Текст книги "Записки рецидивиста"

Автор книги: Виктор Пономарев

Соавторы: Евгений Гончаревский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 42 страниц)

– Может, не надо, он и так с работы тепленький приезжает, – возразила Татьяна.

– А как его зовут?

– Николай, он и сына так назвал.

В этот вечер мы с Виктором никуда не пошли. Вечером приехал дядя Коля изрядно торченый, еле разулся, Татьяна помогала ему стаскивать сапоги. Был он высокого роста, крепкий. Татьяна приготовила ему ужин, накрыла стол, позвала.

– Сейчас не хочу, попозже, – с деловым видом сказал дядя Коля, лежа на кровати и читая газету. – Вот черт! Опять катастрофа – поезд перевернулся.

– Какая катастрофа, – не поняла Татьяна, – какой поезд? Да ты, Коля, газету вверх ногами держишь.

– Точно, – сказал дядя Коля, переворачивая газету. – Какая ты у меня «вумная».

– К нам, Коля, квартирант на время поселился в угловой комнате.

– Ну и пусть живет.

Я встал с кровати, оделся, вышел в зал, поздоровался, познакомился с дядей Колей, сказал:

– Сейчас приду.

Спустился вниз к базару, в магазине купил две бутылки водки, колбасы, сыру. Когда возвращался назад, ко мне подошел молодой парень.

– Я видел вас в «Голубом Дунае». Поэтому хочу предупредить: из города приезжали парни-азербайджанцы, человек двенадцать, искали двух русских моряков, один в морской форме с вами был. Они ищут вас, чтобы избить за тех парней, которых вы избили в кебабной.

– Хорошо, парень, я буду иметь в виду.

Придя домой, я отдал свертки Татьяне.

– Накрывайте на стол, а я Витька и бабку позову.

Когда мы шли к нам, то Вите я сказал, что нас уже ищут, хотят дать нам оторваться.

Часа полтора мы посидели хорошо. Дядя Коля после третьей рюмки стал клевать носом. Мы решили: пусть человек отдохнет после ударной вахты. Вышли с Витей на улицу, но чего-то не хватало. Предложил ему поехать в город.

На автобусе доехали до «Интуриста», вышли. Из ресторана доносилась музыка, приятно била по ушам и мозгам.

Мы зашли, выбрали столик, заказали выпить, закусить. Сидели, выпивали, слушали музыку, в общем, ловили свой кайф. Я наблюдал за ресторанной публикой, заметил, как около одного мужчины официанты так и увивались, называли его по имени-отчеству. Видно, он здесь большой туз и не первый раз корячится, сделал я вывод.

В первом часу ночи публика стала расходиться. Смотрю, и туз поднялся уходить, открыл большой кошелек, стал расплачиваться с официантом. Потом сунул официанту червонец.

– Это вам за обслуживание.

Официант заюлил, растянул по морде улыбку.

– Что вы, Иван Ильич, спасибо. Вы такой уважаемый человек, мы всегда рады вашему посещению, это для нас самая высокая награда. Может, вам машину вызвать?

– Не надо. Я здесь рядом, пройдусь немного, – сказал Иван Ильич и направился к выходу.

– И мы идем, – сказал я Витьку. Позвал официанта, рассчитался. В раздевалке мы забрали свои вещи и вышли на улицу. Туз тормознулся в гардеробе. На улице я сказал Вите:

– Надо «кинуть фуцана». Смотри за ментами, а я тормозну «литера» (начальника).

Иван Ильич вышел из ресторана и свернул к фонтану, где мужик держит рукой удава, а у того из пасти вода бьет. «Литер» шел перегруженный, пошатывался. Макинтош у него был расстегнут, «фура» (шляпа) на затылке. Он шел не спеша и мурлыча песенку. Я обошел фонтан и пошел навстречу «литеру». Когда нас разделяло метра полтора, я вскинул руку, приставил «потеху» (нож) к груди Ивана Ильича, спокойно сказал:

– Стой, Казбек. Раздевайся и не вздумай кричать. До утра будешь в фонтане с лягушками плавать. Понял? Быстро.

Контраргументов Иван Ильич представить не смог и, ни слова не говоря, стал раздеваться. Я оглянулся: Витек стоит на углу ресторана, наблюдает за ментами.

В это время какой-то человек шел прямо на нас со стороны порта. Был он в брезентовом костюме с электросварочной маской в руке и, как мне показалось, слегка торченый. «Вот тебе и явление Христа народу», – мелькнула у меня мысль, но я понял, что это сварщик идет с работы со второй смены. Когда он подошел совсем близко, мне в голову пришла идея, и я сделал выпад в его сторону.

– Стой! Раздевайся.

– Ты что, браток. Я с работы иду, у меня ничего нет.

– Раздевайся, сука, кому сказано.

Рабочий стал раздеваться. Когда разделся, я говорю:

– Теперь надевай эти шмотки, и быстро.

Представитель рабочего класса возражать не стал. Надел костюм, туфли, макинтош, шляпу.

– Галстук еще не забудь, – сказал я.

– Сроду его не таскал и завязывать не умею.

– Вот и плохо. Надевай, как можешь.

Рабочий завязал галстук узлом.

– А теперь вытащи из кармана кошелек.

Он вытащил, протянул мне. Я открыл кошелек, достал червонец и дал мужику.

– Все, вали отсюда. Завтра опохмелишься за свое и мое здоровье. И считай, это подарки от заводоуправления.

Рабочий ушел, а начальнику я сказал:

– Надевай брезентуху, а то ты совсем отвык от рабочей одежды.

Когда он оделся, я вытащил из кошелька документы, отдал ему и сказал:

– Маску тоже возьми, пригодится в хозяйстве. Вот хорошо. А теперь быстро иди и не оглядывайся. Понял? Я буду смотреть за тобой.

Мужичонка засеменил все быстрее и быстрее, а я повернулся к Виктору, крикнул:

– Все, съем, валим.

И мы направились в сторону Баилова. Пришли домой поздно ночью. В кошельке оказалось около полутора «кусков». Я дал Витьку его долю, и мы разошлись спать.

5

На другой день проснулся поздно, дома никого не было. В большой гостиной в углу висела клетка с попугаем. Только я вошел в комнату, попугай крикнул:

– Здравствуй!

– Здравствуй, – поздоровался я и подошел поближе.

Голова у меня после вчерашних возлияний гудела, как пивной котел. Смотрю, в клетке одно вареное яйцо откатилось в сторону, хотел его подвинуть ближе к попугаю и только протянул руку к яйцу, попугай как крикнет:

– Положи!

От неожиданности я резко отдернул руку от клетки, а мозги у меня перевернулись.

– Ах ты, сука, – начал я ругаться. – Не надо мне твое вонючее яйцо, и больше я к тебе в жизни не подойду, морда твоя тюремная. Качаешься в «киче» за решеткой, вот и качайся. Век свободы тебе не видать.

Вышел во двор умыться, появился и Витек.

– Ты что, Дима, ругаешься?

– Да попугай меня сейчас напугал.

– Какой попугай?

– У хозяев моих в углу в клетке висит. Иди сам посмотри.

Витя зашел, попугай крикнул:

– Здравствуй!

– О, так он культурный у них, – сказал Витя.

– Я этому культурному устрою красивую жизнь. Он еще не знает, с кем связался.

С Витей сходили на базар, набрали помидоров, огурцов, в магазине прицепили водки, пива. Дома выпили, отметили вчерашний успех: не каждый день доводится «торчков бомбить», причем таких «наваристых». И Витя выдержал свой первый экзамен на «вшивость». Такую ночную шалость «старший дворник» обычно квалифицирует как «растрата с криком» (разбойное нападение). Экипаж у нас подбирается ништяк. И Галку я планировал взять в него. Была бы у нас наводчицей для серьезных дел, а это «щипачество» (карманное воровство) и постыдную проституцию заставлю ее бросить.

Снова пошли отдыхать по своим комнатам. Лег, но спать мне что-то не хотелось. Вышел в зал, стал учить попугая говорить слова «ух, кобра». Раз двадцать я повторил эти слова. Попугай сначала ошалело смотрел на меня, как на дурака, потом как крикнет:

– Ух ты, тварь!

– Вот уже и первые успехи политики нэпа, – засмеялся я и дал попугаю еще кусочек мяса, а сам пошел к себе и, довольный сам собою, вскорости уснул.

Вечером дал Татьяне двадцать пять рублей, попросил:

– Тетя Таня, сходите на базар, возьмите мяса побольше, пожарим, и водки.

Дядя Коля пьяненький пришел с работы, Татьяна накрыла стол, пригласила нас. Выпили по рюмке, дядя Коля и говорит:

– Вы тут сидите и ни хрена не знаете. Что вчера было, что было в городе. Весь Баку только и говорит об этом, такого у нас еще не было. Один грабитель ночью возле ресторана «Интурист» раздел двух людей: заведующего товарной базой и сварщика с завода на Баилова, заставил их поменять вещи и отпустил. Так этот сварщик приходит домой, стучит, а жена его не пускает. Сначала открыла, глянула, человек стоит в шляпе, галстуке, чесучовом макинтоше, и захлопнула дверь перед самым его носом. Мужа своего не узнала, всегда приходил в грязной брезентухе. Так он давай ее уговаривать через дверь: «Да это же я, Вова, муж твой. Ты что, Нюра, с ума сошла?» Когда она снова открыла дверь, Вова зашел и рассказал ей, как все случилось, жена давай смеяться, а он ей говорит: «Ты, Нюра, не смейся, этот грабитель мне еще десять рублей дал, сказал, чтобы утром выпил за его здоровье. Так что, Нюра, завтра я на работу не пойду, а пойду пить за здоровье хорошего человека. И не вздумай возникать».

Меня чуть не разобрал смех, но я с серьезным видом сказал:

– Ну, обнаглели бандиты, чего вытворяют. Куда только милиция смотрит?

– Как куда, как куда, – сказал дядя Коля. – Милиция арестовала завбазой. Видят – пьяный в брезентухе шатается по дороге. Так его в машину бросили и в милицию отвезли.

Как я ни крепился, не выдержал, рассмеялся. После очередной порции горячительного дядя Коля окончательно сник. Я ушел в свою комнату, но слышал, как он кряхтел, чертыхался, не мог разуться. Потом он сильно топнул ногой об пол, и в этот момент попугай крикнул:

– Ух ты, тварь!

Пьяный дядя Коля, все-таки поняв, что этот комплимент относится к нему, заорал:

– Кто тварь? – и запустил в попугая сапогом.

Тетя Таня кинулась его уговаривать:

– Коля, птица-то при чем? Она что слышит, то и говорит.

Через некоторое время дядя Коля утихомирился, уснул.

6

В одном с нами дворе жил дядя Гриша, маленький пожилой человек. Если бы пришлось давать ему полную характеристику, хватило бы одного слова – «пьянчужка». Иногда я выйду во двор, сяду на лавочку за маленький столик, дядя Гриша тут как тут. Спросит:

– Ну что, по рублю?

– Хоть по десять, дядя Гриша. Для такого человека ничего не жалко.

Дам ему деньги, он сбегает в магазин и сидим выпиваем, играем в «чухарки», пока не придет его жена-немка, законченная неврастеничка. Начинает шуметь, ругаться, схватит дядю Гришу под мышку, как полено, и тащит домой. Была она рыжая-прерыжая, страх Божий, какая рыжая. Иногда она заходила к нам домой, просила у Татьяны то сковородку, то кастрюлю.

Как-то дома никого не было, так я решил продолжить самообразование по освоению профессии укротителя попугаев. Подошел к Кузе, так звали нашего хулигана, и повторил раз двадцать:

– Ух, рыжая сука!

Заходит как-то вечером немка, просит у тети Тани большую кастрюлю, а Кузя как крикнет:

– Ух, рыжая сука!

Немка, как подрубленная, грохнулась на пол и тихо так, чуть не плача, говорит:

– Таня, что же это такое делается?

– Да успокойся, Неля, это же птица глупая.

– Да, но меня в жизни никто так не называл. Дай водички, больше моей ноги здесь не будет.

Поднялась с пола, хотела уходить, а Кузя ей, как прощальный комплимент, выдал:

– Ух ты, тварь!

С резвостью молодой кобылы немка аллюром прошлась по ступенькам лестницы сверху вниз.

Тетя Таня подскочила к клетке:

– Кузя, ты что, с ума сошел? Так к нам все соседи перестанут ходить.

Мне даже жалко стало попугая, потом я подошел к нему:

– Все, Кузя, мы с тобой квиты. Мир. «Кочумай» (молчи), если не хочешь «захезать всю малину» и попасть на «дыбу». Дядя Коля в момент отвинтит тебе голову и «проколет» (пропишет) на сковородке.

Трудовая семья, в которой я нашел временное пристанище, была обыкновенной семьей того времени. Тетя Таня в старом, линялом платье все время хлопочет по дому, по хозяйству. Дядя Коля всегда с работы приезжает пьяным, вся разница только в одном – в степени опьянения. Бывает, так зальет глаза, что устраивает настоящую корриду, кидается драться на тетю Таню, хорошо еще не с топором.

Тогда я выскакиваю из своей комнаты, хватаю тореадора, любовно выкручиваю ему руки за спину и связываю. Через некоторое время он начинает стонать, божиться, что драться больше не будет, тогда я его развязываю. Да оно и понятно, люди они бедные, развлечений никаких, а так хоть какое-то развлечение. «Се ля ви», – говорят французы, такова жизнь, что поделаешь.

Один раз спросил:

– Тетя Таня, вы в кино когда-нибудь ходили?

– Да какое там кино. Дома кино каждый день.

– Значит, так, тетя Таня, сегодня я возьму билеты, и все сходим в кино, арабский фильм идет «Райские птички», люди хвалят. На последний сеанс возьму. А дядя Коля приедет и пойдем, я его уговорю, он меня боится. Только приготовьте себе другую одежду. А у дяди Коли есть?

– Есть, есть.

– Ему тоже приготовьте.

Спустился на площадь Красина, прошел в сторону двадцатого километра мимо райотдела милиции, который мне и на… не нужен был, перешел площадь. Не доходя до Баиловской тюрьмы, которая мне тоже не нужна была, зашел в бывший Дворец Сталина, сейчас имени Двадцати шести бакинских комиссаров, взял пять билетов, и на Витька тоже.

Когда пришел домой, то предупредил Витька, что хочу своих в кино сводить, пусть хоть раз отвлекутся от домашних дел.

– А ты, Витек, поможешь мне дядю Колю уговорить.

– Ну, Дима, ты настоящий массовик-затейник. Поддерживаю мероприятие. Тебе можно пионервожатым идти работать во Дворец пионеров, – пошутил Витя.

Тетя Таня надела красивую новую кофту, сверху костюм светло-стального цвета – жакет и юбку. Распушила волнистые волосы, накрасилась – вообще не узнать. Лет на двадцать помолодела моя хозяйка.

Приехал дядя Коля и, видимо, в лесу волк сдох, был почти трезвый: если и вмазавши, то самую малость.

– Дядя Коля, тут вот я билеты взял в кино. Фильм, говорят, замечательный. Пойдемте посмотрим хоть раз. Вы, наверное, и забыли, когда в последний раз ходили. Все работа и работа.

– Ладно, пойдем.

Зашла тетя Таня, а у дяди Коли глаза на лоб полезли, когда он ее увидел.

– Я готова.

– За этой работой да пьянкой я и не замечал, какая ты у меня красивая, – сказал Николай.

– Коля, я тебе все уже приготовила, одевайся.

Дядя Коля надел хорошо отглаженный черный костюм, хромовые сапоги, шляпу. Теперь настала очередь удивляться Татьяне.

– Слушай, Коля, да тебя не узнать. Сейчас люди увидят меня с тобой, а завтра болтать будут: «Танька-то директора или министра подцепила, а своего пьяницу выгнала».

Николай от похвалы только щерился и повторял:

– Вот молодцы, хорошо придумали.

Перед сеансом зашли в Баиловский сквер, в пивной попили пива и пошли в кинотеатр.

Картина оказалась очень трогательной, тетя Таня полфильма проплакала, так на нее подействовало. Но все были довольны, дядя Коля даже заявил:

– Каждую неделю теперь в кино ходить будем, а то совсем одичали и озверели. – Это он себя, наверное, имел в виду.

7

После случая с ограблением и переодеванием двух мужиков преступность в городе подскочила, в чем мне довелось потом убедиться самому. Пошла то ли мода, то ли поветрие какое. Грабили на Баилова и в других районах города, и тоже с переодеванием. Причем переодевать стали даже мужиков в баб, а баб в мужиков. Везде свои причуды, свои юмористы, и каждый хочет переплюнуть другого.

На улице Басина есть хорошая пивная. В эту пивную мы с Витьком иногда заходили, наберем сушеной воблы полные карманы и идем. Хозяйка пивбара – женщина, про которых говорят «в приступе второй молодости». Лицо морщинистое, но, чувствуется, в молодости она была необыкновенно красива. Она меня тоже приметила, и когда мы заходили в пивную, она всегда улыбалась. Я угощал ее воблой, отвешивал легкие комплименты.

На этот раз решил наладить с ней более тесные телесные контакты. Меня всегда тянуло на баб старше, «когда сорок пять баба ягодка опять», и притом работниц общепита. Но это все объяснимо: постарше – поопытнее, меньше выламываются, а работницы общепита – почище, поопрятнее, их каждый месяц «специалист по чесалкам кнокает» (гинеколог смотрит). А к шалавам подзаборным я всегда испытывал брезгливость и отвращение.

Подошли к стойке, Соня увидела нас, заулыбалась:

– Сонечке привет, – сказал я. – Все цветешь?

– Отцвела уж давно. А ты кто? – в упор спросила она.

– Я? Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало, – начал я издалека.

– Поэт, что ли?

– Почти угадала. Свободный художник-импрессионист.

– И что же ты рисуешь?

– Натуру в основном, причем голенькую и живую. Тебя мечтаю нарисовать.

– Не много ли ты хочешь?

– Нет, не много. Я парень такой, лишнего не беру. Беру столько, сколько унести могу.

Взяли двенадцать бокалов пива, сели за столик, пьем потихоньку. Никто не лезет, не мешает. А кто полезет, глядя на наш тандем, на Витю, у которого одна челюсть на пол-лица и та отвисает, как у бульдога, а грабки как кувалды, он даже пивную кружку держит не за ручку, а в кулаке, как стакан?

Я еще несколько раз подходил к Соне, добазарился проводить ее с ночевкой, живет на двадцатом километре. Мужа нет, живет с дочкой, а дочка сейчас на практике в районе. Но надо дождаться закрытия пивбара.

Витя сегодня собирался дать телеграмму невесте, поздравить с днем рождения, поэтому я предложил ему:

– Канай, Витек, на телеграф, дай телеграмму невесте, а мне все равно Соньку ждать. Кстати, если захочешь хорошо провести время, зайди в «Голубой Дунай». Там нас уже знают, там мы свои. Привет от меня передай бабе Симе и Галке. Скажи, я поехал по делу.

Витя ушел, и я дождался закрытия пивбара. С Соней мы сели на автобус у парка Ильича и поехали на двадцатый. Не доходя до дома, Соня говорит:

– Вот те раз. Свет дома горит. Дочка приехала, а писала, что приедет на следующей неделе. Наверное, практика раньше закончилась.

– Облом, что ли?

– Пойдем, Дима, пойдем. Посидим поужинаем.

– Неудобняк, Соня. И дочка что подумает? Ладно, давай как-нибудь в другой раз.

– Ты что, обиделся? Я-то не знала.

– Нет, нет, ни в коем разе. Иди, Соня, до свиданья. Завтра работаешь?

– Да.

– Я забегу к тебе.

И мы разошлись, как в море корабли. Вот и «геморрой» получил. «Но не все коту масленица, бывает и постный день», – рассуждал я, возвращаясь домой через Баиловский сквер.

Выпитое пиво давно просилось на волю. Я свернул с аллейки, стал под кусты и такое облегчение наступило, что словами не передать, надо самому испытать. Подумал, еще неизвестно, что приятнее: то ли заливать пиво в себя, то ли выливать. Даже настроение поднялось.

Только отошел от кустов, подходят четверо молодых парней, причем одновременно с четырех сторон. Который шел на меня спереди, в упор приставил мне в область солнечного сплетения «собачью ногу» (револьвер), сзади в спину уперлось что-то острое. У одного парня заметил блеснувший «кишкоправ» (финский нож). Парень с револьвером сказал:

– Слушай, парень, быстро раздевайся, только без хипиша.

«Суки, „торчков бомбят“, – подумал я, усмехаясь про себя. – Что посеешь, Дим Димыч, то и пожнешь, так в Библии сказано. С чем боролся, на то и напоролся. Жалко, Витька нет со мной. В кого только они переодевать меня будут, что-то не вижу подходящих кандидатур».

Обвел взглядом грабителей: двое русских, двое – армяне или азербайджанцы, и, чтобы выиграть время, сказал:

– Мне не жалко костюма, ребята. Только никому из вас он не подойдет, велик будет.

– Это уж не твоя забота. Быстро, сука, кому сказано было, – сказал первый.

– Па… па… пожалуйста, – сказал я, специально заикаясь, будто так сильно перепугался их, и не спеша начал расстегивать свой «лепень», а сам в уме прикидывал: «Нажать на спуск не каждый решится, нужно мужество, по себе знаю, а вот сунуть пику в бок – это любому подонку под силу: ни ума, ни мужества не требуется. Задний опаснее всех, здесь спереди хоть обзор есть. Первым надо вырубать того, который сзади. Ну, с Богом. Где наша не пропадала», – созрел окончательный план.

Испытанным способом отвлекать внимание я крикнул, повернув лицо в сторону аллеи:

– Ваня, Иван!

Этого было достаточно: четыре пары глаз повернулись в сторону аллеи. И в эту же секунду правой ногой, пяткой по-стрельцовски, но только сильнее лягнул заднего по колену. Да, видимо, удачно. Нога пошла на излом, хряск суставов и рвущихся сухожилий слились с душераздирающим криком парня. Не переводя дыхания, левой рукой снизу вверх и чуть в сторону я так саданул по руке с револьвером, что тот ракетой взвился в воздух. Правым боковым ударом в челюсть я вырубил командира огневой позиции. И как шел корпусом по инерции, то правой ногой в падении через левую ногу, эдаким крученым ударом, как Пеле выполняет сухой лист, засадил парню с левой стороны в промежность, начисто лишив его мужского достоинства. Он охнул и скрутился в улитку, скуля от боли.

Вооруженные сопляки просто не ожидали от безоружной жертвы такой подлости и вероломства. Да и откуда им было знать, что я прошел такую школу испытаний, что им в самых кошмарных снах не снилось, и двумя руками в зоне жал сто двадцать. Вот где пригодились сила и ловкость.

Четвертый парень, оставив поле брани, стал делать «ноги, мои ноги». «Гарун бежал быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла», – вспомнился мне отрывок из поэмы Михаила Юрьевича. Несколькими прыжками я настиг беглеца и «калмычкой» (удар ребром ладони по шее) уложил его отдыхать на землю.

Мне ничего другого не оставалось, как собрать трофеи, больше я их бить не стал. «Рыцари плаща и кинжала», а также и пистолета скулили и корчились на пожухлой траве. Подобрал две финки, револьвер долго пришлось искать – далеко отлетел. Потом по очереди вывернул несостоявшимся бандитам карманы, набралось около шестисот рублей. Видимо, кого-то передо мной успели «отбомбить». Документов у троих не было, только у одного оказался студенческий билет на имя Тимофеева Бориса, второй курс, сельхозинститут.

Напоследок я сказал ребятам:

– Ну и шутки у вас дурацкие. Извините, если что не так.

Не прощаясь с джентльменами удачи, я повернулся и зашагал по аллейке.

8

Домой пришел поздно, все уже спали. Пошел на кухню, достал из шкафчика начатую бутылку водки, видимо, дядя Коля не осилил, налил стакан, выпил, сидел, размышлял: «Ну и дела, Дим Димыч. Еще четверых врагов себе нажил, будут теперь пасти. Главное, „удостоверение личности“ теперь есть в кармане. Все же мне надо на всякий случай „перекинуться“, хотя бы шмотки сменить. „Дырокол“ в кармане – это еще полдела, могут где-нибудь в автобусе нож воткнуть, и „дырокол“ не поможет». Допив водку, я пошел спать.

Проснулся от толчков, кто-то трясет меня за плечи. Открыл глаза, Витек стоит.

– Вставай, Дима. Похмеляться будем.

– А сколько времени?

– Одиннадцатый. Твоих никого нет. Татьяну сейчас встретил – на базар пошла.

Я поднялся, пошел умыться, побрился, поздоровался с попугаем, Кузя тоже ответил приветствием, последние дни мы с ним подружились капитально, зла друг на друга не держали.

– Как там, Витек, обстановка в «Голубом Дунае»?

– Все нормально.

– Ментов не было?

– Были, посидели немного и свалили. Тебя и Галка, и Гюльнара спрашивали. Сказал, ты уехал по делам.

– Правильно сказал. А мой вчерашний роман с Сонькой вон чем закончился, – сказал я и выдвинул ящик письменного стола, показал Витьку трофеи.

– Ни хрена себе, да тут целый арсенал.

Рассказал я Витьку все, что произошло со мной за вчерашний вечер.

– Сейчас, Витек, в город поедем, я себе тоже морскую форму куплю. Все-таки в «килькин» флот поступаем на работу, должна и форма быть соответствующая. Выпив бутылку водки, что принес Витек, мы махнули в город, зашли в универмаг. Я выбрал офицерскую форму, фуражку с высокой тульей. Надел на себя, глянул в зеркало: ну, красавец. Форма удачно сидела на мне, и было ощущение, будто я ее не снимал никогда. У Витька от восторга даже челюсть отвалилась. Ударив по ней тыльной стороной ладони снизу вверх и поставив на место, Витек сказал:

– Товарищ капитан, да вам в кино только сниматься и на парады ходить. Такой костюм обмыть надо, чтобы носился долго. И можно, Дима, я тебя буду называть «товарищ капитан», звучит солидно.

– Дело твое, называй, возражать не буду. А вообще, Витек, нам с тобой предстоит большое плавание, но об этом дома поговорим.

Набрали водки, пива, закуски и поехали домой. После первого стакана водки я сказал:

– Так, Витек, пока при памяти, поговорим на серьезную тему. Предлагаю тебе съездить со мной на «гастроли» в портовый город Таллин. Иностранцев надо «пощекотать» и «пошарашить» (пограбить), чтобы они не забывали, где находятся и за чей счет живут. Что ты скажешь?

– А что, поехали, товарищ капитан.

– Только, Витек, договоримся так: ты должен знать и помнить, что на свободе «пассажир» случайный, и будет малейшее подозрение, что можем «сгореть», ты, не задумываясь, должен вырубать. Это наше спасение и уход от ментов. Понял?

– Да.

– Тогда поехали. Возьмем билеты на Ленинград, а там пересядем. Билеты ты будешь брать, а я посеку за ментами. К поезду подойдем за минуту до отправления, – инструктировал я абитуриента уголовных наук.

Мы оделись, я написал записку Татьяне, что мы уезжаем дней на пять, чтобы она не волновалась. Зашел к соседке Вале, попросил передать записку. Спустились к автобусу и поехали на вокзал. Витек взял билеты в купейный вагон, нашими попутчицами до Ленинграда оказались две пожилые женщины, ехали к детям нянчить внуков. Тихо и мирно мы доехали до города на Неве. Поезд пришел утром, а к вечеру мы уже были в Таллине.

Город произвел на нас сильное впечатление. Одним словом – Запад. Неоновые афиши кругом, рекламы, много зданий старой постройки. Мы пришли к площади Свободы. Постояли немного, адаптируясь к новой обстановке.

Недалеко от площади ресторан «Виру», музыка из него долетает до площади, ранит душу. Здесь же дефилируют модно одетые, раскрашенные женщины разного возраста, на любой вкус и цвет. Иностранные военные и торговые моряки снимают этих женщин и ведут в ресторан. Раздаются женский смех, поцелуи. Мы двинули в сторону ресторана. Одна «бикса» повисла мне на плечо и говорит:

– Мой милый, я очень хорошая.

Я посмотрел на нее, легонько отстранил руку.

– Дорогая, я в этом нисколько не сомневаюсь, но извини, сейчас спешу по делу. Отставим нашу встречу до следующего раза, тогда и «торкнемся» (примем наркотики), и трахнемся.

Отойдя немного от огорченной жрицы любви, я говорю Витьку:

– Может, этот ресторан только для иностранцев. Как же мы проскочим?

– «Ничаво». Что мы, не «англичане, че ли»? – с каким-то рязанским акцентом сказал Витя.

Когда в ресторан заходила кодла английских моряков, мы пристроились к ним и прошли без хлопот. Никто нас не остановил. Прошли в зал, заняли столик, за соседним столиком сидели арабские моряки, они давно ходят в Союз и сносно говорят по-русски.

Мы заказали восемь шашлыков, бутылку коньяку и двадцать бутылок пива. Арабы, увидев наш стол, только головами качали, говорили нам:

– Вашим заказом можно напоить всю нашу команду.

Мы сидели, ели, выпивали. Я присматривался к публике, большинство составляли моряки разных стран, но были и наши. Слабый пол не так изобиловал разнообразием: были русские бабы, эстонки, латышки, литовки, хотя попадались девушки с иностранных кораблей.

Во всем чувствовалась цивилизация, Европа, Запад. Нет, это была далеко не Рязань или Тула.

Открылась дверь ресторана, и вошла молодая пара: мужчина среднего роста и девушка в коротком цветастом платье, плотно облегавшем отменную фигуру. Восточное лицо девушки было необыкновенно красиво, глаза темные, большие и слегка навыкате, как у лани. Темный пушок на верхней губе придавал какую-то особенную прелесть ее красивому лицу. Молодые сели за столик в углу зала, через столик от нашего. Мужчина ей что-то рассказывал, а она смеялась приятным грудным смехом. Про таких девушек у нас говорят: «Шедевральная чувиха».

За соседним с нами столиком сидела компания: шесть человек молодых парней-эстонцев. Один из парней, высокий, красивый, стал подмигивать девушке.

Девушка посмотрит и опустит глаза, продолжает пить шампанское.

Разговаривая с Витьком, я все это наблюдал, даже заметил, как один раз девушка покачала головой, дескать, как вам не стыдно.

Потом мужчина предложил девушке потанцевать, взял ее за руку и повел. Подойдя к музыкантам, положил на подмостки деньги и заказал танго, обнял девушку, и они начали танцевать. В это время высокий эстонец подошел к музыкантам, кинул деньги и сказал:

– Играйте фокс.

– Сейчас проиграем танго, потом сыграем вашу мелодию, – сказал один из музыкантов.

– Нет, вы сейчас играйте.

Когда музыканты кончили играть танго, тут же без перерыва заиграли фокстрот. Высокий подошел к паре, они не успели еще уйти с «пятачка», взял девушку за руку, сказал:

– Разрешите.

– Нет, – ответила девушка, – я не могу. У меня есть с кем танцевать. – И отдернула руку.

Парень снова схватил ее за руку. Мужчина сказал:

– Отпусти руку. И уходи, иначе очень пожалеешь, – и повел девушку к столику.

Инцидент будто бы был исчерпан. Парень тоже вернулся к своему столику. Сел, закурил папиросу, а когда докурил, то зажал ее между пальцами и стрельнул вверх. Описав в воздухе дугу, папироса упала в тарелку с салатом на соседнем столике. Мужчина повернулся, долгим внимательным взглядом посмотрел на парня, а тот сидел и нагло ухмылялся ему в лицо. Потом мужчина подозвал официанта, попросил счет. Расплатился за столик, дал официанту еще денег.

– Это вам за труды. Еще попрошу вас об одной услуге: сделайте, чтобы машина стояла у входа.

Официант ушел, через некоторое время вернулся, сказал:

– Машина ждет вас.

Парочка поднялась, направилась к выходу. Мужчина остановил девушку у выхода:

– Подожди минуточку, – а сам подошел к столику, где сидели парни, сказал: – Я тебя предупреждал, ты не понял. И никогда уже не поймешь. Это теперь тебе ни к чему.

Из-под костюма вытащил пистолет и в упор выстрелил парню в открытый рот. Парень рухнул на стол.

«Неплохо, совсем неплохо. Вот он, Запад, – подумал я. – Ничего не скажешь, все культурно, вежливо. Учись, старина».

Шум потом начался, прибежал хозяин ресторана, вызвали «скорую», милицию. Только менты появились в зале и стали спрашивать приметы убийцы, я сказал Вите:

– И мы сваливаем. Перспектива попасть в свидетели меня никак не устраивает.

Мы рассчитались с официантом и ушли. Остановились недалеко от ресторана и стали наблюдать, ждали, когда менты свалят из ресторана.

Недалеко от нас «засек» морского офицера, обратил внимание, как он подходил к пьяным русским морякам торгового флота, говорил с ними, что-то давал им, те ему давали.

– Витек, подойди поближе, но не спугни. «Создай понт», поинтересуйся, что он там меняет. Мне кажется, этот фраер валютчик.

Минут через десять Витек вернулся.

– За наши дубовые скупает какие-то боны.

– Что такое боны, потом разберемся, но фраера надо «кинуть». Он, значит, знает, что скупать надо. А боны нам тоже пригодятся.

Офицер начал было удаляться от ресторана.

– Витек, смотри за ментами и не отставай от фраера, чтобы никуда не «юзонул», – дал я указание, а сам по другой стороне улицы пошел на обгон.

Где-то через квартал я перешел улицу и повернул навстречу офицеру. Когда мы поравнялись, я сказал: