Текст книги "Записки рецидивиста"

Автор книги: Виктор Пономарев

Соавторы: Евгений Гончаревский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 42 страниц)

Толик «ударил по газам», мотоцикл взревел, вздыбился, рывками выскочил из подворотни и через виноградник мы погнали в Ивановку. Уже в Ивановке я сказал Толику:

– Сворачивай к общежитию.

Мотоцикл поставили к стене, зашли в общежитие. Только я открыл дверь в комнату, Валюха кинулась мне на шею со словами:

– Дима, я тебя в окно увидела. Ты знаешь, у моей подруги Вальки Какориной сегодня день рождения. Погуляем?

– Хорошо, – согласился я. – Вот познакомься, Толик, мой товарищ.

– Очень приятно. Валя. Если хочешь, Дима, пусть Толик остается. Пошли к Вале на второй этаж.

Только мы хотели выходить, в дверь постучали, и в комнату вошла высокая худая женщина с пышной прической.

– А вот и именинница, – сказала Валя. – Познакомьтесь.

Мы стали знакомиться.

– Так это ты Дима? – спросила виновница торжества. – Мне Валька все уши прожужжала про тебя. Вот ты какой бравый.

– Что, Гамлет, – обратился я к Толику, – мучает извечный вопрос: пить или не пить? Пить. Иди в магазин, набирай водки и пойдем наверх. Два таких праздника, грех не выпить. У Вали день рождения, а у меня командировка в столицу. В Москву еду, в Кремль вызывают, – стал я «чесать по бездорожью» (врать). – На съезд передовиков сельского хозяйства. Толик знает, подтвердит. Да и кукурузу я вырастил самую большую. Это Валюха может подтвердить, она сама убедилась, пробовала пареную.

– Такое, Дима, ты скажешь, – засмущалась Валюха. – Один початок остался осыпавшийся.

Дал Толику деньги, и он ушел в магазин. А мы продолжили разговор. Глядя на именинницу, я почему-то подумал: «Наверное, балерина. Про таких обычно говорят: ни сиси, ни писи». Я обратился к балерине:

– А ты, Валя, сама откуда?

– С Урала. От мужа уехала с двумя мальчиками-близнецами. У родителей сейчас, в первый класс пошли. А сама в Крым заехала да осталась тут, работаю дояркой здесь в Ивановке. В городе познакомилась с одним шофером, он приехал ко мне на день рождения, там в комнате ждет.

– Слушай, Валя, а когда думает в город ехать? – спросил я.

– Сегодня ночью.

– Так и мне надо быть в городе сегодня ночью.

– А что, он тебя подкинет, – сказала Валя.

Пришел Толик, принес четыре бутылки «Московской», и мы пошли на второй этаж. Встретил нас мужчина «семь на восемь». Познакомились. Стол уже был накрыт. Трапеза началась без лишних разговоров и «обмена верительными грамотами». Пришла соседка Рая, татарка, Толику я сказал:

– Займись ею, чтобы не скучала. Правда, на фотографию страшновата, но это ничего, зато зад большой. Бог увидит – хорошую пошлет.

Когда мы хорошо выпили, хозяйка включила «ящик с хипишем», поставила пластинку, и я с Валюхой пошел танцевать. Она пьяненькая, пухлая, прижалась, повисла на мне так, что у меня вены стали набухать, и не только на руках. Толик тоже времени даром не терял, танцевал с татаркой, руками массируя ей ягодицы. Хозяйка сидела на коленях у Павлика, так звали шофера, уткнувшись губами в его губы.

«Прелюдия юбилея прошла успешно, – отметил я про себя. – Пора переходить к более тесным дружественным контактам». Апофеоз проходил уже в трех комнатах, на кроватях и костюмированно – в костюмах Адама и Евы.

Постучали в дверь. Вошла именинница, посмотрела на нас, мы голые лежали на кровати, сказала:

– Пойдемте, хватит мучить друг друга, посидим еще.

– А Толик где? – спросил я.

– Он у Райки, сейчас и их позовем.

И Валя пошла стучать им в дверь. Кое-как «прикинувшись», снова собрались за банкетным столом. Попойка продолжалась, пока не иссяк последний источник «озверина». Павлик сказал:

– Все, с часик поспим и поедем.

– Павлик, постучишь в третью комнату внизу. Валька знает, я с тобой поеду, – сказал я, и мы снова расползлись по комнатам.

Почти под утро раздался стук в дверь, вошли Валя с Павликом.

– Пора, подымайтесь, голуби. У меня две бутылки вина есть, это я на опохмелку оставила. Сейчас выпьем, и кто куда, мне тоже скоро на дойку идти. Толик с Райкой спит – пускай спит, им спешить некуда.

Мы быстро встали, оделись, здесь же выпили. Попрощавшись, сели с Павликом в «ЗИЛ-130» и покатили. Приехали в город, когда рассвело. Павлик подбросил меня до вокзала. К Шуре-буфетчице идти уже не имело смысла.

В кассе поинтересовался насчет билетов на Баку.

– Отправление в девять тридцать, билеты продаем за час до отправления, – сказала кассирша.

Отошел от кассы. Думаю, шастать по вокзалу и перрону опасно, можно нарваться на мента, и «прощайте, скалистые горы…». Надо на время потеряться. Посунулся в зал ожидания, сел возле пожилых людей, поднял воротник куртки. Вторая бессонная ночь меня доконала, прикемарил. Но спал очень чутко, как волк. Приоткрою глаза, вижу, дежурный мент пройдет по залу, тогда снова засыпаю.

В полдевятого взял билет, а в девять тридцать был уже в купе поезда. У проводницы взял белье, лег на нижней полке и спал до вечера, как убитый. Когда проснулся, увидел своих попутчиков: трое молодых людей – двое парней и девушка приятной наружности.

– Вы так спали, что мы никак не могли вас разбудить. Поднимайтесь, уже вечер, ужинать будем, – сказала девушка.

Я поднялся, натянул трико, пошел в туалет, умылся по пояс, почувствовал бодрость в теле и прилив сил. Вернувшись в купе, сказал:

– Физкультпривет. Меня зовут Дима. Куда спортсмены путь держат?

Они представились: Василий, Жора и Алла. Едут в Баку поступать в сельскохозяйственный институт, будущие агрономы.

– Ну, а я моряк из Одессы, водолаз по профессии. Ищу счастья на дне морском, на суше его трудно найти, – «катил я дурочку».

– Ой, как интересно, – сказала Алла. – Но это же страшно, наверное, под водой.

– Ага, страшно, акулы житья не дают. На суше – менты, под водой – акулы, – продолжал я шутить. – Я у них давно в меню зарезервирован, как заказное блюдо на обед. Но пока удача не на их стороне, пока я их кушаю. Вы никогда не кушали акульи плавники в ананасовом соусе?

– Нет, не приходилось, – ответил Жора, от удивления широко раскрыв глаза.

– То-то и оно.

– А как же вы их ловите? – спросила Алла.

– На хвост ловлю. Опускаю в море хвост и кричу: «Ловись, акула, большая и маленькая». Шучу, разумеется. А ловлю очень просто. Левую руку обматываю стальным тросом, в правую – беру кувалду и ныряю. Акула-то не рассчитывает на человеческую подлость, она видит в человеке друга и гастрономический продукт. А кидается на тебя лишь с одной благородной целью – выполнить свою продовольственную программу и взятые акулистические обязательства. Я выставляю левую руку вперед, акула – цап ее зубами, да не тут-то было. В этот момент я ее кувалдой – трах промеж глаз. И все, до свиданья, друг мой, до свиданья. Извини, подвинься, выходите строиться. Остается только положить ее в авоську и поднять на поверхность, – «гнал я порожняк».

Сели ужинать. На столе лежали вареная курица, огурцы, помидоры. Появились две бутылки «суховея» (сухого вина). Съел я кусочек курицы, от вина отказался. Сухое я вообще не уважаю, да и оппивать будущих бедных студентов мне было западло. Поэтому я предложил:

– Господа абитуриенты, приглашаю вас в ресторан из уважения к вам.

– Что вы! Мы не хотим, мы сыты.

– Ну, тогда извините. Я пойду, хочу водки выпить. Язву на флоте нажил, так врач посоветовал пить только водку и спирт. Вот почему я даже сухое вино отказался пить, – не стал огорчать комсомольцев…

В ресторане посетителей было мало. Я заказал первое, два вторых, бутылку водки, четыре пива. Спешить мне было некуда. Сидел, попивал, растягивал удовольствие. Зашли двое пожилых мужчин: один «Джамбул» (казах), другой мордвин. У мордвина на груди красовался орден Красной Звезды, а «Джамбул» был одет в длинный чопан и тюбетейку. Спросили у меня: «Свободно?» – и сели за столик. Заказали вина, пива, жеванины. Из их разговора я понял, что оба едут в одном купе, отдыхали в санатории на Черном море. Мордвин фронтовик, рассказывал, как он воевал на Орловском направлении. Казах больше слушал, чмокая языком, но иногда и он встревал в разговор. Хрущева ругал за распаханную целину.

Заказали еще выпить, пили уже втроем. Потом стали собираться уходить, но диспут продолжить в купе. Когда стали расплачиваться с официантом, бабай вытащил из чопана большой черный кисет, развязал его. Сначала я думал, что у него там махорка, но ошибся. Там были деньги. По размерам кисет больше походил на мешок, в каких школьники таскают спортивную форму и тапочки.

Дорогой я спросил:

– Ну что, пойдем ко мне в купе или к вам?

– К нам, – сказал мордвин. – У нас только одна бабка едет, и то уже, наверное, спит.

Бабка в купе в натуре спала, да так хорошо, только бульбы летели изо рта. Мы расположились, я открыл бутылки, мордвин вытащил закуску, пьянка продолжала накручивать обороты. После второй бутылки «керосина» «Джамбул» закрыл глаза и стал заваливаться на бок, что-то еще чмокая губами.

– Сестра у меня в Невинномысске, хочу к ней заехать. Ты меня проводишь? – спросил фронтовик. – Пойдем узнаем у кондуктора, когда Невинномысск будет.

Мы вышли из купе, прошли к кондуктору, та ответила:

– Вторая остановка.

Мы постояли немного в тамбуре, мордвин пошел собираться, и на второй остановке я его проводил. А сам вернулся в их купе, бабка пускала бульбы с верхней полки, казах полусидя спал внизу, только ноздри у него шевелились. Я откинул полу чопана, дотянулся до бездонного кармана и осторожно вытянул кисет. Потихоньку прикрыл дверь в купе и пошел в свой второй вагон. По пути зашел в туалет, посчитал деньги, оказалось около двух «кусков» и почти все четвертными купюрами. Кисет выбросил в окно.

Комсомольцы мои давно уже гостили у Морфея. Я тоже лег, но долго не мог уснуть, хотя за вечер и выпил порядочно. Потом уснул и проснулся, когда объявили Баку.

Глава 7
БАКУ – ГОРОД КОНТРАСТОВ

1

Поезд остановился. Вместе с будущими мичуринцами я сошел на перрон, подошли к киоску. Обернувшись, я заметил, как два милиционера спешили к вагону, в котором ехал казах. Чтобы побыстрее слинять с вокзала, я предложил ребятам пройти в город. Через парк Ильича мы направились в сторону Сабучинского вокзала. В парке зашли в закусочную, я заказал всем по две порции горячих сосисок, бутылку коньяку, пива, расплатился. Комсомольцы пытались сунуть мне деньги за сосиски.

– Обижаете, ребята. Я угощаю от души. Вы же знаете, я водолаз, а платят нам – вам и не снилось. Даже сегодня ночью во сне одну акулу на уши поставил, а проснулся – полный карман денег, – шутил я, похлопывая себя по нагрудному «чердаку» (карману), где бабки колом стояли.

Вышли из закусочной, и я попрощался с ребятами. Зашел в парикмахерскую, надо было немного «перекинуться». Подстриг свои патлы под полубокс, усы подправил, баки подлиннее оставил. На улице в палатке купил кепку «аэродром», а шляпу в сумку сунул. Глянул на себя в зеркало, ну, вылитый «кацо, генацвале».

На троллейбусе проехал в центр города, у гостиницы «Интурист» вышел. Было ощущение, что я из России приехал в Париж или Мадрид. Прошел на бульвар – красота неописуемая.

В конце бульвара сел на автобус, народу набилось много. Автобус тронулся, когда на передней площадке раздался женский голос:

– Коля, Коля, эта женщина у тебя кошелек вытащила. Посмотрите на нее. Стоит, как королева, разодетая вся, на нее и не подумаешь. Отдай, стерва, кошелек!

Мужчина стал лазать по карманам, искать кошелек. Видя такое дело, я со словами «Граждане, пропустите, я сейчас выхожу» стал расталкивать пассажиров, пробираться к передней площадке.

Когда добрался, дернул «королеву» за локоть. Она обернулась, на какую-то долю секунды я опешил: передо мной стояла Галка, моя детдомовская сестренка. Ни слова не говоря, Галка сунула мне «на пропуль» (передала) кошелек. А уже через секунду мужчина держал Галку за руку, изрыгая перегар:

– Где кошелек?

– Вы что, гражданин? Я не брала у вас никакого кошелька. Что за хамство! Отпустите руку и не дышите на меня перегаром. Пить меньше надо.

– Сейчас будет остановка, пойдем в милицию, – гнусавил Коля с рожей Шарикова, персонажа из повести Булгакова «Собачье сердце».

Пока шла перебранка, я успел разглядеть Галку. На ней было черное платье с глубоким декольте, в пышных волосах спереди большая седая прядь, губы густо накрашены темно-красной помадой, на шее несколько рядов бус, в ушах массивные клипсы. Подъезжая к остановке, я шепнул ей на ухо:

– Сейчас «сыпь», я тормозну кодлу, встретимся на «бане».

А в мозгах всплыла давняя сцена. Владивосток, базар, Толик-мент тащит меня, тогда еще пятнадцатилетнего пацана, в ментовку, рядом Галка просит Толика отпустить меня, тот – ни в какую. Галка выхватывает опаску и с размаху бьет Толика по глазам, он корчится на асфальте, а мы с Галкой «уходим».

Только автобус подъехал к остановке и открылась дверь, я правой рукой, как держался за поручень, сверху вниз от всей души врезал Шарикову промеж глаз, точно попав в переносицу. Коля откинулся назад, на сиденья, но уже выключенный наглухо. Увидев это, его «прищепка» протяжно завыла, под конец крикнула: «Ой!» – и упала в обморок.

Галка выпрыгнула из автобуса, скинула туфли и побежала. Я ухватился обеими руками за поручни на выходе из автобуса и сдерживал галдящую напирающую толпу, повторяя:

– Ну, куда, куда, какого черта прете. Все успеете, все там будете. Я тоже сейчас «слазию».

Одна баба своим острым кулачком больно ткнула меня в глаз. Пришлось пнуть ее ногой и наградить комплиментом:

– А тебя, паскуда, специально назад в автобус заброшу, дальше поедешь.

Подействовало. Больше свой паскудный кулачишко она не совала мне в лицо. Прикинул: и мне пора. Спрыгнул на тротуар и кинулся в другую сторону. Из автобуса вывалили человек двадцать и со словами «Держите ворюгу» ломанулись за мной. Я бежал и думал: «Хер вам. Чего-чего, а бегать я умею. Это мой коронный номер». Даже какой-то азарт и веселость у меня появились, а мозг стал сверлить навязчивый мотив: «Ой ты, Коля, Николаша…» – а потом вообще ни с того ни с сего вспомнились слова шуточной песни, еще в детстве горланили: «Солдат в поход собрался, наелся кислых щей, в походе обосрался и умер в тот же день. Жена его Маруся сидела на горшке и жалобно пердела, как пушка на войне». Придет же такая чертовщина в голову, да еще в такой момент.

Бежал я наверх, в сторону Третьей Хребтовой улицы, заскочил в один двор, другой, а там три выхода, и окончательно оторвался от преследователей. Прошел еще двор, сел, отдышался, потом не спеша спустился вниз.

2

По пути попалась шашлычная. Зашел, огляделся, понравилось. На окнах цветы, на столах скатерти, горы всевозможных приправ. Один был недостаток – не было спиртного, с собой надо приносить. «Хоть поем от души», – подумал я. Заказал пять шашлыков, сижу, ем, в мозгу прокручиваю эпизоды последних минут.

К столику подошел рыжий парень «семь на восемь» в морской офицерской форме, но без погон, спросил разрешения сесть. Я кивнул, парень сел, заказал шашлыки, вытащил две фугаски «Агдама», предложил выпить.

Когда выпили, познакомились, беспогонника зовут Виктор. Сам родом из Брянска, служил радистом здесь на станции Кала в летных войсках. Лицо у Виктора жутковатое, все «покоцанное» (в шрамах), широкая массивная челюсть отвисала, как у бульдога.

– Что, боксер? – спросил я.

– Да, в полутяже выступал, первый разряд, был чемпионом Закавказского военного округа. Да не повезло. Обычно выигрывал нокаутом, а тут сам нарвался – челюсть сломали, с замков сходит. Сейчас демобилизовался, с боксом завязал. Хочу устроиться в «килькин» флот, подзаработать денег немного да махнуть домой в Брянск. Невеста у меня там, вместе в школе еще учились, обещал после армии жениться. А куда без денег, какая там женитьба, придется моей невесте еще подождать. – Потом Витя рассказывал про свою жизнь. Бывает у человека потребность излить кому-то душу. – Отца и матери нет у меня, на машине попали в аварию и погибли, есть дед с бабушкой.

Я слушал и думал: «Витя вот по-своему несчастный человек. У него тоже, как у Челкаша, – только член да душа. Может, в дело его взять, парень крепкий. Ладно, посмотрим еще, что он из себя представляет». Рассказал ему, что у меня тоже никого нет, детдомовец. В Баку первый раз. Может, тоже устроюсь на море работать.

– Кстати, Витя, где ты живешь?

– Здесь у одной старушки на Шестой Баилова. Могу поговорить с ней, скажу, что оба устраиваемся в Каспийскую рыболовецкую флотилию, а пока поживем у нее.

– Ладно, Витек, поехали к твоей бабушке. Для первого знакомства с ней возьму выпить и поедем.

Приехали к бабушке: маленькая, старенькая, лет шестьдесят пять ей, но очень веселая. К ней внучки иногда приходят, школьницы лет по четырнадцать, тоже веселые, шутят с бабушкой.

Когда мы с Витей выставили покупки на стол, я стал просить бабушку оставить меня в квартире. На что «божий одуванчик» сказала:

– Сегодня уж переночуй, а завтра я с Танькой, соседкой, поговорю, у нее есть одна комната пустая, вот там и поселишься.

В этот вечер мы крепко вмазали, бабушка тоже пила с нами. Я даже не помню, где и как спать повалился. Утром вспомнил про «кожу с бабками» (кошелек), что Галка «бомбанула» у торчка в автобусе, посчитал деньги, оказалось восемьдесят «колов». Отложил их отдельно. Думаю, надо на «бан» ехать, Галку найти. Предложил Виктору со мной на вокзал поехать, он согласился. По пути я рассказал ему про Галку и что произошло в автобусе.

На вокзале походили около касс, обошли зал, буфет, Галки нигде не было. Витя предложил пойти на Телефонную в кебабную пообедать. Зашли, заказали кебабы, в буфете я взял два графина пива, две бутылки вина. Обратил внимание на буфетчицу: веселая красивая женщина лет сорока, чернобровая с двумя рядами золотых зубов. Услышал, как ее называли Сара-ханум. Когда расплачивался, она хотела дать сдачу, я отстранил ее руку, сказал:

– Не надо, Сара, это тебе за твою улыбку.

Она засмеялась, что-то по-азербайджански сказала женщинам, которые готовят кебабы, а потом мне:

– Садитесь, пожалуйста. Сейчас вас обслужат в первую очередь.

Я сел, стал наблюдать за публикой. Были моряки «килькиного» флота в брезентовых куртках и высоких яловых сапогах, матросы и капитаны в высоких мичманках, гуляла городская шпана, но большинство посетителей были люди деловые.

Нам принесли горячие кебабы, мы с Витей стали кушать, выпивать. Ввалила шарага молодых парней-азербайджанцев, шесть человек, и с ними две крупные разбитные девахи с большими грудями и широкими бедрами. Зашли они с шумом, одна деваха сказала:

– А у нас в Астрахани такой кебабной нету.

Веселая компания устроилась сбоку от нас возле стены, составив два столика вместе. Они выпивали, шумно базарили, смеялись. Я повернул голову в их сторону, одна деваха сидела со стаканом вина в руке и смотрела на меня, наши взгляды встретились. Я первым отвернулся и продолжал разговор с Витей. А эта шалава со стаканом вина, уже изрядно торченая, поднимается, подходит к нашему столику и развязным голосом говорит мне:

– Я хочу с тобой выпить, ты мне понравился.

Я посмотрел на нее и ответил:

– Зато я не хочу с тобой пить. Иди отсюда. С кем пришла, с тем и пей.

На что шалава, присев на край нашего стола, сказала:

– Они мне не нужны. Ты мне нужен, я хочу с тобой выпить и никуда не уйду.

Я отлично понимал, что стоит с ней выпить, как большого скандала и «зарубы» (драки) не избежать. Такие уж манеры и правила хорошего тона у этой публики. Пытаясь избежать конфликта, я еще раз как можно вежливее повторил:

– Послушай, шалава, не гони порожняк, хватит борзеть, сыпь отсюда без хипиша.

Когда я начинал волноваться, то почти полностью сползал на блатной жаргон, на родной язык, одним словом.

«Мочалка» (проститутка) – ноль внимания. Тогда я тыльной стороной ладони слегка шлепнул шалаву по животу. То ли от неожиданности, то ли настолько она была пьяна, только деваха шлепнулась на пол на задницу, полыхнув красными трусами, как боевым флагом, призывающим одурманенную «озверином» шарагу к бою. А может, ее трусы сыграли роль красной тряпки перед озверевшими мордами быков. Только ко мне подскочил высокий парень и на ломаном русском языке сказал:

– Эй, слушай, ты зачем обижаешь наша девочка.

Затем последовала мотивировка, что он якобы имел близкие отношения с моей матерью.

Здесь я уже не выдержал, поднялся из-за стола и в тон парню произнес:

– Зачем ты сказал «твою мать». Лучше бы свинью сношал: и сало близко, и лохматый сейф низко. – Потом повернулся – в строну зала и, отвлекая внимание парня, крикнул: – Иван. – Парень автоматически обернулся, а я правой рукой со всего маху опустил графин с пивом ему на чан.

Парень рухнул как подрубленный. Вся кодла кинулась на меня. Витя вскочил, крикнул:

– Не бей, хватай и кидай на меня. Ни одному не дай уйти.

Рядом была буфетная стойка, на ней стояли банки-склянки с разными соками. Я обеими руками хватал по очереди нападавших и кидал на Витька, тот встречал их, как куропаток на взлете, мощнейшими прямыми правой в челюсть. Парни летели сначала на стойку, вдребезги разбивая банки и колбы с соками, а финишировали уже на полу у стойки.

Когда все было кончено, я вытащил из пачки часть денег, протянул Саре, которая с ужасом в глазах стояла, прижавшись к буфету, сказал:

– Сара, возьми деньги, восстановишь все, что побили натуралисты юные. Если не хватит, скажешь, мы на днях зайдем. А сейчас нам надо уйти по-быстрому. Мавры сделали дело – мавры ушли.

– Прыгайте сюда, – сказала Сара.

Мы с Витьком прыгнули через стойку буфета, Сара с задней двери скинула «накидняк» (навесной замок). Дверь оказалась в мясной отдел. Мы кинулись туда, чуть не налетели на широкий пень с огромным топором. Даже мысль в голове пронеслась: «Таким топором на таком пне хорошо головы рубить».

– Выход другой есть? – обернувшись, спросил у Сары.

– Есть, сюда, – показала рукой Сара, – а там к морю.

Мы выскочили во двор конторы «тюлькиного» флота, через ворота побежали к морю. Около большого серого здания Дома Советов сбавили ход на пару узлов. Прошли мимо памятника Ленину, вождь рукой показывал на море, как бы указывая путь.

– Нет, Витя, мы не пойдем ленинским путем, – сказал я. – Собственно, я никогда им и не ходил. Когда ходить-то было, если я, еще не родившись, стал врагом народа? А как родился, все, кончилась у чекистов и Советской власти спокойная жизнь. А как достиг пяти лет – самого зрелого преступного возраста, тут и был репрессирован, как не расстреляли еще, – рассказывал я Виктору про свою жизнь. Драка в закусочной как-то сроднила нас. – Скажи, Витя, честно: ты когда-нибудь воровал?

– Нет.

– Хочешь, я тебя научу? На работу ты еще успеешь устроиться. Согласен или нет?

– Согласен.

– Тогда держи аванс, это тебе на мелкие расходы. – И я отсчитал ему три сотни.

3

На троллейбусе доехали до базара, прошлись по нему, а потом по ступенькам стали подниматься наверх, так можно выйти к нашему дому на Шестую Баиловскую. Когда поднимались, то в одном из домов услышали музыку, красивый голос исполнял «Журавли». Меня всегда трогали слова: «Я под небом чужим словно гость нежеланный, перестаньте рыдать надо мной, журавли…» Мне казалось, что эта песня про меня.

– Давай подойдем к этому дому, – предложил я Вите. Когда подошли, на калитке увидели надпись: «Голубой Дунай. Заходи – не смейся, выходи – не плачь».

Посмотрел на Витю, спросил:

– Ну что, зайдем?

– Зайдем.

Постучали в калитку, открыла пожилая армянка.

– О, мальчики! Проходите, проходите.

И провела нас в зал. Сразу в нос шибанул запах анаши. За столиками сидели военные моряки, мичманы-подводники, у них на коленях – девушки. Были и молодые «плановые» ребята с девушками. На столах стояли водка, вино, закуски. В углу зала три гитары, аккордеон и ударник очень красиво исполняли «Чаримэ». Я сразу понял: попали в «кайф-базар» (притон наркоманов), по совместительству исполняющий роль публичного дома. Это, так сказать, в плане взятых социалистических обязательств.

На диване лежала «моя» Галка. Увидев меня, она встала, подошла ко мне, стала обнимать и целовать. Хозяйка притона баба Сима посмотрела на нас, спросила:

– Вы что, друг друга знаете?

На что Галка крикнула:

– Накрывай стол, баба Сима. К нам пожаловал самый дорогой мой человек в том мире и в этом. Я вам говорила про него, это он мой спаситель. Не он – париться бы мне сейчас в «сучьей будке».

Маханша накрыла стол, стали выпивать, закусывать. Когда хорошо уже подпили, я говорю Галке:

– Возьми долю от «пропуля», это твоя, – и отдал ей четыре сотни. – Мы с Витьком приходили на «бан», но тебя не нашли.

– Мне пока нельзя там появляться, я в ресторане шухарнулась, менты могут повязать. Главное, ты меня все равно нашел.

– Галка, найди какую-нибудь девку для Витька, чтобы он не скучал.

– Об чем базар. – Галка крикнула какую-то Нину, сказала той: – Займись мальчиком, чтобы не скучал.

Без разговоров Нина уселась Вите на колени и ласково сказала:

– О Боже, какой ты рыжий. Мне нравятся рыжие.

Галка рассказала мне про свою жизнь, уже имеет три «ходки», три раза судимая. Сильно болела по-женски, сделали операцию, стала бездетной.

– А что эта армянка, баба Сима, собой представляет? – спросил я.

– Эта бабка класс, имеет пять «ходок», три из них за содержание этого дома. Ходила просить пенсию, так ей «болт» показали. Тогда она им сказала, что ей девочки пенсию платить будут. Сначала менты забирали, сажали, потом отстали. Сказали, чтобы только хипиша не было. А девочки ее знают, «откидываются» (освобождаются) и приезжают сюда, поработают и уезжают с бабками. Сюда сами менты заходят, кайфуют и уходят «чистенькие», так мы их не отпускаем.

До меня окончательно дошел смысл надписи на калитке: «Заходи – не смейся, выходи – не плачь».

– А баба Сима вся расписная, – продолжала Галка. – Все тело в татуировках, а на ногах так целые поэмы.

Музыкантам я заказал танго «Брызги шампанского», и мы с Галкой пошли танцевать.

– А ты помнишь, Витя, наш детдом, как мы с тобой убегали в лес? Какое время чудесное было. Вот бы снова в него вернуться.

– Помню, Галка, я все. Только ты не называй меня Витя. Так надо. В бегах я сейчас, и по ксиве Дима меня звать, а в преступном мире моя кликуха Дим Димыч. Был в Крыму, но там «боланы» сели на хвост, успел свалить. И вот я здесь, сама судьба свела нас. Судьба играет человеком, а человек играет на трубе.

После танца мы еще выпили, хозяйка дала нам отдельную комнату.

– У меня телохранитель еще, он тоже будет здесь ночевать, – сказал я.

– Хорошо, хорошо. Он с Ниной будет в другой комнате рядом.

В комнате пирушка продолжалась, потом расползлись по своим норам. Я разделся и лег в кровать, Галка рядом. Стали обниматься, целоваться, а Галка и говорит:

– Дорогой мой, как женщина я холодная. Мужчины этого не знают и лезут ко мне в кровать из-за моей «вывески» (лица), она пока еще мой козырь. Он и приносит мне добычу, я у этих любителей соваться в чужую «империю» (женские половые органы) выуживаю деньги. Если ты, Витя, – прости меня, язык не поворачивается называть тебя Дима, с детства ты был для меня Витя, – если ты хочешь, я позову сейчас самую красивую «девочку девяносто шестой пробы», которая доставит тебе истинное наслаждение. Я не обижусь, а, наоборот, буду только рада. И она, и я будем рядом с тобой, ведь мы подруги.

– Зови, – ответил я.

Галка привела девушку. Я глянул, и мне показалось, что она совсем еще ребенок, точеная маленькая фигурка, большие черные глаза.

– Как звать? – спросил я.

– Гюльнара.

– Галя, распорядись, чтобы выпить и закусить сюда подали. А ты иди сюда, моя дорогая, – посадил я Гюльнару на кровать рядом с собой.

Вдвоем с бабой Симой Галка быстро накрыла стол, сели, выпили. Баба Сима тоже выпила с нами и ушла. Когда уходила, Галка ее предупредила:

– Если придут менты, «цинканешь» (дашь своевременно сигнал), я займусь ими.

– Хорошо, Галя, – ответила старая бандерша.

Гюльнара разделась догола, залезла на меня верхом, стала обнимать, целовать, повторяя:

– Какой ты красивый, большой и сильный. Покачай меня, я так люблю.

Я стал ее качать, а она издавала тихий стон, закатив глаза, говорила:

– Как хорошо мне с тобой.

Девочка оказалась до бескрайности страстной и темпераментной. Галка даже просила ее:

– Гюля, успокойся, моя хорошая, дай ему немного отдохнуть, – а сама платком вытирала мне пот с лица и тоже целовала.

Как уснул, не помню. Ночью проснулся, темно, тихо, около меня спят Галка и Гюльнара. Я тихонько поднялся, вышел на улицу по малой нужде, вернулся в комнату, стал проверять карманы в костюме, все ли деньги на месте. Как говорится, «доверять – доверяй, но проверять – проверяй» и не забывай, где ты находишься. Деньги были на месте. Я снова лег между двух девок, повернул Гюльнару на бок, обнял ее сзади и в таком положении мы еще раз трахнулись. Время от времени она оборачивалась, целовала меня. Потом она встала с кровати и сказала:

– Я есть хочу.

– Да, и мне не повредит.

Галку будить не стали, сели за стол вдвоем, стали пить и есть. И опять закосели. Гюльнара залезла мне на колени и грешить стали прямо на стуле. Потом опять упали спать.

Утром нас разбудила баба Сима. Принесла выпивку, жареную картошечку с мясом. Мы поднялись, оделись, сели, выпили, закусили и я стал собираться уходить. Друг мой Витек тоже был на ногах. Прощаясь, я сказал:

– Баба Сима, вечером, может, мы опять придем.

– Я буду ждать тебя, – сказала Гюльнара.

– Где бы ты ни был, запомни: здесь тебя всегда ждут, – сказала Галка.

4

На базаре с Витей мы попили пива. Купили огурцов, помидоров, взяли две бутылки водки.

– Пора, Витек, к бабке Моте. Насчет квартиры надо добазариваться. Кстати, как Нинка – бабочка ночная?

– Хороша была, ничего не скажешь, особенно под водочку и огурчики малосольные.

– А карманы как?

– Все нормально.

– Оттуда обычно все уходят обчищенные до основания.

– А нас почему не тронули? – удивился Витя.

– И никогда не тронут. Теперь мы здесь свои люди. Так сказала сама «мама» блатхаты баба Сима.

Когда пришли на хату к Витьку, бабушка Мотя сказала:

– Я уж сильно переволновалась. Думаю, где вы целую ночь, район у нас вон какой преступный. Разговаривала я с Танькой насчет комнаты, она не против. Пойдем, посмотришь комнату.

Посмотрели комнатенку, мне понравилась. Даже на душе радостнее стало. Мне и раньше доводилось иметь отдельные комнаты, но это были или «трюмы» или «собачьи будки» на «царских дачах» (в тюрьмах).

– Правда, у меня четверо детей, да те взрослые, отдельно живут, вот Колька самый маленький и надоедливый, – сказала Татьяна.

– Ничего, мы с ним подружимся. Предлагаю обмыть новоселье, – предложил я.

Обмывали у бабы Моти вчетвером: я, Витя, Татьяна и бабка.

– А хозяин приедет, мы еще и с ним обмоем, – сказал я.