Текст книги "Клубок Сварога. Олег Черниговский"

Автор книги: Виктор Поротников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

Глава восемнадцатая. НЕРАДЕЦ.

От двух горевших светильников в трапезной было почти светло. Вдобавок в зеве большой печи вовсю гудело пламя. Холоп в грубой суконной рубахе и таких же портах, заправленных в старые изношенные сапоги, возился у печи, подбрасывая в огонь суковатые сосновые поленья.

У длинного стола, застеленного белой скатертью, сидели братья Ростиславичи, хмурые и озабоченные. Перед каждым стояла серебряная чаша с вином, но ни один не притрагивался к хмельному.

– От Ярополка надо как-то избавляться, – молвил Рюрик приглушённо. – Не даст он нам спокойного житья. Так и будет ходить в наши земли, чтобы грабить села и захватывать города. А великий князь и пальцем не пошевелит в нашу защиту, чтоб ему пусто было!

Рюрик оглянулся на холопа, который ворошил в топке длинной кочергой:

– Ступай покуда! Понадобишься – позову.

Холоп низко поклонился и вышел, прикрыв за собой тяжёлую скрипучую дверь.

– Верно молвишь, брат, – сказал Василько. – Покуда жив Ярополк, покою нам не будет. Но как с ним покончить? Сам ведь знаешь, каков он ратоборец!

– Надо заманить его в ловушку, – промолвил Рюрик и сделал жест рукой, будто поймал на лету муху.

– Что ты задумал, брат? – насторожился Володарь.

– Есть у меня отчаянный малый, который при случae сможет прикончить Ярополка своей рукой, – начал Рюрик. – Я подошлю его к Ярополку, чтобы он поведал, будто бояре звенигородские задумали перейти под власть волынского князя. Мой посланец скажет Ярополку: заговорщики ночью откроют ему ворота, коль он скрытно подойдёт к Звенигороду с отрядом ратников. Неужто Ярополк не соблазнится на это?

– Думаю, соблазнится, – произнёс Василько, – давно он на Звенигород облизывается.

– Хитрость-то в чем? – спросил Володарь.

Человек мой будет проводником войску Ярополка и в пути свершит своё дело, – ответил Рюрик.

– А коль не свершит? – Володарь засомневался. – Чаю, слуг и телохранителей подле Ярополка будет немало.

– Я своего человека знаю, – усмехнулся Рюрик и взял чашу со стола. – Выпьем, братья, за успех задуманного дела.

Человеком, с помощью которого Рюрик вознамерился избавиться от ненавистного волынского князя, был Нерадец.

Князь держал Нерадца при себе, поскольку знал: такой человек рано или поздно пригодится. Живя в Галиче, Нерадец ни в чем не имел нужды. Он знал, что галицкий князь не выдаст его Всеволоду Ярославичу, даже если тот потребует этого. Рюрик жил недружно со своими боярами, которые тяготились княжеской властью. Дабы не позволить им организовать заговор, Рюрик постоянно ссорил бояр между собой, используя при этом Нерадца. Того не коробило, что князь поручает ему лишь грязные дела: когда нужно попугать какого-нибудь боярского сыночка или удавить ненужного свидетеля. Занятые склоками между собой, галицкие бояре были не опасны Рюрику, опаснее для него было их единство.

Рюрик дорожил Нерадцем, поэтому велел ему убить Ярополка лишь в том случае, если будет возможность спастись самому.

– Коль тебя убьют иль возьмут в плен, это сослужит мне дурную службу, – напутствовал Рюрик. – Пусть смерть Ярополка окажется на свету, но ты при этом должен остаться в тени.

Нерадец пообещал сделать все как надо. Замыслу Рюрика с самого начала сопутствовал успех. Ярополк поверил и спешно выступил с дружиной к Звенигороду.

Нерадец вёл владимирцев окольными путями, дабы подойти к Звенигороду не с севера, а с запада со стороны Перемышля.

Шёл месяц май. Смерды повсеместно были заняты работой на полях. Чтобы владимирская рать не привлекла внимания, Нерадец выбирал только лесные дороги. Где лесов не было, там войско двигалось ночью или в предрассветных сумерках. Дружинники даже спали на ходу на повозках обоза.

Возле Нерадца постоянно находились трое владимирцев, поскольку до конца ему Ярополк все же не доверял. Дабы убедиться в правдивости сказанного о боярском заговоре, осторожный Ярополк послал в Звенигород своих доверенных людей под видом купцов. Мнимые купцы должны были добраться до Звенигорода по прямой дороге, разведать всё, что нужно, и дожидаться дружины в условленном месте.

Опасность своего положения Нерадец почувствовал, когда до Звенигорода оставалось не более трёх переходов. На одной из дневных стоянок в лесу кто-то из владимирских воевод, с особой подозрительностью относившийся к Нерадцу, обмолвился при нём о соглядатаях Ярополка, высланных заранее в Звенигород. Нерадец ничем не выдал себя, понимая, что именно на то и рассчитывал говоривший.

Нерадец по-прежнему находился в передовом отряде, выискивая укромные пути к Звенигороду. Теперь, когда и до Перемышля было рукой подать, появилась возможность попытаться спастись бегством, но Нерадец и не помышлял об этом, желая во что бы то ни стало выполнить дело.

Однажды под вечер передовой владимирский отряд наткнулся на конный дозор перемышльского князя. Точнее Нерадец нарочно вывел владимирцев на него. Во время короткой схватки владимирцев с перемышльцами Нерадцу удалось затеряться в лесу. Когда владимирцы спохватились и, не найдя Нерадца среди убитых и раненых, бросились искать его по всем направлениям, тот в это время притаился возле лесной дороги, по которой двигалось основное войско. Набросив на плечи военный плащ, которым он укрывался по ночам, и надев на голову шапку, снятую с убитого дружинника, Нерадец незаметно выехал на коне из кустов и смешался с замыкающим отрядом владимирцев, охраняющим обоз.

Ярополк лежал на возу на мешках с ячменём, пытаясь хоть немного вздремнуть, но на тряской дороге это ему никак не удавалось.

С наступлением сумерек щебет птиц смолк и лесную чащу окутала тишина, нарушаемая лишь топотом сотен копыт и скрипом тележных колёс. Да изредка шуршала листва на молодых деревцах, росших близко от дороги, когда проезжающий всадник задевал ветки плечом.

Нерадец знал, что в этот вечерний час Ярополк должен находиться в обозе. За время пути он выяснил, когда владимирский князь спит, а когда бодрствует. Заметив впереди княжескую лошадь, привязанную к одному из возов, Нерадец, понукая своего коня, стал пробираться вперёд. В арьергардном отряде Нерадца почти не знали, поскольку он весь путь находился в голове войска. К тому же сгущавшиеся сумерки и нахлобученная на самые глаза шапка помогали злодею в его намерении.

Ярополк, ненадолго погрузившись в сон, вдруг проснулся от резкой боли в груди и ещё от того, что ему стало трудно дышать. Князь с удивлением увидел торчащий у него в груди кинжал. В следующий миг ехавший рядом с повозкой дружинник хлестнул плетью своего коня и ринулся в лес напролом.

Поднялись шум и суматоха. Несколько гридней поскакали вдогонку за беглецом, другие столпились вокруг истекающего кровью князя. Кто-то звал лекаря, кто-то посылал за воеводами.

Подоспевший лекарь вытащил из раны кинжал, но остановить кровь так и не успел.

– Он меня убил, – тихо простонал Ярополк и тут же испустил дух.

Дружинники повезли своего князя сперва во Владимир, а потом в Киев, где его погребли в церкви Святого Петра. При крещении Ярополк получил имя Пётр, потому и храм в Киеве был заложен им в честь этого святого.

(По словам летописца, Ярополк Изяславич был кроток, смирен и братолюбив. Давал каждый год десятину з Богородицкую киевскую церковь, где венчались его отец и мать, и просил у Бога такой же смерти, какая постигла святых Бориса и Глеба. Бог услышал его молитву, заключает летописец.)

Был год 1086-й.

* * *

Нерадец благополучно ушёл от погони и добрался до Перемышля, где его с тревогой ожидали Рюрик и Володарь.

Убийца Ярополка долгое время скрывался в Перемышле. Так решил Рюрик, полагая, что в более многолюдном Галиче Нерадца было бы труднее скрывать от любопытных глаз. К тому же в Галиче его ненароком могли опознать заезжие владимирцы или киевляне: ведь подозрение в убийстве падало прежде всего на старшего из Ростиславичей.

Глава девятнадцатая. КУНИГУНДА.

Смерть Ярополка Изяславича явилась тем событием, которое повлекло за собой целую череду междоусобиц в юго-западной Руси. Зыбкое равновесие, удерживавшееся между владениями Ростиславичей и Волынью, нарушилось. Подняли голову не только Ростиславичи, но и поляки, возымевшие намерение опять завладеть червенскими городами. Давыд Игоревич, вновь занявший владимирский стол волею великого князя, был не столь удачливым полководцем, поэтому в скором времени Ростиславичи отняли у него не только Бужеск и Броды, но покушались на Белз и Перемиль.

Подозрения Всеволода Ярославича в том, что в смерти Ярополка повинны Ростиславичи, вскоре подтвердились.

Жена Володаря приехала погостить к супруге Давыда во Владимир и проболталась о том, что убийца Ярополка скрывается у них в Перемышле. Илдико назвала своей подруге Илонке имя убийцы, призналась она и в том, что её супруг желает поскорее спровадить этого опасного человека в Галич к старшему брату, который, по словам Володаря, и затеял злое дело.

Илонка, едва Илдико уехала обратно в Перемышль, поделилась услышанным с мужем. Давыд без промедления отправил гонца в Киев, чтобы, поставив в известность великого князя, попытаться подбить его на войну с Ростиславичами.

К тому времени в Киеве опять появились вдова и тёща покойного Ярополка, которые с самого начала не сомневались в причастности Ростиславичей к убийству их мужа и зятя. Обе женщины убеждали Всеволода Ярославича наказать братьев за злодейство. Поэтому гонец от Давыда пришёлся как нельзя кстати.

Помимо мести за погубленного зятя, расчётливая Розамунда задумала соединить брачными узами овдовевшую Кунигунду и Ростислава, младшего сына великого князя. Её не смущало, что Кунигунде было двадцать восемь лет, а Ростиславу лишь недавно исполнилось семнадцать. Розамунда полагала, что красота её дочери сводит на нет возрастное неравенство. К тому же юный Ростислав испытывал явную симпатию к Кунигунде, выглядевшей гораздо моложе своих лет.

Всеволод Ярославич посадил Ростислава князем в Переяславле, своей родовой вотчине. После Новгорода и Чернигова Переяславль считался третьим по значимости княжеским столом на Руси, куда сажались только те з младших князей, которые в будущем имели хоть какое-то право на высокий киевский стол.

Это обстоятельство подстёгивало честолюбивую Розмунду в её намерении. Во имя своей цели она не вылезла из спальни великого князя, подговаривая и дочь лечь в постель с Ростиславом.

– Коль распробует младень твоё тело, почувствует себя мужчиной, вкусив твоих прелестей, сам станет упрашивать отца о свадьбе, – говорила дочери Розамунда.

Кунигунде и самой нравился Ростислав, красивый и статный. От матери-половчанки он унаследовал большие блестящие миндалевидные глаза, тонкий прямой нос и черные изогнутые брови. Темно-русые волосы вились пышными кудрями, что придавало лицу необычайное очарование. Цветом волос и росчерком губ Ростислав пошёл в отца-русича. От отца же он унаследовал высокий рост, широкие плечи и физическую крепость ла. В свои семнадцать лет Ростислав без особого труда натягивал лук из турьих рогов, далеко кидал тяжёлое боевое копье и был неодолим среди сверстников в рукопашной схватке. Всеволода Ярославича лишь огорчало то, что его младший сын не стремился к книжным знаниям, не учил языков и не был силен в богословии. Ратное умение и скачка верхом были для него самыми любимыми занятиями.

Однако Кунигунда не спешила отдаваться Ростиславу, дабы тот не счёл её ветреной. К тому же доходили ухи о том, скольких киевских боярышень успел соблазнить и бросить красавец Ростислав, не говоря уже о челядинках, многие из которых не избежали его ложа. Кунигунде хотелось стать единственной избранницей Ростислава, а не очередной его победой. Молодые люди вместе выезжали на конные прогулки, часто гуляли в парке под столетними дубами.

Княгиня Анна, мать Ростислава, вот уже два года безвыездно жила в Переяславле. Её отношения с супругом разладились до такой степени, что им обоим лучше жилось врозь, нежели вместе. Даже в огромном киевском дворце им было тесно: Анну смущало и раздражало присутствие там Розамунды, которая вела себя как хозяйка.

Всеволоду Ярославичу Кунигунда нравилась. Он благосклонно выслушивал Розамунду, которая расписывала великому князю, сколь сладостна и безмятежна будет жизнь его сына в браке с её красавицей дочерью.

Но то ли Розамунда, расхваливая Кунигунду, перешла меру допустимого, то ли Всеволод Ярославич вдруг на старости лет лишился разума от красоты девушки. Случилось непредвиденное: и великий князь и его младший сын оба воспылали сильной страстью к Кунигунде.

Неопытную Кунигунду внимание к ней со стороны юного княжича и далеко не молодого великого князя привело в смятение: оба ждали от неё именно тех проявлений симпатии, которые рано или поздно сводят на одном ложе мужчину и женщину. Розамунда же считала случившееся великой удачей. Она постоянно твердила дочери, чтобы та не скупилась на улыбки и старому князю и его юному сыну.

– Став женой Ростислава, ты станешь переяславской княгиней, – твердила Розамунда, – а став любовницей Всеволода Ярославича, ты обретёшь ни с чем не сравнимое могущество. Только вдумайся в это!

Однако Кунигунда не собиралась вдумываться. Ей претила сама мысль о близости со стариком, каким бы могуществом он ни обладал.

– Я желаю добропорядочного замужества, матушка, – отвечала Кунигунда, – ты же толкаешь меня в разврат! Это постыдно и греховно! Если ты не блюдёшь свое тело, то я своё блюду.

Такие речи в конце концов разозлили Розамунду, которая решилась не просто унизить дочь, но наказать её. Больше всего Розамунду выводило из себя то, что обожаемая дочь посмела сравнить мать с блудницей! Как будто она делит ложе со Всеволодом Ярославичем из любви к нему, а не из желания добиться счастья для своей капризной и неблагодарной дочери.

«Что ж, – мстительно думала Розамунда, – я отучу тебя от капризов, милая моя. Я заставлю тебя испить из той же чаши, из которой пью сама, не жалуясь и не ропща».

Однажды Розамунда вдруг объявила дочери: Всеволод Ярославич передумал женить на ней своего младшего сына.

– Похоже, великий князь подыскал Ростиславу невесту в державе ромеев, – добавила она.

После сказанного матерью девушке показалось, будто у неё земля уходит из-под ног. Кунигунде, жившей последние месяцы с ощущением близкого счастья, надеявшейся и верившей в то, что Ростислав станет ей мужем, хотелось плакать от обиды и отчаяния. Прекрасный замок её мечты рушился на глазах!

– Неужели ничего нельзя сделать, матушка? – спросила Кунигунда, чуть не плача.

– Наверно, и можно что-нибудь сделать, дочь моя. Голько для этого, боюсь, придётся переступить через греховное и постыдное, – нарочито медленно проговорила Розамунда. – Ежели ты снизойдёшь до великого князя и ляжешь с ним в постель да сделаешь это не единожды, тогда, быть может, Всеволод Ярославич и пожелает выдать тебя за Ростислава, дабы не потерять такую красивую наложницу. Решай сама, дочь моя. Мне после твоих упрёков делить ложе со стариком нет охоты.

Кунигунда принялась целовать у матери руки и просить прощения за сказанное сгоряча. Она умоляла её уговорить, задобрить великого князя, вырвать у него согласие на брак.

– Матушка, ведь ты же умеешь повелевать мужчинами, когда захочешь, – Кунигунда стала перед матерью на колени.

– Когда захочу, – сделала ударение Розамунда, – а я ныне не хочу. Я решила блюсти своё тело, дочь моя.

Ни слезы, ни мольбы дочери не разжалобили графиню, которая в мести была так же тверда, как и в любом другом деле.

Тогда Кунигунда решилась на отчаянный шаг. Она вознамерилась уговорить Ростислава тайно обвенчаться с нею в какой-нибудь церкви за пределами Киева. Однако на беду Ростислав уехал по какой-то надобности в Переяславль. Этот внезапный отъезд только укрепил Кунигунду в её опасениях: великий князь своими происками старается разлучить с нею своего младшего сына.

В отчаянии Кунигунда сказала матери, что согласна лечь в постель с великим князем, согласна на все ради Ростислава.

– Но это же греховно и постыдно, дочь моя, – с язвительной усмешкой заметила Розамунда.

Кунигунда ничего не ответила на этот упрёк, чувствуя недоброжелательность к себе. Она и хотела бы возненавидеть мать, но не могла.

Розамунда свела на ложе свою дочь и Всеволода Ярославича с умением опытной искусительницы. Сначала графиня подстроила так, что великий князь смог подглядеть за обнажённой девушкой, совершавшей вечернее омовение в большом ушате у себя в опочивальне. Затем Кунигунда вместе с матерью несколько дней кряду ходили по пятам за великим князем, упрашивая его наказать Ростиславичей за убийство Ярополка. Когда же Всеволод Ярославич наконец объявил, что начнёт против братьев войну, Кунигунда, якобы в порыве признательности, пожелала сойтись с великим князем на ложе.

В постели девушка вела себя так, как ей велела мать, имевшая возможность хорошо изучить сластолюбивые наклонности Всеволода. Ночь, проведённая с Кунигундой, показалась ему сплошным потоком непередаваемых ощущений. Великий князь будто обрёл вторую молодость. И хотя придворный лекарь предостерёг Всеволода Ярославича, что в его возрасте подобные излишества до добра не доведут, тот был глух к этим словам. Великий князь рвался-вновь и вновь на ложе с Кунигундой. Розамунде с немалым трудом удалось не допустить этого, ибо она видела, каких душевных сил стоило дочери преодолеть отвращение к старому князю и отдаться ему.

Розамунда сказала Всеволоду Ярославичу, что его ждут новые ласки красавицы, если он исполнит своё обещание и сурово накажет дерзких Ростиславичей.

В предвкушении новых наслаждений Всеволод Ярославич сам повёл полки в юго-западную Русь. Воеводы недоумевали, глядя, как великий князь, забыв про свои года и седую бороду, лихо гарцует на коне впереди марширующих походным порядком колонн. Подобного ратного рвения никто не замечал за Всеволодом Ярославичем и во времена, когда тот был моложе и здоровее. Было непонятно, что произошло с великим князем, отчего ему не терпится вступить в битву с Ростиславичами.

У города Перемиля киевские полки соединились с войском Давыда Игоревича, который горел желанием отнять у Ростиславичей города Бужеск и Броды.

Братья, узнав, что на них идёт войной сам великий князь, попытались сначала договориться миром. От Ростиславичей в Перемиль прибыли послы. Они были заранее на все согласны за исключением одного – послы наотрез отказывались признавать причастность Рюрика к убийству Ярополка. Свидетельство жены Володаря послы называли просто бабьими сплетнями, обращать внимание на которые великому князю никак не пристало.

Всеволод Ярославич, видя несговорчивость послов, прервал переговоры, сказав: даже у ангелов небесных иссякло терпение взирать на вызывающую дерзость Ростиславичей.

Сначала великий князь взял приступом Броды и Бужеск, потом осадил Звенигород. К этому городу от Перемышля, Галича и Теребовля спешно двигались полки Ростиславичей, возлагавших надежды на своё единство и на то, что со Всеволодом Ярославичем не было его старшего сына, ратолюбивого Владимира. Давыда братья не опасались.

(О той битве под Звенигородом летописец сообщает скупо, видимо, не желая умалять величие Всеволода Ярославича, начавшего войну с Ростиславичами с успешного взятия двух городов.

«Сошлись две враждебные рати в чистый четверг в четвёртый день Петрова поста, словно в память об убиенном князе Ярополке Изяславиче, носившем в христианстве имя Пётр, – написал летописец. – Крепко стояли в сече волыняне и киевляне. И пособил Господь Всеволоду Ярославичу обратить вспять дружины Рюрика и Володаря. И увлеклись преследованием киевляне, расстроив ряды свои. А затаившийся до поры Василько Ростиславич со своим конным полком обрушился на киевлян, чаявших себя победителями, и много воев погубил, и бояр, и воевод, и Всеволодовых любимцев… И вновь пособил Господь Всеволоду Ярославичу, наслав на землю сильный ливень, будто потоп случился. Этот ливень избавил Всеволода Ярославича от злой участи побеждённого и заодно не дал Ростиславичам считать себя победителями»).

Как бы там ни было, но Ростиславичи полагали: в сражении под Звенигородом они взяли верх над великим князем. Во всяком случае, Всеволод Ярославич, оставив Звенигород, повёл полки прямо на Галич.

Ростиславичи всячески препятствовали переправе киевлян и волынян через Днестр. Но Всеволод Ярославич хитро произвёл переправу темной ночью. На рассвете Ростиславичи отважились на новую битву и потерпели полный разгром. Рюрик заперся в Галиче, а его братья ушли каждый в свою вотчину собирать свежие рати. Складывать оружие Ростиславичи не собирались.

Но осадив Галич, Всеволод Ярославич с каждым днём все больше убеждался: без осадных машин взять с наскока большой и хорошо укреплённый город ему не удастся. Не получится взять Галич и измором, поскольку, по слухам, Рюрик загодя свёз в свою столицу весь хлеб из округи, согнал множество скота и вдобавок открыл для горожан княжеские закрома, дабы в осаждённом городе не было нужды в съестных припасах. Всеволод Ярославич попытался связаться с галицкими боярами, зная, что многие из них тяготятся властью Рюрика. Однако у галицкого князя всюду был глаз да глаз: никто из лазутчиков назад не воротился. А вскоре осаждённые сбросили со стены мешок, в котором были головы двух галицких бояр, к которым, собственно, Всеволод Ярославич и засылал лазутчиков.

Близилась осень, а рать великого князя по-прежнему стояла под Галичем. Всеволод Ярославич на военных советах по-мужицки ругался, споря до хрипоты с воеводами, которые не желали понапрасну губить воинов. Уходить бесславно от Галича он не хотел. Нужна была победа, на худой конец признание Рюриком своей вины в смерти Ярополка. Но галицкий князь не собирался сдаваться, уповая на помощь братьев.

– Надо разбить Василька и Володаря, тогда Рюрик станет посговорчивее. Подмоги ему ждать будет не от кого, – говорили воеводы великому князю. – Стоянием же под Галичем нам ничего не добиться.

Тогда Всеволод Ярославич повёл войско против Василька, считая его более опасным противником из двух младших Ростиславичей. У городка Микулина великий князь наткнулся на рать теребовльского князя. При всей своей храбрости Василько понимал: с пятью сотнями конников и четырьмя тыщами пешцев ему не по силам тягаться со Всеволодом Ярославичем и Давыдом, объединённое войско которых насчитывало две тысячи всадников и десять тысяч пехоты.

Теребовльский князь принялся метаться со своими отрядами по лесистой местности, испещрённой оврагами и холмами. Это было не похоже на бегство, как подумал сначала Всеволод Ярославич, так как воины Василька то и дело нападали из засады на полки великого князя. Чаще всего нападения случались поздним вечером либо рано утром. Киевлянам и волынянам приходилось удваивать караулы, пребывая в постоянном напряжении от бесконечных мелких стычек. Сражаться приходилось, то отбивая у врага табун своих же лошадей, то выручая водоносов, ушедших к реке и угодивших в засаду.

В конце концов киевским воеводам удалось окружить лихую рать теребовльского князя* В отчаянной беспощадной сече полегло почти все воинство младшего из Ростиславичей. Самому Васильку удалось-таки пробиться сквозь боевые порядки киевлян и уйти с остатками дружины в свой стольный град.

Всеволод Ярославич подступил к Теребовлю в начале осени. Одного взгляда на город, стоящий на обрывистом утёсе над рекой Теребовлей, было достаточно, чтобы понять всю тщетность попыток овладеть им без долгой осады. Поскольку воеводы были против осады, великий князь повёл полки к Перемышлю, где княжил третий из Ростиславичей, Володарь.

Он не стал рисковать сражением в открытом поле и тоже заперся в своём стольном граде.

Перемышль был расположен на высоком мысу правого берега реки Сан при впадении в неё речки Вяры. Своей неприступностью город превосходил не только Галич, но и Теребовль. Если стольные города Рюрика и Василька пусть с большими потерями, но ещё как-то можно было взять приступом – в их укреплениях имелись слабые места, то стольный град Володаря был совершенно неприступен со всех сторон.

Всеволод Ярославич отправил посла к Володарю с требованием выдать убийцу Ярополка, который, по слухам, скрывается у него в Перемышле. Быть может, требование великого князя так и осталось бы без ответа, если бы не Давыд, тоже пославший гонца с предложением Володарю о встрече.

Эта встреча состоялась рано поутру у юго-западных ворот Перемышля. Два князя, безоружные прогуливаясь вдоль крепостного вала на виду у своих дружинников, стоявших в отдалении, долго вели неторопливую беседу. Неизвестно, о чем беседовали Давыд и Володарь, некогда бывшие неразлучными друзьями, а ныне ставшие недругами. Может, вспоминали молодые годы, а может, рядили, как примирить великого князя с Рюриком. Но выходило, что первым шагом к этому была, как ни крути, выдача злодея, на коем была кровь Ярополка.

И Володарь пообещал Давыду выдать Нерадца великому князю.

* * *

Совет в княжеской гриднице был недолог. Все думные бояре Володаря высказались за то, чтобы выдать убийцу Ярополка великому князю, полагая, что месть Всеволода Ярославича за подло погубленного племянника священна. И уж коль на то пошло, то отдуваться за свершённое зло должен Рюрик, а никак не перемышльский князь.

После совета Володарь темными переходами прошёл в помещение, охраняемое двумя вооружёнными гриднями. Там, на нарах у стены, закинув руки за голову, лежал Нерадец.

По лицу вошедшего князя Нерадец догадался об ожидавшей его участи. Однако он ничем не выдал своего волнения или беспокойства, по-прежнему лёжа на смятой постели с безразличным видом.

– Великий князь стоит с полками под Перемышлем, – мрачно промолвил Володарь, стараясь не встречаться взглядом с Нерадцем. – По твою душу пришёл сюда Всеволод Ярославич. Коль не выдам я тебя, то он грозит все села вокруг Перемышля сжечь. Бояре мои постановили откупиться от великого князя твоей головой.

– Вона как! – отозвался нехотя Нерадец.

Было непонятно: то ли он упрекает князя в слабоволии, то ли сочувствует ему.

– Мне жаль, что так получилось, – добавил Володарь с тяжёлым вздохом.

– Мне тоже, – в тон ему сказал Нерадец.

– В полдень тебя выведут за ворота и передадут людям великого князя. – Володарь оперся рукой о низкую потолочную балку и взглянул на Нерадца. – Поступить иначе я не могу. Мне не по силам с ним тягаться.

– Понимаю, – Нерадец сел на ложе. – Думаю, славную дыбу приготовит мне великий князь.

Володарь, ничего не ответив, направился к двери. Возле неё он задержался и обернулся к Нерадцу, который натягивал сапоги.

– Не надевай сапоги. Надень-ка лучше лёгкие опорки. Когда тебя выведут за ворота, беги к речному обрыву и прыгай вниз. Сопровождающая тебя стража будет без луков, руки тебе связывать не станет. Коль повезёт, переплывёшь реку Сан и укроешься в камышах на той стороне. Это все, что я могу для тебя сделать.

– Я везучий, княже, – усмехнулся Нерадец. – Благодарю за милость.

Воевода Коснячко, посланный с десятком воинов, чтобы доставить Нерадца в великокняжеский стан, впоследствии рассказывал, что злодей бросился с высокого берега прямо в речную стремнину и утонул.

– Точно ли это был Нерадец? – уточнил Всеволод Ярославич.

– Точно, княже, – ответил Коснячко. – Я сразу узнал его, а он – меня.

– Говоришь, утоп в реке? – допытывался великий князь. – Говоришь, не выплыл?

– Своими глазами видел, что не выплыл, – подтвердил Коснячко, – течение в том месте дюже сильное и бурунов много.

– Что ж, собаке собачья и смерть, – Всеволод Ярославич перекрестился.

На другой день полки великого князя ушли от Перемышля. По возвращении в Киев Всеволод Ярославич узнал от своего огнищанина, что сын Ростислав не только пребывает в великокняжеском дворце, хотя ему велено быть в Переяславле, но и все ночи проводит в спальне Кунигунды.

– Да что ночи, князь-батюшка. Его и днём от Кунигунды не оторвёшь, – доносил верный огнищанин своему господину. – Эти голубки и теперь уединились в спаленке. Чаю, сыночек твой, княже, совсем голову потерял от прелестей немочки.

– Да как он посмел, негодник, – Всеволод Ярославич рассвирепел. – Да я его в поруб упеку! И Кунигунде от меня достанется.

Всеволод Ярославич, как был в походной одежде, ринулся на женскую половину дворца, дабы самому удостовериться в правдивости сказанного.

Огнищанин не солгал. Кунигунда и Ростислав действительно пребывали на ложе, когда пред ними предстал разгневанный Всеволод Ярославич.

Великий князь разразился длинной тирадой по поводу женской развращённости и сыновней непочтительности. Однако гневный тон вдруг перешёл в нечленораздельный хрип, после чего к ужасу застигнутых врасплох любовников и слуг Всеволод Ярославич страшно побледнел и без чувств рухнул на мозаичный пол.

Прибежавшие лекари кое-как привели великого князя в чувство. Однако разговаривать он не мог: отнялся язык.

Киевская знать была в смятении. Все решили, что Всеволод Ярославич долго не протянет. Среди бояр и купцов образовались две группы: одна выступала за то, чтобы киевский стол достался Владимиру Всеволодовичу; другая ратовала за то, чтобы великим князем стал Святополк Изяславич. В Новгород и Смоленск были отправлены гонцы.

Вскоре Святополк и Владимир прибыли в Киев, причём оба с дружиной.

На двадцатый день после злосчастного обморока ко Всеволоду Ярославичу вернулась речь. Первой фразой, произнесённой им после долгого безмолвия, был вопрос: «Где Кунигунда?»

Слуги привели Кунигунду к постели больного. Вид Всеволода Ярославича с глубоко запавшими глазами и обострившимися скулами вызвал слезы у девушки. Она, стоя на коленях, принялась просить прощения у великого князя. В знак примирения Всеволод Ярославич протянул Кунигунде слабую руку.

Впоследствии лекари говорили втихомолку, что одно присутствие немки в опочивальне действует на больного лучше всяких лекарств. Самый опытный из лекарей заметил, что другого такого обморока Всеволод Ярославич не переживёт.

Видя, что великий князь пошёл на поправку, Святополк Изяславич уехал обратно в Новгород. Владимир задержался, дабы подождать полного выздоровления отца. Прежде всего Владимир спровадил в Переяславль своего сводного брата Ростислава, строго-настрого запретив ему показываться в Киеве.

Княгиня Анна, мать Ростислава, с самого начала не приветствовала сближение сына с дочерью графини Розамунды. Анна обещала Владимиру извещать его обо всех намерениях строптивого Ростислава, которому даже смерть отца казалась благом: ему удалось бы быть с Кунигундой.

Однако Владимира больше беспокоил не Ростислав, а Ростиславичи и поляки, которые вовсю бряцали оружием. Лишь надвигающаяся зима удержала их от очередного вторжения на Волынь.