Текст книги "Дети пространства"
Автор книги: Виктор Вагнер
Соавторы: Ирина(2) Емельянова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 40 страниц)
Абитуриенты
Жанна Рандью нажала на телефоне кнопку «ответить», поднесла аппарат к уху и услышала взволнованный женский голос:
– Здравствуйте, вы мама Мишеля Рандью?
– Да, а что случилось?
Мишель ещё пять минут назад спокойно сидел в своей комнате за компьютером и, как обычно, делал что-то абсолютно непостижимое для родителей.
– Вы понимаете, я мама Ганса Пфельце, вместе с которым ваш Мишель подрабатывает в Технологическом Университете. И вот сегодня он тут выдумал такое… такое…
Жанна поняла, что по телефону от фрау Пфельце толку не добиться.
– Лучше приходите ко мне. Я вас напою чаем, а вы всё расскажете мне с глазу на глаз. По телефону явно не получается.
Через пять минут Эмилия, наспех накинув куртку на домашний халат, позвонила в дверь Рандью. Ещё минут через десять, после второй чашки марсианского иван-чая, притащенного Мишелем из Клавиуса, Эмилия наконец смогла описать, что произошло.
– Вы знаете, Ганс сегодня заявил, что хочет поступить в инопланетный колледж. Ваш Мишель ничего подобного не предлагал?
– Мишель, – позвала Жанна. – Иди сюда.
Когда её сын появился на кухне, она спросила:
– Ты в курсе, что Ганс собирается поступать в какой-то инопланетный колледж?
– Конечно. В Корадский технологический. Я тоже хотел обсудить с вами такую идею, но всё как-то повода не появлялось.
– Та-а-ак… И какие у тебя аргументы?
– Мама, а какой мне смысл ещё пять лет таскаться в земную общеобразовательную школу, если за это время я вполне могу получить специальность, совершенно не потеряв в качестве образования? Ты же знаешь Мару и представляешь себе, какой уровень общеобразовательной подготовки даёт ВКА. Приличные инженерные колледжи в этом плане не хуже.
– А почему именно в этот?
– Ким вообще предлагал отправиться в Сильверхавнский судостроительный. Он говорит, что это лучшая инженерная школа в Галактике. Но Сильверхавн под Арктуром, значит, писать письма домой можно только с попутным кораблём. А Корада – это Марс. Письмо идёт от десяти до сорока минут, и писать можно в любой момент. Опять же, на Марсе у меня знакомые.
– Какие знакомые?
– Ребята из Соацерского экотехнического, которые работали с нами в Клавиусе. Они почти все возвращаются на Марс, когда у них кончится практика. Только Труди остаётся на Земле, потому что любит Кима. Она как раз обещала поговорить со своими родителями, чтобы мы с Гансом пожили у них, а то ещё полтора года назад там было трое детей, а теперь её старший брат женился и уехал куда-то в Копрат, и сама Труди тоже фактически вышла замуж. Остался только её младший братик.
– А позвонить этим самым родителям можно?
– Ты что, это же Марс! Как ты будешь звонить, когда сейчас задержка сигнала полчаса? Можно разве что написать письмо по E-Mail.
Эмилия взяла со стола ярко раскрашенную алюминиевую коробочку и стала машинально вертеть её в руках. Точно такую же коробочку привёз с Луны Ганс. Марсианский чай. Только на том был портрет какого-то грузного мужчины на фоне книжных полок и надпись довольно удобочитаемой кириллицей XX века «Иван Ефремов», а здесь был явно в какой-то народной художественной традиции изображён парень в средневековой одежде верхом на волке, а надпись была таким старинным шрифтом, что глаза сломаешь.
– Это «Иван-царевич», в переводе с русского «принц Иван» – традиционный герой русских сказок, вроде как у нас странствующий рыцарь, – заметил Мишель её затруднения. – Вообще у них очень любят рисовать на пачках чая каких-нибудь русских Иванов, потому что по-русски та трава, из которой делают марсианский чай, называется «иван-чай». А поскольку кириллицы на Марсе толком не знает никто, кроме пролетающих мимо космонавтов, то шрифт выбирают лишь бы покрасивше, на удобство чтения не смотрят.
– А сколько лет этой вашей Труди? – поинтересовалась фрау Пфельце, отставляя чайную коробочку.
– Марсианских что-то в районе девяти. То есть по нашему счету лет шестнадцать, как и Киму с Марой.
– И в этом возрасте она выходит замуж на другую планету?
– А что? Специальность есть, работа для экотехника по купольным городам в Порт-Шамбале найдётся. Всё, что надо для самостоятельной жизни, у неё в бета-листе сдано.
Жанна вспомнила беседу с Келли про систему экзаменов в бета-листе.
– А у вас-то с Гансом сдано то, что надо?
– А как же! Как марсиане в Клавиусе узнали, что у нас с Гансом нет бета-листов, они насели на Кима, как на военного коменданта, то есть вообще единственную спейсианскую власть на Луне, что это непорядок. Пришлось ему организовать нам сдачу экзаменов. У меня даже экономическая самостоятельность проставлена, хотя вообще-то в тринадцать лет она мало у кого бывает сдана. Но после того, как написанный мной для Труди искин отличился на почве предпринимательства, мне эту галочку поставили автоматом. Хотя для того, чтобы учиться в колледже, экономическая самостоятельность не обязательна. Назначат опекуна, который будет присматривать, чтобы правильно тратил стипендию и приработки. Можно вот родителей Труди попросить.
– Так назначат или можно попросить? – не поняла Эмилия.
– Ну, если приходишь вместе со взрослым и говоришь «это мой опекун», никто не будет от добра добра искать. А так назначат кого-нибудь.
– Вот что с ты с ними будешь делать? – вздохнула Эмилия.
– Что делать, что делать? Отпустить, – не менее тяжело вздохнула Жанна. – Всё равно ведь вылетят из гнезда. Не сейчас, так через пять лет, не через пять, так через десять.
– Вам хорошо, вас всё равно двое. А я с кем останусь?
– Так, Мишель, иди в свою комнату, – сказала Жанна. – Тут у нас начинается слишком взрослый разговор.
– В смысле, для тех, у кого сдано родительство? – нахально поинтересовался подросток уже в дверях. – Но у вас же тут не останется ни одного эксперта по спейсианским обычаям. Шварцвассеру, что ли, позвоните.
– Вот, вырастила эксперта на свою голову, – вздохнула Рандью, когда дверь за её сыном закрылась.
– Мой такой же. Они как-то внезапно выросли. Когда Ганс приволок ту страховку, я ещё не понимала, что весь мой мир переворачивается. А теперь… Была мать-одиночка, инвалид, а теперь превратилась в какого-то совсем другого человека. И это всё сделал Ганс.
– Но ведь мир для тебя перевернулся с головы на ноги. Ты теперь молодая, здоровая женщина, которую ничто не связывает. Можно начинать жизнь заново. Может, тебе тоже поступить в какой-нибудь марсианский колледж? У них там вроде берут взрослых, желающих получить новую специальность, и переобучают за год-два.
– Это как-то уже слишком. Вроде мои старые навыки ещё не совсем заржавели. Но что же это получается – родной сын выступил по отношению ко мне с позиции старшего, родителя?
Жанна охнула, но тут же взяла себя в руки:
– Кстати, это ещё одна причина его отпустить. Насколько я помню курс психологии, нет ничего хорошего в том, чтобы в таком возрасте брать на себя роль родителя. Потом это может плохо сказаться на его отношениях со сверстниками. Так что лучше пусть поживёт отдельно.
Ильма Линдсней, профессор этнографии
За столом в кают-компании «Ариадны» собрался весь экипаж, за исключением двоих вахтенных. Это был, вероятно, последний обед в этом рейсе. Через несколько часов корабль ляжет на орбиту вокруг Лемурии, надо будет сворачивать жилую палубу и садиться.
Члены экипажа уже испытывали радостное возбуждение от предстоящей встречи с родной планетой. И тут капитан Захариос задался вопросом: а как быть с пассажиром? Всё же хочется показать землянину-журналисту свою родину во всей красе.
– А может быть, попросим Ильму? – спросил радист. – Ей, наверное, самой интересно будет.
– Да она небось сидит в какой-нибудь очередной глуши, – отозвался старпом.
– А ты ей напиши. Может, успеет ответить до посадки.
– Кто такая Ильма? – заинтересовался Анджей, поскольку речь шла о его дальнейших планах.
– Ильма Линдсней, двоюродная сестра жены Серго, – капитан показал на старпома. – Она профессор этнографии в Университете и постоянно мотается по всей планете, да и по Двум «А» тоже. Если кто и знает на Му все места, которые стоит посмотреть, то это она.
– А мы все с нею знакомы, – добавил радист. – Нектон она тоже изучает, и мы как-то ей попались в качестве подопытных кроликов. Вот это женщина…
Ильма ответила на письмо довольно быстро. Как оказалось, она была дома, в Хиппе, университетском городке в трёх часах езды на мотриссе от космопорта Му-сити, и в ближайшие три-четыре дня никуда в экспедицию не собиралась. В часовом поясе Му-сити в это время был вечер, поэтому она так быстро отреагировала на письмо – сидела за компьютером в момент его прихода.
Когда корабль совершил посадку, по корабельным часам был поздний вечер. А над бухтой Венёва, на берегах которой была расположена столица Лемурии, восходил Арктур.
Менять часовой пояс таким способом – отгулял целый день, и тут опять утро – Анджей любил меньше всего. Тем более, что поспать в космическом корабле перед посадкой совершенно нереально – аврал, сворачивают жилую палубу, через салон то и дело проскальзывают члены экипажа, радиообмен с диспетчерами выведен на громкую связь. Потом атмосфера, перегрузки.
В какой-то довольно низкокачественной арктурианской книжке про первые межзвёздные перелёты, которую Анджей нашёл у боцмана и от нечего делать читал во время полёта, была такая фраза: «Когда расстояние до планеты превращается в высоту, и её атмосфера наваливается на грудь всей миллионнотонной тяжестью…» Сейчас Анджей имел возможность испытать это самое ощущение.
В общем, когда «Ариадна» уцепилась манипуляторами за палы пирса в порту Му-сити, он был готов к чему угодно, но только не к подвигам. А весь экипаж, похоже, почему-то ожидал от него именно этого.
В результате ему пришлось не ждать автобуса, везущего к бордингаузу, как всем, а топать между штабелями контейнеров к каким-то боковым воротам порта, где прямо рядом с забором была пассажирская железнодорожная станция. Ему даже посмотрели в Сети расписание и любезно сообщили, что ближайшая мотрисса до Университета отходит всего через пятнадцать минут.
Мотрисса оказалась здоровенным четырёхвагонным сооружением, которое в Нижней Австрии вполне заслужило бы название поезда. Устроившись на мягком бархатном сиденье, Анджей поставил будильник в наладоннике на момент за пять минут до прибытия и заснул.
Проснувшись, он почувствовал себя несколько бодрее, но и обстановка вокруг изменилась. Вместо бодрящей предрассветной прохлады в безоблачном небе висел огромный шар Арктура, раза этак в два с половиной больше привычного Солнца, и заливал платформу станции своими ослепительно белыми лучами. То есть, конечно, лучи Арктура должны быть чуть желтее и чуть прохладнее солнечных, но глаза уже привыкли, и разница была незаметной. А тепла их вполне хватало на то, чтобы питать буйную субтропическую растительность вокруг.
Анджей сверился с планом на экране своего наладонника и решительно направился по узкой, посыпанной щебнем дорожке, петлявшей под кронами редких деревьев среди аккуратно подстриженного газона.
Стоило ему отойти немного от станции, как среди деревьев начали мелькать небольшие домики. Даже по сравнению со старинными европейскими Лемурийский Университет в Хиппе производил впечатление какого-то игрушечного – возможно, потому, что маленькие корпуса не теснились вокруг узеньких средневековых улочек, а были рассеяны по огромному пространству, покрытому редкими деревьями.
На газоне, как это водится в таких местах, располагалось множество народу – кто читал новости, кто работал, кто общался, усевшись в тесный кружок, кто играл в мяч. Правда, если на газоне вблизи венского университета обычно можно увидеть лишь студентов, то здесь возможностью рассесться или улечься на открытом воздухе пользовались люди всех возрастов.
Вот наконец и двухэтажный корпус с индексом GG4. Вот комната 112 – небольшая семинарская аудитория, наполовину заваленная всяким экспедиционным снаряжением. За столом сидела девушка в платье с открытыми плечами и читала новости на огромном экране, висящем на стене вместо доски.
– Доброе утро. Где я могу увидеть профессора Линдсней?
Девушка повернулась к нему. У неё был слегка продолговатый овал лица, наводящий на мысли о примеси восточной крови, персидской или бухарской, кожа светлая, хотя и загорелая, а иссиня-черные волосы были собраны в две тонких косы, спускающиеся на грудь.
– Вы Анджей Краковски? Очень приятно. Ильма Линдсней – это я.
Ещё несколько ничего не значащих реплик, и Ильма развила бурную деятельность. Сумка Анджея была отправлена в кучу экспедиционного барахла, на двери появилась стандартная рельефная табличка, отпечатанная на термопластовом фаббере «профессор завтракает у Джошуа», и преподавательница потащила своего гостя куда-то через газон. Не прошло и пяти минут, как они приземлились в небольшом кафе.
– Джошуа, подай нам чашечку обычного капуччино и кружку предзащитного кофе! – скомандовала профессор Линдсней.
Заказ появился на столике почти мгновенно. Бармен, видимо, был неплохим физиономистом – изящную фарфоровую чашечку он поставил перед Ильмой, а огромную керамическую кружку перед Анджеем, глаза которого опять начинали слипаться.
– Пей, это местный фирменный рецепт, – Ильма перешла на «ты» уже на третьей реплике. – Тут часто бывает, когда человек претендует на бакалавра, магистра или доктора, что за три дня до защиты ещё ничего не готово, и надо вкалывать круглые сутки. Вот для этой цели Джошуа варит свой фирменный кофе. Выпьешь, и двенадцать часов как новенький. Главное, не ездить на таком горючем больше трёх суток, а то может плохо кончиться.
Тут в кафе появилась высокая крепкая мулатка, почему-то с рыжими волосами.
– Ильма, я вас нашла, – воскликнула она.
– Знакомьтесь: это Урсула, моя магистрантка, а это Анджей. Давай, Урсула, быстро определи, откуда он.
– Ну… – задумалась девушка. – Наверное, «откуда» должно начинаться с предлога «из-под».
– Уже неплохо.
– Он горожанин. На планете есть ярко выраженная смена сезонов, причём его город явно находится в умеренном поясе. Последних несколько месяцев там была зима. А это уже раз-два и обчёлся. Ой, чёрт, неужели Старая Земля?!
– Угадала, – кивнул Анджей. – Земля, Вена, примерно сорок восемь градусов северной широты. Но как?
– Насчёт Земли – это была гипотеза на грани фола. У вас на футболке портрет Эллери Релгарта в роли Голана Тревайза. Это четвёртый сезон телесериала «Основание». Майка не новая, причём заношена не от того, что её непрерывно носили не меняя. Значит, куплена не менее нескольких месяцев назад. Добавляем время космического перелёта, добавляем зиму, которая почти однозначно определяется по отсутствию загара, и получаем не менее полугода назад. У нас на Лемурии четвёртый сезон начали показывать только два месяца назад, и, насколько я знаю, из всех крупных миров – первыми. А значит, полгода назад майки с его персонажами могли продаваться только на Земле.
– Смотри, какие у меня ученицы, – просто лучилась гордостью Ильма. – Земля – это практически самый невероятный вариант ответа на вопрос, откуда может быть человек, сидящий за столиком кафе в Хиппе, но в течение буквально минуты все остальные варианты были исключены, а оставшийся стал основной рабочей гипотезой, каким бы невероятным он ни являлся.
«Интересная наука – этнография колоний,» – подумал Анджей.
Магистрантка достала планшетный компьютер и начала что-то обсуждать со своей руководительницей. Анджей тем временем пил принесённый ему напиток. По вкусу это было нечто странное: кофе там, несомненно, присутствовал, но кроме него явно были какие-то травы и, может быть, даже фрукты.
Выпив чашку, он почувствовал, что сонливость куда-то делась. Тем временем Ильма закончила беседу со своей студенткой, и та убежала, размахивая планшетом.
– Вроде на сегодня у меня больше встреч не намечено, – сказала Ильма. – А если буду кому-то срочно нужна, пусть вызванивают. Так что могу устроить экскурсию по Сити. Сейчас только зайдём, уберём табличку, что я в кафе, и захватим твою сумку.
Пройдя буквально пару сотен метров от факультетского корпуса, они оказались перед увитым виноградными лозами таунхаусом, перед одним из подъездов которого был припаркован небольшой яйцевидный аппарат.
– Кидай сумку за сиденье и помоги раскрыть несущий винт, – скомандовала Ильма, откинув ветровое стекло – нечто среднее между дверцей и фонарём самолётной кабины.
Через несколько секунд лопасти несущего винта щелчком встали на место, и машина была готова к полёту. Персональный транспорт Ильмы оказался двухместным автожиром. Развивать скорость больше автомобильной он не мог, но зато и топлива потреблял не намного больше, чем автомобиль.
Ильма заложила круг над университетским городком. Городок Хипп располагался на пологих холмах, окружённый перелесками, полями и деревнями. В десятке километров к северу от него холмистая равнина неожиданно обрывалась прямым тридцатиметровым обрывом, за которым по широкой долине извивалась огромная река. Километрах в тридцати она впадала в море, образуя огромную дельту, на островах которой сверкал темно-фиолетовыми крышами-солнечными батареями и зеленел бульварами город.
В воздухе над долиной двигались во всех направлениях разнообразные летательные аппараты – от двухместных автожиров вроде того, в котором летели они, до четырёхмоторных грузопассажирских самолётов.
Ильма щёлкнула тумблером и убрала руки со штурвала.
– Над городом всегда такое движение, что пилотам-любителям лучше положиться на автоматику. Так что пускай пилотирует железяка кремниевая, а мы можем спокойно разговаривать. Ты, как я понимаю, не хочешь ограничиться однодневной экскурсией по Му-Сити?
Анджей согласно кивнул.
– Я послезавтра собираюсь отправиться в небольшую экспедицию. Примерно на месяц. Нужно посетить десяток точек на скэттере. В принципе, ничто не мешает спланировать маршрут так, чтобы по дороге попасть в наиболее интересные места гэзера и побывать на фронтире.
– Что такое фронтир, я более-менее понимаю. Но скэттер и гэзер?
– Это наша лемурийская терминология, но и в других старых колониях, по-моему, тоже её используют. А в не-старых нет скэттера, и альтернатива фронтиру рассматривается как нечто единое, кантрисайд. А у нас есть гэзер. Это что-то вроде того, что под нами – освоенная сельская местность, человек этак двадцать-пятьдесят на квадратный километр, поля почти смыкаются. Люди, живущие в гэзере, ощущают себя единым обществом. Ездят в город на ярмарку чуть ли не еженедельно, в свободное время торчат в тех же чатах, что и горожане, смотрят те же видеоканалы. В общем, местность, абсолютно неинтересная с этнографической точки зрения. Космонавты или моряки и то интереснее, – Ильма заложила за ухо прядку, выбившуюся из косы. – А вот скэттер – дело другое. Это люди, предки которых полтораста лет назад, до Инцидента, прилетели под Арктур с целью построить мир по своему вкусу. Они забивались куда-то в труднодоступные места – в горы, в глубины лесов, даже в болота, и создавали там небольшие изолированные поселения. Ведь тогда, до Инцидента, не было очевидно, что земные государства не смогут подчинить себе новозаселённые планеты. Говорят они там на смеси какого-нибудь старинного земного языка с кучей Древних терминов, описывающих окружающую их жизнь. Нет, они не порвали с цивилизацией окончательно, пользуются современной медициной, их дети учатся в школе по общим программам, а часть детей, подрастая, уходят в города или на фронтир. Но те, кто остаются, ведут своеобычное хозяйство и живут по собственным традициям. Вот их-то мы в основном и изучаем.
Пока она говорила, глаза Анджея разгорались и разгорались, и он прекрасно знал, что Ильма это замечает.
– Так что вот. Могу предложить оклад рабочего в двести лемуриков в месяц, не считая билетов на общественный транспорт, место в палатке, которую ты сам же и потащишь, и много-много тяжёлой экспедиционной работы.
– Где расписываться? И кстати, чего это оклад такой маленький?
– Ну так этнографы и экологи – самые бедные из полевиков. От нас, в отличие от геологов и ботаников, никакого прибытка ни бизнесу, ни муниципальным властям, одно беспокойство – то не тронь, это сохрани. Потому и гранты у нас маленькие. На должность рабочего обычно берётся студент, соискатель степени бакалавра или в крайнем случае магистра, которому лишь бы на еду хватало, а работает он за интерес. Впрочем, я полагаю, у тебя тот же случай? – она ехидно улыбнулась и подмигнула.
Автожир закладывал пологую дугу над городом. С высоты птичьего полёта Ильма показывала Анджею достопримечательности:
– Вот с этого места начиналась наша колония. Вон тот каменный шатёр стоит на месте первого лагеря археологической экспедиции Сильмы Типпельберг. А вон та колонна – на месте раскопа, где впервые удалось отрыть артефакты Древних. Вот этот замок в стиле рококо с башенками – Опера. А мы сейчас пойдём на посадку возле Приморского рынка. Там большая парковка.
Вдруг в поясной сумочке у Ильмы зазвонил телефон. Она вытащила аппарат, поднесла к уху:
– Да, конечно. Я сейчас в городе. Башмитианин? Это я тебе сходу не скажу. Мне нужно время на подготовку. Давай через два часа в «Перепёлке»?
Она нажала кнопку отбоя, убрала аппарат и обратилась к Анджею:
– У меня тут возникло срочное дело. Нужна консультация по теме, по которой я без подготовки много не скажу. Придётся освежить кое-что в памяти. Всё равно мы собирались в музей Планеты – вот он стоит, походи там без меня, там и так всё расскажут. А потом подходи вот в это кафе, – она показала рукой на навес с несколькими столиками около двухэтажного дома из дикого камня.
