – пошутил он. – Вы ведь меня не боитесь?
– Нет, – тихо начала она. – Это вы вот боитесь меня.
– Как боюсь! Разве я такой уж зайчишка!
Как ни старалась Марта сохранить серьезный вид, ей пришлось улыбнуться. Оскар подошел к ней ближе, взял в свои ладони ее голову я повернул к себе лицом.
– Ну, поглядите же, улыбнитесь хоть разок, ведь мы же друзья.
– Мне холодно, – сказала Марта, когда Оскар ее снова отпустил, – войдем лучше в дом.
– Да, да, верно. Нехорошо, что мы стоим здесь, в темноте.
Затаив дыхание, они стояли у дверей, и ни один не хотел уйти первым. Тишину нарушила Марта.
– Почему… отчего вы не хотите зайти к нам?
– Уже поздно. Ваши, наверно, хотят отдохнуть…
– Мы их не потревожим. Можно зайти… ко мне…
Опять тишина. Наконец Оскар тихонько подошел к Марте и взял ее за руку.
– Ты хочешь быть моим другом?
– Да, другом… – шептала она, положив голову на плечо Оскара. – Какой ты странный… Оскар. Разве тебе неприятно, что я тебя… люблю?
Как охмелевшие, стояли они в темноте, прильнув друг к другу.
Бездумно шел он за Мартой в ее комнату. Горевшая на столе лампа разливала вокруг слабый полусвет. Здесь Оскар сразу пришел в себя, ясно понял и то, что произошло, и то, что должно произойти. Ему стало невыносимо грустно.
Как усталый ребенок, он опустился на скамью рядом с девушкой, прижал голову к ее груди и закрыл глаза. Марта погладила его по лбу, касаясь трепетно и легко, как теплый ветерок. Ну, что же, он еще жив и, как все живые люди, вправе испытать немного счастья. Немного, самую малость… Никакие силы земные, никакие божьи законы не могут ему это запретить… Даже Анита…
