Текст книги "Размышления перед казнью "

Автор книги: Вильгельм Кейтель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 42 страниц)

Так летом и осенью [19]41 г. появились первые приказы о борьбе с этими новыми формами малой войны, ведшейся тайными силами (Secret service)^{393, преступниками, агентами и боящимся дневного света сбродом, к которым затем присоединились идеалисты, восхваляемые ныне в качестве «патриотов». К числу этих приказов относятся приказ о заложниках, указ фюрера «Мрак и туман», подписанный мною394, а также различные варианты всех тех жестоких распоряжений, которые в 1942 г. преследовали цель дать оценку извращенным противником методам войны; последствия такого извращения могли быть осознаны только центральной инстанцией, куда сходились все донесения. Эти приказы должны были показать тем немецким офицерам, которые были воспитаны в духе представлений о «рыцарской войне», что при наличии таких методов хозяином положения сможет быть только тот, кто не останавливается перед самыми суровыми репрессиями, когда преступная «подпольная война во тьме» становится повсюду системой, беспощадным террором против оккупационной власти и населения страны. Именно потому, что такие методы английской секрет-}

Фельдмаршал Вильгельм Бодевин Йоханн Густав Кейтель

Бодвин Кейтель , младший брат Вильгельма , в звании генерал-майора.

1939 г.

Бенито Муссолини и Адольф Гитлер в Мюнхене в дни подписания Мюнхенского соглашения. На втором плане справа генерал артилерии начальник ОКВ Вильгельм Кейтель. Сентябрь 1938г.

Военный парад в честь Дня вермахта.

На переднем плане генерал-полковник люфтваффе Эрхард Мильх, генерал-полковник Вальтер фон Браухич, адмирал Эрих Редер, генерал кавалерии Максимилиан фон Вейхс.

На заднем плане Кейтель. Нюрнберг. Сентябрь 1938г.

Изучение карт в ходе одной из операций вторжения в Польшу. Справа от генерал-полковника, начальника ОКВ Вильгельма Кейтеля, командующий 10-й армией Вальтер фон Рейхенау и личный адъютант Геринга Карл Боденшатц. Сентябрь 1939 г.

Гитлер в поездке по Судетской области после присоединения ее к Германии. Праздничный обед на природе. Слева от Гитлера рейхскомиссар Судетской области Конрад Гелейн и Кейтель. Справа командующий 4-й группой войск Вальтер фон Рейхенау и рейхсфюрер С С Генрих Гиммлер. 3 октября 1938г.

Гитлер и его генералы осматривают линию Зигфрида. Май 1939 г.

Кейтель с офицерами штаба проезжает по улицам оккупированной Лодзи. Сентябрь 1939 г.

На одном из военных совещаний. Гитлер, Муссолини, генерал артиллерии Альфред Йодль и Кейтель. 1940 г.

Кейтель с представителями германского командования в Компьенском лесу в день заключения Второго компъенского перемирия. 22 июня 1940 г.

Кейтель подписывает один из документов Перемирия в знаменитом железнодорожном вагоне маршала Фоша. Компьенский лес. 22 июня 1940 г.

Гитлер, гросс-адмирал Эрих Редер, фельдмаршал Кейтель, фельдмаршал Эрхард Мильх, генерал-полковник Фридрих Фромм на траурной церемонии прощания с адмиралом Адольфом фон Тротом. Берлин. 15 октября 1940 г.

Смотр войск во время официального визита премьер-министра Словакии Войтеха Туки. Рядом с Кейтелем министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп. Берлин. Ноябрь 1940 г.

Гитлер поздравляет Вильгельма Кейтеля с 40-летием его военной службы. 9 марта 1941 г.

a А."

А

У

■

^!

т и

•

*

^#

*, •

Г

ш

if

•

1

Щрт

щ

^—

ч

% •

Министр иностранных дел Японии Ёсукэ Матсуока беседует с Вильгельмом Кейтелем и немецким посланником в Токио Генрихом Штамером. 28 марта 1941 г.

Кейтель и фельдмаршал Вальтер фон Браухич на совещании у Гитлера в штабном вагоне. Апрель 1941 г.

Кейтель и Гитлер. Разговор с глазу на глаз

На оперативном совещании. Слева от Гитлера Кейтель, справа фельдмаршал Вальтер фон Браухич , у стены генерал-лейтенант Фридрих Паулюс. Октябрь 1941 г.

Гитлер, Кейтель и рейхсминистр вооружений и боеприпасов Альберт Шпеер в сопровождении генералов и офицеров штаба на прогулке. 20 марта 1942 г.

Гитлер со своим штабом. Слева от него Вильгельм Кейтель , справа генерал артиллерии Альфред Йодль и начальник Партийной канцелярии НСДАП Мартин Борман. «Фольфшанце», Восточная Пруссия. 1940—1942 гг.

Гитлер у Карла Маннергейма в день его 75-летия. Позади Кейтель. Финляндия. 4 июня 1942 г.

Гитлер, Кейтель и рейхсминистр вооружений и боеприпасов Альберт Шпеер на полигоне во время показа новой техники. Апрель 1943 г.

Вильгельм Кейтель, командующий военно-морским флотом гросс-адмирал Дёниц, рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, фельдмаршал Ганс Клюге на траурном собрании, посвященном памяти генерал-полковника Ганса Хубе. Берлин. 26 апреля 1944 г.

Гитлер со своим ближайшим руководством. Он придерживает руку, поврежденную взрывом во время неудавшегося покушения 20 июля 1944 г. С ним Кейтель, рейхсминистр Министерства авиации Герман Геринг, начальник Партийной канцелярии НСДАП Мартин Борман

День подписания Акта о безоговорочной капитуляции. Слева от Кейтеля адмирал Ганс Георг фон Фридебург, справа генерал-полковник люфтваффе Ганс Юрген Штумпф. Карлсхорст, Берлин. 8 мая 1948г.

Заседание Нюрнбергского трибунала. Нюрнберг. 1945—1946 гг.

Обвиняемые на скамье подсудимых. Справа от Кейтеля – Иоахим фон Риббентроп , Герман Гесс , Герман Геринг. Нюрнбергский процесс. 1945—1946 гг.

ной службы были не только чужды нам, немцам, но и далеки от нашего менталитета, являлись оправданными различные предостережения. Но было ли провозглашение лозунга «Террор сломить террором!» пригодной формой оповещения об этом, впоследствии справедливо подвергалось сомнению. Добродушный немец верит в опасность пожара только тогда, когда уже горит крыша над его головой. <...>

С началом военных действий на Востоке фюрер предпринял оперативное урегулирование командной власти на других театрах войны. В Финляндии, Норвегии, на Западе, в Северной Африке и на Балканах он принял ее на себя, т.е. передал ОКВ, чтобы таким образом разгрузить ОКХ. Боевые действия на этих театрах войны, находившихся в компетенции ОКВ, в 1941 г. велись, собственно, лишь в Финляндии, Северной Африке и на Балканах, а на других царила только война против саботажа и диверсий. Причиной этой меры фюрера служил тот факт, что на данных театрах военных действий (за исключением Атлантического побережья) имели место коалициошгые войны, для ведения которых Гитлер из политических соображений взял на себя руководство или взаимодействие с нашими союзниками, чтобы сохранить в собственных руках общение с главами государств и их генеральными штабами.

Таким образом, на территории Советского Союза командовало ОКХ, или, вернее сказать, командовал сам Гитлер, отстранив от этого дела главнокомандование сухопутных войск. Подчеркнуть это – требование исторической истины, ибо Советский Союз – по крайней мере здесь, на Нюрнбергском процессе, – как кажется, исходит из того, что командная власть [на Восточном фронте] осуществлялась ОКВ^395.

Из союзных и дружественных нам государств в походе против Советского Союза с первого же момента участвовали Румыния и Финляндия, а после начала войны [на Востоке] – Италия, Венгрия и Словакия; каждая имела задействованным скромный контингент: экспедиционный корпус, равный по силе слабому [германскому] корпусу, а Словакия – одну легкую дивизию.

³⁹³ Тем не менее остается фактом, что противоречащие международному праву приказы (например, приказ о комиссарах) Гкглер отдавал не через ОКХ, а через ОКВ.

305I

С Антонеску, который охотно воспринял усиление учебных частей нашей военной миссии и сделал отсюда правильные выводы, Гитлер в моем присутствии заключил в Мюнхене последние соглашения. К их подписанию были привлечены предусмотренный в качестве командующего армией германских соединений генерал Риттер фон Шоберт^{396 и начальник военной миссии генерал кавалерии Ханзен. Возвращение Бессарабии было для Антонеску само собой разумеющейся целью, а тем самым и поводом для приведения наиболее сильных частей его армии в мобильное состояние; правда, намерение [Германии] осуществить нападение [на СССР] и дата самого нападения держались от него в тайне.}

С начальником генерального штаба финской армии [генерал-лейтенантом] Хайнрихсом я в мае 1941 г., имея намеченный Гитлером маршрут, заключил в Зальцбурге основополагающее соглашение (которое затем было уточнено Йодлем в оперативном отношении) с целью допуска на территорию Финляндии армии «Норвегия» под командованием генерал-полковника фон Фалькенхорста. Ни я, ни Йодль даже и не предполагали, что наша миссия явилась всего лишь подтверждением предварительных переговоров ОКХ, которые за несколько месяцев до того вел в Цоссене с Хайнрихсом Гальдер.

Генерал Хайнрихе проявил полное понимание наших желаний и с готовностью сказал мне, а позже и Йодлю, что соответствующим образом доложит все маршалу Маннергейму^{397. Хайнрихе произвел на меня положительное впечатление, о чем я доложил фюреру. Финляндия не упустит случая исправить результаты зимней войны 1939/ 40 гг. Сразу же было принято ее предложение направить к маршалу Маннергейму (независимо от нашего военного атташе) генерала с широкими полномочиями. Им стал генерал Эрфурт398, превосходно зарекомендовавший себя.}

Любого рода предварительные переговоры политического характера, а также переговоры на уровне генеральных штабов с Венгрией и Словакией фюрер строго запретил, хотя ОКХ настойчиво добивалось этого с учетом прохода войск через их территорию и переброски по железным дорогам. Но Пгглер, несмотря на возможные отрицательные последствия, оставался несгибаемым. Он боялся разглашения военной тайны, которое в результате предварительных соглашений свело бы на нет все его преимущества. Но существенного вреда все это не нанесло, хотя я и не знаю, насколько глубоко венгерский генеральный штаб был посвящен в определенные подготовительные меры.

Нападение 22 июня [1941 г.] явилось для Красной Армии тактической, но отнюдь не оперативной внезапностью. <...>

<...> Венгрия и Словакия по собственной инициативе (естественно, поскольку они имели в виду провести корректировку своих границ) после начала военных действий против СССР сформировали по экспедиционному корпусу и предоставили их в распоряжение ОКХ.

Однако уже в сентябре [1941 г.] меня посетил в ставке фюрера начальник венгерского генерального штаба и заявил: венгерская маневренная бригада (дивизия), вопреки желаниям ОКХ, должна быть отведена в тыл до форсирования Днепра, поскольку она не подготовлена к зимней кампании и до следующего военного года подлежит переформированию. <...>

Некоторые более чем язвительные реплики насчет командования и использования венгерской легкой дивизии вызвали у меня такое раздражение, что я вежливо, но недвусмысленно высказал ему свое мнение и посоветовал для начала хотя бы отучить свои войска от грабежа и перевозки награбленного домой. Заметив, что его вызывающая манера разговаривать здесь неуместна и дает противоположный ожидаемому результат, он стал очень любезен, начал рассыпаться в комплиментах командованию сухопутных войск и не переставал восхищаться фюрером, который произвел на него глубокое впечатление, когда в общих чертах показал ему на оперативной карте обстановку на всем фронте. Вечером он остался в качестве гостя ОКХ, чтобы на следующий день вылететь обратно, после того как он договорился с Гальдером о компромиссном решении, предусматривавшем в дальнейшем отправку венгерских частей на родину.

В феврале или начале марта [19]42 г.^{399 я по поручению фюрера нанес начальнику венгерского генштаба визит в Будапешт. Задание мое было трудным: не более и не менее как добиться приведения в мобильное состояние всей венгерской армии и отправки, по крайней мере, половины ее на Восточный фронт для участия в запланированной летней операции 1942 г. Венгрия имела тогда (включая горнострелковые бригады и кавалерийские части) 23 бригады, которые находились в фазе превращения их в небольшие дивизии. Наряду с посещением регента Хорти, военного министра [фон Барта], премьер-министра [Ладислава фон Бордосси] и др. я участвовал в двух затяжных переговорах (продолжительные встречи втроем). В первый день все свелось к торгу о поставках венграм значительного количества германского оружия.}

Разумеется, в этом вопросе я пошел навстречу, ибо без пехотных и противотанковых орудий, а также прочего полноценного оснащения венгерских соединений они мало чем могли помочь нам в борьбе против русских, вооруженных современным оружием. Доставляя меня в машине на большой генеральский банкет, начальник генштаба неожиданно спросил меня: сколько же легких дивизий я в конце концов требую? Я, не задумываясь, ответил: двенадцать! Он сказал, что рассчитывал примерно на такое число, и пообещал мне выставить на фронт девять легкопехотных и одну дивизию тяжелых танков, а вторую танковую дивизию сформировать позже при условии, что мы своевременно дадим ему эти танки, которые фюрер обещал лично регенту^{400. И, наконец, в распоряжении венгерского генштаба имелись еще и кавалерийские дивизии, которые Хорти ни при каких условиях не хотел давать нам. Поэтому во время моего утреннего визита я просил его все-таки поддержать меня. Ведь сопротивление исходило только от военного министра и самого Хорти, который под влиянием премьер-министра опасался реакции со стороны Румынии и парламента. За эти короткие минуты, пока мы не вышли из автомашины перед подъездом отеля, и была достигнута договоренность с начальником венгерского генштаба. Я был доволен: пусть число дивизий будет меньше, но они будут лучше вооружены и обучены. Это ценнее, чем гораздо большее число дивизий, нс имеющих достаточной боевой силы.}

Хотя на следующий день заседаний нашей тройки снова возникли критические вопросы, по которым я противостоял двум другим участникам, что вызвало резкое столкновение (я даже пригрозил прекращением переговоров), мы все-таки пришли к зафиксированному в договоре соглашению. Оно в первую очередь касалось объема и сроков германских поставок техники и материалов.

Аудиенция у Хорти, вопреки моим ожиданиям, прошла благоприятно – его уже явно подготовили к ней оба мои партнера. Этот старый господин принял меня весьма предупредительно Затем германский посланник в Будапеште^{401 дал завтрак, который особенно запомнился мне беседой тет-а-тет с премьер-министром Бардосси. Тот сказал мне: он вполне согласен с тем, что на Восточный фронт будут выставлены 10 венгерских дивизий (кроме постоянно усиливаемых охранных частей в оккупированном русском пространстве), но очень озабочен тем, как вообще сможет в парламенте успокоить венгерский народ насчет такого неожиданного участия в войне, которую ведет Германия. Ведь народ к этому идеологически совершенно не подготовлен... Никто и не думает о войне, если это только не война с Румынией. Я сказал ему: Европа должна сейчас бросить все свои силы на борьбу с большевизмом. Не понимаю, как в такой момент можно думать о сведении счетов с Румынией!}

После обеда я вылетел в ставку фюрера. У меня осталось впечатление, что самый дальновидный человек из венгерских деятелей – это начальник генштаба; он оказывал на регента наиболее авторитетное влияние...

После того как в августе [1944 г.] введенная в действие 11-я армия генерала Риттера фон Шоберта в ходе тяжелых боев вместе с румынскими соединениями установила непосредственный контакт с группой армий «Юг» и очистила от врага Бессарабию, в штабе этой группы, которой командовал фельдмаршал фон Рундштедт, состоялась встреча Антонеску с фюрером. После доклада об обстановке и беседы в узком кругу Гитлер лично, в моем и Рундштедта присутствии, наградил румынского маршала Рыцарским крестом, что тот воспринял как большую честь. Его чрезвычайно энергичные действия и его личное влияние на румынские войска были, по мнению командования группы армий «Юг», образцовыми, а все поведение этого главы государства [кондокатурула] характеризовалось истинно воинскими добродетелями, что признавали и все сопровождавшие его во многих случаях немецкие офицеры.

Разумеется, Муссолини не пожелал отстать от Венгрии и Румынии и предложил фюреру отправить на Восточный фронт итальянский (частично моторизованный) маневренный корпус, что должно было послужить эквивалентной компенсацией за танковый корпус Роммеля в Африке. Я был вне себя от этой незначительной помощи: отправка же корпуса при чрезвычайно тяжелом положении на железнодорожном транспорте летом того года являлась крайне обременительной, ибо сделать это вообще можно было только за счет самого необходимого снабжения войск.

Пока итальянские войска находились на марше к фронту, Муссолини по приглашению фюрера встретился с ним в подготовленной в Галиции второй ставке Гитлера. Оба особых железнодорожных состава остановились в специально построенном туннеле. Ранним утром мы на нескольких самолетах вылетели к Рундпггедту в Умань. После общего доклада Рундштедта об обстановке и его рассказа о боевых действиях под Уманью все на машинах выехали приветствовать итальянскую дивизию.

Широко раскинувшиеся украинские черноземные поля, необъятные пашни, какие нам, немцам, и представить себе трудно, произвели на меня огромное впечатление. Зачастую на многие километры вокруг мы не видели в этом слабо колышущемся,

открытом, почти без единого деревца ландшафте ничего, кроме бесконечных рядов скирд пшеницы. Повсюду ощущалась девственная нетронутость и скрытая сила этой земли, не использовавшейся и на треть. А потом опять и опять – большие площади невозделанной почвы, ждущей озимого сева^402.

Прохождение парадным маршем итальянских частей – даже несмотря на их «Ewiva Duce!»^{403 – явилось для фюрера и для нас, немецких солдат, безмерным разочарованием. Особенно неутешительное впечатление произвели на меня совершенно выслужившие все мыслимые сроки офицеры, а в целом все это внушало крайне большие опасения насчет ценности столь сомнительных вспомогательных войск. Как смогут такие по-лусолдаты противостоять русским, если они спасовали перед пастушеским народом нищих греков? Фюрер верил в дуче и его революционное дело, но дуче был отнюдь не вся Италия, а итальянцы так и остались «итальяшками». Кому нужен такой союзник, который не только стоил нам дорого, не только бросил нас на произвол судьбы, по и предал нас?404}

Тяжелый удар еще раз, после потери сына, нанесла мне героическая смерть моего друга [полковника] фон Вольф-Вустер-вица, погибшего во время атаки во главе своего полка...

<...> После того как латентная напряженность в отношениях между фюрером и Браухичем снова смягчилась (по крайней мере внешне), после потрясающей победы группы армий «Центр» в битве на двойное окружение под Брянском и Вязьмой, то последствия первых неудач ее возобновили. Такова была повадка Гитлера: искать виновника каждой неудачи и тогда, когда он осознавал, что причина лежала по меньшей мере в нем самом. Когда у Ростова-на-Дону и под Тихвином Рундиггедт на юге и Лееб на севере^{405 в конечном счете оказались вынуждены убрать вбитые самим Гитлером наступательные клинья, вину за это ни на ОКХ, ни на обоих командующих возложить было никак нельзя. Рундиггедт возражал против навязанного ему ОКХ приказа об отводе войск на линию р. Миус. Посланную ему лично как командующему сухопутными войсками телеграмму с протестом, составлышую в весьма крепких выражениях, Браухич взял да и показал фюреру, которому она отнюдь не предназначалась! Фюрер тут же сместил Рундштедта, но не из-за его протеста, а за то, что фельдмаршал, не зная, что за приказами ОКХ стоял сам Гитлер, заявил: пусть его снимут с должности, раз считают, что он командует не так, как надо!}

Возомнив, что Рундиггедт выступил лично против него, фюрер рассвирепел и тут же в ярости приказал отстранить его и назначить командующим группой армий «Юг» фон Рейхенау. Затем Гитлер вместе со Шмундтом полетел в Мариуполь, к командиру лейб-полка Зсппу Дитриху^{406, чтобы от этого своего приближенного узнать «правду», как он полагал, о неправильных действиях командных инстанций сухопутных войск. Но тот принял сторону своего командующего и сумел рассеять предубеждение фюрера. Поэтому на обратном пути Гитлер посетил штаб группы армий «Юг», побеседовал с Рундштедтом, и, хотя временное смещение его осталось в силе, доверие было восстановлено.}

Гитлер был умиротворен, о чем он сам сказал мне по возвращении. Но тем сильнее оказалась критика им своего друга Рейхенау, который, уже приняв командование этой группой армий, в беседе с фюрером сделал ряд резких выпадов против ОКХ и других лиц высшего командования. Рейхенау решил использовать ситуацию для травли всех и вся, кто был ему не по нраву. Но эффект оказался прямо противоположным, иначе Гитлер не сказал бы мне вторично, что его оценка Рейхенау была правильной: на пост главнокомандующего сухопутными войсками он не годится. Теперь я уже наверняка знал, что Гитлер не назначит его на этот пост, если Браухичу придется уйти.

На севере в начале декабря фюрер, вопреки намерениям ОКХ, предпринял удар на Тихвин, но для противника он не явился внезапным и потому заранее был обречен на неудачу.

Даже если бы Тихвин удалось взять, удержать его было невозможно. От намеченной цели операции (а она заключалась в том, чтобы выходом к Ладожскому озеру перерезать связь Ленинграда с тылом и установить связь с финнами) пришлось от-казаться.<...> Фельдмаршал фон Лееб во время ряда телефонных разговоров, которые мне удалось услышать, просил фюрера предоставить ему свободу действий; он упорно, но безуспешно настаивал на своевременном отводе войск на этом участке за р. Волхов для сокращения линии фронта и сохранения сил в резерве. В результате враг взял обратно все, что нельзя было удержать. В конце концов Лееб явился в штаб-квартиру фюрера и попросил отставки: слишком стар, да и нервы уже не выдерживают такой нагрузки. Он был снят по собственному желанию, поскольку это вполне устраивало Гитлера.

На самом же деле Гитлер принес в жертву командующих группами армий для того, чтобы иметь под рукой «виновников» первых поражений. Он не желал взять на себя действительный (собственный) грех с тайной надеждой, как мне известно, изобразить это дело для «истории» в благоприятном для себя свете.

Эти первые, хотя и имевшие важное значение, кризисы в те дни довольно бесшумно закончились ввиду неожиданного вступления в войну Японии и вызванного этим оптимизма^407.

Я, как и прежде, категорически не согласен с домыслом, будто Гитлер знал об этом шаге Японии и оказал на нее какое-либо влияние. Так притворяться не смог бы даже и величайший актер – он верил в честность переговоров, ведшихся Японией в Вашингтоне, и Пёрл-Харбор его совершенно ошеломил.

Мы с Йодлем были в ту ночь очевидцами, как он (пожалуй, единственный раз за всю войну!) ворвался к нам с телеграммой в руках. У меня сложилось такое впечатление, что война между Японией и Америкой избавила фюрера от кошмара. Во всяком случае, ослабила то напряжение, которое мы испытывали в ожидании последствий уже существовавшего латентного состояния пребывания Америки в состоянии войны.

В ОКХ, даже прежде чем решились высказать это фюреру, уже не верили в то, что еще до полного наступления зимы удастся добиться главного, окончательного успеха – захвата [советской] столицы^{408. Давали себя знать не только усталость войск, не имевших со времени сражения под Брянском и Вязьмой никакого отдыха, но и постоянно усиливавшиеся холода, а также отсутствие зимнего обмундирования.}

Браухич, справившись с сердечным приступом, сохранявшимся в секрете, отправился на несколько дней на фронт и, как я узнал позже, обсуждал вопросы, куда отвести линию фронта для зимней позиции, если наступление, как того опасались, уже не приведет к прорыву, и как создать резервы за сокращенной линией фронта – опять же на случай неотвратимости подобных мер^{409. По моему разумению, долг высшего командования – заблаговременно задумываться над такими вещами.}

Новый сердечный приступ в сочетании с истощением нервной системы у Браухича, испытывавшего глубокую внутреннюю горечь, опять вынудил его несколько дней пролежать в постели.

Само собой разумеется, Гальдер, ежедневно являвшийся к фюреру для доклада обстановки, информировал последнего о всех происходящих событиях. Было ясно, что и Гитлер тоже осознавал возникающий кризис, но тем не менее упрямо сопротивлялся соображениям ОКХ в том виде, в каком их докладывал Гальдер^410.

Тем временем мороз все усиливался, что привело к значительному сокращению личного состава войск [из-за обморожений]. Гитлер предъявил ОКХ тяжелейшее обвинение в том, что оно не позаботилось заранее о своевременной выдаче зимнего обмундирования, окопных печек и т.п.^{411. А ведь он знал, что доставка на фронт [зимнего обмундирования и оснащения] в ходе непрерывного сражения, для которого уже не хватало боеприпасов и продовольствия, в условиях существующего кризиса... [была просто невозможна]. С каждым днем холода становились все сильнее, росло количество обмороженных, мы все больше теряли танков из-за размораживания системы охлаждения и т.п. Все это в конце концов заставило фюрера осознать: о продолжении наступления нечего больше и думать.}

Тот, кто не пережил тех дней, не может представить себе состояние фюрера, сила воображения и военная проницательность которого позволили ему видеть надвигающуюся катастрофу (но вместе с тем он не желал внять предупреждениям о ней своих сотрудников), не способен представить себе и то, как Гитлер искал виновников, якобы забывших свой долг, не обеспечивших войска, и одновременно приводил [в свое оправдание] всевозможнейшие веские причины^{412. И хотя истинные причины были очевидны: недооценка сопротивления противника и опасности оказаться в зимних условиях в конце предназначенного для наступления времени года, перенапряжение сил войск, которые с октября непрерывно вели бои при недостаточном снабжении, – все это замалчивалось.}

Я был убежден: Браухич видел, что судорогам фронта, а также и конвульсивным движениям фюрера надо положить конец; ведь от него нс могло укрыться, что ищут виновника и виновником этим никогда не назовут Гитлера. Превозмогая себя, он все-таки встал на ноги, как сам сказал мне в тот день, 19 декабря, и почти два часа говорил с Гитлером. Я не присутствовал, но знаю, что в ходе этого резкого разговора он попросил освободить его от занимаемого поста и в качестве причины – что, кстати, было его долгом – привел состояние своего здоровья^{413. Он еще раз накоротке посетил меня и сказал всего несколько слов: «Отправляюсь домой, он меня уволил, больше не могу». На мой вопрос «Что же будет?» Браухич ответил: «Этого я не знаю, спросите его самого». Он был явно очень взволнован и подавлен.}

Через несколько часов меня вызвали к фюреру. Гитлер зачитал составленный вместе со Шмундтом приказ: командование сухопутными войсками он принимает на себя лично; приказ надлежит немедленно довести до войск. Второй приказ, внутреннего характера, регулировал подчинение генерального штаба непосредственно фюреру, а также передачу дел ОКХ мне, как высшей инстанции, но с тем ограничением, что я связан указаниями фюрера.

Этот приказ был передан начальнику генштаба Гальдеру и дальнейшему распространению не подлежал^414.

Пусть общественности даже не сообщили, будто фюрер расстался с главнокомандующим сухопутными войсками по взаимному согласию, все равно в данном случае было очевидно: виновник отступления армии и уже зримого, чудовищного кризиса, наступившего в ходе изобилующей огромными жертвами, кровопролитной битвы за Москву – всего в 25—30 километрах от ее ворот, – а также всех вытекающих отсюда последствий найден... хотя имя его и не названо^415.

Россия. 1941-1943

В. Кейтель

Господину адвокату д-ру Нельте!

30.9.[19]46г.

В дополнение к моей защите и в расширение моих показаний на процессе, а также для Вас лично в виде материала к моим устным разъяснениям прилагаю описание осуществлявшегося Гитлером командования армией в качестве главнокомандующего сухопутными войсками с 19 декабря 40-го до зимы 42/43 г.

В, Кейтель

Против тандема Гитлер – Гальдер (последний в роли ОКХ) у меня имелись значительные опасения, поскольку было ощущение, что они друг другу не подходят. Фюрер в нашем узком кругу часто высмеивал Гальдера и изображал его человеком ничтожным. Даже сели не воспринимать трагически эту некрасивую манеру Гитлера превращать отсутствующего в мишень для насмешек – а он мало кого щадил, – я все равно сильно сомневался в том, что такая упряжка будет удачна. Поэтому я предложил Гитлеру назначить начальником генерального штаба Йодля, которого хорошо знал и уважал, а начальником штаба оперативного руководства ОКВ, т.е. генерального штаба вермахта, сделать генерала фон Манпггейна, произведя заново разграничение его и моих, как начальника ОКВ, компетенций. Гитлер не отверг этого предложения сразу, а пожелал переговорить со Шмундтом и обдумать. Вскоре Шмундт сообщил мне, что фюрер хочет оставить Йодля в ОКВ и решил и дальше работать с Гальдером: дело наладится, так как тот, по крайней мере, честен, лоялен и послушен.

Мне было ясно (и Шмундт не возражал): сколь ни высоко Гитлер ценил Маннггейна, он в определенной степени испытывал перед ним страх, боялся его самостоятельных идей и силы его личности. Так же посчитал и Йодль, когда я доверительно рассказал ему о своем предложении: с этим человеком у него [Гитлера] дело не выйдет! После принятия решения я не упускал случая, где и как только можно, укреплять положение Гальдера по отношению к фюреру, нацеливать его на мысли фюрера (если я заранее знал их) и давать ему добрые советы. Словом, делал все, что в моих силах, дабы создать между ними отношения доверия. Ведь в конце концов это было в моих интересах, ибо мне приходилось расхлебывать последствия латентных кризисов доверия. Постепенно я ощутил, что больше не в силах выслушивать ругань по адресу других, словно это моя вина, если нос того или иного генерала не нравится Гитлеру^416.

Погодные условия примерно с 10.12. [1941 г.] (после нашего возвращения в ставку с заседания рейхстага 11.12) всего за несколько дней изменились: период распутицы сменился адским холодом со всеми уже упоминавшимися последствиями для войск, имевших весьма скудное зимнее обмундирование. Но самое худшее состояло в том, что наряду с невозможностью использовать автотехнику полностью отказала и железная дорога: локомотивы (немецкие) замерзли так же, как и водокачки.

В этой ситуации первый приказ Гитлера по Восточному фронту гласил: стоять, ни шагу назад!^{417 Это было правильно, ибо отступление – даже на несколько километров – являлось равнозначным утрате, прежде всего, тяжелого оружия, без которого войска неминуемо погибли бы, не говоря уже о том, что потеря орудий, противотанковых пушек и автомашин стала бы для армии невосполнимой. Значит, и на самом деле не могло быть никакого другого решения, кроме как стоять до последнего и сражаться. Иначе, лишившись оружия, армии пришлось бы пережить отступление, подобное отступлению Наполеона в 1812 г. Но это, разумеется, не исключало хорошо подготовленного ограниченного улучшения позиций путем отхода, если бы только новые позиции твердо оставались в руках командования.}