Текст книги "Клубок Сварога. Олег Черниговский"

Автор книги: Виктор Поротников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)

Глава двенадцатая. ОБЕЩАНИЕ ИЗЯСЛАВА.

Весть о том, что Изяслав Ярославич возвращается в Киев, чтобы вновь занять трон отца и деда, произвела на киевлян ошеломляющее впечатление. Сразу вспомнились события семилетней давности, когда Изяслав был вынужден бежать, спасаясь от восстания простого киевского люда. Вскоре после этого Изяслав вернулся с польским войском и жестоко отомстил киевлянам за своё бегство и за то, что они посмели освободить из темницы пленённого Всеслава Полоцкого и даже посадили его на великокняжеский стол. Тогда по приказу Изяслава семьдесят человек было ослеплено, а наиболее рьяные зачинщики восстания голов лишились, но не сразу и не прилюдно. Хватали их дружинники под покровом ночи и тайно же убивали.

Опасаясь подобной резни, из Киева бежали многие сторонники покойного Святослава Ярославича. Беглецов было бы значительно больше, если бы не воевода Ратибор, оставленный Всеволодом Ярославичем в Киеве. Ратибор велел запереть все ворота и как мог, успокаивал горожан. Мол, Всеволод Ярославич не допустит бесчинств и кровавой мести со стороны брата.

Впрочем, на Людека заверения Ратибора не подействовали: его вина тянула на смертную казнь, не меньше. Это по вине Людека Изяслав Ярославич вторично лишился киевского стола. Таким образом бывший постельничий Изяслава отомстил своему господину за нежелание разыскивать убийц старшего брата Людека.

Перед тем как бежать из Киева, Людек встретился с Одой, которая в знак своей благосклонности к нему за оказанные услуги допустила пронырливого поляка в свою спальню. Оде очень не хотелось расставаться с Людеком, поскольку через него она узнавала все новости из великокняжеского дворца.

Ода посоветовала Людеку вступить в дружину Бориса Вячеславича.

– У него давняя неприязнь к Изяславу, – молвила Ода при прощании. – Там ты будешь как у Христа за пазухой.

– А коль не возьмёт меня к себе Борис Вячеславич? – выразил опасение Людек.

– Скажешь, что ты от меня, – возьмёт, – успокоила Ода.

Они поцеловались долгим страстным поцелуем, затем Людек набросил на плечи плащ и вышел из светлицы. Во дворе его уже ждал осёдланный конь.

Ода видела в окно с высоты второго яруса, как Людек сбежал по крыльцу, как вскочил в седло и выехал за ворота, которые закрыл за ним сторож.

Было раннее утро. Оде захотелось прилечь, и она направилась в спальню, но перед этим послала за Регелиндой.

Регелинда пришла в опочивальню и выслушала повеление отправиться в великокняжеский дворец и разыскать гридня молодшей дружины по имени Бажен, сын Богуслава.

– Скажешь этому гридню, что нынче вечером я жду его, – молвила Ода, ленивыми движениями снимая с себя одежды. – Только говори, когда рядом не будет посторонних глаз и ушей. Поняла?

– Поняла, – сердито ответила Регелинда. И тут же укоризненно добавила: – В распутстве ты погрязла, душа моя. Только что с одним любовником рассталась и уже другого тебе подавай!

– А на кого мне полагаться, по-твоему? – огрызнулась Ода. – Муж – в могиле. Сын далече. На пасынков надежды никакой. Изяслав злопамятен, ещё неизвестно, как он станет ко мне относиться. Поэтому нужен во дворце свой человек.

– Ну попадёшь ты в опалу к Изяславу, от Бажена-то тебе какая польза? – Регелинда недоумевающе пожала плечами. – Он ведь не князь и не воевода. Так, подай-принеси…

– Впотьмах и гнилушка светит, – загадочно усмехнулась Ода.

За обедом Ода поинтересовалась у Регелинды, как прошла встреча с Баженом.

– Повидались мы с ним, – с лёгким раздражением ответила служанка, – пошушукались в укромном месте. Бажен аж засветился весь, когда услышал, что вдова Святослава Ярославича приглашает его вечерок скоротать.

– Полагаешь, придёт?

– Не придёт – прилетит!

Свою встречу с Баженом Ода обставила так, чтобы никто из служанок ничего не заподозрил. Регелинда провела гридня через боковой вход в покои княгини, по пути предупредив, как и где ему надлежит спрятаться в случае чего-то непредвиденного. Ещё Регелинда, по приказу Оды, как бы между прочим обмолвилась перед Баженом, что её госпожа сгорает от страсти к нему, иначе не отважилась бы на такое бесстыдство.

Бажен, совершенно обалдевший от происходящего и от услышанного, бубнил что-то невразумительное, то и дело спотыкаясь в узких переходах терема. Наконец Регелинда бесшумно отворила нужную дверь и бесцеремонно втолкнула гридня в комнату, где ожидала Ода.

«Развлекайтесь, голубки!» – с чувством выполненного долга подумала служанка, направляясь прочь.

Ода встретила Бажена в длинном голубом платье с черными вышивками по вороту и на рукавах. Голубой цвет очень шёл к её глазам. Узкое платье красиво облегало статную фигуру. В то же время черные вышивки придавали некоторую строгость, как и золотая диадема, венчавшая голову.

– Здравствуй, дружок! – с кокетливой улыбкой произнесла Ода, делая шаг навстречу Бажену. – Надеюсь, ты не забыл меня?

– Как я мог, княгиня, – почтительно промолвил дружинник и поклонился.

– Я ведь осталась должна тебе. Сегодня хочу отдать, – без всякого смущения продолжила Ода, покачивая бёдрами. – Надеюсь, ты не против?

Вместо ответа Бажен стал торопливо срывать с себя одежду.

Ода попятилась и скрылась за занавеской, где было приготовлено ложе.

* * *

Изяслав Ярославич вступил в Киев под праздничный перезвон колоколов. Об этом позаботился воевода Ратибор, дабы хоть как-то скрасить недовольство киевлян: почти никто не вышел встречать бывшего изгнанника. Улицы Киева были пустынны, но сквозь щели в заборах, из окон, из приоткрытых ворот люди наблюдали, как проезжает по своему стольному граду Изяслав в сопровождении брата Всеволода и целой толпы слуг и дружинников.

У великокняжеского дворца Изяслава с почётом встречали киевские бояре, выборные от купцов и ремесленников. Пришёл и митрополит.

– Что-то вожаков из народа не видать, – слезая с коня, обратился ко Всеволоду Изяслав. – Отчего бы это, брат?

– В смятении народ. Никто не ожидал, что ты вдруг в Киеве объявишься, – откровенно ответил Всеволод.

– Людишки меньшие думают, что я по их души пришёл? – Изяслав мрачно усмехнулся. – Опасаются меня, что ли?

– Не без этого, – вздохнул Всеволод. – Ты уж прости люду киевскому былые обиды. Время старое ушло, ныне новые времена грядут.

– Вот именно, – пробурчал себе под нос Изяслав. – Кончилось время Святослава и его прихвостней. Теперь моё время начинается!

Кроме Всеволода эти слова расслышал оказавшийся неподалёку Олег и нахмурился.

Хотя на дворе был Петров пост[66][66]
  Петров пост – начинается в понедельник через неделю после дня Святой Троицы. Завершается 12 июля, в день памяти апостолов Петра и Павла.


[Закрыть], Изяслав тем не менее закатил пир горой, повелев, чтобы на столах и постные кушанья стояли и скоромные. Сидя во главе стола, он с торжествующей улыбкой обратился к гостям. Мол, кто желает пост блюсти, тот может на рыбу и на капусту квашеную налегать, а кто собрался выпить вина за его возвращение, тому есть и жаркое из телятины, и сало, и буженина. Изяслав как бы намекал, что за его столом постникам не место. Какой пост, если он опять великий князь!

Митрополит, сидевший среди самых именитых гостей, скромно помалкивал, понимая, что ныне день Изяслава: и раньше-то не любил поститься, а в такой день и подавно не станет. И если Изяслав подаст пример, то примеру этому последуют все находящиеся в зале, дабы не вызвать неудовольствие.

Гости и впрямь, не стесняясь митрополита, принялись за скоромные блюда. Рекой полилось вино и хмельной мёд. Здравицы в честь Изяслава следовали одна за другой. Сначала похвальную речь о брате произнёс Всеволод, как бы показав образчик всем присутствующим, как надлежит чествовать хозяина застолья, не касаясь при этом прошлых неурядиц и, уж конечно, не упоминая про Святослава Ярославича. Затем пример Всеволода подхватил старший сын Изяслава Святополк, который даже прослезился от волнения. Потом долго и напыщенно разглагольствовал воевода Коснячко, верный спутник Изяслава в его скитаниях. После Коснячко в ораторском искусстве долго упражнялись киевские бояре, спеша выслужиться перед новым великим князем.

Даже сыну Всеволода Владимиру пришлось сказать несколько похвальных слов, выполняя волю отца.

Олег после второй чаши встал из-за стола и удалился из зала. Ему было противно видеть самодовольное лицо человека, после многих лишений вдруг уверовавшего в своё могущество и торжествовавшего при мысли, что он может в любой момент это могущество употребить. Впрочем, Олег позволил себе уйти, заметив, что раньше пиршество покинул митрополит Георгий: он демонстративно не собирался пить за Изяслава и тем более произносить в его честь хвалительные речи.

Вслед за Олегом ушёл с пира и Рюрик Ростиславич, почти силой уведя своего брата Василька.

Олег отправился в отведённые для него покои, поэтому не видел, что происходило дальше.

Изрядно захмелевший Изяслав, стукнув по столу кулаком, потребовал тишины. Гости разом примолкли.

– Я вижу среди пирующих жену моего брата Всеволода, – промолвил Изяслав, – вижу здесь и супругу сына моего Святополка, вижу жён боярских. Но не вижу вдову брата моего Святослава, хотя она, по слухам, живёт в Киеве. Почто Ода не пришла поздравить меня с возвращением? Почто её не пригласили сюда?

Боярин Ратибор сообщил, что за Одой посылали, но она отказалась.

– Немочи её какие-то одолевают, великий князь, – сказал Ратибор, намекая, что у Оды веская причина не присутствовать.

– Какие ещё немочи?! – рассердился Изяслав и вновь грохнул по столу кулачищем. – Послать снова, а не пойдёт – за косы приволочь!

Ода была несказанно удивлена, увидев перед собой посыльного от Ратибора, который, часто кланяясь, стал упрашивать её пожаловать на пир к Изяславу.

– Не токмо Изяслав-батюшка просит тебя об этом, княгиня, но и Всеволод Ярославич, и боярин Ратибор, – твердил посыльный, комкая шапку в руках. – Торжество ныне у них, вся знать гулеванит. Почто бы не уважить именитых людей, княгиня?

– Не до веселья мне, – отрезала Ода. – Недужна я. Так и скажи тем, кто тебя послал.

Посыльный, поохав и повздыхав, удалился.

Ода ожидала чего угодно, но никак не того, что произошло. Изяслав, сопровождаемый несколькими гриднями, ввалился в её покои, переполошив служанок. Регелинда попыталась было преградить путь, но, получив сильную зуботычину, свалилась на пол с разбитым лицом.

– Вот, пришёл справиться о твоём самочувствии, пава моя, – с пьяной ухмылкой произнёс Изяслав, перешагнув через распростёртую на полу Регелинду. – Ретивая у тебя служанка, однако. Может, мне её в дружину взять, а?

Изяслав остановился перед Одой, которая сидела за столом, но при виде непрошеных гостей встала.

В дверях, посмеиваясь, переминались с ноги на ногу дружинники.

– Я чаял тебя в постели увидеть, а вижу на ногах и с румянцем во всю щеку, – изобразил удивление Изяслав.

Он хотел коснуться пальцами щеки Оды, но она ударила его по руке и отшатнулась.

– Напрасно ты брезгуешь мной, голубушка, – с угрозой проговорил Изяслав, дыша вином в лицо Оде. – У меня ведь ныне все просто: кто мне не друг, тот и враг.

– У меня тоже все просто, княже, – в тон Изяславу молвила Ода. – Чего я не хочу, того и не делаю.

– Ох уж мне эти немецкие ужимки! – недобро рассмеялся Изяслав. – Насмотрелся я всего этого в Майнце и Госларе[67][67]
  Гослар – столица германских королей в X-XI вв.


[Закрыть]. Что ж, не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. Но все едино будет, как я хочу!

Изяслав обернулся к гридням и властно приказал:

– Хватайте эту сучку и волоките за мной.

Большего позора Ода ещё не испытывала. Её как провинившуюся рабыню двое гридней силой тащили вниз но ступеням к выходу. Идущий впереди Изяслав то и дело останавливался, поворачивался к Оде и по-немецки осыпал её отборной бранью. Очевидно, скитаясь по германским землям, Изяслав хорошо освоил язык.

По улицам Киева Оду везли, перебросив через луку седла. При этом дружинник, ехавший на одном коне с Одой, несколько раз заголял у неё зад и похлопывал по нему под дружный хохот своих подвыпивших товарищей.

К счастью для Оды, уже начинало темнеть, поэтому прохожих на улицах было мало, да и те при виде буйных Изяславовых гридней предпочитали свернуть куда-нибудь в переулок.

В великокняжеском дворце Оду заперли в небольшой светлице с одним оконцем, утонувшем в нише толстой каменной стены. Кроме скамьи и грязного ложа ничего не было. Судя по доносившимся громким мужским голосам, где-то поблизости находилась караульная дворцовой стражи.

Ода поначалу мерила комнатушку шагами из угла в угол, прислушиваясь к звукам, доносившимся из-за двери, обитой железными полосами. Потом долго смотрела в окно на закатное небо, на громаду Десятинной церкви, на тесовые крыши и маковки боярских теремов. Безнадёжное отчаяние сменилось бессильной яростью.

Когда совсем стемнело, за дверью послышались шаги, голоса, бряцанье оружия. Звякнул замок, дверь со скрипом отворилась и в светлицу вступил Изяслав, наклонив голову в низком дверном проёме.

Сопровождавшие гридни внесли в комнату небольшой стол, на который поставили горящий светильник, блюдо с фруктами, блюдо с копчёным мясом, две серебряные чаши и сосуд с вином.

После чего гридни удалились, обмениваясь многозначительными взглядами и ухмылками.

Изяслав придвинул к столу скамью и сел.

– Выпей со мной, княгиня, – сказал он, наливая в чаши темно-красное вино. – Это немецкое вино из подвалов короля Генриха.

Видя, что Ода продолжает стоять, Изяслав силой посадил её рядом с собой.

– К чему это упрямство, княгиня? – недовольно спросил он. – Ты же в полной моей власти, и я волен сделать с тобой, что пожелаю. Ну, за что будем пить? – добавил Изяслав, увидев, что Ода покорно взяла со стола чашу.

Не отвечая, Ода осушила чашу до дна и поставила её обратно на стол, перевернув ножкой кверху.

Изяслав нарочито громко и торжественно провозгласил:

– За восстановленную справедливость и за Божье провидение, которое всегда на стороне обиженных. – Затем залпом выпил вино.

Ода не смогла удержаться от презрительной усмешки после этих слов, а также при взгляде на перемазанные жиром рукава Изяславовой свитки[68][68]
  Свитка – верхняя мужская одежда, надевавшаяся через голову. Была ниже колен, с длинными узкими рукавами.


[Закрыть], на крошки хлеба в его бороде. Раньше извечная неопрятность Изяслава вызывала в Оде лишь жалость к нему, но теперь это не вызвало у неё ничего, кроме презрения. И этот человек, неряшливый и пьяный, ныне великий князь!

– Я рада, что твои скитания наконец-то закончились, княже, – сказала Ода, однако тон её голоса выдал истинные чувства.

Изяслав набычился, его голос зазвучал совсем по-другому:

– Супруг твой постоянно строил козни против меня, полагая, что мне не к лицу великокняжеская власть. Он токмо себя считал достойным стола киевского, меня же ни во что не ставил! Ну и где ныне наш гордец? Сдох и гниёт в земле. А я, ненавидимый и гонимый, жив и здравствую! Сыновья Святослава в моей воле ходить станут, а со вдовушкой его я в постельке баловаться буду. Так-то!

Изяслав протянул к оторопевшей Оде руки и резко рванул на ней платье. Ткань с треском разошлась, обнажив грудь и плечи княгини.

– Это же не дело, чтобы такая пава томилась на ложе одна без мужских ласк, – молвил Изяслав, с похотливым смехом гладя Оде грудь. – Уж я тебя приласкаю, голуба моя. Останешься довольна! Хе-хе.

Ода влепила Изяславу пощёчину, потом вцепилась ему в бороду. Она бросилась к дверям, но Изяслав настиг её и, схватив за волосы, поволок к ложу.

Ода стала звать на помощь, оказавшись на грязной вонючей постели. Склонившийся Изяслав рвал на ней одежды, яростно приговаривая:

– Кричи громче, паскудница! Может, до чего и докричишься… Может, муженёк твой из могилы встанет и прибежит сюда из Чернигова. Вот потеха-то будет! Да не дрыгай ногами, а не то…

Изяслав с такой силой ударил Оду кулаком по голове, что у неё потемнело в глазах и она на какое-то время потеряла сознание.

Очнувшись, Ода обнаружила, что лежит на постели совершенно нагая, а рядом стоит голый Изяслав.

– Всегда я завидовал Святославу, что жёнка у него такая пригожая, – ухмыляясь, промолвил Изяслав, увидев, что Ода пришла в себя. – Наконец-то, вкушу я сего плода. Хвала Вседержителю, что прибрал Святослава и даровал мне его супругу.

Ода попыталась вскочить с кровати, но Изяслав крепко схватил её за волосы. При этом он весело называл княгиню необъезженной кобылицей, а её густые длинные волосы – лошадиной гривой.

– Ну ничего, славная моя, я тебя живо объезжу! – Изяслав забрался на Оду сверху. – Вот только царапаться не нужно. И кусаться тоже. – Он стиснул её горло своими железными пальцами, устраиваясь поудобнее. – Вот так. Вот и славно!

Внезапно Одой овладело какое-то тупое безразличие. Когда утоливший свою похоть Изяслав опять сел к столу и стал звать Оду выпить вина, то она даже не пошевелилась, а лишь открыла глаза. Изяслав пьяно балагурил и смеялся над какой-то шуткой, услышанной от бояр. Потом он оделся и ушёл.

Ода продолжала лежать в той же позе на спине с бессильно раскинутыми в стороны руками. В ней жило ощущение какой-то раздвоенности, словно до сего случая она пребывала в чистоте и некоей возвышенности мыслей, которые ныне растоптал Изяслав, превратив в объект утоления похоти. У Оды было чувство, что теперь ей никогда не отмыться от грязи и не избавиться от чувства брезгливости при виде мужчин.

Она вела мысленный диалог сама с собой.

«Ты хотела помыкать мужчинами и использовать их в своих интригах. Кого-то обманывала, кого-то затаскивала к себе в постель. А ныне затащили в постель тебя. Изяслав не тобою упивался на ложе, но своею вседозволенностью, своею местью покойному Святославу».

Оде вдруг вспомнилась Ланка, как она рассказывала про свои невзгоды и про подобные же домогательства к ней Изяслава. Но Ланка не только пережила это, но и сохранила душевное благородство, не очерствела, не озлобилась на весь род мужской.

«Значит, Ланка душевно сильнее меня, – думала Ода, – а я слаба. К тому же я так одинока, за меня некому заступиться».

И Ода безмолвно разрыдалась. Проплакавшись, она не заметила, как заснула.

Наутро опять пожаловал Изяслав, протрезвевший и не такой развязный, как накануне. Он принёс Оде несколько роскошных платьев, из которых лишь одно пришлось ей впору. Ода терпеливо сносила руки Изяслава, когда он тискал её грудь и ягодицы.

Сидя за столом с Изяславом, Ода осторожно поинтересовалась, долго ли ей находиться в положении пленницы.

– От тебя зависит, голуба моя. Будешь ласкова со мною, получишь свободу. Да что свободу – будешь жить в этом дворце, а бояре киевские будут перед тобой спину гнуть.

Оде захотелось выплеснуть в лицо Изяславу содержимое своей чаши, но она сдержалась. Слушая разглагольствования о том, какой он Изяслав есть самовластец, Ода мысленно клялась отомстить при первой же возможности. И чем дольше продлится её заточение, тем изощрённые и страшнее будет месть.

Перед уходом Изяслав пожелал вновь возлечь с Одой, которая выглядела необычайно привлекательно с распущенными по плечам волосами и с ярким румянцем на щёках после выпитого вина. Ода не стала сопротивляться, но попросила взять её стоя.

– Не хочу я в этой грязи валяться! – Она брезгливо кивнула на постель. – Не пристало великому князю обладать мною здесь. У смердов постели и то чище.

Изяслава эти слова неожиданно смутили. Он кликнул гридней и велел им проводить Оду в его опочивальню.

* * *

Весть о том, что Борис Вячеславич ушёл с дружиной из Вышгорода, недолго радовала его дядей, пребывавших в Киеве. Спустя несколько дней он ворвался в Чернигов и объявил себя тамошним князем.

Всеволод Ярославич пребывал в унынии: сын его Владимир ушёл к себе в Смоленск, а без смоленских полков он не решался выступать против Бориса Вячеславича, которого, по слухам, черниговцы приняли с большой охотой. Изяслав тем паче не желал покидать Киев, опасаясь, что киевляне не впустят его обратно.

Долго братья Ярославичи судили да рядили, как им быть.

Наконец, Изяслав надумал использовать против Бориса Олега Святославича.

Вызвав его к себе, Изяслав в присутствии Всеволода пообещал: если Олег убедит Бориса уйти из Чернигова в Курск, то в награду за это получит черниговское княжение.

– Сядешь на столе отца своего на зависть старшим братьям, – молвил Изяслав, глядя Олегу в глаза. – Видит Бог, не хочу я обнажать меч на Бориса. Знаю, к моим увещеваниям он прислушиваться не станет, держа обиду за отнятый у него Вышгород. С тобой же, Олег, он не может не считаться. Ежели Борис кого и послушается, так токмо тебя.

Всеволод Ярославич хоть и помалкивал, но по его лицу было видно: с Изяславом заодно.

– А куда же Всеволод Ярославич пойдёт, коль сяду я в Чернигове? – обратился Олег к Изяславу.

– В Переяславль пойдёт, – ответил тот. – Там его вотчина, там ему и место.

– Готов ли ты, княже, крест целовать, что уступаешь мне Чернигов? – опять спросил Олег.

– Ишь, прыткий какой! – Изяслав усмехнулся. – Коль я крест поцелую на обещании своём, то буду обязан на стол черниговский тебя посадить, невзирая ни на что, даже на кровопролитие. Я же хочу его избежать. Потому и говорю тебе, Олег, что от тебя зависит, сядешь ли ты князем в Чернигове. Может статься, не столкуешься ты с Борисом, тогда придётся нам со Всеволодом за дело браться. Вот такие пироги, друг мой.

– Хорошо. Я уговорю Бориса, хоть это будет и нелегко, – произнёс Олег. – Но и ты, дядя, не обмани меня.

– Да Бог с тобой, Олег! – возмутился Изяслав. – За кого ты меня принимаешь? Мы ведь с тобой родня. Даю слово княжеское в присутствии Всеволода, что Чернигов станет твоим уделом, коль оттуда уйдёт Борис.

После уговора с дядьями Олег немедленно собрался в путь. Когда Регнвальд спросил, к чему такая спешка, Олег ответил, не скрывая радости:

– Иду добывать себе стол княжеский.

На дворе был июль 1077 года.