Текст книги "Дети пространства"
Автор книги: Виктор Вагнер
Соавторы: Ирина(2) Емельянова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 40 страниц)
Посадка
В день, когда «Марианна» должна была совершить посадку на Земле, Карл сидел в библиотеке Военно-Космической Академии и зубрил «Матросский минимум этнографии Галактики» – набор обычаев и правил, которые надо знать каждому, кто собрался сходить на берег на разнообразных заселённых людьми планетах.
Задача была непростая: учебник писался в расчёте на людей, выросших в колониях, а учебника для землян в природе не существовало. Общими усилиями старшекурсники ВКА скомпилировали из имеющихся баз данных что-то, что гордо назвали «инверсной этнографией Европы» – описание различий быта Порт-Шамбалы и Европы, ориентированное на восприятие европейца. Но Карл прекрасно понимал, что этот текст имеет уровень студенческой курсовой, а не учебника, написанного ведущим специалистом в вопросе.
Вдруг в библиотеку заглянул Ким:
– Карл, идём в порт, там твой корабль садится.
– А как же учёба?
– Какая нафиг учёба? Первый корабль на нашей захолустной планете за три месяца! Вся Порт-Шамбала соберётся
Карл последовал за Кимом к зданию диспетчерской. У подножия здания располагалась огромная застеклённая терраса, выходящая на ледниковое озеро. Здесь уже собралось довольно много народу. Ким и Карл подошли к Маре, Мишелю и Лауре, стоявшим около одного из закрытых выходов, оборудованных гибким рукавом, вроде как в крупных земных аэропортах.
Через некоторое время кто-то воскликнул: «Летит!»
Над дальним концом озера тянул за собой инверсионный след самолётик, неразличимый на таком расстоянии. Но уже через полминуты он стал вполне различим: бесхвостка по схеме «несущий корпус», без чёткого перехода между корпусом и толстыми крыльями. Ещё немного – корабль плюхнулся в озеро, проглиссировал по нему и наконец приблизился на расстояние, позволяющее оценить его размеры.
Карл ахнул: машина, которая только что на его глазах выполняла в воздухе изящные маневры, вблизи оказалась огромной. В принципе размеры транспорта-тысячетонника были сравнимы с размерами больших пассажирских самолётов. Всего лишь раза в два длиннее трёхсотместного аэробуса. Но вблизи он смотрелся гораздо внушительнее.
«Сюркуф», на котором Карл изучал работу в невесомости и вакууме, подобного впечатления не производил. Корабль, болтающийся на орбите, имеет право быть большим. Но нечто, садящееся на озеро по-самолётному… «Интересно, – подумал Карл, – на что похоже, когда сюда садится ,,Лиддел-Гарт’’ или ещё что-нибудь тысяч на двадцать пять тонн?»
– Оператор пятого выхода, выдвигайте переходной коридор, – прогремела под потолком команда по громкой связи.
Мара откинула крышку с пульта управления выходом и взялась за джойстик. Длинная гофрированная труба начала раздвигаться.
Тем временем корабль приблизился к одетому в бетон берегу у подножия террасы и, выпустив из ниш в обшивке какие-то манипуляторы, ухватился ими за причальные кнехты. Направляемый Марой переходной коридор состыковался с люком на обшивке.
– Пятый коридор, есть контакт, – доложила она. Через несколько секунд: – Есть стягивание… Есть давление.
Люки открылись, и из корабля в переходной коридор двинулись люди. Когда первые несколько человек вышли из коридора на террасу, Мара ухватила за локоть свою ровесницу в форме торгового космофлота и оттащила в сторону.
– Ладка, привет.
– Привет. О, да вы все здесь. Привет, Ким, привет, Мишель.
– А теперь знакомься, – Мара сделала небрежный жест: – Карл Кроппке, кандидат в механики к вам. Карл, а это Лада Пантелеева, третий штурман твоего будущего корабля.
В этот момент толпа встречающих буквально взорвалась вспышками фотоаппаратов и аплодисментами
– Что это такое? – удивился Карл.
– Не что, а кто, – усмехнулась Лада. – Андреа Фаррани встречают.
Около выхода из переходного туннеля стояла невысокая рыжеволосая женщина и махала рукой встречающим. Из толпы выскочили несколько подростков, судя по всему, младшекурсников ВКА, с огромными букетами.
– А кто она такая?
– Ну ты даёшь! – изумилась Лада, но тут же осеклась на полуслове: – Ах да, ты же землянин. У вас тут своя культурная жизнь. А Андреа Фаррани – звезда арктурианской оперы. Её вся Галактика знает. О, – продолжила она, – а вот и мастер. Карл, пойдём, представлю тебя капитану.
Однако капитан «Марианны» как-то мало заинтересовался будущим третьим механиком и тут же спихнул Карла его предполагаемому непосредственному начальству.
Старшим механиком на «Марианне» была женщина, которая показалась Карлу заметно старше его – но насколько? Поди разбери, то ли тридцать, то ли пятьдесят, навскидку не скажешь. Звали ее Алина.
К удивлению Карла, для собеседования она повела его не на корабль, а к столикам небольшого кафе-автомата тут же на причале. Карл назвал бы это кафе открытым, но здесь весь причал был крытой террасой. Скорее это заведение напоминало кафе в каком-нибудь гипермаркете.
Алина попыталась заказать чашечку кофе, но автомат вывернул на экран длиннейшее меню разнообразных сортов, да ещё и с указанием, который какого урожая. Спейсианка слегка растерянно огляделась по сторонам, но никого, кроме Карла, под рукой не было.
– Что значит это многообразие? – наконец поинтересовалась она у него. – Я хочу просто кофе, а мне тут предлагают…
Карл уже был немного знаком с этим кафе-автоматом. Хотя флиттеры к «Сюркуфу» или в Вену обычно вылетали с другой площадки, пару раз ему приходилось что-нибудь здесь перехватывать, ожидая, когда соберётся вахта на орбиту.
– Понимаете, это кафе устроено специально, чтобы похвастаться, чем богата Земля. Поэтому тут двадцать сортов кофе и восемь способов его приготовления. C чаем ещё хуже. Ну вот возьмите, к примеру, «cуматру», двойной капуччино. Пожалуй, это то, что надо для продолжительной беседы.
Себе Карл взял чашку дарджилинга. По его мнению, чай лучше подходил к ситуации.
– Вот ведь колыбель человечества, – продолжала ворчать Алина. – Все не как у людей. На нормальной планете заходишь в портовый кабак, там сидит такой специальный человек, кабатчик, который всё про всех знает – когда кто прилетел, куда кто улетает, где что продают. А тут автомат поставили.
– Автомат – хорошая штука, лишнего не скажет, – подал голос кто-то из проходящих мимо аборигенов Порт-Шамбалы. – Здесь все-таки военная база. Держи мы тут нормального кабатчика, плакал бы режим секретности.
Карл с Алиной расположились за столиком, и началось собеседование. Через полчаса к столику подошёл капитан с большим бокалом пива, уселся сбоку и долго прислушивался к разговору, не вмешиваясь. Ещё через некоторое время, когда Карл уже взмок, пытаясь не ударить в грязь лицом, Алина вдруг повернулась к капитану:
– Руслан, ну как он, по-твоему?
– Он-то нам подойдёт, а вот подойдём ли мы ему?
– А чем вы можете мне не подойти? – удивился Карл.
– Понимаете, молодой человек, вы всю жизнь прожили в городе. Опыта нахождения в одной и той же тесной компании в течение нескольких месяцев у вас нет. А мы в случае чего даже не сможем списать вас на берег раньше, чем через полгода.
– Что ж, я готов рискнуть.
– Мы тоже, – капитан глубоко вздохнул. – Другого механика всё равно взять негде. Выпускника ВКА нам не отдадут, на Марсе сейчас тоже нет никаких кандидатур. А у нас две научные станции в качестве ближайших портов захода.
Капитан оглянулся вокруг и остановил взгляд на своем третьем штурмане, сидевшем за соседним столиком в компании курсантов ВКА.
– Лада, – позвал он, – тебе всё равно через десять минут идти помогать Джилли с разгрузкой. Отведи новобранца на корабль, там Педро как раз консервирует машину. Пусть посмотрит, а заодно и поможет, если что.
Перед тем, как переступить комингс люка и ступить на палубу «Марианны», Лада произнесла загадочным тоном:
– Пожалуйте бриться, вот мой пароход…
Карл озадачено потрогал свои чисто выбритые щеки.
– Это цитата из старинной моряцкой песни, – рассмеялась девушка. – Там дальше было: «Ты с нами поплавай хоть самую малость, а после, товарищ, сердись на Торгфлот 8
[Закрыть]».
После этого она устроила Карлу краткую экскурсию вдоль фюзеляжа «Марианны» – от входного люка, который был почти рядом с пилотажной рубкой, до машинного отделения, расположенного в хвосте.
– А где же жилая палуба? – спросил Карл, когда они уже подошли к люку машинного отделения. Он привык, что на всех кораблях, которые он проектировал, да и на «Сюркуфе» тоже, была кольцеобразная жилая палуба, на которой в полете с помощью центробежной силы создавалась искусственная гравитация.
– Ишь чего захотел – жилую палубу! У нас не фрегат, а торговец-тысячетонник. Пока на орбиту не выйдем, не будет тебе жилой палубы. Она у нас надувная, сейчас сдута и упакована. Зато мы можем садиться не только на воду, но и при особой нужде на полосу. Правда, на нее садиться – на глиссаде семь потов сойдёт
– А где же вы будете жить всё время стоянки?
– В порту, в бордингаузе. Кстати, там и места гораздо больше.
* * *
Часом раньше Лада, отправив Карла к начальству, спросила у курсантов:
– А где здесь можно спокойно посидеть с чашечкой кофе?
– Да тут же – вон столики, – ответил Ким. – А чего это ты не носишься колбасой по всяким грузовым делам, корректировке лоций или что там у вас ещё полагается делать третьему штурману?
– Ещё набегаюсь. У меня мой законный пилотский час. Не знаю, как у вас в ВКФ, а у нас в Торгфлоте тот, кто сажал корабль на планету в цивилизованном космопорту, час после посадки честно отдыхает. Я как зацепилась манипуляторами за палы, так сразу сдала «Марианну» старпому Джилли и вперёд, на выход вместе с пассажирами, – Лада отхлебнула из своей чашки. – Скажите, ребята, а чего это в вашей Порт-Шамбале глиссада такая негуманная? Планета как планета, океанов полно, g в районе десяти, а космопорт в каком-то узком озере на высоте, где атмосфера разрежена вдвое. Да ещё и заход с севера на юг. Тормозишься как человек, с запада на восток, а потом делай поворот на девяносто градусов.
– Это у нас ещё самая гуманная глиссада в Солнечной системе, – возразила Лаура. – Ты на Марсе не садилась. Там атмосфера вообще ни фига не держит, и садиться надо на бетон.
– Слушай, ты вообще сажала сюда что-нибудь тяжелее двадцатиместного флиттера?
Лаура отмолчалась. Пока не вступили в строй новые корветы, отрабатывать посадку тяжёлых кораблей на планету четверокурсникам было не на чем. Старик «Сюркуф» попросту не выдержал бы грубого обращения новичков.
– Понимаешь, – разъяснил Мишель, – двадцать лет назад место для военной базы выбиралось из соображений не слишком стеснять землян. Это плоскогорье им нафиг не нужно, а побережья океанов у них заняты практически все.
* * *
Карл взялся лично показать будущим коллегам родную Вену. Разумеется, путешествие закончилось в хоригере.
– Что-то молодо вы выглядите, девушка, – с подозрением взглянул на Ладу официант. – У вас айди есть?
Лада прекрасно поняла, что он имеет в виду. Лекцию о странных обычаях Земли, связанных с понятием «совершеннолетие», она прослушала ещё в Порт-Шамбале. Однако и по спейсианским понятиям она получила взрослый статус буквально только что – право несения самостоятельных вахт во время скачка капитан подписал ей уже в Солнечной Системе. А в такой ситуации новоиспечённый судоводитель не может не поприкалываться.
– Ай-ди? А что это такое? Я это, немного не местная, местного сленга не разумею.
– Паспорт у вас есть?
– Passe porte? Портовый пропуск? Нет у меня никакого портового пропуска. Нас на космодроме из корабля без всяких пропусков выпускают.
– Ну хоть какой-то документ. Хотя бы водительские права…
– А, судоводительские права! Это есть, – Лада достала из внутреннего кармана кителя небольшую темно-синюю книжечку.
Официант внимательно изучил этот ранее невиданный документ. Фотография, цветная трёхмерная, вполне соответствует. Выдано Толиманским училищем космофлота. Дата рождения 15 брюмера 180 года. 9 прериаля 201 года присвоена квалификация штурмана межзвёздного плавания. На 8101,7 мегасекунде присвоено право несения самостоятельной скачковой вахты.
– Это по какому же календарю?
– По толиманскому. В земной, извините, пересчитывать не буду. Я, конечно, штурман, но помнить наизусть все правила пересчёта календарей в портах захода не обязана.
– Ладно, судя по этому документу, вам явно больше девятнадцати, так что имеете право пить вино, – официант махнул рукой и удалился.
– И сколько длится год на Толимане? – поинтересовался Карл.
– Двадцать четыре мегасекунды, против земных тридцати одной с половиной.
– А что бы ты ему сказала, если бы была с планеты, где год продолжительнее земного?
– Так бы и сказала. И пусть сам считает. Наверняка собьётся и решит, что право несения самостоятельных вахт – достаточный аргумент, чтобы разрешить пить вино. Не бета-лист же ему показывать.
– А что такое бета-лист?
Лада вытащила из того же кармана небольшую пластиковую карточку. На одной стороне имелось штук шесть ее фотографий – от совсем детской, лет этак трёх, до явно недавней – и ещё оставалась парочка свободных клеток. На другой стороне был список, каждая позиция в котором начиналась словом «Право». У всех позиций в списке, кроме последней, стояла жирная галочка и дата.
Карл вчитался. «Право на самостоятельное передвижение в населённом пункте, 3 вантоза 185 года α Cen», «Право на безнадзорное нахождение в контролируемой среде, 21 фруктидора 185», «Право на распоряжение расходными деньгами, 14 плювиоза 191», «Право на употребление легальных наркотических веществ, 7946,0Мс», «Право на экономическую самостоятельность, 5 жерминаля 198», «Право на занятия сексом, 15 нивоза 199».
Без галочки оставался только один пункт «Право на материнство».
– А почему все даты в годах, а одна в мегасекундах?
– А это зависит от того, где сдан зачёт. Если дома, то ставят дату по местному календарю, если в космосе, то в мегасекундах.
Карл прикинул кое-что в уме.
– Но, послушай, если право на самостоятельное несение вахты ты получила только что, значит, право пить вино – полтораста мегасекунд назад. Сколько ж тебе лет тогда было?
– Смотря по какому календарю, – ухмыльнулась Лада. – Вообще это был возраст подмастерья. А подмастерьем я служила в ВКФ. Там к этому зачету очень легко относятся, поскольку устав очень строгий и больше нормы все равно не употребишь. Но с другой стороны, если на планете родители могут и без зачёта налить ребёнку бокал шампанского, то тут всё строго. А назревало полгигасекунды запуска «Лиддел-Гарта». Вот все тогдашние юнги и получили это право.
– А чего право на материнство не получила?
– Куда торопиться? Найду мужа, соберусь заводить ребёнка, тогда и сдам.
– А почему эта штука называется бета-лист?
– Потому что эту систему, в которой надо сдавать зачёты на подобные гражданские права, после четырёх лет начальной школы три года работать подмастерьем, а потом уже получать профессиональное образование, придумали под Бетой Южной Гидры. Кстати, единственная система из заселённых людьми, где почему-то гордятся греческой буквой в названии. Мы никогда не скажем «Альфа Центавра», только «Толиман». А они с гордостью именуют себя бетанцами.
– Но даты у тебя в документе как раз с греческой буквой.
– А это уже стандарт для документов. Все локальные летоисчисления называются по земным названиям соответствующих звёзд
Андреа Фаррани
После первой репетиции, на которой валькирии реально летали над сценой, Вессель появился в лаборатории Шварцвассера в расстроенных чувствах.
На роль Брунгильды он пригласил не кого-нибудь, а саму Сильвию Уэст. Суперзвезда вагнерианской сцены дала было согласие, но, увидев такой набор технологических новшеств, заявила, что она артистка оперы, а не цирка, и наотрез отказалась летать «на этих идиотских катушках». А другой сопоставимой кандидатки на эту роль у него не было.
Услышав эту грустную историю, Мара оторвалась от монитора, за которым что-то обсуждала с одним из студентов, и сказала:
– А вы Андреа Фаррани пригласите.
– А кто это такая? – Вессель, конечно, знал всех заметных певиц, но имя Андреа Фаррани слышал впервые.
Мара тут же вытащила на экран несколько клипов. Нельзя сказать, что аудиосистема рабочей станции в лаборатории обладала достаточно высоким качеством, но Весселю хватило, чтобы оценить профессионализм певицы. Слушая хорошо знакомые Liebestod Изольды и Балладу Сэнты, дирижёр недоумевал: он вроде бы знал всех мировых певиц-вагнерианок подобного уровня – откуда же взялась эта невысокая, сухощавая рыженькая женщина с голосом, в котором слышен звон стекла и стали?
Театр тоже совершенно незнакомый. И ни одного знакомого лица на сцене.
И что-то ещё было не так в Liebestod. Эту арию Андреа исполняла не в театре, а на берегу моря, на фоне заката, склоняясь над Тристаном у самой кромки волн, мягко набегающих на песок.
Вессель перемотал клип на начало и пустил ещё раз. Что-то не так. Море как море, песок как песок, но всё равно остаётся какое-то впечатление нереальности происходящего.
– А почему здесь два солнца? – раздался из-за его спины голос Мишеля Рандью.
Тут наконец до Весселя дошло. Почти от самой спины певицы по волнам тянулись две закатные дорожки к двум солнцам, освещающим её, словно софиты на сцене.
– Это в Мире Толимана снимали, – пояснила Мара. – Решили, что это, типа, символично: Тристан и Изольда – две звезды.
– А она сама откуда? – спросил Вессель.
– Из-под Арктура. Арктур-е – самая старая колония, и там есть единственный в Галактике оперный театр. А Фаррани – его примадонна.
– К-как единственный в Галактике? – изумлённо переспросил сбитый с толку Вессель. – А как же моя опера, Метрополитан, Ла Скала?..
– Так они же на Земле, – беззаботно ответила Мара.
– А Земля у нас теперь что, в Малом Магеллановом Облаке? – прозвучал удивленный голос кого-то из студентов.
– Ну вот как-то так получилось, что мы сами по себе, а вы сами по себе, – пожала плечами Мара. – Мы тут уже двадцать лет, я родилась и выросла в Порт-Шамбале, но всё равно почему-то для меня Арктур-е – более своя цивилизация, чем Земля. Даже туристов из колоний на Земле бывают единицы в год. Хотя слетать из-под Арктура под Ахирд или тот же Толиман – достаточно распространённое развлечение. Или наоборот, с какой-нибудь молодой колонии поехать учиться или развлекаться на Лемурию.
– А толку с этого? – спросил ещё кто-то. – Даже если сейчас в Солнечной системе есть транспорт, собирающийся отправиться в систему Арктура, ответ от этой Андреа придёт только месяца через четыре. И вряд ли арктурианская примадонна оставит свой театр ради того, чтобы спеть Брунгильду в Венской Опере.
– Так она сейчас на Земле, – Мара оторвалась от компьютера и развернулась к Весселю. – Позавчера я ей лично прокатный флиттер выдавала. Как написано в анкете, «цель визита – познакомиться с современным земным оперным искусством». Могу скинуть ей запрос на звонок. Надо?
– Хм… – Вессель смотрел, как Фаррани исполняет танец Саломеи. Какая-то нечеловеческая, хищная пластика. И этот странный сероватый загар – Вессель счёл бы его малоудачным гримом или эффектом света, если бы он не повторялся во всех клипах, в том числе снятых на природе. – Она обладает достаточно необычной внешностью. Может получиться весьма интересный эффект. Остаются две проблемы: первая – уговорить эту галактическую примадонну снизойти до моей скромной земной оперы, и вторая – обеспечить сборы со спектаклей, в которых главную роль исполняет не знаменитая суперзвезда, а какая-то никому не известная певица. Да ещё и спейсианка.
* * *
– Во всем, что касается культуры, мы безнадёжно отстаём от Земли, – со вздохом произнесла Фаррани.
– Слава Богу, хоть в чем-то мы выглядим прилично в глазах спейсиан, – облегчённо вздохнул Вессель. На самом деле он был безумно горд, что спейсиане признают первенство Земли не в «чем-то», а в деле его жизни.
– Среди эмигрантов с Земли были певцы и музыканты из разных стран, которые и организовали наш театр. Но во втором поколении спейсиан никто не счёл музыку достойным занятием – шло активное освоение планеты, всех интересовало только это. Мы чуть было вообще не остались без всякой музыкальной традиции, но в третьем поколении снова появились музыканты, нашлось несколько певцов. Вот, взгляните, – Фаррани достала фотографию и показала Весселю. На фото совсем молодая Андреа стояла на сцене рядом с очень пожилой женщиной. – Я пою Эльзу в «Лоэнгрине», а Ортруд поёт Магда Ицикович. Это она учила меня петь.
Кто такая Магда Ицикович, Вессель знал. Она блистала на оперной сцене в конце двадцать первого века, но отличалась страшно неудобным характером – не то чтобы требовала себе всего внимания, но имела склонность придираться к каждой мелочи. Потом она вроде бы резко сошла со сцены и куда-то делась. Вот, значит, куда.
– Но позвольте, сколько же ей здесь лет? – Вессель вдруг осознал, что слава Магды Ицикович пришлась на конец двадцать первого века, а сейчас вообще-то уже пошла вторая четверть двадцать третьего.
– Сто девятнадцать.
– И в этом возрасте она ещё пела?
Фаррани улыбнулась:
– Она говорила, что не может уйти на пенсию – петь некому. Умерла в театре, в своей гримёрке после спектакля.
– Получается, вы были знакомы с человеком, на глазах у которого прошла вся история вашей планеты?
Фаррани задумалась.
– Для нас в этом нет ничего необычного – ведь эта самая история насчитывает лишь чуть больше ста лет. Не то что на Земле. Тут везде история. На каждом шагу. На пути сюда я проходила мимо собора Святого Стефана… знаете, своими глазами смотреть на здание, которому тысяча лет – вот это история!
– А для нас как раз в этом нет ничего необычного. – Вессель почувствовал, что эта спейсианка гораздо симпатичнее ему, чем та нахальная малолетка из лаборатории Шварцвассера. Впрочем, ничего удивительного: Фаррани – взрослая образованная женщина, без сомнения, привыкшая давать интервью и встречаться с публикой. Она обязана уметь себя вести. А та девушка из Порт-Шамбалы – просто маленькая дикарка. – Никого не удивляет существование таких древностей, как, например, пирамиды или Стоунхендж. Все привыкли.
– Пирамиды, Стоунхендж – это не то. Они – наследие какого-то народа, которого больше нет. Артефактов аборигенов Арктура у нас тоже выше крыши, что на Лемурии, что на безатмосферных астероидах. А меня как раз больше всего восхищает непрерывность цивилизации. Вот уже тысячу лет кто-то каждый день ходит молиться в Святого Стефана. Более того, если вдруг перенести сюда тех, кто ходил в него тысячу лет назад, вы, наверное, смогли бы понять их язык.
– Я как-то не задумывался об этом. А ведь в самом деле, зданию Оперы уже двести пятьдесят лет, и это только считая с момента восстановления после американских бомбардировок, – Вессель тряхнул головой.
– Двести пятьдесят? – переспросила арктурианка. – Вроде же со Второй Мировой прошло заметно больше времени.
Вессель на секунду задумался.
– Да, конечно, двести семьдесят. Двести пятьдесят было тогда, когда я только пришёл в Оперу работать. Знаете, есть такой анекдот про альпийских пастухов. Ведёт пастух по горам туристов и рассказывает: «Вот этой скале десять миллионов пятнадцать лет». Туристы удивляются: «Откуда такая точность», а пастух говорит: «Пятнадцать лет назад приезжали геологи, и сказали что скале ровно десять миллионов». Вот я, чтобы не уподобиться этому пастуху, и не пытался вносить поправок в запомненную цифру «четверть тысячелетия».
Но давайте вернёмся к опере. У меня не было времени подробно познакомиться с вашими записями, но я просмотрел ряд клипов и видел «Тристана и Изольду». Вы – я хочу сказать, ваш театр – ставите серьёзные оперы.
– Вы считаете наш уровень достойным? – арктурианская примадонна прямо засветилась. – Честно говоря, мне было немного стыдно идти на встречу с вами. Я же знаю, как спейсиане относятся к землянам – как взрослые внуки к своим стареньким дедушкам. Но мне, в отличие от военных и инженеров, нечем хвастаться перед ними. Я – лучшая певица системы Арктура, во всей Галактике никто не может ничему меня научить. Но я же слушала записи великих земных певцов и знаю, что далека от подобного совершенства. Поэтому я приехала на Землю учиться.
– И у кого же, если не секрет?
– У кого получится. Вообще-то я не собиралась обнародовать факт своего прибытия из Галактики вне Порт-Шамбалы. Я просто рассчитывала побывать в земных театрах, послушать лучших современных певцов, особенно Сильвию Уэст, – в этом месте Вессель подавил вздох. – Послушать мастер-классы ваших преподавателей, у кого-нибудь из них позаниматься. Если удастся, поучиться в Италии.
Слово «Италия» Андреа произнесла с мечтательно-восхищенным трепетом.
– Ох, далась вам, певицам, эта Италия, – снова вздохнул Вессель. – Можно подумать, мы тут, в Вене, мало ставим и Верди, и Доницетти, и Пуччини. Вот и моей супруге тоже как предложили главную роль в Ла Скала, так фьюить, и Италия. Уже третий месяц живём на два дома.
Андреа на секунду задумалась. Репертуар и состав Ла Скала в этом сезоне она представляла себе довольно неплохо. Кто же из примадонн – жена Весселя?
Дирижёр заметил ее замешательство:
– Опера – это далеко не поп-эстрада. Вокруг нас не вьются папарацци, вынюхивая мельчайшие подробности наших биографий. Так что факт свадьбы Линды Юргенсон и Макса Весселя вполне мог ускользнуть от вашего внимания.
– А почему на два дома? – удивилась арктурианка. – Отсюда до Милана меньше тысячи километров.
– Три с половиной часа на скоростном поезде. И всего три поезда в сутки. Поэтому я могу приехать в Милан только в свой выходной. И она в Вену – тоже. У нее, конечно, выходных чуточку побольше, но всё-таки.
– И вы потратили свой выходной на меня? – всплеснула руками Фаррани, сообразив, что земляне, даже отнюдь не бедные, вроде Весселя, почему-то не пользуются персональными флиттерами. – Это надо срочно исправить! Вену вы мне уже показали, давайте продолжим нашу экскурсию в Милане. На моем флиттере это десять-пятнадцать минут.
Если в процессе прогулки по Вене Фаррани больше слушала, чем говорила, то в полете ее как будто прорвало. Непривычный к перегрузкам и невесомости Вессель был практически не способен говорить, и даже услышанное воспринимал через два слова на третье.
– Тысяча километров – это ерунда. Вот у меня муж – терраформист, так его регулярно уносит в командировки на полгода, а то и больше, в другие миры, куда даже по телефону не позвонишь. Конечно, письма мы пишем друг другу каждый день. Да только что толку, если за эти полгода туда придёт от силы три корабля? Получаешь сразу полсотни писем, а потом два месяца опять ничего…
В Милане Вессель познакомил Фаррани с Линдой, добыл ей контрамарку на «Тоску», где Линда пела главную роль, до самого начала спектакля показывал ей город, а когда представление началось, с облегчением устроился за столиком в ресторане «Иль Маркезино». Арктурианка буквально загоняла его, и он подозревал, что это ещё не все.
Так оно и вышло. После спектакля Линда, несмотря на усталость и позднее время, потащила Фаррани к себе в гости. В Милане она снимала небольшую двухкомнатную квартиру. Во время кратковременных приездов Весселю вполне хватало там места, но уложить спать ещё и гостью, по мнению дирижёра, было слегка затруднительно. Впрочем, обеих певиц это совершенно не пугало. За лёгким ужином они замечательно нашли общий язык.
Неожиданно Линда проявила интерес к древним обитателям системы Арктура. Как оказалось, на Земле в данный момент не было человека, который смог бы удовлетворить этот интерес лучше, чем Андреа.
– У нас вся планета бредит Древними, – рассказывала она. – Ведь наша колония выросла из археологической экспедиции, изучавшей наследие Древних. Да и независимость мы получили благодаря им – стоило только намекнуть, что мы восстановили несколько фортов космической обороны, оставшихся от Древних, как у земных правительств сразу пропало желание вмешиваться в наши дела. И вообще у нас их сооружения на каждом шагу. Умели же строить! По последним данным, последний птицечеловек покинул Лемурию более миллиона лет назад, а некоторые мосты и дамбы – стоят.
– Интересно, а от их литературы что-нибудь сохранилось?
– А как же! Книги – это первое, что искали наши археологи. В первую очередь, конечно, учебники, но и художественная литература попадалась. Сейчас уже расшифрованы основные языки поздней эпохи, от которой сохранилась большая часть материалов.
– А философия?
– Что удивительно, философии у них практически не было. Видимо, раса, которая умеет двигать планеты, не нуждается в философии. Они ведь переместили свою родную планету, которую мы называем Лемурией, с третьего места на пятое, чтобы спасти ее, когда Арктур стал превращаться в гигант. Сейчас, правда, наша планета четвёртая, поскольку самую внутреннюю планету, аналог вашего Меркурия, Арктур уже поглотил. И ещё они сделали обитаемыми два спутника пятой планеты – Атлантис и Авалон.
– А почему они ушли?
– Никто не знает, – Андреа улыбнулась. – Записки они не оставили. Но, если вдуматься, та рифтовая долина в Африке, где появились на свет первые люди, сейчас тоже не слишком плотно заселена. Возможно, они просто переросли стадию жизни на планетах.
– А что известно про их музыку? – встрял в разговор Вессель, слегка раздосадованный тем, что его совсем забыли.
– О, много чего, – воодушевилась Андреа. – Техническим цивилизациям свойственно изобретать звуко– и видеозапись гораздо раньше, чем учиться двигать планеты, поэтому осталась уйма записей, учебников, нот. Разбираться с их музыкой безумно интересно. Она такая нечеловеческая, хотя очень красивая. Однако на большинстве земных инструментов сыграть это невозможно. Они делили октаву на 22 тона, а не на 12, как мы. Хотите, покажу, на что это похоже – спою вам арию Хариссы из оперы «Падение Хчыагнула»?
Певица встала из-за стола, отошла к стене и запела.
Это действительно было что-то инопланетное. Ладно бы абсолютно незнакомый язык – мало ли на Земле языков, которых не знает даже очень эрудированный европеец – но мелодия… Местами проскальзывало что-то похожее на шотландский фолк, который поют под волынку, местами на тайские песни, но и то, и другое отличалось от того, что пела Фаррани, примерно как детские песенки от оперной арии. За этой вещью чувствовалась многотысячелетняя музыкальная традиция, причём другая, чуждая.
Закончив петь, Фаррани вернулась за стол.
– Впечатляет? А теперь представьте себе это в нормальном театре, с полноценным оркестром. Конечно, нам приходится держать два комплекта оркестровых инструментов – земные и арктурианские, но, по-моему, оно того стоит.
Разговор продолжился беседой о репертуаре арктурианского театра. Весселя несколько удивило, что под Арктуром совсем не ставят итальянские оперы, и он прямо спросил об этом Андреа.
