Текст книги "Размышления перед казнью "

Автор книги: Вильгельм Кейтель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 42 страниц)

Моим начальником в Бремене был командующий местным военным округом генерал фон Клюге^{110, мой многолетний сослуживец по 46-му артиллерийскому полку. Он был человек весьма образованный. До начала октября [19]34 г. командовал старой 6-й дивизией, а значит, как и я, был здесь новичком. Он навестил меня в Бремене и позавтракал у нас. В результате моя жена констатировала: он совсем не изменился со своей лейтенантской поры, а остался таким же воображалой, таким же претенциозным и заносчивым – словом, типичный кадет! <...>}

В середине марта [19]35 г. под моим руководством прошло первое публичное мероприятие по случаю вновь обретенной Германией свободы вооружения^{111, чем мы были совершенно обескуражены. Устроителем митинга явились вооруженные силы, но на нем присутствовали представители партии и государства. <...> Я приказал провести «полевое богослужение» и, как было предписано, дал произнести проповеди обоим духовным пастырям [протестантской и католической конфессий], а затем зачитал прокламацию и провозгласил «Зит хайль!»112, в честь фюрера и Верховного главнокомандующего вермахтом. Это было, пожалуй, первое массовое мероприятие в войсках с участием партии и с богослужением. Впоследствии этот ритуал приказом военного министра был изменен и использовался также при принятии рекрутами присяги (причем религиозную часть следовало четко отделять от государственного акта, а участие в богослужении объявлялось добровольным).}

Восстановление всеобщей воинской повинности открыло путь к окончательному созданию вооружешшх сил – сначала увеличением числа сухопутных дивизий более чем в три раза (с 7 до 24), а с [19]36 г. их должно было стать уже 36.

В тот же день я переименовал свою дивизию в 22-ю, хотя под моим командованием фактически находились всего один артиллерийский дивизион и шесть пехотных батальонов. Затем последовали большая организационная работа, совершенствование полевых позиций, изменение методов обучения личного состава с целью ликвидации прежних недостатков, возникших из-за нехватки вооружения и дефицита унтер-офицерского состава. <...>

В моих батальонах царили тот же дух и те же методы обучения и командования, что и во всех сухопутных войсках в целом. Генерал фон Клюге при инспектировании в последний день сказал мне: «Теперь вы из трех командиров полков имеете одного хорошего, одного посредствешюго и одного никуда не годного, но тем не менее ваши батальоны на высоте и совершегаю одинаковы по своей боевой подготовке, – и спросил: – Как вам удалось добиться всего этого?» Я объяснил ему свой метод.

Поздней осенью мне пришлось подумать и о новом замещении должностей, а потому я возобновил контакт с начальником управления кадров генералом Шведлсром. <...> Из одной беседы с ним мне стало ясно: меня, видимо, собираются с начала октября [19] 35 г. использовать в самом министерстве, однако есть сильные конкуренты.

Поразмыслив, я понял, что меня, очевидно, хочет взять к себе сам Бломберг. Я чувствовал себя прямо-таки несчастным оттого, что моему пребыванию в должности командира дивизии, с которой я уже вполне освоился, суждено так быстро закончиться, и уже опять стал подумывать: а не подать ли мне в отставку, вручив Шведлеру рапорт. Жена была то за, то против, потому что совместное с моей матерью хозяйничанье в Хёльмшероде ввиду сложившихся между ними взаимоотношений было для нее неприемлемым. <...> Не оставалось ничего иного, как ждать. Однако Бломбергтак ничего мне и не сказал... даже во время нашего совместного присутствия на спуске с бременских стапелей быстроходного лайнера «Шейзснау», предназначешюго для рейсов в Восточную Азию.

Это событие надолго запомнилось мне, ибо привело, хотя и ко времешюму, конфликту между Клюге и мною. Он тоже был приглашен на спуск судна на воду, но, однако, его не позвали, как Бломберга и меня, на праздничный завтрак в ратушу, который давался прежде всего в честь военного министра. Несмотря на все попытки исправить это недоразумение, Клюге был возмущен и разговаривал с Бломбергом при мне довольно дерзко. Результатом явилось его полное упреков в мой адрес письмо, полученное мною. Клюге упрекал меня в тщеславном стремлении играть в Бремене первую скрипку и в неуважении к его должности. Я ответил ему, правда, не очень холодно, но все-таки отверг эти упреки как совершенно необоснованные: ведь приглашение на официальный завтрак и вообще в Бремен – вне моей компетенции. Инцидент этот был типичен для Клюге, отличавшегося болезненным самолюбием и вечно считавшего, что ему не оказывают достаточного почтения, – словом, опять же рецидив его поступков лейтенантских времен^113.

В конце [1935 г.] Клюге сообщил мне о своем желании встретиться со мной в автомашине на дороге где-нибудь в нейтральном пункте: ему надо кое-что со мною обсудить. Я выехал на полигон Ордурф, мы встретились поблизости от него и поговорили тет-а-тет. Клюге вел себя весьма по-товарищески и постарался преодолеть отчуждение, возникшее между нами в результате его грубого письма. Затем он открыл мне истгапгую причину встречи: с 1 октября я становлюсь преемником фон Рейхенау на посту начальника управления вооруженных сил при Бломберге. Кандидатура моего конкурента фон Фитингофа^{114 была отклонена.}

Я был этим потрясен и не скрывал того. Клюге заявил, что инициатором оказанного мне предпочтения был Фрич, а это означает большое доверие как с его стороны, так и Бломберга. Я попросил Клюге предпринять все возможное, дабы сообщить Фричу о моем желании оставаться и впредь командиром дивизии – это для меня большое счастье, а лезть в политику у меня желания нет. Он пообещал. На этом мы расстались. <...>

Период моего командования дивизией достойно завершился осенними учениями в Мюнстере. Они закончились большим парадом, который принимал сам фюрер, а Бломберг и Фрич побывали на полигоне Мюнстерлагер. <...>

Вечером в офицерском собрании состоялся торжественный ужин, на котором перед старшими офицерами выступил с речью фюрер. Она была посвящена войне Италии против Абиссинии [Эфиопии] ^п6.

Фюрер оправдывал Муссолини и нс хотел присоединяться к санкциям против Италии. Напротив, он желал Муссолини полного успеха. В своей речи он дал понять, что однажды мы будем в состоянии не допустить вмешательства других государств в осуществление наших справедливых требований^{115 116}. Сегодня я знаю, что именно он имел в виду, но тогда его точка зрения – как единственного аутсайдера в Европе – поразила меня.

Через несколько дней после возвращения в Бремен пришла телеграмма от Бломберга: я должен сопровождать его на имперский съезд НСДААП^{117 в Нюрнберг, а потому мне следует срочно явиться в его штаб-квартиру в одном из нюрнбергских отелей.}

Я тогда впервые присутствовал на съезде нацистской партии в Нюрнберге. Должен сказать, что он произвел на меня просто огромное впечатление: всевозможные парады, массовые митинги, факельные шествия НСДАП и ее формирований.

Но самым великолепным было чествование фюрера политическими лидерами: оно происходило темной ночью и сопровождалось феерическими световыми эффектами. <...>

По окончании съезда я с женой отправился в Берлин – нам надо было окончательно решить квартирный вопрос. Мы осмотрели несколько прекрасных вилл в [берлинских районах] Далем и Розенэкке, но Бломберг требовал такой квартиры, чтобы я мог явиться по вызову в министерство не позже чем через 15 минут пешего хода. Поэтому мы выбрали дом № 6 на Кильганштрассе. Это был вместительный дом на одну семью, с небольшим садом, в тихом переулке неподалеку от площади Ноллендорфплац. <...>

* * *

Передача мне дел Рейхенау как бывшим начальником управления вооруженных сил была просто комедией¹¹⁹. Он заявился в последних числах октября всего на несколько минут, да притом в тешшеном костюме, и очень спешил. Последним его служебным актом явилось соглашение с начальником штаба генерального уполномоченного по военному хозяйству Вольтатом¹²⁰ о разделении дел между этим штабом и штабом военной экономики во главе с полковником Томасом¹²¹. Вот тогда-то я и познакомился с Вольтатом и его сферой деятельности.

шением знаменитых «Нюрнбергских законов об имперском гражданстве», которые означали диффамацию еврейских граждан Германии. Кейтель явно смещает хронологическую последовательность: съезд НСДАП состоялся до осенних учений.

¹¹⁹ Кейтель официально вступил в эту должность 1.10.1935 г.

¹²⁰ Гельмут Вольтат, министериаль-директор (начальник главка министерства). Генеральным уполномоченным по военной экономике являлся имперский министр авиации, премьер-министр Пруссии и главнокомандующий военно-воздушными силами рейха Герман Геринг.

¹²¹ Георг Томас (ум. в 1946 г.)– первоначально полковник генерального штаба, а иод конец – генерал-лейтенант, начальник управ– ¹¹⁸

Тогдашнее управление вооружешшх сил являлось детищем Рейхенау. Со времен Бломберга (1.2.[19]33 г.) оно было передано в ведение военного министерства, а до того министр рейхсвера имел в своем распоряжении только собственное политическое управление и адьютантуру.

При передаче мне этого управления я получил:

– одного адъютанта;

– секретаршу фройляйн Кэте Шиминг; регистратуру с начальником канцелярии; отдел обороны страны (L), начальник – полковник Йодль;

– отдел «Заграница», начальник – полковник Рёрихт^{119 120} абвер [разведка и контрразведка], начальник – контр-адмирал Канарис^121;

– внугригерманский отдел, начальник – генерал Рейнике^122;

–юридический отдел, начальник—министериаль-директор

Розенберг;

– финансовый отдел, начальник – министериаль-директор Тишбайн;

– штаб военной экономики, начальник – полковник Томас.

Бломберг (не особенно-то избалованный Рейхенау) любил

сам давать указания начальникам отделов и вызывать их на доклад, а особенно часто – Томаса и Тишбайна. Я как начальник управления все туже натягивал вожжи по сравнению с моим предшественником. Во многом мой штаб все еще не являлся тем, к чему стремился Бломберг, – его оперативным органом как министра.

Созданию оперативного штаба вермахта прежде всего противились выступавшие против объединения трех видов вооруженных сил главнокомандующие каждого из них. Они никак нс хотели расставаться с их былой большой самостоятельностью по отношению к военному министру, который обрушивал на них теперь целый водопад неподготовленных решений и предложений. При 100-тысячной армии и небольшом военно-морском флоте это было еще как-то терпимо, но никак не способствовало созданию новых вооружешшх сил и формированию новой люфтваффе, тем более что авиация имела собственное министерство, а ее главнокомандующий [Геринг] сам был министром.

Бломберг вполне осознавал это зло и связанное с ним противостояние. Он хотел ликвидировать такое положение, но со стороны Рейхенау, который вообще перебивался из кулька в рогожку, никакой поддержки не получал. Это стоило и времени, и труда, а для настоящей работы Рейхенау никогда не оказывалось на месте; он, как сам говорил мне, боялся трудностей, возникавших в связи с намерением Бломберга.

Таким образом, мне пришлось энергично взяться за эту проблему; я присутствовал при всех докладах, высказывая свои возражения, и настаивал на всесторшшем анализе положения вместе с другими видами вооружешшх сил.

Бломберг издал распоряжение о предварительном согласовании с ними спорных вопросов, но получить подписи соответствующих начальников, находившихся под контролем самого министра, было делом довольно затруднительным. Все это вызывало у участников большое раздражение, недовольство и даже враждебность, но в конце концов необходимость данных мер осознавалась всеми. <...>

Наибольшее и упорнейшее сопротивление оказывалось со стороны генерального штаба сухопутных войск. Осуществление его желаний означало бы в значительной мере отстранение люфтваффе и военно-морского флота от стратегического и оперативного руководства вооруженными силами в целом, а также во многом исключало бы вмешательство и самого Бломберга как министра в решение этих, а также военно-политических вопросов. По этой проблеме я написал (не обнаруженную в бумагах фельдмаршала. – В.Г.) памятную записку^123.

Тот, кто, подобно Йодлю, пережил бурю возмущения со стороны генерального штаба сухопутных войск, когда в июне 1935 г. Бломберг издал первую, общую для всех видов вооруженных сил директиву о сосредоточении и развертывании войск на случай войны, а также тот, кто помнит о самом резком отрицательном отношении к совместным маневрам вермахта в январе 1936 г. и осенью 1937 г., знает, с каким сопротивлением пришлось бороться «министру сухопутных войск» [Бломбергу], как его называли, за роль «главнокомандующего всеми вооруженными силами».

Лично я вел эту борьбу по убеждению, а не ради тщеславия. Правда, я мог бы избежать многих неприятностей и проявлений враждебности, если бы не поддерживал законное притязание Бломберга на действительное, а не формальное высшее военное руководство вермахтом^124.

Одним из типичных примеров невыносимых условий в военном секторе являлось создание инженерного корпуса люфтваффе. Необходимое распоряжение захотел дать на подпись министру авиации Герингу его статс-секретарь Мильх^{125. (Получив согласие военного министра через меня по телефону, он, однако, даже не счел нужным сообщить мне содержание этого распоряжения.) Я решительно отказался и категорически потребовал представить мне проект данного распоряжения. Оно было продиктовано совершенно неприемлемыми намерениями и привело бы к созданию аналогичного инженерного корпуса также для воешто-морского флота и сухопутных войск. <...> У меня произошло крупное столкновение с Мильхом, которое потом пришлось улаживать Бломбергу, но я все же никакой дезорганизации нс допустил126.}

Так обстояло дело и в других областях, причем каждая составная часть вермахта стремилась создать для себя привилегированные условия, что вело к полному разброду.

Мои личные отношения с Бломбергом хотя по форме и были дружественными, на самом деле являлись прохладными и личного характера не носили. Мы очень хорошо уживались друг с другом, у нас никогда не возникало никаких конфликтов или даже какого-либо взаимного недовольства. Тем не менее между нами отсутствовал тот личный контакт, который возник у нас еще в 1914 г. и в совместно проведенные военные годы (1914—1917) в 10-м резервном корпусе. Этот личный контакт сохранился и в Ганновере, а потом был так естествен в имперском военном министерстве в результате постоянного делового соприкосновения. После смерти жены Бломберга весной 1932 г. я постояшю наталкивался на его отчуждегаюсть и замкнутость. Мало что изменила в этом и дружба наших дочерей. Доверенным человеком именно в личных делах Бломберга являлся его воешю-морской адъютант фон Фридебург^{127, который мог добиться от министра чего угодно. Фридебург был в 1937 г. заменен капитаном 3-го ранга фон Вангенхаймом – тем самым офицером, который после скандального второго брака фон Бломберга (о чем пойдет речь ниже) убедил его уехать из Германии и даже пытался вложить ему в руку пистолет. Имешю я не допустил тогда самоубийства Бломберга. Думаю, Фридебург мог бы помешать этому второму браку. Мне же отношения Бломберга с его будущей новой женой были совершенно неизвестны до самого дня их официального бракосочетания, на котором в качестве свидетелей фигурировали лично Гитлер и Геринг. Меня на эту церемонию не пригласили; я даже никогда не был официальным гостем в доме новобрачных.}

Мои отношения с главнокомандующим сухопутными войсками бароном фон Фричем, напротив, с самого начала и до самого конца оставались дружескими, откровешшми и доверительными. Я ежедневно посещал его; порой это была просто непринужденная беседа, а поговорить о чем у нас всегда находилось. Нередко я бывал гостем барона в вечерние часы; мы без обиняков говорили обо всем за бокалом доброго вина. Фрич был старым холостяком и мало с кем общался. Я же охотно бывал у него. Даже если наши взгляды в чем-то и расходились, все равно наше общение проходило в товарищеском духе и никогда не принимало оскорбительного оттенка.

Нередко мне приходилось играть роль добросовестного посредника между Бломбергом и Фричем и улаживать напряженные ситуации или грозящие конфликты. Это было возможно потому, что я воздерживался от высказывания политических разногласий, которые, разумеется, имели место.

Бломберг отстаивал ту точку зрения, что вооруженные силы обязаны придерживаться национал-социалистического мировоззрения, служащего основой нового государства. Он считал, что как старая армия кайзеровской Германии, далекая от благоволения или ненависти к ней политических партий, зиждилась на монархическом принципе, так теперь и новая армия должна стоять на базе нацизма. Он видел в национал-социализме, в идее «фюрер-ства» своего рода выборную монархию вместо наслсдствсшюй.

Между тем Фрич «железно» держался за политически нейтральные вооруженные силы, ибо имешю такая позиция была присуща Второму рейху (созданному в 1871 г. после победы во Франко-прусской войне и просуществовавшему до Ноябрьской революции 1918 г. – Прим. пер.). Он хотел держать армию так же далеко от национал-социализма в качестве политической партии, как это имело место с рейхсвером по отношению к коммунистической идее. Иными словами, Фрич желал, чтобы армия стояла «вне политики» любого толка, ибо рассматривал национал-социализм как переходный период, в глубине души рассчитывая на реставрацию Гогенцоллернской монархии. Фрич оставался монархистом и верил в эволюционное развитие по английскому образцу. Роспуск прежних политических партий он приветствовал как огромное счастье и считал Гитлера выдающимся деятелем. Тот был ему гораздо желаннее в качестве рейхсканцлера, нежели главы государства. <...>

Противоположные воззрения Бломберга и Фрича гораздо резче проявлялись во внутриполитической области, в вопросах руководства вооруженными силами. Бломберг, по мнению Фрича, должен был являться министром, но именно «министром», а нс главнокомандующим вермахта. По этому вопросу я написал специальную памятную записку [для своего защитника в Нюрнберге] д-ра Нельтс^128.

Тем не менее моим долгом было разделять взгляды Бломберга и отстаивать его законные права. Одно из двух: или он – Верховный главнокомандующий вооруженными силами (со всеми вытекающими отсюда правами), или же – только декоративная фигура, которой, по мнению армии, заказано осуществлять оперативно-стратегическое руководство сю и (не столь явно) – восшю-морским флотом.

Помочь осуществлению обоснованных притязаний Бломберга на руководство вооруженными силами в целом было для меня вопросом принципа, а отнюдь не честолюбия или личной карьеры^{129. Я очень хорошо отдавал себе отчет в том, что у меня для роли, так сказать, начальника генерального штаба всех вооружешшх сил рейха нс хватает не только способностей, но и соответствующего образования130. Им был призван стать самый лучший профессионал из сухопутных войск, и таковой в случае необходимости всегда имелся под рукой131.}

Время – лучший советник. Тогда мы о руководстве войной еще нс думали, но моим долгом являлось в рамках имеющихся возможностей превратить ОКВ в орган оперативного руководства вермахтом и создать предпосылки для обретения такого инструмента. А для этого прежде всего было необходимо считаться с тем, что должен все-таки найтись такой человек, который призван осуществлять руководство во время войны.

Таким человеком, с моей точки зрения, являлся выходец из рядов ОХЛ еще со времен Первой мировой войны 1914—1918 гг. генерал Гейер^{132 – один из талантливейших умов в области оперативного искусства, какого я вообще знал. Он справедливо говорил: «Если структура руководящих военных органов не будет создана и признана в мирное время, во время войны сделать это не удастся». Я понял, насколько он был прав.}

Как начальник Т1 Гейер, а также и я как начальник Т2 с [19]29 до [19]33 г. боролись за окончательное определение структуры высшего руководства вооруженных сил^{133. Но тогда этот вопрос так и остался нерешенным. Теперь я захотел его решить, ибо обнаруженное мною состояние дел в данном отношении было не только неудовлетворительным, но и нетерпимым, а для Бломберга– и невыносимым. Нечего и говорить, что мое стремление натолкнулось на бескомпромиссное сопротивление генерального штаба сухопутных войск, олицетворявшегося генералом Беком134. Поэтому между ним и мною неизбежно возник конфликт135.}

Этот конфликт вышел на поверхность, когда в июне 1937 г. Йодль разработал первую директиву о сосредоточении войск и ведении войны, а тем самым документально зафиксировал, что в дальнейшем Верховный главнокомандующий вермахта будет давать основополагающие стратегические директивы всем трем составным частям вооружешшх сил, и это является его прерогативой. В результате глубокого возмущения генерального штаба сухопутных войск директива эта исчезла в бронированных сейфах организациоштого отдела и осталась без всякого внимания^{136. Таковы факты. Они показывают, какая силовая борьба велась тогда и за кулисами, и на самой воешю-политической сцене, в центре которой ввиду определенных обстоятельств оказался я. <...>}

Поэтому вполне логично и естественно, что еще в [19]36 г. я, пусть и шаг за шагом, все же начал организовывать штаб Верховного главнокомандующего вооружешшми силами рейха первоначально в виде управления ими. Передо мной стояли следующие задачи:

а) заложить ядро оперативно-стратегического «руководящего штаба» для всего вермахта;

б) осуществить на высшем уровне координацию трех составных частей вооруженных сил.

Девизом служило: «Никакого сверхминистерства, никакой рахитичной надстройки!» Надо привлечь к этому делу первоклассных профессионалов, которым следует использовать уже имеющиеся специальные органы трех видов вооружешшх сил, а особенно обладающий соответствующим опытом аппарат главнокомандова1шя сухопутных войск. Многократно внушавшиеся мне идеи центрального министерства для всего вермахта я отвергал точно так же, как и стремления армии и воешю-морского флота к созданию своих самостоятельных министерств. «Направлять», «координировать», «констатировать», а вовсе не подменять существующие в трех видах вооружешшх сил органы и отнюдь нс подчинять их себе – такова была моя цель.

Мой опыт подтверждал правильность такого решения. Все, что не требовало подобной унификации, надо и можно было оставить в компетенции составных частей вермахта. Уже по одному тому и для осуществления данного процесса они должны были сохранить свои специальные органы. Для этого я стремился укомплектовать подчиненные мне центральные инстанции наилучшими специалистами из всех составляющих вермахт видов вооруженных сил, которые могли обеспечить требующуюся надпартийность и отстаивание своих специфических интересов.

Первым новым «творением» явился центральный отдел по подбору персонала самого штаба, а также по обработке направляемых министру жалоб. Затем последовало создание абвера, задачи которого вполне закономерно расширялись в интересах всего вермахта. Отдел внутригерманских дел подразделялся на три подотдела:

а) внутриполитические вопросы (жалобы со стороны партий);

б) административные дела и вопросы;

в) служба обеспечения, забота об увольняемых в запас и отставку военнослужащих.

Из этого крупного отдела с его разнообразными функциями впоследствии образовалось управление общих дел ОКВ («малое военное министерство»).

Штаб военной экономики в 1937 г. пришлось расширить (это было связано с созданием инспекций по вооружению), и он превратился в управление военной экономики и вооружений.

Дальнейшие подробности интересны лишь постольку, поскольку постоянно приходилось резко противодействовать стремлению к саморасширению и включать в эту сферу все новые и новые области. Искушение делать это, как известно, всегда велико. <...>

* * *

Год 1936-й принес мне производство в генерал-лейтенанты. Он был до предела наполнен работой по созданию новых вооруженных сил. Этот год ознаменовался также и занятием ремилитаризованных западногерманских областей, на которое Пгглер решился всего за несколько дней до осуществления намеченных мер^{137. Акция эта являлась весьма рискованной, ибо опасность санкций со стороны Франции была чрезвычайно велика. Резкий протест западных держав вынудил Бломберга138 предложить Гитлеру отвести назад те единственные три батальона, которые уже перешли через Рейн и продвигались в направлении Ахен, Кайзерслаутерн и Саарбрюккен. В столицу Саара вступил 2-й батальон 17-го пехотного полка. Он строевым шагом промаршировал по центральной улице города в то самое время, когда на него уже были нацелены французские пушки. Гитлер приказал батальоны не отводить, а в случае вражеской атаки начать боевые действия, но только ни в косм разе не отступать.}

Серьезнейшие опасения выдвинули и находившиеся в Лондоне три наших военных атташе^{139. Фрич и Бломберг снова сделали свои представления Гитлеру, но он отверг любое проявление слабости перед лицом угроз держав-победительниц. Министерство иностранных дел получило из Лондона ноту, требовавшую заверения германского правительства, что западнее Рейна нами не будет воздвигаться никаких крепостных укреплений. <...> В тот же день Бломберг (вопреки моему млению) вылетел в Бремен. Фюрер в отсутствие Бломберга приказал Фричу, Нейрату140 и мне немедленно явиться в имперскую канцелярию. В тот день я впервые (не считая моего первого представления ему вместе с другими генералами) стоял перед фюрером141. Он потребовал от Фрича и Нейрата, а под конец и от меня предложений насчет ответа западным державам. До этого момента я лишь молча слушал. В ответ на адресованный мне вопрос я предложил ответить так: пока мы никаких перманентных укреплений строить не будем. Мы можем спокойно сказать это, ибо технически такие меры все равно осуществимы лишь нс ранее чем через год. Фюрер выслушал меня спокойно, но ответил уклончиво: мол, мы изучим это требование, но пока таких намерений даже не рассматривали, ибо в настоящее время потребности в том не видим. Впрочем, никто лучше самих французов не знал, какую ни к чему не обязывающую нас оговорку мы ищем. Ведь строительство укреплений на Западе уже шло полным ходом, после того как оно было включено в долгосрочную программу, рассчитанную до 1950 г.142.}

Нейрат получил соответствующее поручение, а Фрич и я были отпущены. Это была моя первая служебная встреча с Гитлером.

Напряжение постепенно спало: Гитлер свою опасную игру с огнем выиграл – он не взял на себя никаких обязательств, которые бы противоречили совету воешгых. Показал, что нервы у пего крепкие и он обладает политическим чутьем. Чего же удивляться, что наше уважение к нему возросло! <...>

О моей повседневной работе я здесь особенно распространяться нс буду. Ежедневно отправлялся на доклад к Бломбергу, ибо всегда надо было что-то обсудить. К фюреру я обычно являлся на доклад вечером и всегда один. Бломберг записывал в свой дневник решительно все, даже самые второстепешше вопросы, которые, по моему разумению, мог бы решить и сам, а Гитлера только информировать постфактум. На другой день мне приходилось просто-таки выуживать из Бломберга все требующие срочного решения вопросы, так как обычно в рассказах о своих беседах с Гитлером он был очень скуп на слова и информировал меня весьма скудно. Так как адъютант фюрера подполковник Хоссбах^{143 почти всегда присутствовал на этих беседах, мне нередко приходилось обращаться за информацией к нему. Он обещал позднее допускать меня на доклады к фюреру в качестве сопровождающего Бломберга, как это имело место при Рейхенау. Но Хоссбах отнесся к своему обещанию несерьезно144, да и Бломбергу это не очень-то нравилось. Я был от этих бесед по сути дела отстранен, а потому так и не получил возможности узнать Гитлера получше; впрочем, так же, как и он меня.}

В осенних маневрах [1936 г.] я участвовал только как зритель, сопровождая Бломберга. Руководил ими Риттер фон Лееб^{145, а проходили они севернее Бад-Наухайма. Будучи в данном случае «бездельником», я наблюдал за «битвой» со стороны и наслаждался прекрасными ландшафтами той местности, по которой мы ежедневно проезжали на учения, а потом возвращались на свои квартиры в прелестном старинном замке, принадлежавшем сыну графа Цеппелина. <...>}

Обычно же я сопровождал Бломберга во время его весьма частых посещений войск (которые он предпочитал совершать на самолете) очень редко, ибо кто-то должен был оставаться в «лавке». Страсть к перелетам и его личный самолет «Юнксрс-32» с бравым экипажем я тоже унаследовал от Бломберга.

О состоявшейся в тот год Берлинской олимпиаде могу сказать только то, что это были величайшие для Германии дни в глазах всего мира, который получил возможность узнать новый рейх и восхититься им.

Здесь, на стадионе, на трибуне для почетных гостей, в так называемом помещении для фюрера, Гитлер принял в свое время решение об активном участии германского вермахта (а особенно люфтваффе) в испанской гражданской войне^{146 на сторо-}

нс Франко. Он сделал это после того, как транспортные самолеты с африканскими маврами – лейб-гвардией Франко – уже перелетели на территорию Испании. Именно тогда, в перерыве между спортивными соревнованиями на имперском стадионе в Берлине, он отдал приказ сформировать легион «Кондор». Первым главой германской военной миссии в Испании стал генерал Варлимонт (заместитель начальника штаба оперативного руководства вермахта – Йодля. – Прим. пер.).

Легион «Кондор» представлял собой основную часть всего воздушного флота, его дополняли соединения сухопутных и танковых войск. Началась непрерывная переброска военных материалов и боеприпасов. Общая стоимость германской военной помощи Франко составила более 1,5 млрд марок, которые в бюджете вермахта были отнесены за счет испанского долга. Личный состав задействованных в Испании частей люфтваффе в ходе военных действий многократно заменялся. Это помогало германским летчикам приобрести боевой опыт и использовать его в своих частях на родине. Это казалось тем более важным, что в боях в испанском небе участвовали добровольческие советские части.

В начале сентября 1936 г. мне довелось вторично побывать на имперском партийном съезде НСДАП. На сей раз я впервые присутствовал на нем в качестве официального гостя вместе с женой.

На зиму 1936/37 г. Бломберг назначил военную игру вермахта. Она предназначалась для обучения руководству вооруженными силами в войне путем практического опробования ролей и должна была организациошю решить тс проблемы, которые являлись скрытым камнем преткновения в отношениях между нами и генеральным штабом сухопутных войск. Генерал Йодль как начальник отдела обороны страны (L) возглавлял руководящий штаб в тесном контакте со мной. Не только Бломберг, но и мы оба желали внести ясность в противостоящие взгляды, вполне сознавая притом, что можем обжечь руки, хватаясь за горячее железо, и получить от генштаба отнюдь нс благодарность, а ненависть. Особенно я, поскольку, будучи ответственным начальником, фокусировал на себе всю его враждебность как зачинщик этого дерзкого покушения на традиции.