Текст книги "Сын рыбака"
Автор книги: Вилис Лацис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)
Оскар поехал автобусом. Идти на моторке не имело смысла, раз он и сам не знал, сколько времени пробудет в городе. В Ригу он приехал уже во второй половине дня и сразу отправился на поиски Гарозы. На рыбном рынке он его не застал. Справившись у торговцев, где всего легче найти его, Оскар обошел несколько питейных на набережной, но и здесь ему не повезло; тогда он пошел к нему на квартиру, которая находилась в Старом городе, во втором этаже старинного дома. Дома была лишь прислуга. От нее Оскар узнал, что вечером вряд ли удастся увидеть Гарозу: он скорее всего уехал на взморье принимать дневной улов лосося. В таких случаях он возвращается поздно, иной раз после полуночи, и всегда навеселе, деловых разговоров тогда лучше с ним не заводить.
– Придите завтра пораньше, до того как барин уйдет на рынок, – сказала прислуга. – Как звать-то вас? Я бы доложила ему.
– Ничего не надо. Скажите, что из поселка Чешуи.
Оскару пришлось переночевать в городе. Два рабочих дня пропадали без толку, но делать было нечего – деньги нужны были до зарезу. Он пошел к брату. Раньше Роберт снимал небольшую меблированную комнату на улице Тербатас, а потом переехал на новую квартиру, в районе биржи, поближе к месту службы.
Брата Оскар застал дома. У него в это время сидел какой-то человек, в модном, бросающемся в глаза костюме, с высоко поднятыми, подбитыми ватой плечами. С приходом Оскара он поспешил распрощаться и уйти.
– Наконец-то в город заявился, – сказал Роберт, когда они остались вдвоем. – Наверно, по делам?
– Да, есть кое-какие дела, – уклончиво ответил Оскар. Он не хотел открывать Роберту причину приезда. Еще подумает, что от него ждут помощи, а Оскар ни за что не принял бы ее от брата. – Надо присмотреть, нет ли подходящего полотна для невода, пробки тоже нужны… А ты хорошо устроился, Роберт, – сказал он, осмотрев квартиру. Она состояла из двух комнат. В одной была кровать и новая тахта, вторая служила чем-то вроде кабинета – здесь стоял книжный шкаф, большой письменный стол, телефон. Вся обстановка была совершенно новая, красивая – видимо, недавно купленная.
– Ты один здесь живешь?
– Да. Получил повышение по службе, немного прибавили и жалованья. Пора обзаводиться хозяйством, до каких же пор мыкаться по чужим квартирам? А одному гораздо удобнее.
– Ясно.
– Без телефона тоже не обойтись, всегда найдется какое-нибудь срочное дело. И потом, разве успеешь обежать весь город? А так – стоит только позвонить, и все устроишь в два счета.
Роберт, видимо, хорошо зарабатывал и больше не трясся над каждым сантимом. В его способностях Оскар никогда не сомневался, и все же такой быстрый расцвет несколько удивил его: еще летом, когда Роберт гостил на взморье, это был несколько помятый, пришибленный нуждой молодой человек, а теперь все свидетельствовало о широком образе жизни.
Зазвонил телефон. Роберт подошел к аппарату. Оскар взял со стола какую-то книгу и стал ее перелистывать.
– Говорит Клява… Ах, это вы! Привет! Что вы сказали? Новый груз когда прибудет? Ну, это мы ждем к четвергу. Пароход вышел сегодня из Данцига. Наш представитель выезжает в Вентспилс сегодня вечером. Что? Да, да… В четверг можно будет выслать машину. А как с авансом? В среду? Хорошо, я зайду за ним. Позвоните мне завтра в полпятого, тогда будут более точные данные. Нет, пока ничего особенного не заметил, все в порядке. Пока!
Положив трубку, Роберт бросил на брата испытующий взгляд – не понял ли он что-нибудь из разговора?
– Дела, дела, – вздохнул он. – Фирма ждет пароход из Данцига… С апельсинами и виноградом. Справляются, когда надо выкупать таможенные документы и посылать в порт машину.
– Разве ваша фирма торгует фруктами?
– По преимуществу. Легко это сейчас не делается, Контингенты… валютная комиссия… на каждом шагу всякие формальности. Если берешься что-нибудь импортировать, возни хватает.
– Ведь ты как будто работал в какой-то угольной конторе. Разве это одна и та же фирма?
– Нет, там я только практиковался.
Оскар больше ни о чем не стал его расспрашивать.
Вечером Роберта опять вызвали на какое-то деловое свидание. Перед уходом он убрал все бумаги в ящики стола и запер их на ключ. Оскар лег спать рано и не слышал, когда вернулся Роберт. На следующее утро, уходя к Гарозе, он оставил брата спящим.
Было без четверти шесть, когда Оскар позвонил у двери Гарозы. Прислуга вышла ему навстречу с корзиной в руке.
– Входите смелее. Барин еще не встал, но он ждет вас.
Она впустила Оскара в переднюю, открыла дверь в комнату и сказала кому-то:
– Вчерашний пришел.
Тяжелый сонный вздох раздался за стеной:
– Пусть войдет.
– Идите, – кивнула служанка. Она подождала, пока Оскар вошел в комнату, а сама поспешила за покупками.
Оскар осторожно переступил порог. Прямо против двери он увидел большую кровать, и тут же в нос ему ударил острый запах пота. На ночном столике стояла пустая бутылка из-под водки и поднос с объедками копченой бельдюги. Кресло было завалено известными и неизвестными принадлежностями мужского одеяния; Оскар даже не мог догадаться, для чего служат некоторые предметы. Отекшее бледно-желтое лицо, глубоко утонувшее в подушках, повернулось к двери. Крошечные, еле видные из-за складок жира глазки сонно взглянули на Оскара, затем заморгали, и вдруг в них блеснуло веселое удивление. Послышался хриплый вздох:
– Вот так гость! Чего это ты так рано пожаловал? Ну, присаживайся, присаживайся, рассказывай, с чем пришел!
Скупщик попытался приподняться на локоть, но безуспешно. С протяжным стоном он повалился обратно на подушки. Чем дольше Оскар наблюдал лежавшего, тем больше удивлялся. Он довольно хорошо знал Гарозу, привык видеть его объемистую тушу, но то, что он увидел сейчас, было настолько чудовищно, что он мог поверить глазам. Казалось, не человек, а взбитая копна сена покоилась на кровати. Равномерно закругляющейся, почти изящной линией обрисовывался громадный, словно купол, живот, увенчивающий расплывчатую, освобожденную от преград живую массу, которая заполняла до самых краев всю широкую кровать, напоминая останки какого-то доисторического животного. Но при всех своих размерах это существо было беспомощнее ребенка: оно не могло ни самостоятельно сесть, ни сойти с кровати. Более смешного и вместе с тем отвратительного зрелища Оскар никогда еще не видел. И как этот человек мог напяливать на себя неизмеримо узкую, по сравнению с его объемами, одежду, которая лежала в кресле?
– Ну, говори, что у тебя за дело, – прервал Гароза наблюдения Оскара. – Что тебе нужно?
Присев на стул, Оскар рассказал о своей беде и решении правления выдать ссуду.
– Надеюсь, вы не откажетесь подписать расходный ордер? – закончил он.
Гароза снова начал стонать и вздыхать. Пот лился с его лба и висков.
– Значит, ты надеешься, – сказал он. – Думаешь, это так просто? Ты, видно, полагаешь, что кооператив – это банк, где любому, кто туда заявится, готовы отвалить денежки? Нет, приятель, этот номер не пройдет! Если мы начнем так действовать, нашу лавочку просто-напросто надо прикрыть. Только не подумай, что мне жаль тебе подписать. Для меня все вы одинаковы, я всегда вам помогал по мере сил. Но чтобы позволять людям швыряться общественными деньгами, опустошать кооперативную кассу – нет, таким делам я не потатчик! Никак не могу.
– Я еще ни у кого ничего не просил, у меня долгов нет, – сказал Оскар. – В поселке каждый мне доверяет.
– Ну, это еще как сказать. Почему тебя выгнали из правления?
– Меня не выгнали, я сам ушел.
– Думаешь, я не знаю, почему ты ушел? Ты был уверен, что кооператив обанкротится, что с ним не стоит больше нянчиться, и решил удрать с тонущего корабля.
– Я не мог согласиться с новыми способами хозяйничания.
– Ну конечно! Когда давали деньги Менгелису, ты ворчал, а сейчас сам просишь. Как же это прикажешь понимать, Клява?
Оскар молчал.
– Нет, об этом ты лучше позабудь. Средствами кооператива разбрасываться я не позволю. Вот если бы ты попросил у меня самого… Тогда, может быть… Мне ничего не жалко для дельного парня. Правда, ты иной раз готов человеку глаза выцарапать, но не подумай, что я за это сердился на тебя. Человек молодой, горячий… Можно и простить.
Гароза наблюдал за гостем. Оскар молча вертел в руках шапку.
– Значит, не дадите подписи? – спросил он наконец.
– И разговора быть не может. Зато я сам могу тебе ссудить. Тут я один рискую… И где только пропадает эта корова, черт бы ее драл! – вдруг рассердился Он. – Мне скоро надо на рынок, а я все еще не могу встать. Сколько тебе надо?
– Тысячу латов…
– Я могу одолжить их под вексель. Процентов мне не надо, только… Ну, мы потом сговоримся. Согласен?
Что было делать Оскару? Он понимал, что означало это «потом»: больше он не посмеет давать отпор ненасытному живоглоту, больше ему не позволят продавать рыбу другим… Теперь и он, последний независимый рыбак в Чешуях, будет подчинен этому дельцу, аппетит которого не имел границ. Но какой смысл в его гордости, чего он достигает бездеятельной независимостью? Остается одно: стиснуть зубы…
– Ладно, придется обратиться к вам…
– Там на столе вексельные бланки и чернила. Ты знаешь, как надо заполнять? Срок погашения истекает следующей весной.
Пока Оскар заполнял вексель, вернулась прислуга, и ему поневоле пришлось стать свидетелем отвратительной сцены. Гароза встретил безответную женщину самой отборной бранью, после чего она помогла ему выкарабкаться из постели, сняла с него ночную сорочку и начала одевать. Сначала она туго забинтовала ему все туловище, руки и ноги обмотками. Гароза стал гораздо тоньше и уже смог с помощью прислуги надеть брюки и жилет. Женщина обула его, застегнула пуговицы, умыла, как малого ребенка. Теперь Гароза мог уже ходить.
Начался завтрак, в котором должен был принять участие и Оскар. Он только удивлялся, глядя, как жрет Гароза. Вот он перерезал пополам свиную отбивную котлету, и она в два счета исчезла у него во рту. Блюдо заливного было уничтожено в четыре приема. С молниеносной быстротой очистив тарелки, Гароза хлопнул ладонью по могучему брюху.
– Теперь можно и поработать! Держись, Большой рынок!
Отсчитав Оскару деньги, Гароза взял у него вексель.
– Вон сколько их у меня.
Гароза держал векселя под тяжелым чугунным прессом, так что они были стиснуты в компактную пачку, и все равно толщина ее достигала полуфунта. Долговые обязательства были сложены в известном порядке, по поселкам всего побережья. Могущественная сила скрывалась в кучке бумажек: она служила как бы пультом управления, откуда можно было распоряжаться по своему усмотрению большим, сложным механизмом. Если где-нибудь не все было в порядке – какой-нибудь поселок начинал бунтовать или какому-нибудь рыбаку вздумалось бы идти своей дорогой, – Гарозе стоило только раскрыть в соответствующем месте пачку – и в действие вступала сила векселей. По мановению хозяйской руки послушная машина начинала работать, и снова всюду воцарялось спокойствие.
Сейчас и свобода Оскара лежала под тяжелым чугунным прессом. Кулак Гарозы властно нажимал на него.
– Сам видишь, что я вовсе не такое уж чудовище, каким меня выставляют.
Сильная августовская буря, которая растерзала мережу Оскара, причинила большой урон и другим рыбакам. Только между Чешуями и Гнилушами было выброшено на берег семь морских ловушек. Многие рыбаки потеряли все свои сыртьевые и лососевые сети. У одной неводной артели опрокинулся карбас, и весь невод засосало в пески.
На побережье прибыл Питерис, чтобы убедиться в размерах бедствия. Теперь «другу рыбаков» выдался случай показать себя на деле. По его предложению, делегация рыбаков направилась в Ригу просить помощи у правительства. Питерис ходил с ними за оратора. Министр обещал передать этот вопрос на обсуждение кабинета. И действительно, кабинет министров вынес постановление о выдаче пособия потерпевшим рыбакам на приобретение новых снастей. На побережье прибыла комиссия для определения размеров требующейся помощи. Приехал и Питерис, приглашенный в качестве члена этой комиссии. Когда кабинет утвердил соответствующую сумму, комиссия составила списки, и наконец в один прекрасный день в волостном правлении объявили о выдаче пособия.
Вполне понятно, что в списки потерпевших попал кое-кто из тех, которые не понесли урона. Но разве когда-нибудь без этого обходится?
В числе рыбаков, получивших пособие, оказался и Оскар. Выходя из волостного правления, он столкнулся с Гарозой – скупщик тоже пришел за деньгами. Оказалось, что он пострадал чуть ли не больше всех рыбаков. Ведь почти в каждую ловушку были вложены его средства, и раз оказывали помощь другим, ему и подавно полагалось получить свою долю. В конце концов вышло так, что Гарозе выдали почти половину всей отпущенной на вспомоществование суммы.
– Смотри не убегай! – крикнул он Оскару. – После зайдем в трактир, – тебе платить не придется.
Оскар сослался на дела и поспешил уйти. Вскоре после этого рыбаки, и чешуяне и гнилушане, с Гарозой во главе поехали в местечко. У всех были в карманах деньги, у всех было весело на душе. В такой радостный день никак нельзя было обойтись без выпивки. Возле трактира собралась такая толпа, что пришлось стать в очередь. Каждый взял по нескольку бутылок водки, чтобы не бегать потом за ней по два, по три раза.
Старый Дунис громогласно бранился со своей «домашней полицией».
– Ну чего ты столбом стоишь? Поезжай наконец домой!
– Отдай сначала деньги, тогда поеду.
– Что я, малый ребенок? Деньги не сумею сберечь?
– Знаю я, как ты их сбережешь! – сердилась старуха. – Разве на то их тебе дали, чтобы пропивать? Не стоило помогать такому – все равно одному трактирщику польза!
– Чего ты кудахчешь!
Но Дуниене не успокоилась до тех пор, пока муж не отдал ей деньги, оставив при себе лишь малую толику. Такие же перепалки происходили и между остальными супружескими парами. Ох, эти женщины! Разве они что понимают в таких делах!
Да, повеселились в этот раз на славу! Гароза не поскупился на угощение: получив большие деньги, он почувствовал себя заправским рыбаком. До поздней ночи раздавались громкие голоса в просторном помещении трактира. Самый главный из пострадавших сидел на почетном месте; разоренный и снова поставленный на ноги ловец бодро готовился к приобретению снастей.
Питериса теперь превозносили до небес: вот это голова, за него можно голосовать хоть с закрытыми глазами!
Глава шестая ДНИ ОДИНОЧЕСТВАПодошел неприветливый октябрь с сырыми морскими ветрами, облачным небом и холодным затяжным дождем. За всю неделю не выдалось ни одного ясного дня. Развешенные сети мокли под открытым небом, рыбаки ходили в длинных промасленных куртках, а о лове и думать было нечего.
Постройка рыбачьего порта была закончена в начале октября. Канал через дюны прорыть не удалось, да в нем теперь уже и не было крайней надобности.
Приехала государственная комиссия, которая осмотрела и приняла новую гавань. Городские рабочие вернулись в Ригу, а инженер Сартапутн остался еще на несколько дней, чтобы рассчитаться с местными рабочими и отправить в город оставшийся инвентарь. Он условился с Оскаром, что тот отвезет его вещи и инструмент на моторке, – так было проще и удобнее, чем по железной дороге.
В последний вечер правление кооператива и местное отделение общества рыбаков устроили в доме Бангера небольшой прощальный ужин. Инженера поблагодарили за успешную работу и преподнесли в подарок настольные часы, украшенные литой серебряной лодкой с двумя фигурами рыбаков.
Ужин взялась приготовлять мадам Бангер, которой целый день помогали Лидия с Анитой. Джим наколол дров, лавочник заранее позаботился о напитках, и все было сделано к назначенному часу.
Весь день Анита ходила сама не своя. Молча она помогала матери, рассеянно перетирала посуду и накрывала на стол, часто даже не слыша обращенных к ней вопросов. Завтра Сартапутн уедет на всю зиму… может быть, навсегда. Он вернется в город, к старым друзьям и знакомым, будет жить полной жизнью, новые лица будут появляться и исчезать на его пути, и скоро он забудет счастливую идиллию в тихом поселке. Ах, разве у него будет время вспомнить одинокую жену рыбака, оставшуюся где-то на дюнах? Среди новых впечатлений затеряется и ее образ и воспоминания об этих днях. А она будет жить и дальше этой грустной, серой жизнью. Пустота грядущей зимы заранее пугала Аниту. Она уже представляла себе занесенные снегом дюны, замерзшее море и холодный ветер, который будет завывать здесь днем и ночью. Безрадостные дни, долгие вечера… Аните казалось, что солнце никогда не взойдет над родным поселком.
Сартапутн чувствовал, что творилось с Анитой, но за весь вечер ему только несколько раз удалось подойти к ней: не говоря уже о присутствии Оскара, вокруг было слишком много любопытных глаз и ушей, все знали о случившемся и исподтишка наблюдали за каждым его шагом. Он не был любителем приключений, который ищет только минутных наслаждений: того, что было пережито им вчера, он не забывал и на другой день; скорое расставание страшило его. Но Сартапутна призывали дела; на следующий год он будет работать в другом уголке Латвии, и только слепой случай может снова столкнуть их. Как ужасна судьба: сблизить два существа, два маленьких мира, дать им узнать друг друга, чтобы затем погнать разными дорогами, разлучить навсегда!
До сих пор они не заглядывали по-настоящему в свои сердца. Теперь, когда приблизился момент расставания, пламя неосознанных чувств вырвалось с трагической силой. И прежде чем разойтись, им хотелось передать друг другу для наступающих серых дней как можно больше нежности и тепла, чтобы их хватило до грядущей солнечной поры.
– Мы еще встретимся, Анита, мы должны встретиться… – шептал Сартапутн, когда они остались на минутку одни в боковой комнатке. – Я тебе напишу, когда устроюсь в городе на новом месте. Ты ведь будешь иногда приезжать в Ригу?
Единственное, что их могло еще немного ободрить, – это надежда на встречу. Им надо было смеяться и шутить, чтобы внимательные глаза не заметили, какая горечь растравляла их сердца. Они вернулись к остальным, и несколько часов подряд инженер занимал общество веселыми рассказами, а Анита ходила с улыбкой на лице.
Какие чувства испытывал в это время Оскар? Радовался ли он, что теперь снова в его доме наступит покой, или его тихое, скрытное сердце тоже раздирала какая-то тревога? Кто это мог знать? Он много разговаривал с соседями по столу, то и дело приглашая их выпить, щеки его пылали здоровым румянцем, первым подымал он стакан за счастье и здоровье отъезжающего. Только временами, когда за ним никто не наблюдал, по лицу Оскара пробегала какая-то тень, а в глазах вспыхивал недобрый огонек, который мгновенно гас. Но ни одного резкого слова не сорвалось с губ Оскара, он больше не сжимал в пальцах пивной стакан. Снаружи лил дождь, ветер рвал ставни и завывал в трубе. Измокший пес старался пробраться в переднюю, но его снова выгоняли во двор: «Иди вон, Сустан, сторожи дом!»
Когда гости начали расходиться, Оскар подошел к инженеру.
– Скажите, вещи у вас уложены? – спросил он.
– Да, все уже упаковано. Мы сможем выйти с рассветом.
– Ладно, в пять я подогрею мотор. Мы в таком случае… рано будем в Риге. Хорошо если бы вы дали мне сейчас часть багажа. Я бы утром взял его с собой и отнес на моторку.
– Я помогу господину инженеру донести вещи, – вмешался Эдгар.
– Ну, ладно. Я думал, так будет удобнее.
Оскар подождал, пока Анита оденется; затем они попрощались и вышли. Сартапутн проводил гостей до ворот.
Снаружи стояла непроглядная темень. На небе даже не видно было ни одной звезды. Оскар развернул свою непромокаемую куртку и накинул ее на Аниту. Не обменявшись ни одним словом, они дошли до ворот своего дома.
– Какой страшный ветер, – содрогаясь всем телом, сказала Анита. – Ты и в самом деле думаешь, Оскар, что инженер сможет уехать в такую погоду?
– Он же сам вызвался, ты ведь слышала.
– Он не знает так хорошо моря, как ты…
– Ну, ничего страшного нет. Так, ветерок…
Дома было холодно, за день выдуло все тепло, а вечером некому было протопить плиту. Эдзит уснул у Бангеров, и его оставили там на ночь. Оскар завел будильник и тотчас же улегся, но Анита думать не могла о сне. Она вышла в другую комнату и взяла какую-то книгу. Это была «Крейцерова соната» Толстого. За последнее время она часто попадалась ей под руки, и Анита читала в ней всегда одни и те же страницы, – чем-то знакомым, близким и в то же время угрожающим веяло от них. Но на этот раз ей не читалось. Только сейчас, оставшись одна, Анита почувствовала всю горечь одиночества. Ей надо было что-то делать, чтобы забыться.
Анита взяла начатое рукоделие, попробовала нарисовать какой-то орнамент, но у нее ничего не получалось. Она вышла в кухню, прибрала там немного, потом снова вернулась в комнату, загасила лампу и присела на диван. Она чувствовала себя и подавленной и вместе с тем возбужденной, как будто ее схватили неведомо чьи сильные руки и попеременно ввергали то в смятение, то в полное безразличие. Оскар лежал спокойно: наверно, он уже спал. Окружающая тишина и темнота все сильнее действовали на молодую женщину. Завывание ветра казалось ей все более громким, порою весь дом содрогался от его порывов.
– Оскар, – робко окликнула мужа Анита. – Ты спишь? – затаив дыхание, дожидалась она ответа.
– Что тебе, Анита? – тихо спросил Оскар.
Она снова зажгла лампу и присела к нему на край кровати.
– Слышишь, что на дворе творится?
– Да, немного дует, но к утру притихнет…
– Ты думаешь? Юго-западный ветер никогда не стихает в первый день.
Оскар ничего не ответил.
– Нельзя отправляться в такую погоду, – продолжала Анита, пристально глядя на мужа. – Вы до Риги не дойдете.
Оскар отрывисто засмеялся:
– Ну, разве это ветер! Я и не в такую погоду выходил на своей лодчонке.
– Нет, это чистое безумие!.. Оскар, почему вы обязательно должны идти завтра? Можно ведь подождать, пока утихнет.
– В полпятого я буду греть мотор, – ответил Оскар и повернулся на бок.
– Оскар! – Анита взяла его за голову и повернула к себе лицом.
Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Оскар спокойно выдержал испытующий взгляд жены.
– Зачем ты это делаешь?
Оскар силился улыбнуться.
– Ты меня еще спроси, почему люди живут, почему они так устроены. Иди лучше спать, Анита.
– Оскар, ты всегда был сильный… сильнее других людей. И в этот раз тебе надо собраться с духом… Ты ведь можешь это выдержать.
Он задержал на несколько мгновений дыхание.
– Да… Думаю, что выдержу и это.
Подтянув повыше одеяло, Оскар закрыл глаза. Анита отошла от кровати и прилегла на диван. Измученная, запутавшаяся в собственных мыслях, она наконец уснула. Догадавшись по ее ровному дыханию, что она спит, Оскар поднялся и укрыл ее одеялом. Он погасил огонь, но больше не стал ложиться. В половине пятого Оскар оделся и вышел из дому. Анита не проснулась.
