Текст книги "Размышления перед казнью "

Автор книги: Вильгельм Кейтель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 42 страниц)

После того как [17 апреля 1941 г.] капитуляция Югославии была завершена фельдмаршалом Листом по поручению фюрера и согласно указаниям ОКВ, Гитлер оказал личное влияние на заключение перемирия с Грецией. Считаясь со своим союзником и щадя честолюбие Муссолини, а также для обеспечения итальянских интересов он послал туда генерала Йодля. В принципе фюрер желал для греческой армии почетных условий капитуляции, учитывая ее храбрые действия. <...>

Особая глава – вступление победителей в Афины. Щадя честь греков, Гитлер хотел дать возможность занять Афины германским героям Фермопил. Но Муссолини потребовал триумфального вступления итальянских войск, которые пришлось спешно подводить к городу, так как они на несколько дневных переходов отстали от немцев, преследовавших англичан. Фюрер уступил итальянским настояниям, и германские войска вступили в Афины вместе с итальянскими. В глазах греков этот спектакль, разыгранный честно разбитым ими нашим союзником, выглядел горчайшей издевкой.

Принимая во внимание тревогу насчет обеспечения и снабжения наших находившихся в Северной Африке под командованием Роммеля^{381 войск, постепенно усиленных до одной полностью укомплектованной танковой дивизии, фюрер пожелал улучшить коммуникации через Средиземное море вопреки английским военно-морским силам. В то время как Роммель наибыстрейшим смелым вмешательством устранил опасность для Триполи, у Гитлера созрел план отобрать у ослабленных поражением англичан Крит или Мальту. Это можно было сделать только посредством воздушно-десантного маневра, который должен был сопровождаться одновременными или последующими перебросками войск морским путем; помощь итальянцев в этом деле представлялась довольно проблематичной. Гитлер, верно, хотел также показать Муссолини, к чему шло ведение войны в Средиземном море.<...> Я подцержал операцию против Мальты, которую мы с Йодлем считали стратегически более важной и опасной морской базой англичан. Поскольку выбор был предоставлен люфтваффе, Геринг, прислушавшись к советам фельдмаршала Кессельринга, командовавшего германскими военно-воздушными силами в Италии382, предпочел нападете на Крит, несомненно, потому, что оно показалось ему более легким. Гитлер согласился.}

Тем временем фюрер определил в качестве нового «дня X» середину июня. Это означало быстрое высвобождение задействованных на Балканах соединений сухопутных войск и продолжение сосредоточения войск на Востоке. Следствием этого явилось лишь очень поверхностное умиротворение югославской территории, на которой по открытому призыву Сталина и при его энергичной поддержке стала оживляться война, ведущаяся бандами. Небольшие охранные части, к сожалению, оказались не в состоянии задушить эту малую войну в зародыше, в результате чего со временем возникло положение, потребовавшее даже привлечения новых сил, ибо самонадеянные итальянцы, которые могли бы снять с нас эти заботы, повсюду оказывались непригодными и лишь укрепляли этим власть предводителя бандитов – некоего Тито, воспользовавшегося их [трофейным] оружием.

Россия и Англия, со своей стороны, делали все для того, чтобы постоянно разгорались все новые очаги беспокойства и германские войска оказывались там связашсыми; между тем новое Хорватское государство, преисполненное недоверия к своему «протектору» – Италии, видело в укреплении нами внутрешге-го порядка помехи со стороны ревнивой по отношению к нам Италии. Фюрер вместе с нами наблюдал эту трагедию, нс высказывая открыто своих симпатий к хорватскому народу в связи с тем, что Муссолини явно терпимо относился к этим интригам. Он нс мешал этой опаснейшей игре, чтобы сохранить у союзника хорошее настроение, так как, видимо, куда важнее ему казались другие вещи или ранее данное согласие.

Примерно в начале июня мы вернулись из Бсрхтесгадена в Берлин. Наконец-то я смог – пусть и всего на несколько недель – собрать все ОКВ под моим началом.

Ведь нс могже я разорваться! А потому я был вынужден поневоле находящемуся в Берлине (за исключением штаба оперативного руководства) ОКВ предоставить во многих вещах гораздо большую свободу действий, хотя, естественно, делал это через курьеров и по телефону. Таким образом во время моего отсутствия я поддерживал с ОКВ постоянную связь. Но, пожалуй, я все-таки совершил ошибку. Мне не сразу удалось внушить Гитлеру мысль, что центр тяжести моей работы находится в Берлине. Ведь живое общение и информированность о принятых там приказах и решениях являлись не только насущной потребностью, но и вообще предпосылкой руководства штабом Верховного главнокомандующего вермахта в условиях войны. Без такого общения, приспосабливающегося к возникающим ситуациям, ОКВ оказалось бы обречено на какое-то странное существование. При методе работы Гитлера это было бы совершенно невозможно. Не говоря уже о том, что он нс отпускал меня от себя и приказывал возвратиться, если я отсутствовал больше двух дней.

Именно поэтому невозможно было провести внутри ОКВ разграничительную линию между штабом оперативного руководства (командование) и остальным штабом (военное министерство); связующее звено являлось неотъемлемой необходимостью, и тут меня заменить не мог никто. Если бы я после принятия своего поста имел время выработать для условий войны другую организационную форму, какой-то выход все-таки нашелся бы.

Если до 1941 г. периоды моего отсутствия в Берлине были еще коротки и терпимы, то продолжительность их во время войны на Востоке, при всей моей работоспособности, поставила меня перед проблемой, решить которую было трудно. В 1944 г. я захотел с этой целью сделать Варлимонта начальником моего штаба и моим постоянным представителем в Берлине; однако из-за его многомесячной инвалидности после покушения на Гитлера (20.7.1944 г.) мне это так и не удалось^383.

В середине июня [1941 г.]^{384 фюрер в последний раз перед войной на Востоке собрал всех высших офицеров Восточного руководящий опыт. Леман пишет о Кейтеле: «Однако он слишком много занимался мелочами да и вообще не был человеком крупного масштаба. К тому же у него всегда был комплекс неполноценности в отношении к такой личности, как Пгглер, и ощущение слабости своего положения. Он просто погряз в гигантски раздутой административной сфере». Леман также полагает, что Кейтель зачастую наверняка чувствовал себя «глубоко несчастным», но считал непорядочным охаивать перед своими подчинёнными главу рейха. Из обусловленного этим комплекса отношения к Гитлеру, которого фельдмаршал боялся, вытекают и такие его высказывания, как сделанное начальнику внутри-германского отдела ОКВ генерал-майору Циглеру: в его сфере нет ни одной личности, ради которой он вступил бы в конфликт с политическими органами. Во время своих посещений Берлина Кейтель на совещаниях высшего состава ОКВ обычно делал общий обзор положения на фронтах и предостерегал от всяких слухов и фронтовой болтовни. После Сталинградской битвы это приобрело большое значение. Кейтель постоянно подчеркивал: пессимистам и пораженцам нет места в ОКВ! Он не намерен никого защищать от доносов, связанных с такими высказываниями. Генерал Винтер (ставший постоянным представителем Кейтеля в Берлине) неоднократно настаивал на том, чтобы фельдмаршал отвечал на отдельные возникающие вопросы в связи с неблагоприятными оценками Гитлером военного положения: о слухах насчет Паулюса, о генерале фон Зайдлице (который стал председателем созданного летом 1943 г. в СССР из числа воешюпленных антифашистского Союза немецких офицеров. – Прим. пер.)₉ об отставке ipocc-адмирала Редера, об «измене» Италии и т. п. На совещаниях в ОКВ ничего не говорилось об истреблении евреев силами гестапо, депортациях, об отношении к церквам (католической и протестантской]. Адмирал Канарис [начальник абвера] никогда лично на этих совещаниях не присутствовал; его обычно представляли начальники отделов вице-адмирал Бюркнер или генерал-майор Остер (впоследствии – участник заговора 20 июля 1944 г. – Прим. пер.).}

³⁸¹ Точнее, 14.6.1941 г. В кн.: Я. Greiner. Obcrste Wehnriachfiihrung. S. 390 об этом говорится так: «В первой половине дня 12 июня Гитлер после пятинедельного пребывания в Бергхофе вернулся в столицу рейха. Через два дня он собрал в Имперской канцелярии высший генералитет вермахта, командующих вместе с их начальниками штабов, на последнюю встречу перед началом войны. В довольно длинной речи он еще раз изложил причины нападения на Советский Союз и высказал надежду, что разгром России заставит Великобританию уступить. После этого он заслушал доклады командующих армиями и танковыми группами, а также командующего воешю-морским флотом в Балтий-фронта для доклада об их задачах, в котором вновь с огромной проникновенностью изложил свою точку зрения на предстоящую «войну мировоззрений». Он указал на сильное сопротивление при освобождении Балкан – следствие слишком мягкого и потому истолкованного как слабость обращения с населением, что дает фору бунтовщикам. Он, мол, изучил тс методы, к которым постоянно приходилось прибегать старым дунайским монархиям, чтобы придать властям предержащим должный авторитет. Со стороны натравливаемого на нас под кнутом [в рукописи неразборчиво: комиссаров?] [населения] нам придется встретиться с тем же, а вероятно, и с еще более упорным сопротивлением. Поэтому следует заранее понять: самый твердый кулак – в конечном счете самый милосердный. Террор можно сломить только контртеррором. Он сам сломил террор КПГ^{384 385} в Германии не с помощью законности, а грубой силой своих СА.

Именно тогда я пришел к тем осознанным выводам, которые изложил в одной из своих памятных записок для моего защитника. Гитлер целиком проникся идеей, что его миссия – уничтожить коммунизм прежде, чем тот уничтожит нас. Он считал совершенно невозможным долгое время быть заодно с коммунизмом в России и считал: Германию постигнет экономический крах, если он нс сумеет разорвать то железное кольцо, которое Сталин в любой день, когда того пожелает, может сомкнуть вокруг нас в союзе с западными державами. Он с презрением отвергал мир любой ценой с западными державами и ставил всё на одну карту – на войну! Он знал: весь мир будет против нас, если карта против России окажется битой. Он знал, что такое война на два фронта! Он взял на себя эту войну потому, что недооценил большевизм и государство Сталина, и тем сам разрушил созданный им «Третий рейх»!

Но летом [19]41 г. казалось, будто колосс на Востоке вот-вот рухнет под мощными ударами германской армии, ибо первые и, пожалуй, самые лучшие советские полевые войска, понеся чудовищные потери в людях и технике, были к осени действительно почти истреблены^{386. Тысячи орудий и танков грудой металла валялись на полях сражений после первых битв на окружение, а число военнопленных давно перевалило за миллион. Спрашивается, какая еще армия в мире смогла бы преодолеть такие уничтожающие удары, не приди ей на помощь бесконечные пространства, людские резервы и русская зима?387}

Гитлер уже в конце июля считал, что разбита не только полевая Красная Армия, но и сама военная мощь [СССР] подорвана настолько, что никакое ее восстановление, ввиду невероятных потерь в технике, уже не сможет спасти се от полного уничтожения. Так, он еще в конце июля или начале августа приказал (и это в высшей степени примечательно в историческом плане) перепрофилировать значительную часть производства вооружения для сухопутных войск, за исключением танков, на производство военной продукции для военно-морского флота (подводных лодок) и авиации (самолетов и зенитных орудий) с целью запланировашюй интенсификации войны против Англии^{388. В то же время на Востоке армия должна была держать разгромленного противника, взорвав его единый фронт обороны, под угрозой полного поражения наличными силами при удвоенном числе танков.}

* * *

Только в ночь на 22 июня [1941 г.] специальный поезд фюрера с самым узким кругом сопровождающих лиц (в том числе Йодль и я с нашими адъютантами) прибыл в лесной лагерь в районе Растенбурга [Восточная Пруссия], где была оборудована ставка Гитлера «Вольфешанце» («Волчье логово»). Примерно в 20 километрах от нее, в огромном лесу, расположилась штаб-квартира ОКХ. Главнокомандующий люфтваффе Геринг поставил свой особый поезд в Иоганнесбургском бору, так что все трое главнокомандующих могли в любую минуту поддерживать между собою и ОКВ устную связь и не позже чем через полчаса (а с помощью самолета «Шторьх» и еще быстрее) явиться к фюреру.

Кроме лагеря фюрера, в собственном смысле слова (за-градзона 1), был построен в километре от него и специальный лагерь для штаба оперативного руководства вермахта. Мне неоднократно приходилось летать в лагеря различного ранга, однако точно определить их местонахождение с воздуха я никак не мог. Удавалось различить только железнодорожную однопутку, закрытую для всего остального транспорта. Примерно в 3—4 километрах был оборудован аэродром, на котором стояли самолеты фюрера, эскадрильи воздушной связи, а также самолеты ОКВ. Как правило, я в [19]41—[19]44 гг. вылетал именно оттуда. Мне известен только один-единственный несчастный случай на этом аэродроме: в январе [19] 42 г. по невыясненным причинам разбился самолет «Хейнкель-111» министра вооружения и боеприпасов Тодта...

Ежедневно в полдень у фюрера проходило обсуждение обстановки на основе утренних сводок главнокомандующих видами вооруженных сил, которые, что касалось ОКХ, основывались на итоговых вечерних сводках групп армий. Только командующие войсками в Финляндии, Норвегии и Северной Африке докладывали непосредственно ОКВ и одновременно, в порядке информации, – ОКХ. Обстановку докладывал генерал-полковник Йодль и только потом – главнокомандующий сухопутными войсками со своим начальником генерального штаба Гальдером (обычно же или в его отсутствие – последний). После того как Гитлер с 19 декабря [19]41 г. сам стал главнокомандующим сухопутными войсками, его начальник генерального штаба был обязан ежедневно докладывать ему о положении на Восточном фронте и лично получать или выслушивать от него приказы (а при напряженной обстановке – даже и еще раз вечером, около 24 часов). Или же такие доклады в более узком кругу каждый день делал генерал-полковник Йодль. Даваемые при этом фюрером указания в ту же ночь передавались по телеграфу или, предварительно, устно по телефону штабом оперативного руководства соответствующим инстанциям и штабам.<...> Во время докладов фюрер отдавал приказы, причем не только по оперативным, но и другим вопросам, так или иначе связанным с ведением войны.

Поскольку Гитлер в таких случаях нс знал меры и по собственной инициативе затрагивал и другие вопросы, которые ставились перед ним, обсуждение обстановки продолжалось днем в среднем три часа, а вечером – не меньше часа, хотя оперативные и тактические вопросы отнимали, как правило, только часть этого времени. Потому и мне тоже (хотя я сам утром и вечером предварительно получал информацию об обстановке от Йодля или его штаба) никак не удавалось уклониться от этих поглощавших уйму времени докладов фюреру. Каждый раз возникали всяческие вопросы, давались Гитлером распоряжения или требовались какие-либо новые меры, причем все это было далеко от стратегии и политики. И ради всего этого Гитлер не отпускал меня как начальника его личного военного штаба, хотя затронутые вопросы и не входили в мою компетенцию.

Совершенно неупорядоченный метод мышления и работы этого автократа выражался и в том, что он постояшю стремился восстановить друг против друга различные ветви военного командования или же господствовать над ними по принципу «разделяй и властвуй!».

Таким образом, я был втянут почти во все сферы деятельности государственного и партийного аппарата, но, ввиду моей перегруженности работой, ни в одном случае инициатив от меня не исходило. Видит Бог, у меня было достаточно своих дел, чтобы держаться вдали от всего, что не являлось моими прямыми обязанностями. Мои адъютанты и я сам могли бы назвать бссчислешюе множество случаев, когда ко мне обращались посетители, забрасывали меня письмами и не давали мне покоя телефонными звонками, оправдывая это стереотипными словами: «Фюрер велел мне обратиться к вам», или: «При моем докладе фюреру он сказал, что это касается и вермахта», или: «Не хотели бы вы довести это до сведения вермахта?», или: «К кому в ОКВ я должен обратиться по данному вопросу?», а также пользовались и многими другими предлогами и поводами. Ото всех абсолютно инстанций на меня наваливались дела, которые меня совершенно нс касались. Вермахт в их понимании был равнозначен ОКВ или ОКХ, а это для них значило одно: Кейтель! То же самое сказал моему защитнику и начальник юридической службы вермахта д-р Леман.

Или, может быть, я должен был на обсуждении обстановки, когда фюрер в присутствии 25 человек давал мне подобные поручения, встать и заявить: «Мой фюрер, это меня не касается, скажите это вашему секретариату»? Или же те, кто приходил на доклад к Гитлеру, получив его указание сначала переговорить со мной, должны были отвечать ему: «Этого мы сделать не можем, ибо Кейтель вышвырнет нас вон»?

Разве мог я знать все это, когда появилось на свет сие нелепое творение под названием «начальник ОКВ»? Разве дали мне после 4.2. [19]38 г. хоть немного времени, чтобы сгладить организацишшые недостатки этой конструкции, которая на самом деле предназначалась для объединения в руках самого Гитлера власти вообще и командной в частности? Обстоятельства не благоприятствовали мне в моих начинаниях, и вовсе не мое добродушие или глупость были виновны в том: виновата была сама система.

Сажать на этот пост настоящего фельдмаршала в духе прусской королевской традиции было слишком жаль, да и сама по себе должность – слишком скромна для такого высокого звания. Со времени моей последней и прекрасной службы в качестве командира дивизии я превратился в «кабинетного генерала». В Первую мировую войну я почти два года прослужил начальником оперативного отдела штаба дивизии и был горд вместе с моими командирами делить, по тогдашним понятиям, ответственность за наших бравых солдат. Во Вторую мировую войну я стал в конечном счете фельдмаршалом и мог, кроме самого ОКВ, командовать только моим шофером и моим денщиком!!!

И вот теперь я задним числом обязан [в Нюрнберге] отвечать за все, что приказывалось вопреки моему убеждению и моей совести! Хотя это и горько, но почетно, если я тем самым беру на себя ответственность за все ОКВ! Германский кайзер производил своих генерал-адъютантов не в фельдмаршалы, а в генерал-полковники. Гитлер же захотел иметь в своем самом близком окружении представителя вермахта в чине фельдмаршала. После моего производства в этот чин генерал Шмундг сказал мне: тем самым фюрер хотел выразить свою благодарность за перемирие с Францией. Пусть так! Но принципы вынуждают меня сожалеть о том, что ранг фельдмаршала не остался только за теми полководцами, которые отличились на поле боя перед лицом врага³⁸⁶.

³⁸⁶ См. об этом в рукописных материалах Нельте (часть I, 1—7а). В данных под присягой письмехшых показаниях Геринга, озаглавленных «Характеристика генерал-фельдмаршала Вильгельма Кейтеля», от 14.2.1946 г., рейхсмаршал характеризует последнего как солдата старой школы, отмечает его сложный характер, считает одарешшм организатором, владеющим аппаратом вермахта. Гитлер, которого Кейтель считал гением, использовал его в качестве «громоотвода». Кейтель жил в постояшюм страхе перед своим хозяином; он явно не знал, насколько необходимым стал для Пгглера. «Пивным мотивом его поведения, – пишет далее Геринг, – было: “Я лично этого приказа фюрера не понимаю, сам бы я его никогда не отдал, но раз фюрер требует сделать так, – это правильно!” В результате Пгглер всегда оказывался прав». Геринг указывает далее на то, что никто из высших генералов, которые теперь поносят Кейтеля, не смогли с успехом противостоять Пгглеру. Кейтель никогда не выносил «из избы» конфиденциальные дискуссии с Гитлером, а молча принимал любое неверное истолкование его собственной точки зрения.

См. также показания Кейтеля на Нюрнбергском процессе (IMT-Prozess, Bd. X, S. 543 ff). Он заявляет, что близких отношений с Пгглером у него никогда не было. Он, Кейтель, служил как солдат Вильгельму И, Эберту (социал-демократическому президенту Веймарской республики. – Прим, пер.), Пшденбургу и Пгглеру. Он считал это своим воинским долгом. Характерно для Гитлера, что в беседах с Кейтелем он утверждал, будто бы в конце Первой мировой войны стал лейтенантом баварского пехотного полка. Войну он прошел солдатом, ефрейтором, «может быть, даже унтер-офицером». Кейтель поражался его начиташюсти в военной литературе.

См. также показания Йодля на Нюрнбергском процессе о жизни в штаб-квартире Пгглера (IMT-Prozess, Bd. XV. S. 325 0: «Ставка фюрера представляла собою нечто среднее между монастырём и концентраци-ошгым лагерем... Из внешнего мира в эту святая святых не доходило почти ничего, кроме сводок об обстановке». Йодль сообщает, что минимум два раза в день докладывал обстановку Гитлеру. Недавно он был просто потрясен, подсчитав, что участвовал в 119 ее обсуждениях, а фактически участвовал в 5000 совещаниях. О возможности возражать Пгглеру Йодль 3.6.1946 г. высказался так: «Нельзя считать, чтобы это было невозможно в принципе. Я много, много раз возражал ему в са-

Вскоре после первых победоносных сражений [на Востоке) вновь возникли трения между Гитлером и командующим сухопутными войсками [Браухичем]. Стратегическая идея Гитлера отличалась от идеи ОКХ. В то время как оно всей концентрированной силой группы армий «Центр» преследовало цель захватить Москву и овладеть Валдайской возвышешюстью, через которую поддерживалась связь с Ленинградом, Гитлер желал остановиться на общей линии Одесса, Орел, Смоленск, Чудское озеро (ослабив эту наиболее крупную группу армий за счет сокращения ее численности и танковых соединений) и сначала посредством значительного усиления группы армий «Юг» отобрать у противника Донецкий бассейн, нефтяные месторождения Майкопа и Грозного, а действиями усиленной группы «Север» взять Ленинград и установить коммуникации по суше с Финляндией. Но для решения этих задач обе группы армий (т.е. «Юг» и «Север») без их подкрепления были недостаточно сильны. Гитлер рассматривал эти цели на флангах прежде всего с экономической (Донбасс) и политической (Финляндия) точек зрения, а также и с точки зрения морской войны (Балтийское море). В стратегическом отношении ему был важен не многомиллионный город Ленинград, а военный порт с Кронштадтом и уничтожение морской крепости, угрожающей нашему транспорту и подготовке подводников на Балтийском море.

Вопреки этому, ОКХ было убеждено в том, что ключом [к быстрому окончанию войны на Востоке] служит его предложение. Фюрер отнюдь в этом уверен не был.

мой резкой форме. Но бывали такие моменты, когда действительно нельзя было сказать вопреки ему ни слова». Йодль свидетельствовал о фактах неоднократных крупных споров Кейтеля с Пгглером. Например, 19.4.1940 г. Кейтель швырнул свою папку с документами на стол и вышел из зала. Крупное столкновение произошло и осенью 1941 г.: Пгглер заявил, явно имея в виду Кейтеля, что имеет дело «с одними набитыми дураками» (IMT-Prozess, Bd. XV, S. 481). В ответ фельдмаршал пишет рапорт об отставке и намерен застрелиться, чтобы покончить с этим невыносимым положением. Йодль забирает у него лежащий на столе пистолет. По этому поводу Йодль сказал: «В конце концов мы находимся на войне, когда офицер не смеет сидеть дома и штопать носки». Причиной конфликта явились обвинения Гитлера в предоставлении Кейтелем ложного донесения о боеприпасах.

Зоо

Он решил лететь в группу армий «Центр» (г. Борисов), куда приказал явиться командующим танковыми группами [армий] Готу и Гудериану^{389. Я сопровождал Гитлера и присутствовал на этом совещании с командующим группой армий «Центр» фон Боком390 и его танковыми генералами, которых фюрер первыми (во всяком случае одного из них) хотел повернуть к обеим соседним группам армий. Однако он натолкнулся на их единый фронт: они отказались, и дело дошло до того, что оба генерала объявили сроки соединения настолько выдохшимися, что те нуждаются в двух неделях отдыха для ремонта и переборки моторов танков, дабы снова стать боеспособными и готовыми к маршу. Мы, разумеется, это проверить не могли, ибо они (несмотря на награждение обоих Рыцарским крестом к Железному кресту) упорно стояли на своем и категорически отказывались от использования их соединений на каком-либо ином и к тому же отдаленном участке фронта. Фон Бок, ясное дело, не желал лишиться их и трубил в тот же рог. Все трое знали план ОКХ и видели в нем панацею. Любое ослабление группы «Центр», естественно, угрожало этой цели, которая притягивала их всех, как магнит.}

Хотя фюрер и разглядел эту точку зрения (что, впрочем, было нетрудно), он все же не остановился перед тем, чтобы, невзирая на доклады обоих танковых генералов, приказать ОКХ перебросить их соединения, так как требуемая ими пауза стоила трех-четырехнедельной потери времени для осуществления желаемой Гитлером операции. ОКХ, группа армий «Центр» и генералы-танкисты выступили против фюрера единым фронтом^{391. Он понимал, что они не поддерживают его план наступления, но принял их версию, будто они не могут выполнить его; фюрер сам признался мне в этом потом.}

Фюрер внутренне снова ожесточился против ОКХ, особенно против Браухича, но «проглотил» все это. Пришли к компромиссу, который, естественно, обрек стратегическую цель Гитлера на поражение – во всяком случае на севере (Ленин-1рад). Зато фюрер запретил наступление на Валдайскую возвышенность^{392, объявленное им рудиментом устаревшей тактики генштаба на захват высот. Но все раздражение фюрера выявилось впервые тогда, когда для ограниченной операции 1руппы армий «Центр» по обеспечению свободы действий ее южного крыла, необходимой в рамках осуществления плана наступления на Москву, танковая ipynna Гудериана была приведена в боеспособное состояние всего за несколько дней.}

Теперь Гитлер счел нужным вмешаться, причем таким образом, что в результате на юге, во взаимодействии с группой армий «Юг», была дана битва на уничтожение [советских войск] восточнее Киева. Как часто приходилось мне слышать от Гитлера слова о непослушных, своевольничающих генералах, которые испортили его план! Между тем, несмотря на блестящий успех восточнее Киева, было (если принять во внимание приближающуюся глубокую осень и ожидаемый период осенней распутицы) потеряно столько времени, что Гитлеру самому пришлось отказаться от большого стратегического плана, ибо одни только перегруппировки войск стоили бы драгоценных недель.

Так он дал согласие на окружение советских войск двойным кольцом силами группы армий «Центр» под Вязьмой и Брянском. Это сражение являлось предварительным условием так никогда и нс снимавшегося ОКХ плана еще до зимы окружить Москву. То, что операция эта застыла во льду и снегу и стала почти катастрофой в условиях самой свирепой зимы, не ви-дашюй в Центральной России с начала XIX в., достаточно известно. Но будет предметом одного из интереснейших военноисторических исследований выяснить: какие же перспективы имела стратегия Гитлера и какие выводы могли быть сделаны из нее для Восточной кампании [19]41 г., особенно если действительно верно то, что сказал мне один офицер русского Генерального штаба. Он заявил: советское командование считалось с возможностью проведения операции ОКХ осенью [19]41 г. и потому в течение нескольких месяцев стягивало к Москве все имеющиеся крупные резервы и дальневосточные дивизии.

Как эти меры отразились бы на плане Гитлера, не повысили бы они весьма значительно его шансы? Сегодня для меня это открытый вопрос, тут есть над чем подумать! Ошибку в стратегическом плане в ходе одной и той же войны не исправить. Тем самым я вовсе не хочу утверждать, что план ОКХ являлся ошибкой. Но, бесспорно, ошибкой было идти на компромисс, если только та пауза, к которой стремилась группа армий «Центр», не являлась повелительной насущной необходимостью для ударной силы ее войск. Ведь операция, задуманная фюрером, требовала утомительных маршей, и притом немедленно. Никогда не следует забывать слова полководца: «Моя армия наступать еще может, но совершить марш-бросок – уже нет!»

В течение лета [1941 г.] положение на всех театрах военных действий обострилось из-за непокорства гражданского населения, актов саботажа, нападений на военнослужащих и учреждения вермахта, причем совершаемых совершенно открыто. В то время как на Балканах, благодаря содействию Советов и Англии, бандитизм принимал наиболее угрожающие формы и вынуждал к проводимым по всем правилам частным операциям против бандитов, во Франции и Бельгии саботаж тоже приобретал внушающий ужас размах. Заброска с самолетов [агентов] и парашютистов из замаскированных диверсионных команд, покушения с применением взрывчатки, сброс оружия, боеприпасов, портативных раций стали во многих местах повседневным явлением.

Нет никакого сомнения в том, что на Западе причиной всех этих явлений служила Англия. Она стремилась вызвать беспорядки подстрекательством населения к нанесению ущерба оккупационным властям, к разрушению промышленных предприятий и органов снабжения, а также железнодорожных сооружений. Она призывала население к пассивному сопротивлению и нарушению общественного порядка. Приходилось прибегать к репрессиям в отношении населения, а это создавало благоприятную питательную почву для возникновения движения Сопротивления. Так, если поначалу во Франции полиция энергично содействовала преследованию и обезвреживанию саботажников, то и здесь произошло существенное изменение, которое поставило под сомнение ее стремление бороться с этой малой войной против оккупационной державы.

Призыв к усилению охранных соединений и полиции звучал все настойчивее, насущная необходимость самозащиты вынуждала брать заложников и применять репрессии. Поскольку войска на Балканах нуждались в своем подкреплении, а для увеличивавшейся с каждым днем оккупированной территории Советского Союза войск безопасности уже давно не хватало, фюрер потребовал проведения драконовских репрессий и безжалостных, а также устрашающих действий, пока успехи Сопротивления еще не придали этому движению новых сил и положение нс вышло из-под контроля оккупационных властей.