Текст книги "Дети пространства"
Автор книги: Виктор Вагнер
Соавторы: Ирина(2) Емельянова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 40 страниц)
Золото Рейна
День шестнадцатого января выдался в Вене довольно морозным. Анджей стоял около выхода со станции Карлсплац и задумчиво смотрел на темнеющее вечернее небо, с которого должен был свалиться флиттер с Келли и Марой.
Тут из подземки появилась Элен.
– Привет!
– Привет! – отозвался Анджей.
– Тебе не кажется, что мы ждём тут одних и тех же людей?
– Уже не ждёте, – воскликнула Мара, появляясь непонятно откуда и таща за собой Келли. Тот был одет так, как Анджей привык видеть одетой Мару: короткий чёрный суконный бушлат, суконные брюки, шерстяная шапка-подшлемник. Зимняя форма ВКФ. А вот Мара была одета в стёганое синтетическое пальто до щиколоток, да ещё подозрительно топорщившееся снизу. Пожалуй, даже у Элен пальто было заметно короче.
– Чего это ты так оделась? – удивился Анджей. – И как вылезала в этом из флиттера?
– Искусство требует жертв, – ухмыльнулась Мара. – Не могу же я пойти на премьеру оперы в форме, это как-то совсем неинтересно. А вообще идём, туда уже пускают, – она извлекла четыре контрамарки из опять же совершенно нетипичной для неё дамской сумочки.
В гардеробной Оперы Анджей принял у Мары пальто – и ахнул. Он уже привык к тому, что Мара – девушка в штанах, зачастую берущая на себя традиционно мужскую роль со словами «штатский из нас двоих ты». А тут было длинное вечернее платье с открытыми плечами, пышная многослойная юбка в стиле сороковых годов XIX века – почти кринолин, только не жёсткая, – тонкая золотая цепочка с александритовым кулоном на шее и никаких очков. В общем, если бы не привычная короткая причёска, почти неотличимая от причёски брата – совсем другая девушка.
– И где под этим помещается кобура? – не удержался от вопроса Анджей.
– Нигде. Чай, не гулять по портовым кварталам Роттердама собралась, а посещать Венскую Оперу. Поэтому никакой электроники, кроме маленькой гарнитуры на ухе. И совсем никакого оружия.
– В этом платье тебе нужен по крайней мере стек – поклонников разгонять, – пошутил Анджей.
– Для этой цели у меня есть ты, – ехидно улыбнулась она.
Нельзя сказать, что комплимент был совсем заслуженный – та же Элен смотрелась куда выигрышней, в основном за счёт привычки к платьям. В своей длинной юбке Мара двигалась хотя и правильно, но несколько неестественно, чувствовалось, что такая одежда ей мало знакома. Да и ее причёска не совсем гармонировала с нарядом.
Впрочем, образу Элен весьма способствовало наличие рядом подтянутого кавалера в офицерской форме. Надо признать, что в плане внешнего вида Анджей несколько проигрывал Келли.
В фойе по пути к своим местам Анджей с Марой мельком приветствовали Шварцвассера – как же ему тут не быть, если его лаборатория сделала добрую половину реквизита – и совершенно неожиданно столкнулись с Жозе Перейрой.
– Здравствуйте, дон Жозе! – приветствовал художника Анджей. – И вы тут, холодной европейской зимой?
– Я не мог пропустить этой премьеры, – художник церемонно чуть поклонился в ответ. – Всё-таки я как бы считаюсь патриархом стиля модерн-классик в живописи. А тут почти то же самое в оперном искусстве. Ну и конечно, глупо отказываться, если тебе прислали контрамарку и организовали транспорт.
– Но технологический мифореализм – это не совсем модерн-классик, – возразила Мара.
– О, это всё формальности. Основа та же самая – классический реализм современными средствами. Просто бумага стерпит всё, а холст очень многое, поэтому, если я начну рисовать анатомически достоверных драконов, никто не обратит на это внимания, кроме разве что палеонтологов. Я, кстати, пробовал – сделал для Лемюэля Фоссета серию реконструкций динозавров. Учебник Фоссета по мезозойской фауне считается классикой, но никто даже не заметил, что я был там иллюстратором. А когда Вессель выкатывает на сцену пятиметрового дракона, который только что не поёт, так все в восторге, потому что он реальный, и его можно пощупать.
Дракон, кстати, был тут как тут. Поскольку в «Золоте Рейна» Фафнир в драконьем облике не фигурирует, Вессель решил в первый день премьеры выставить дракона в фойе. Сейчас пятиметровый монстр лежал в углу, свернувшись кольцом, и настороженно посматривала на зрителей, обступивших ее на почтительном расстоянии.
В антракте после первого акта Андреа Фаррани, тоже не занятая в сегодняшнем представлении, подвела к Келли какого-то пожилого мужчину в дорогом костюме, представив его как герра Шмидта, представителя фонда содействия фундаментальной медицине. В результате Келли, Шварцвассер и этот Шмидт что-то сосредоточенно обсуждали вполголоса в углу фойе, а Элен оказалась предоставлена самой себе и беседовала с Анджеем и Марой.
Вдруг к ним подошёл молодой человек типично малайской внешности, костюм которого, по не слишком компетентной оценке Мары, был в несколько раз дороже костюма того типа из благотворительного фонда, и поздоровался с Анджеем как со старым знакомым.
– Знакомьтесь, девушки, – представил его Анджей. – Это Али, наследный принц Брунея. Это Мара, это Элен.
– О, Элен, как вы прекрасны! – расплылся в улыбке Али. – Совсем как ваша тёзка из «Илиады». Я бы с удовольствием вас похитил.
– Прежде чем устраивать ролевую игру по «Илиаде», я бы на вашем месте сначала поинтересовалась, кто претендует на роль Менелая, – ответила Элен ледяным тоном.
Мара и Анджей обменялись ухмылками.
– А мне что, Агамемнона играть? – театрально возмутилась Мара. – Не люблю кросспол.
– Раз не любишь, отдадим Агамемнона Киму, – рассмеялся Анджей. – А ты можешь играть Ифигению. Кстати, не понимаю, почему тебя так возмущает идея играть мужскую роль. Вроде бы роль офицера космического флота тоже воспринимается как вполне мужская.
– Офицера ВКФ я не играю, я им являюсь. Ну или буду являться, когда сдам выпускные экзамены. И именно потому, что у нас нет устойчивых гендерных ролей, было бы интересно оказаться именно в женской роли, если мы играем в эпоху, где есть деление на мужское и женское.
– Это вы про что? – нагнувшись к уху Анджея, шёпотом спросил Али, слушавший этот странный разговор с немалым недоумением.
– Понимаешь ли, Али, если на сегодняшней Земле кто-то и может выставить некоторое количество крутобоких кораблей, то это комендант базы Порт-Шамбала, старший лейтенант Келли Лависко-четвёртый, у которого ты только что собрался похищать возлюбленную. Кстати, Мара, сколько кораблей вы можете сейчас выставить?
– Дай посчитаю… «Орельяна» и «Маринеско» уже сданы. Плюс старина «Сюркуф». Так что три корвета – часа через четыре. Плюс ещё десяток пинасс, сделанных для новых крейсеров и «Переслегина». А если подождать недельку, то будут сданы по крайней мере «Камимура», «Истомин» и «Дулитл». Так что два крейсера, фрегат и три корвета. Это не считая всякой мелочёвки вроде полуатмосферных истребителей. Дольше ждать не имеет смысла – на подходе там ещё добрый десяток кораблей, включая линкор, но на них мы сейчас попросту не наберём экипаж.
– Мрачные у вас шутки, – огорчённо проворчал Али. – А я-то всего лишь хотел сделать даме комплимент.
Перейра, скромно прислонившийся к стене в нескольких метрах от наших героев, что-то быстро черкал в своём знаменитом блокноте. Закончив набросок, он подошёл к Маре и молча показал ей страничку.
Мара зашипела совершенно по-кошачьи, хотя было заметно, что она не обижена, а именно играет обиду и возмущение.
– О, так тоже неплохо! – живо отозвался художник и, перевернув страницу блокнота, за несколько секунд ещё что-то изобразил.
– Сюда нужна подпись, – заявила Мара и отобрала у Перейры блокнот и карандаш. После этого она наконец позволила Анджею и Элен взглянуть на наброски.
На первом листке, том самом, который вызвал шипение, Мара была изображена в роли Ифигении в Тавриде, окружённая змеями. На втором была обычная пушистая кошка, выгнувшая спину и вцепившаяся в загривок змее, причём в кошке безошибочно узнавалась Мара – змея же, без всякого сомнения, переползла сюда с предыдущей картинки. На этой странице Мара написала кириллицей «Кошь-Мара».
– Что означает эта подпись? – спросил Перейра, не знавший славянских языков.
Анджей задумался, как передать получившийся каламбур.
Скачок в цивилизованный космос
Скачок в цивилизованную систему разительно отличается от скачков по задворкам Галактики, где «Марианну» носило раньше. И в системе Сириуса, и в системе Сигмы Дракона после скачка не происходило ничего особенного. А тут буквально через двадцать минут, когда позывные корабля были приняты на обитаемой планете, на «Марианну» обрушилась лавина писем.
Даже Карл получил парочку: одно от Мишеля Карсака, который рассказывал об успешных испытаниях корветов «Маринеско» и «Орельяна» и благодарил за замечательные корабли. Повод для законной гордости – Карл действительно приложил немало труда к проектированию этих кораблей.
Второе письмо было от Миранду. Тот рассказывал о постановке в Венской Опере и передавал приветы от Рута и Фафнира. Карл напрягся и пересчитал время. Получалось, что премьера была буквально две недели назад. Когда же письмо успело дойти до Беты Южной Гидры?
В течение целых суток, космических, стокилосекундных, члены экипажа, встречаясь на рабочих местах, в кают-компании и в коридоре у жилых кают, обменивались полученными новостями со всей Галактики.
Корабль просто гудел от радостного возбуждения, вызванного возвращением в цивилизованную часть Космоса и включением в информационный поток цивилизации. Для Карла, до самого полёта ни разу не выпадавшего из куда более плотных информационных потоков Земли, это было совершенно новым впечатлением.
Вечером он заглянул в каюту к Ладе. Та сидела перед настенным экраном и изучала какое-то руководство по уходу за детьми первого полугода жизни.
– Чего это ты вдруг?
– Да вот решила, как придём в порт, досдать последний зачёт в бета-листе.
На лице у Карла отобразилась сложная гамма чувств. Когда девушка, с которой ты фактически живёшь, задумывается о сдаче экзамена на право растить детей, это может означать либо то, что она собралась заводить ребёнка от тебя – а к такой постановке вопроса Карл был не готов, – либо что у неё где-то есть другой парень. Последнее было вероятнее, поскольку неспроста она взялась за этот учебник сразу после получения писем из внешнего мира.
Лада легко прочитала все эти мысли по выражению лица Карла.
– Не угадал, с двух раз не угадал! – рассмеялась она. – Третий раз гадать будешь, или сразу рассказать?
– Не понял, что именно не угадал, – попытался отвертеться Карл. – Так что рассказывай.
– Не угадал, зачем мне экзамен на родительство. Признайся, сначала ты подумал, что я от тебя залетела. А потом – что у меня где-то есть другой парень, раз желание сдать экзамен совпало с получением писем.
– Ну да… – был вынужден согласиться он.
– На самом деле я действительно получила письмо. Но не от парня, а от девчонки двенадцати толиманских лет от роду. Это моя двоюродная племянница, она скоро кончает школу и просится к нам в юнги. А мне хочется не поручать ее кому-то из старших членов экипажа, а самой стать её мастером. Но чтобы официально взять себе подмастерье, нужно иметь право на родительство.
Внезапно ее улыбка погасла:
– А вообще девушка из нектона не может залететь. Это на планете некоторые безответственные личности могут оставить на волю случая, заводить ребёнка или нет, а в космосе так нельзя. В середине XXI века человечество на весьма болезненном опыте выяснило, что вынашивать и рожать детей надо при гравитации не менее чем 3 м/с². Почему лунные города у вас в Солнечной системе были заброшены? Да именно потому, что там нельзя жить. Для жизни необходим как минимум Марс, а на Луну можно только в командировки прилетать. Точно так же и у нас: хочешь завести ребёнка – списывайся с корабля и оседай на планете минимум года на три-четыре. Обычно – на шесть, пока ребёнок не пойдёт в школу. Поэтому все, кто не нектон, делятся на планктон и бентос. Бентос – те, кто на тверди. А планктон – те, кому, чтобы выносить ребёнка, надо на время расстаться со своим образом жизни.
* * *
Карл вплыл в пилотскую рубку за пятнадцать минут до конца вахты Лады. В иллюминаторах был обычный вид звёздного неба. Если приглядеться, можно даже опознать знакомые созвездия. На расстоянии в двадцать пять световых лет их очертания не слишком сильно отличаются от привычных.
На экране навигационного компьютера космос выглядел совершенно по-другому – исчерченный траекториями десятков кораблей, как уходивших от обитаемой планеты в сторону зоны скачка, так и, наоборот, подлетавших к планете. Вокруг самой планеты был нарисован жгут траекторий, живо напомнивший Карлу потроха какого-нибудь кабельного колодца.
– И как вы во всем этом разбираетесь?
– Почти никак, – ответила Лада. – Сейчас рядом нет кораблей в опасной близости, ближе гигаметра. А подойдём к планете поближе – будем запрашивать слот у диспетчеров.
Луна с неба
– Анджей, привет, хочешь Луну с неба? – раздался в трубке весёлый голос Мары.
Для Анджея было несколько рановато, семь утра. Но он прекрасно понимал, что девушке, живущей за шесть часовых поясов, сложно дождаться момента, когда в Вене наступит утро.
– Как-то неправильно, – сонно пробурчал он. – Это я должен дарить тебе луну с неба.
– Уж извини, так получилось, что у меня такая возможность есть, а у тебя нет. Короче, тут одна странная компания собралась расконсервировать купол Клавиуса. И везти их Келли, разумеется, припряг меня. Могу прихватить с собой ещё и корреспондента. Заодно побываешь у Вагабова на Лунной базе, которая на самом деле Четвёртый малый купол Клавиуса. В общем, завтра, примерно в это же время, я подбираю европейскую часть компании в венском аэропорту. Приходи и слушай, когда объявят чартерный рейс на Клавиус. Да, это мероприятие примерно на неделю.
Приехав на такси в аэропорт Швехат, почти пустой в это время суток, Анджей столкнулся там со Шварцвассером. Впрочем, нельзя сказать, чтобы это было неожиданно. Рядом с профессором отирался нескладный парень ростом под метр девяносто, которого Анджей, кажется, видел в лаборатории раз-другой, и невысокая рыжая девушка с двумя косичками, которую журналист точно встречал впервые. Парень был представлен ему как Мориц, аспирант Шварцвассера, а девушка – как Линда, представитель заказчика.
– Ганс, вы решили лично поучаствовать в авантюре с Клавиусом? – поинтересовался Анджей.
– А что делать? – вздохнул тот. – У Морица пока недостаточно опыта, чтобы сделать эту работу самостоятельно. Может быть, куда-нибудь в Японию я бы и решился его отправить. Но Клавиус... Почти три секунды задержки радиосигнала, по видеофону уже не поговоришь. Ох, надрать бы Маре уши за эту выходку с Карлом...
– Представляете, герр Краковски, звоню я парню, – вклинилась в разговор Линда. – Допустим, за пару месяцев до того я его послала куда подальше, но всё равно. А мне отвечает механический голос: «Абонент отсутствует в этом мире.» Я в панике. Хорошо, вспомнила фамилию научного руководителя Карла, позвонила герру профессору. Хотя бы выяснила, что «в этом мире» значит не «в живых», а всего лишь «на этой планете». Нет бы она просто послала этого парня, как сделала я. Он в общем-то нормальный, и будучи послан, не навязывается. Но она же пристроила его на какой-то инопланетянский корабль!
– Под крылышко к своей подруге детства, – добавил Анджей. – Кстати, тоже рыжей.
– Что?!! – подскочила Линда. Пришлось Анджею рассказать, как они с Марой провожали «Марианну» в Порт-Шамбале.
– Ну вот, теперь все эти сто мегасекунд буду ревновать, – насупилась Линда.
– Лучше сразу решить, что эта ниточка обрезана, – усмехнулся Анджей. – Бывшие юнги с «Лиддел-Гарта» таких шансов не упускают.
– Вообще они там у себя в Порт-Шамбале какие-то дикие, – наконец удалось вклиниться в беседу Шварцвассеру. – Например, Мара предлагала мне ждать её на берегу Дуная, на Треппельвег, чуть выше Нордбрюкке. Сажать пинассу на Дунай?! Причем выше города там близко подходят горы, а ниже Нордбрюкке – сплошные мосты. Да и вообще пинасса – это вам не флиттер, звуки при полете издаёт довольно громкие. Пока я не напомнил, ей даже не пришло в голову, что пинассу можно сажать и на бетон, а не только на воду. Хотя мы вроде бы собираемся на Луну, а там водоёмов уж точно нет.
В этот момент раздалось объявление по громкой связи: «Пассажирам, вылетающим чартерным рейсом на Клавиус, Луна, просьба подойти к двенадцатой стойке регистрации».
Кроме Шварцвассера, Морица и Линды, на этот рейс собралась садиться пара молодых людей в похожих на форменные куртках с эмблемами Международного института Солнечной системы – видимо, сотрудники Вагабова, решившие воспользоваться внеочередной оказией. И ещё некая бизнес-леди лет пятидесяти, представленная Анджею как миссис Флинт, перед которой Шварцвассер раскланялся с преувеличенным уважением, а Линда вообще постаралась изобразить пай-девочку.
Пассажиров рейса быстро загрузили в автобус и повезли куда-то к далёкой площадке, на которой стоял их сегодняшний транспорт. Больше всего пинасса была похожа на сверхзвуковой бомбардировщик конца XX века: остроносый самолёт со стреловидным крылом, размером вполне соизмеримый с четырёхмоторными аккумуляторными лайнерами, основными обитателями аэропорта. Нижняя часть ее корпуса имела лодочные обводы, но сейчас машина стояла, опираясь на бетон самолётными шасси.
К открытой в борту двери был подан обычный аэродромный трап, на верхней ступеньке которого стоял парнишка в форме ВКА.
– Добро пожаловать на борт пинассы ВКФ Н-229, – приветствовал он пассажиров. – Я второй пилот Джек Летайр.
Внутри помещение, в которое вела дверь, выглядело странно – это был совершенно пустой цилиндрический отсек диаметром с весь фюзеляж, то есть метра четыре, и длиной метра три. У его задней стенки на полу располагались три надувных кресла, и ещё три – на небольшом балкончике, куда вела металлическая лестница.
Когда пассажиры разместились, Джек по очереди подошёл к каждому, проверил, как тот уселся, и, повернув какой-то клапан, поддул внутреннюю часть кресла, чтобы та плотно обхватила человека, после чего скрылся в пилотской кабине.
Сначала Анджей недоумевал, почему кресла так странно размещены, но уже через несколько минут после взлёта понял – когда двигатели включились на полную мощность, и перегрузка вдавила пассажиров в кресла, задняя стенка превратилась в пол. Перегрузка была довольно умеренной и не мешала пассажирам разговаривать.
Миссис Флинт, которая, по мнению Анджея, сохранила бы способность к активному передвижению и при втрое большей перегрузке, поинтересовалась у Шварцвассера, почему салон данного транспортного средства оборудован с такими странными представлениями о комфорте.
– Понимаете ли, в данный момент в системе нет пассажирских разъездных яхт, – ответил профессор. – Поэтому нам предоставили наиболее скоростное судно из тех, которые способны обеспечить воздухом нужное количество пассажиров. Это пинасса, маленький боевой корабль, не способный к самостоятельным межзвёздным скачкам. Он предназначен для сопровождения роёв боевых беспилотников, и в норме его экипаж составляют два человека – пилот и оператор роя. С таким экипажем пинасса способна на многомесячные автономные перелёты. Тогда жилой отсек оборудуется совсем по-другому и к тому же раскручивается, чтобы было хоть какое-то подобие силы тяжести. Но из-за того, что пинасса способна идти с ускорением в течение чуть ли не недели, и в этом случае сила тяжести направлена в хвост, всё это оборудование легко снимаемое и переконфигурируемое.
– А зачем оператору сопровождать рой? – поинтересовалась Линда. – Разве нельзя управлять им по радио?
– Нельзя. Те расстояния от эскадры, на которых обычно действуют пинассы, радиосигнал проходит за десятки минут. За это время тактическая обстановка успевает измениться. Поэтому оператор должен быть не слишком далеко от роя, чтобы руководить им с задержкой не более чем в несколько секунд.
Когда перегрузка кончилась, Анджей выбрался из своего кресла и решил добраться до пилотской кабины, чтобы оказаться рядом с Марой. К его удивлению, невесомости не было, ускорение, хотя и более слабое, чем земная тяжесть, прижимало его ноги к тому, что на аэродроме казалось задней стенкой отсека, а вход в пилотскую кабину маячил где-то над головой. Впрочем, на стенке были вполне удобные скобы.
Проникнув в пилотскую кабину через то, что сейчас можно было назвать люком в полу, Анджей увидел, что Мара и Джек сидят в креслах, куда более хитрых, чем пассажирские. Кресло Джека сохраняло форму противоперегрузочного, голова парня была обращена вверх, к лобовому стеклу кабины, а руки лежали на каких-то манипуляторах, вмонтированных в подлокотники. Мара же подняла спинку своего кресла, так что оно стало больше похоже на обычное, опустила перед собой здоровенный компьютерный дисплей и чего-то на нём делала, напевая себе под нос:
– Мара, тебя можно отвлечь?
– Лучше не надо, – бросила она, не отрываясь от дисплея. – Пояс от тысячи до 36 тысяч километров – самое неприятное место в Солнечной системе. Хуже колец Сатурна. Здесь всё, что было запущено со времён Королёва, не падает и не сгорает в атмосфере, а продолжает летать и ждёт незадачливого навигатора. Поэтому на данном отрезке я не могу полностью доверить пинассу Джеку. Две пары глаз лучше одной. Вот через часик уйдём туда, где мало спутников, будет немножко легче. Да, к сожалению, третье место в кабине не предусмотрено. Поэтому, если не хочешь возвращаться в жилой отсек, садись на пол, иначе закроешь Джеку обзор.
Сидеть на полу и бессмысленно пялиться в звёздный купол над головой Анджею не хотелось, и он спрыгнул в люк. На глазах у изумлённой публики он медленно и торжественно проплыл три метра, успешно приземлился на ноги, сорвав аплодисменты вагабовских ребят, и плюхнулся в своё кресло, сам слегка обалдев от случившегося.
– Где это вы наловчились так двигаться при низкой гравитации? – спросил его Шварцвассер.
– Да нигде. Попробовал – получается.
– Я бы не решился прыгать с такой высоты.
– Положим, с такой высоты я прыгал и на Земле. Но для меня было большой неожиданностью, что всё будет происходить так медленно. Еле успел взять себя в руки. Это лунная гравитация?
– Вряд ли. Скорее всего, Мара выжимает из двигателей всё, что они могут дать в режиме малой тяги. А на пинассах данной серии это два метра на секунду в квадрате. То есть побольше, чем лунные один и шесть десятых.
– И долго может длиться такой режим?
– Намного дольше, чем нам надо. Обычно межпланетные корабли способны лететь в режиме малой тяги не менее суток при разгоне и столько же при торможении. А до Луны по такой траектории часов пять-шесть.
– И что вас понесло на Луну всей компанией? – поинтересовался Анджей.
– Ты для собственного интереса или интервью берёшь?
– Пока для собственного. Мара сказала, что мероприятие на неделю, так что взять интервью у всех вас я ещё успею.
– Тогда рассказываю. Линда – вирусолог из команды Герхарда Вейсмана. Они там придумали что-то такое, что обещает переворот в борьбе с гриппом и ещё в некоторых областях медицины. Но, как обычно, ничто не даётся даром. Короче, испытывать эту штуку внутри биосферы, где живут десять миллиардов людей, Вейсман не решается. Даже на крысах. Поэтому возникла идея работать с этим делом на Луне в изолированном куполе. Вот мы сейчас и хотим разобраться, какие на Луне имеются купола, насколько они изолированы и какие там есть строительные мощности, если вдруг придётся строить специальный купол для испытаний. А миссис Флинт – представительница Фонда Джулио Раске, который готов вложить в эти исследования весьма немалые деньги.
На участии представителя фонда в первой рекогносцировке, как ни странно, настоял Келли Лависко. Сначала он натравил на Вейсмана одного из своих медиков, довольно молодую даму монголоидной внешности, которая, не ограничившись видеофоном, лично прилетела к нему в лабораторию и два часа выжимала его как лимон, выясняя перспективы применения этой технологии в ситуациях, о которых он и помыслить не мог. Потом Келли заявил, что вообще-то, на его взгляд, фонд вкладывает в этот проект такие копейки, что если хочет реального участия в прибылях, пусть участвует не абстрактными деньгами, а живой организаторской работой.
