Текст книги "Дети пространства"
Автор книги: Виктор Вагнер
Соавторы: Ирина(2) Емельянова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 40 страниц)
* * *
Анджей направился в музей, который занимал довольно большое трёхэтажное здание и делился на три отдела: «Геологическая история», «Дочеловеческая история» и «История колонизации». Разумеется, больше всего его интересовала дочеловеческая история. Но тут он столкнулся с небольшим затруднением: надписи древнеарктурианским алфавитным письмом, как правило, не сопровождались переводом, примерно так же, как надписи латиницей где-нибудь в Сербии. Видимо, считалось, что уж этот-то алфавит знает каждый образованный человек. Пришлось взять напрокат аудиогид.
В отделе истории колонизации Анджей обратил внимание на скэттер. Тут были описаны десятки разных народов с разными обычаями. В общем и целом это напомнило ему средневековую историю Земли: какие-то примитивные племена с разными специфическими традициями земледелия и скотоводства, а некоторые даже охотничье-собирательские. И всё это люди, предки которых пересекли космос, а до этого жили в земных высокотехнологических городах?
Выйдя из музея, Анджей направился к кафе. Однако, подойдя к столику, он был вынужден остановиться и протереть глаза. «Что же они добавляют в этот свой диссертационный кофе?» – ошарашенно подумал он.
За столиком сидели две Ильмы и оживлённо о чём-то спорили, тыча пальцами в экран планшетного компьютера. Одинаковые чёрные волосы, заплетённые в две косы, одинаковые черты лица, одинаковые фигуры, даже платья одинаковые. Только цвет кожи слегка разный: одна явно европеоидной расы, но хорошо загорелая, вторая похожа на мулатку или квартеронку.
Наконец та, что посветлее, подняла голову:
– О, Анджей! Знакомься, это моя дочь, Тайка Линдсней. Тайка, оторвись от экрана. Это Анджей Краковски, журналист с Земли.
Вторая женщина подняла голову. Анджей ещё раз посмотрел на них и подумал, что не может с ходу сказать, какая моложе, какая старше.
– Ильма, извини за нескромный вопрос, сколько вам обеим лет?
– А что, у вас на Земле это до сих пор считается нескромным вопросом? Мне – сорок два, Тайке – двадцать три.
* * *
Ильма открыла дверь, и они вошли в её секцию таунхауса. Анджей и представить себе не мог, что существуют такие узкие дома. Коридорчик шириной около метра вёл от парадной двери до выхода во двор. Вбок из него вели двери в гостиную, шириной не более двух с половиной метров, зато длиной добрых пять, и маленькую кухоньку. Между гостиной и кухней была крутая лестница наверх, ведущая в спальню и ванную, расположенные над гостиной. Широкая площадка над лестницей, с выходом на балкон, служила Ильме кабинетом. В общем, по фасаду вся эта конструкция занимала не более трёх с половиной метров. Соседние отсеки, похоже, были гораздо больше.
Ильма провела гостя во внутренний дворик, такой же маленький, как и сама секция таунхауса, и кончавшийся живой изгородью – вернее, двумя живыми изгородями параллельно друг другу, образующими зигзагообразный проход. Этот проход выводил на берег довольно длинного то ли пруда, то ли бассейна, протянувшегося вдоль всего таунхауса, вернее, между двумя таунхаусами. Похоже, этот бассейн был общим для пары десятков секций.
Рядом с выходом с её двора на краю бассейна стояла пара выцветших пластиковых кресел и круглый столик. Арктур уже опустился довольно низко, и тёплый вечерний свет не вызывал желания спрятаться в тень.
Лемурийка поставила на столик запотевший мельхиоровый кувшин, неизвестно откуда взявшийся в её руках, а на спинку одного из кресел бросила большое мохнатое полотенце.
– По-моему, после всех этих экскурсий самое время искупаться.
Она сбросила одежду и прыгнула в воду. Анджей последовал её примеру.
Энергично проплыв несколько раз вдоль бассейна туда и обратно, профессор выбралась на берег и, не одеваясь, уселась в шезлонг, налив себе что-то из кувшина в высокий стеклянный бокал на тонкой ножке. Журналист сделал то же самое.
В обнажённом виде Ильма вела себя совсем не так, как Мара или, скажем, Труди Карпентер. Те просто не обращали внимания на то, что на них кто-то смотрит. Им было удобно и естественно без одежды, и они естественно двигались. Пока Ильма плавала в бассейне, она делала то же самое – её тело нуждалось в большем количестве движения, чем предоставила городская прогулка. Но теперь, когда потребность в движении была удовлетворена, и она села за стол рядом с гостем, чувствовалось – она осознает, что является объектом эротически окрашенного мужского внимания, и наслаждается этим. Впрочем, это совершенно не мешало им обоим вести светскую беседу.
– Почему мой дом такой маленький? А куда мне больше? Вполне хватает, чтобы кинуть рюкзак между экспедициями. Дети выросли, у Тайки свой дом в Сити, а Дар где-то мореходствует, обслуживает китовые фермы. Когда он бывает в городе, то скорее у сестры остановится, чем у меня.
– А их отец?
– О, история моей личной жизни – это такая баллада! Я обязательно рассказываю её студентам в курсе методики полевых исследований. Чтобы знали, как не надо заниматься этнографией, – Ильма усмехнулась, но как-то не совсем весело. – Любить объект своего исследования нужно. Любить народ, его культуру, может быть, даже его обычаи. Спать со случайно встретившимися в скэттере симпатичными знакомыми можно. Если знать обычаи и делать это так, чтобы ничьей чести не было урона. Но упаси вас боги Древних влюбиться в объект исследования и пытаться создать семью! А со мной случилось именно это. Давно-давно, когда я была ещё только бакалавром и отправилась в Тагарские горы собирать материал для магистерской диссертации. Там очень интересная культура горных пастухов. Леон влюбился в меня с первого взгляда, я выдерживала его ухаживания дня три, а потом сдалась. Мы прожили вместе шесть лет, я родила от него двоих детей и набрала по окрестным скэттерным поселениям материала не только на магистерскую, но и на докторскую диссертацию. Там в предгорьях довольно близко сходятся несколько разных культур, и, оставаясь примерной супругой горного пастуха, можно изучать не только своё племя, – она машинально намотала на палец кончик одной из кос и вздохнула. – А потом я не выдержала и сбежала. Не по мне это – в течение двух тысяч дней просыпаться и видеть на горизонте одну и ту же гору. Правда, сначала я сбежала не совсем. Каждые несколько месяцев я появлялась там на недельку, и каждый мой приезд был феерией любви. Мы всё никак не могли поверить, что у нас слишком мало общего, и мы не можем ужиться вместе. Охлаждение началось, когда подросли дети. Сначала Дар пошёл в юнги на торговое судно. Тогда Леону стало ясно, что он весь в меня, такой же бродяга, и не останется на его любимых яйлах. Но окончательный разрыв случился, когда Тайка выбрала себе специализацию после медицинского училища. Надо сказать, что и я сама была почти шокирована, когда она выбрала секс-суррогатную психотерапию.
– Что, это такое шарлатанство?
– Нет, вполне научно обоснованная методика. Но она подразумевает интимные контакты терапевта с клиентами. Я, конечно, иногда сплю с представителями изучаемых народов – но чтобы делать секс неотъемлемой частью работы?! Леон обвинил в этом меня и, наверное, в чём-то был прав – когда Тайка была подмастерьем, она ездила со мной коллектором по скэттеру и насмотрелась на то, насколько разными бывают людские представления о приличиях и нравственности. Поэтому у неё не было причин счесть этот род занятий безнравственным или неприличным. Она считает себя горожанкой, а горожане принимают любое поведение, которые считает приличным хоть кто-нибудь. В общем, последние лет пять в гости к тагарским родственникам появляется только Дар. Он, конечно, непоседа, перекати-поле, и вообще по его примеру уже пятеро подростков сбежали в моряки, но он хотя бы остаётся в рамках приличий.
– Знаешь, Ильма, – вдруг перебил собеседницу Анджей, – тот коктейль, которым с утра с твоей подачи напоил меня Джошуа, уже прекращает своё действие. Ещё немного, и я засну прямо в шезлонге.
– И правда будет непорядок, – согласилась она. – Хватай своё барахло в охапку и пойдём, покажу тебе кровать.
Почему-то обыкновенная кровать с довольно жёстким тонким матрасом, да при нормальной гравитации, показалась Анджею безумно привлекательной по сравнению с надувным матрасом при минимальной тяжести в каюте «Ариадны». Едва успев натянуть на себя одеяло, он заснул, хотя до заката оставалось ещё не меньше часа.
Сознание вновь вернулось к нему в предрассветных сумерках, когда небо уже начало светлеть, но Арктур ещё не поднялся над горизонтом. Проснулся он свежий и бодрый – и вдруг обнаружил, что в кровати он не один.
Ильма спала чутким сном опытного путешественника, поэтому, как только проснулся сосед по кровати, проснулась и она. И не говоря ни слова притянула его к себе.
Позднее, когда рассветные лучи Арктура уже проникли в окно, а наши герои просто лежали рядом друг с другом, Анджей наконец спросил:
– Ну и зачем было это делать в первую же ночь под одной крышей?
– Знаешь, Анджей, вчера мы согласились отправиться вдвоём в достаточно длительную экспедицию. Это подразумевает несколько больший уровень взаимного доверия, чем случайный секс. А то, что мы симпатичны друг другу в этом смысле, стало видно сразу. И есть ещё одна тонкость. Я, конечно, не такой профессиональный психолог, как Тайка, но кое-что понимаю в этом деле. У тебя вчера чувствовался комплекс нового мира. Ты оказался в новом месте, где всё для тебя новое, чужое. А рядом я, которая прожила тут всю жизнь. Если бы мы не стали любовниками, то ты запросто мог бы в общении со мной занять позицию младшего, ученика рядом с учителем, если не сына-подростка рядом с матерью. А вот этого мне совершенно не надо. Если бы мне нужен был младший спутник, я всегда могла бы взять подмастерье-коллектора, а раз уж беру в напарники взрослого мужика, он нужен мне в позиции равного. А женщину, которая занимается с тобой любовью, ты будешь воспринимать как равную независимо от каких-то знаний и умений в конкретных областях.
– Но у меня могли быть какие-то обязательства перед оставшимися в Солнечной системе.
– Ой, ладно, вчера ты уже успел мне всё рассказать. У тебя была девушка из старинной нектонной семьи.
– Да, она говорила про себя «нэви в третьем поколении, космонавт в седьмом».
– Ого, уже и третье поколение бывает? Как быстро летит время. Впрочем, мои дети тоже уже выросли, а я училась вместе с детьми первого поколения, которые ещё не стали вторым. Вспомни, как ты расставался с ней на Марсе – наверняка она отпустила тебя. В таких семьях прекрасно понимают, что это такое, когда людей разделяет межзвёздное расстояние, а у каждого из них свой путь. И даже если ваши пути когда-нибудь снова пересекутся, я уверена, что она не поставит этого утра в вину ни тебе, ни мне.
Dumpfmaschinenmuseum
– Алина, ты точно уверена, что вам надо ехать за двести километров на этом плоде извращённой любви локомобиля XIX века с танком начала XX? – поинтересовался капитан. – Вот эта хрень на свежих спутниковых снимках мне крайне не нравится, – он ткнул пальцем в похожее на осьминога облачное образование, наползавшее на Айзенграт с запада.
– А что ты переживаешь? Ну, посыпется снежок немножко – что с нами сделается на оживлённой трассе в самом обжитом месте на планете? Вот если бы мы самолёт взяли… Нелётная погода от этого облачка запросто может быть. Ты ещё учти, что я родилась и выросла именно здесь, Карл происходит из местности, где горы ещё выше и снег зимой тоже лежит, да и у Лады в бета-листе отмечены путешествия по зимней тайге.
– Так вы ещё Пита с собой тащите.
– Кстати, ему было бы неплохо сдать здесь этот зачёт. Но, пожалуй, не успеем. Это неделю только подготовки, а ты вроде не собирался столько здесь рассиживаться.
В общем, отговорить Алину от путешествия в Dumpfmaschinenmuseum капитану не удалось. Когда будущие путешественники вышли из капитанского номера в бордингаузе, Карл спросил Ладу:
– Откуда у тебя зачёт по выживанию в зимней тайге?
– С Солярной эскадры. Имея такое прикольное место всего в трёх тысячах километров к северу от базы, грех не дать подмастерьям поприключаться там.
– Ну, под Бетой вон есть Лег-энд, но что-то я не заметил у тамошней малышни поголовного умения выживать в зимнем лесу.
– Ты же не общался с юнгами Бетанской эскадры. Там наверняка тоже у всех. Просто люди из ВКФ намного мобильнее, чем даже торгфлотовцы. Для нас отдых на планете – это пара часов на самолёте от космопорта, а в ВКФ для досуга пользуются флиттером.
Выезд был назначен на два часа до рассвета. Всё-таки двести километров по заснеженным дорогам – это много.
Около выхода из аэровокзала их ожидал уже знакомый паровик. На этот раз на полках крыльев были аккуратно закреплены металлическими защёлками ленты нешироких гусениц. Петер кивнул своим пассажирам и тут же резко рванул с места.
В салоне обнаружилась парочка девушек-подростков.
– Это студентки нашего Техникума, – пояснил Петер. – Они родом из Миллербаха, а съездить домой на один выходной общественным транспортом у них не получается. Расписание автобусов у нас заточено не под студентов, а под фермеров, желающих попасть в город на рынок. Поэтому, раз уж мы едем в их родной посёлок, грех не подвезти.
Как только деревянные домики окраин Айзенграта остались позади, он резко прибавил скорость. Карл с удивлением увидел, что неуклюжая на вид машина прекрасно держит 80 километров в час на снегу, укатанном до твёрдости асфальта.
Несмотря на то, что был выходной день, и Осануэва ещё не взошла, на дороге было не слишком пустынно. То Петер обгонял грузовики и трактора, в основном чадящие угольными трубами (однако попалась и парочка совершенно огромных монстров, ехавших совсем без дыма, видимо, на тиэни), то, наоборот, его вездеход обгоняли блестящие разноцветной эмалью джипы, явно разработанные инженерами с других планет.
Когда ночь сменилась синими предрассветными сумерками, на дороге попалось нечто совсем уникальное: огромный холм рыжей шерсти, неторопливой трусцой тащивший сани. В зеркале заднего вида мелькнули длинные клыки и хобот.
– Это мамонт, – пояснила Алина. – Тут к северу от Айзенграта километров на триста, до самого ледника, тундростепь, а в ней пасутся разные звери вроде этого. Можно потом в зоопарк сходить, посмотреть вблизи. Вроде на Земле двадцать тысяч лет назад тоже такое было, но когда ледники растаяли, этот ландшафт исчез, и звери повымерли.
Сначала Карлу казалось, что дорога прямо от окраин Айзенграта идёт через сплошной лес. Потом он понял, что это всего лишь довольно неширокие полоски деревьев вдоль дороги, а так в стороне за ними поля и деревеньки, к которым ведут регулярные съезды вправо и влево.
Постепенно местность становилась всё пересечённее. Горы, которые можно было увидеть на горизонте из Айзенграта – собственно, тот самый Железный хребет, который и дал название городу – всё приближались, и дорога уже начала карабкаться по крутым холмам предгорий.
Алина и Петер продолжали вчерашний разговор про необходимость строительства под Осануэва собственного космического флота – не слишком серьёзно, скорее в порядке дружеской пикировки. Вдруг Петер решил расширить круг участников разговора:
– Карл, ты ведь вроде судостроитель по основной профессии? Может, останешься тут, займёмся с тобой этим делом?
– Я бы, может, и остался, – попытался отшутиться Карл. – Но как же Лада?
– А вы заведите ребёнка, – предложила Алина. – Ребёнок – это минимум пять лет перерыва в дальних полётах. За это время ты построишь здесь Петеру его любимый флот, а Лада наладит куда более полезную для мира спасательную службу на флиттерах и обслуживание спутниковой группировки.
– Не, – неожиданно серьёзно ответила Лада. – Я ещё не налеталась. Вот через сотню мегасекунд…
Впереди показался арочный мостик, пересекающий дорогу. По мостику электровоз тащил длинный состав думпкаров.
– О, к Шварцвадеру подъезжаем, – отвлёкся от разговора Петер. – Здесь самая дешёвая бункеровка на всей трассе.
Прямо за железной дорогой начинался городок. Выглядел он примерно так же, как Айзенграт: бревенчатые срубы, крытые черепицей, узорчатые металлические заборы палисадников, засыпанных снегом по самые окна домов. Шоссе обходило городок по самому краю, делая широкую петлю.
В конце этой петли Петер затормозил и свернул под знак, изображающий кучу угля с воткнутой лопатой. Вездеход въехал под широкий бункер, поднятый над землёй наподобие крыши, от которого вниз спускались широкие прямоугольные трубы. Петер выскочил из машины, открыл довольно большой люк в правом борту где-то в районе заднего сиденья и вставил туда отогнутый в сторону конец трубы, после чего обернулся в сторону небольшого домика-кассы и показал два пальца. Лязгнула какая-то заслонка, и по трубе в бункер вездехода посыпался уголь. Петер наблюдал за процессом, вооружившись извлечённой непонятно откуда совковой лопатой. Дождавшись, пока всё высыплется, он вынул трубу из люка, слегка разровнял уголь в бункере, убрал лопату и пошёл расплачиваться.
Когда он вернулся, Лада поинтересовалась:
– А что значит два пальца?
– «Насыпь мне два центнера угля.» Поскольку меньше центнера никто не берет, а больше тонны берут редко, тут все на пальцах показывают.
Как только вездеход отъехал от Шварцвадера, в ветровые стекла начали биться снежинки. Ещё через полчаса на дороге, пересекавшей широкую и почти безлесную речную долину, стали появляться перемёты, перед которыми Петер снижал скорость.
Вдруг Петер съехал с дороги куда-то вбок и остановил машину.
– Пора гусеницы надевать. Карл, пошли, поможешь.
Карл и Пит выбрались из машины. За ними было сунулась Лада, но Петер остановил её:
– Сиди, у нас патриархальная планета. Если мы можем избавить девушку от ворочанья тяжёлых железяк, мы это делаем.
Машина стояла на расчищенной площадке рядом с отходящим от дороги ответвлением, уходящим в узкую долину, прорезающую горы. Здесь была будка, больше похожая на избушку, чем на навес, на которой висело автобусное расписание. Рядом была сложена поленница дров. Из избушки торчала железная печная труба.
Стащить с полок гусеничные ленты, довольно тяжёлые, хотя и сделанные из какого-то лёгкого сплава, и расстелить их сзади машины параллельно друг другу – для этого требовалась грубая мужская сила. Зато потом вездеход вдруг двинулся с места и заехал на эти ленты всеми восемью колёсами. Оказалось, что Агата, белокурая девочка-студентка со смешными косичками, вполне в состоянии справиться с профессорской машиной.
Потом Петер произвёл ещё какие-то хитрые манипуляции с тросами и снова дал отмашку Агате. Машина опять двинулась назад и втащила половину гусеничных лент на верхнюю сторону колёс. Осталось забить пальцы, скрепляющие гусеницы в кольцо, и проехать на корпус вперёд, чтобы освободить тросы, намотанные на ведущие катки.
В целом вся операция заняла минут двадцать. После этого вездеход свернул на боковую дорогу, которую никто не чистил как минимум с начала снегопада.
Естественно, на гусеницах машина передвигалась намного медленнее, да и дорога стала более узкой и извилистой. Прошёл почти час, прежде чем сжавшие дорогу горные склоны расступились, и впереди блеснули черепичными крышами домики Миллербаха.
Петер подъехал к одному из домиков и остановился. На шум на крыльцо вышел старик. Пока Петер чего-то с ним выяснял, Алина выбралась из машины, внимательно вгляделась в него и воскликнула:
– Мастер Михель, это вы?
Старик наморщил лоб, припоминая.
– Я же всех своих учеников помню, – пробормотал он. – А, двадцать три года 32
[Закрыть]назад. Лина, Каролина… нет, Алина. Помню ещё!
Он вытащил из дома пару канистр, которые Петер помог ему закинуть в машину, и забрался в салон сам. Тем временем Агата и Лотта уже выбрались из машины и собрались разбежаться по домам.
– Не забудьте, сегодня моя мама приглашает всех вас на обед, – сказала Лотта на прощание.
По дороге, которую этой зимой явно чистили, но не после последнего снегопада, они выехали из посёлка и подъехали к огромному сооружению, стоявшему у самого склона гор. Мастер Михель отпер ворота и набросил привязанный к ним трос на буксировочный крюк в носовой части вездехода. Петер сдал назад, и створка ворот открылась, отгребая снег. Медленно двинувшись вперёд, вездеход въехал в ангар, после чего ворота закрыли уже руками.
– Пошли запускать систему отопления, – сказал Петер Карлу, вытаскивая канистры из кабины. Когда Карл подхватил переданную ему канистру, та была ощутимо горячей.
– Что это?
– Котельная вода. Сейчас нам раскочегаривать промороженный котёл, который крутит вентиляторы, а его лучше заливать горячей водой, – с этими словами Петер нырнул обратно в кабину и выбрался оттуда с совком горячих углей.
Скоро в топке отопительно-вентиляционной системы весело пылал огонь, а стрелка манометра уверенно ползла вверх. Здесь был примерно такой же сверхкритический водотрубный котёл, как у Петера в вездеходе, только топка побольше, а над котлом был смонтирован огромный теплообменник с вентиляторами. К тому моменту, как давление поднялось до рабочего, он уже раскалился почти докрасна, и когда вентиляторы завертелись, то начали разносить по всему помещению потоки тёплого воздуха. Петер отставил в сторону лопату и включил шнековый углеподатчик.
– Вылезайте, пойдёмте смотреть, – позвал он Ладу и Алину, всё ещё сидевших в кабине вездехода. – Пока будем ходить, оно постепенно согреется. Вот это самая старая из сохранившихся паровых машин, – начал он экскурсию, показывая на джип-багги, у которого котёл был смонтирован на месте правого пассажирского сиденья. – Переделка из двигателя внутреннего сгорания, сделанного ещё до шияарского нашествия. Исходно двигатель, видимо, был инжекторный, поэтому вся система парораспределения кустарная, сделанная чуть ли не в деревенской кузнице. Автоматической топливоподачи нет. Машина требовала кочегара.
Потом пошли машины уже специальной постройки, в основном тяжёлая карьерная и лесозаготовительная техника.
Около очередного грузовоза стоял большой стенд, изображающий устройство топки.
– Первая машина с необслуживаемым котлом, – пояснил Петер. – Эта разработка была сделана в первые годы Изоляции. Если бы не она, мы, возможно, вернулись бы к двигателям внутреннего сгорания. Но появление необслуживаемых котлов привело к тому, что паровики сравнялись с карбюраторными двигателями по эргономике. Поэтому их мелкие преимущества вроде простоты запуска в мороз привели к тому, что здесь, на Севере, они до сих пор широко применяются, хотя сейчас нам доступны все современные технологии.
Карл внимательно изучил плакат и окончательно осознал, что утверждение, будто шияары вбомбили Мир Осануэва в XIX век, следует считать художественным преувеличением. Конструкция вращающейся колосниковой решётки, которая обеспечивала равномерное горение угля, была крайне простой и базировалась на примитивных физических эффектах. Но чтобы её создать, требовался уровень инженерии конца XXII века, то есть явно не без привлечения опыта древних арктурианцев, да к тому же немаленькие объёмы компьютерного моделирования. Зато тиражировать раз изобретённую форму можно было и в деревенской кузнице.
После этого изобретения в ряду помимо карьерной техники появились более компактные сельскохозяйственные трактора и вездеходы-микроавтобусы, вроде машины Петера. Ещё один стенд показывал, как местные инженеры уменьшали размеры котла и конденсатора, делая возможными не только огромные бульдозеры, но и легковые машины или малогабаритные погрузчики вроде того, который сейчас раскочегарил мастер Михель. Эта машинка явно была построена после Воссоединения, поскольку обладала роботизированной системой управления и теперь, пока старик сидел около тепловентиляторного агрегата и пил чай, полностью самостоятельно натаскивала гору снега в какое-то огромное корыто, где этот снег довольно быстро таял, подогреваясь топочным дымом.
А в дальнем углу Ладу ждал сюрприз. Там стояли два самолёта – одновинтовой биплан и довольно большой двухмоторный моноплан, размером примерно с PS-17, но не летающая лодка, а обыкновенный сухопутный самолёт с нижним расположением крыла и лыжным шасси.
– Что, и это тоже паровое? – удивилась она.
– Да, – подтвердил Петер. – Только оно всё же на жидком топливе. Все-таки у твердотопливных котлов КПД низковат. Биплан – с двигателем Добла, а моноплан – с турбинами.
– Ух ты! Интересно было бы попробовать…
– Увы, погода сегодня нелётная. А так охотоведы в тундростепи до сих пор используют такие машины для учёта Большой Дичи. Они гораздо тише бутанольных и меньше распугивают зверей. Аккумуляторные, конечно, ещё тише, но их у нас почему-то не любят.
– И даже симулятора тут нет?
– Нет. На симуляторе разница почти незаметна. Это не наповерхностные машины, у которых с двигателем Добла на малых скоростях совершенно другая динамика, чем с двигателем внутреннего сгорания. Здесь разве что поведение на большой высоте – нечто среднее между аккумуляторным и поршневым.
Тем временем мастер Михель возился с двумя машинами, стоявшими справа от входа – огромным бульдозером на трёхметровых железных колёсах и странной приземистой машиной на таком же шасси, как вездеход Петера. Эта машина куда больше походила на оригинальную задумку виргинца Кристи, чем мирный вездеход-микроавтобус – в её передней части была смонтирована рубка, сваренная из толстых железных листов, из которой вперёд торчал длинный ствол.
– А это что ещё за танк? – удивлённо поинтересовался Карл.
– Противолавинная пушка, – объяснил Петер. – Иногда для того, чтобы обезопасить дорогу, бывает нужно спустить снег, накопившийся в лавиносборе. Расстрелять лавину из пушки безопаснее, чем посылать туда людей закладывать подрывные заряды. А вот этим здоровым бульдозером расчищают дороги, засыпанные лавиной. А вообще… – он нахмурился. – Не нравится мне, что Михель сейчас приводит эти машины в боевую готовность. Полсуток снегопада вполне могут создать лавиноопасную обстановку, и дорогу закроют для проезда.
