Текст книги "Клубок Сварога. Олег Черниговский"

Автор книги: Виктор Поротников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

Глава пятнадцатая. ПОХОД НА ПОЛОЦК.

Бегство наложниц привело Изяслава в дикую ярость. Это усугубилось ещё тем, что вместе с Одой и Эльжбетой бежал один из гридней. Но особенно Изяслава разозлило то, что сотворили с его верным постельничим, который по-существу стал евнухом.

Боярин Богуслав, дабы не поплатиться головой за отчаянную дерзость своего сына, предпочёл укрыться не где-нибудь, а у полоцкого князя. Именно это обстоятельство и навело Изяслава на мысль, что обе беглянки наверняка подались туда же. Соглядатаи, возглавляемые Спирком, который из постельничего превратился в главного прелагатая[71][71]
  Прелагатай – древнерусское название соглядатая.


[Закрыть] при великом князе, обшарили все города и веси земли киевской, побывали в Переяславле, Чернигове и Владимире. Но все было напрасно.

Изяслав решил, что Ода и Эльжбета нашли убежище у Всеслава в Полоцке.

Больше всего Изяслава раздражали слухи, ходившие по Киеву. Народ на торгу судачил, злорадствуя, как две слабые женщины одурачили самого великого князя, да ещё и отомстили ему, кастрировав верного слугу. Киевляне втихомолку восхищались и Всеславом, который даёт приют всем несправедливо обиженным. Сколько ни бьются с ним сыновья и внуки Ярослава Мудрого, а одолеть не могут.

В довершение всего в гости к Изяславу пожаловал его старший сын Святополк и прямо с порога начал выставлять претензии отцу.

– Батюшка, не по-христиански ты поступил, отняв у меня жену, – начал Святополк. – Но я не был на тебя в обиде, поскольку ты дал мне за Эльжбету Вышгород. Видит Бог, прелести Эльжбеты стоят такого отступного. Но, отняв у меня супругу, ты не сберёг её. Допустил, что Эльжбета сбежала от тебя с каким-то дворцовым стражем. Это не токмо постыдно, батюшка, это смешно! Над тобой смеётся весь Киев!

– Ты зачем приехал? – набросился на сына Изяслав. – Какого рожна тебе надо? Насмехаться надо мной собрался?

– Насмехаться я не собираюсь, – ответил Святополк с видом оскорблённого достоинства. – Я за отступным приехал.

– Каким отступным? – не понял Изяслав. – Говори толком!

– Отец, ты упустил Эльжбету, значит, за это с тебя причитается отступное, – пояснил Святополк. – Что тут непонятного?

– Ах, вот оно как! – На лице Изяслава появилось выражение коварного ехидства. – Что же ты хочешь, сынок? Случаем, не стол киевский?

– Нет, отец, – Святополк покачал головой. – Стол киевский я требовать у тебя не вправе.

– Ну, слава Богу! – Изяслав принялся часто креститься и кланяться Святополку. – Вот радость-то привалила. Чадо моё стол киевский мне оставляет.

– Перестань, отец, – чуть брезгливо бросил Святополк. – Давай лучше сядем и спокойно потолкуем.

Отец и сын уселись напротив друг друга.

– Я полагаю, батюшка, ты должен мне отсыпать двести гривен серебра отступного за сбежавшую Эльжбету, – сказал Святополк. – Ведь получается, что из-за тебя Эльжбета и от меня сбежала. По-моему, требование моё справедливо. А по-твоему?

Родитель долго взирал на сына из-под нахмуренных бровей.

– А по-моему, сыне, засиделся ты в Вышгороде без дела, – наконец сказал Изяслав. – Пора седлать коней, подымать полки и двигать в поход на Полоцк, благо дорога туда тебе ведома. Ты однажды уже сидел князем в Полоцке. Там вновь обретёшь свою ненаглядную Эльжбету, возьмёшь отступное со Всеслава. И не двести гривен, а сколь пожелаешь.

– Ка… кой ещё поход? – Святополк изменился в лице. – Зима же скоро.

– Со Всеславом токмо зимой и надо воевать, – подбодрил сына Изяслав. – Вспомни, как мы разбили его на Немиге-реке. В самую стужу!

– А ты пойдёшь в поход?

– Я не пойду, сынок, – Изяслав вздохнул. – Стар я уже для этого. Мне стол киевский блюсти надо. И сокровища из казны разыскивать, кои Борис Вячеславич упёр и где-то спрятал.

– Одному мне со Всеславом не совладать, – хмуро произнёс Святополк.

– Владимир Всеволодович с тобой пойдёт, – успокоил его Изяслав. – Он и главенствовать будет. С большой силой пойдёте. Чтоб от Полоцка одни головешки остались! Привезёшь мне голову Всеслава, так и быть, отсыплю тебе двести гривен серебра. Идёт?

– Идёт, – ответил Святополк и невесело улыбнулся.

Киевские, вышгородские и смоленские полки выступили на Полоцк в середине декабря, когда зимняя стужа сковала льдом озера и реки. Им навстречу заснеженными дорогами двигались рати полоцкого князя. Два враждебных войска сошлись под Витебском. Началась долгая осада города Владимиром и Святополком.

* * *

Один из соглядатаев Изяслава побывал в Каневе, передав Давыду Игоревичу наказ великого князя: не упустить сбежавших княгинь, если вдруг они вознамерятся пробираться до черниговских земель или в Польшу степным путём.

Ода была восхищена смелостью и благородством юного Давыда, который, ни мгновения ни колеблясь, предоставил убежище ей и Эльжбете, хотя знал, что может лишиться княжеского стола, коль Изяслав узнает, где скрываются беглянки. Более того, Давыд заплатил Бажену двадцать золотых динаров[72][72]
  Динар – золотая арабская монета.


[Закрыть] за содействие в побеге.

Вместе с Одой и Эльжбетой из Киева бежала и Регелинда. Все они скрывались в тереме у Давыда, не показываясь на глаза ни челяди, ни дружинникам. Перед тем как появиться в Каневе, Ода сначала через Бажена известила обо всем Давыда, чтобы разведать, согласится ли он спрятать свою тётку и её спутниц. Давыд выслал за беглецами крытую повозку, посадив кучером Бажена. На этой повозке, когда стемнело, въехали в город.

Затем доверенный человек Давыда провёл всех в княжеский терем.

Спустя какое-то время в гости к Давыду пожаловал Володарь Ростиславич, который владел небольшим градом на реке Рось. Этот град так и назывался Володарев, поскольку нынешний его владелец непрестанно заботился об укреплении и расширении. Вот и на этот раз Володарь объявился в Каневе с единственной целью: переманить на Рось охочих до пограничной службы людей, которые постоянно прибывали в Канев из Киева, Переяславля и ближних к ним земель. В основном это были беглые холопы, лишившиеся земли смерды, а то и вовсе разбойники, уставшие от опасной жизни на больших дорогах.

Ода не утерпела и уговорила Давыда позволить ей встретиться с Володарем, с которым она была близко знакома, благодаря дружбе с его матерью. Эльжбете тоже захотелось посмотреть на среднего сына Ланки, которого она не видела без малого четыре года. Каким он стал?

Восемнадцатилетний Володарь больше походил на отца. Если в его братьях Рюрике и Васильке преобладало сходство с матерью-венгеркой, то в облике Володаря угадывался отец-славянин.

Ода не стала скрывать от Володаря причину своего пребывания в Каневе, зная, что Володарь дружен с Давыдом и всегда поддержит его в любом начинании. Ода сразу заметила, какими глазами поглядывает на красавца Володаря Эльжбета. Володарь тоже оказывал Эльжбете знаки внимания, хотя та и была старше его на семь с половиной лет.

Два князя и две княгини вместе отобедали, попутно обсудив все происходящее на Руси. Ода предложила помянуть покойного Святослава Ярославича, при котором порядка на Русской земле было больше, и столов княжеских на всех хватало, а Всеслав не смел и носа высунуть из Полоцка.

– Я думаю, Олег и Борис не станут мириться с участью изгоев, – заметил Давыд. – Обнажат они меч на дядей своих, и случится это скоро.

«Поскорей бы!» – подумала Ода.

– Коль дойдёт у дядей до распри с племянниками, нам-то чью сторону держать? – сказал Володарь. – Изяслав Ярославич непременно нас под свои знамёна призовёт, ведь по закону мы в его воле ходить обязаны.

– Призовёт – пойдём, брат, – с хитрой усмешкой ответил Давыд, переглянувшись с Одой. – Пойдём к Изяславу Ярославичу, ну а дойдём ли мы до него – будущее покажет. Смекаешь, брат?

Володарь понимающе покивал кудрявой головой.

Вечером, ложась спать, Эльжбета призналась Оде, что Володарь совершенно её очаровал.

– Так, не теряйся, милая, – сказала Ода. – Поезжай вместе с ним в его городок, насладись там юношеским цветом. Благо и ты ему приглянулась.

Эльжбета вскинула на Оду свои лучистые глаза.

– Ты не шутишь?

– Нисколько, – Ода расчёсывала гребнем свои длинные волосы. – Кабы я в своё время терялась, так никогда бы и не познала, что есть женское счастье. Иль сердце твоё томится по Святополку?

– Токмо не по нему! – Эльжбета скривила красивые губы. – Пожалуй, я послушаюсь твоего совета. Напрошусь на Рось в гости.

Через два дня Володарь двинулся в обратный путь. Не удалось ему на этот раз зазвать к себе никого из пришлых бродяг. Однако он был не особенно огорчён: вместе с ним ехала Эльжбета.

* * *

С большим трудом взяв Витебск, Владимир и Святополк повели полки вниз по скованной льдом Западной Двине прямиком на Полоцк.

В начале февраля стольный град Всеслава был взят в плотную осаду. Полочане храбро защищались, благо валы Полоцка были высоки, а стены и башни загодя политы водой, чтобы осаждающим было труднее карабкаться вверх по толстым наледям. Штурмы следовали один за другим. Владимир бросал ратников на приступ то днём, то ночью, то с одной стороны, то с двух сторон сразу. Тяжёлые пороки непрестанно били в ворота, но те были накрепко заложены изнутри камнем. Потери осаждающих становились все больше день ото дня, съестных припасов и корма лошадям оставалось все меньше.

Когда повеяло апрельской оттепелью, Владимир снял осаду и ушёл к себе в Смоленск. Святополк ушёл в Киев.

Изяслав тяжело переживал неудачу под Полоцком. Он вызвал из Чернигова Всеволода и попрекнул его тем, что тот ни сам не пошёл в поход на Полоцк, ни послал никого из воевод своих.

– Моё положение тебе ведомо, брат, – досадовал Изяслав. – Стоит мне надолго покинуть Киев, так беды не оберёшься. Киевляне кого угодно к себе впустят, лишь бы досадить мне. Любой из Ростиславичей им более люб, нежели я. Знал бы ты, брат, с каким трудом собрал я рать для войны со Всеславом, три тыщи еле наскрёб. Не идёт народ под мои знамёна и все тут!

– Приболел я, брат, потому и в поход не пошёл, – оправдывался Всеволод. – К тому же мы загодя условились с тобой: дадим возможность сынам нашим разделаться со Всеславом.

– Вот, они и «разделались»!

– Полно тебе, – успокаивающе произнёс Всеволод. – Витебск сыны наши все-таки взяли, а сей град укреплён не хуже Полоцка. Лето наступит, снова пойдём войной на Всеслава, теперь уже все вместе пойдём.

– Зимой-то с ним воевать сподручнее, чем летом, – продолжал сокрушаться Изяслав. – Эх, кабы знать, что так все обернётся, то дал бы в помощь Святополку кого-нибудь из Ростиславичей иль полки владимирские призвал.

– А ведь я посылал гонца ко Глебу Святославичу, просил его вести дружину новгородскую на подмогу к Владимиру и Святополку, – вдруг вспомнил Всеволод. – Но Глеб почему-то не выступил.

Изяслав так и впился взглядом в брата.

– Не выступил, говоришь. И впрямь странно… Ты ведь тесть Глебу, и он обязан тебя слушаться. Не иначе Глеб своим умом решил пробавляться. Мол, на столе новгородском сижу и дядья мне не указчики! А может, в душе злится на нас за Олега?

Всеволод пожал плечами.

– А что, ежели Глеб тайно сносится со Всеславом? – Изяслав озабоченно заходил по просторной светлице. – Что, ежели он заплатил Глебу, чтобы тот не воевал против него. Иль такого быть не может?

– Не станет Глеб такими делами заниматься, – покачал головой Всеволод. – Не таковский он человек.

– Не лепи из Глеба святого, брат, – раздражённо бросил Изяслав. – В душу к нему ты заглянуть не можешь. Вот сговорится Глеб со Всеславом за нашей спиной, тогда запоем Лазаря!

Как ни пытался Всеволод, но так и не смог избавить брата от его опасений. Вскоре он уехал к себе в Чернигов.

А Изяслав, поразмыслив, начал действовать. В начале мая Святополк с дружиной двинулся речным путём к Ильмень-озеру, чтобы сместить Глеба со стола новгородского волею великого князя.

Глава шестнадцатая. ОБИДА И РАЗОЧАРОВАНИЕ.

По весне Ода перебралась из Канева в Муром к сыну Ярославу. Вместе с ней в Муром перебрались Регелинда, Бажен и ещё несколько слуг, подаренных Оде Давыдом. Эльжбета так и осталась у Володаря.

Впрочем, в Муроме Ода пробыла недолго. Видя, что Ярослав хоть и старше по возрасту Давыда Игоревича, но не столь решителен, Ода переехала в Ростов к Давыду Святославичу. Ей запомнилось, что Давыд Святославич в своё время был недоволен тем, что Всеволод Ярославич переместил его из Новгорода в Ростов. Ода лелеяла надежду подвигнуть обидчивого и злопамятного Давыда пойти войной на дядей своих, как только на Русь возвратятся Олег и Борис.

Давыд, знавший, что Олег пребывает в Тмутаракани, приезд Оды расценил так: мачеха наконец-то снизошла н до него, оставшись в сорок два года без мужа и без любовника. Уверенность в этом придавало и то, что Ода держалась с ним необычайно приветливо и при первой встрече на теремном дворе поцеловала его не как обычно в щеку, а в уста.

От Оды не ускользнуло то, как улыбается ей Давыд, как пожимает ей руку, когда этого никто не видит, как восторгается её красотой. Ей сразу стал понятен настрой мыслей сластолюбивого племянника, особенно после первой же беседы с ним наедине.

Ода рассказала Давыду, что Олег и Борис непременно вернутся на Русь, чтобы отвоевать у дядей столы княжеские. И если он поможет им в этом, то в скором времени все главные города на Руси окажутся у Святославичей. Ода говорила о грядущих сражениях и переменах в княжеской лестнице, а в ответ слышала томные вздохи и нескромные намёки: мол, вот они наконец-то одни и им никто не мешает.

Когда же Давыд попытался обнять Оду, она слегка отстранилась и промолвила, глядя ему прямо в глаза:

– Ты не ответил мне, Давыд. Согласен ли ты воевать со своими дядьями?

– Что?… – По лицу Давыда промелькнула тень досады. – Конечно, согласен. Только я не уверен, что Олег уступит мне Чернигов.

– Зачем тебе Чернигов? – Ода улыбнулась. – Ты можешь сесть князем в Смоленске или Новгороде.

– В Новгороде Глеб княжит, – Давыд завладел рукой Оды и перебирал её пальцы. – Как же быть с Глебом?

– Глеб уйдёт в Переяславль, – живо нашлась Ода. – Он ведь до недавнего времени княжил там.

Давыд задумался.

– Ты и впрямь хочешь смерти Изяславу и Всеволоду?

– Да, – без колебаний ответила Ода, отняв руку.

– И тебе хочется, чтобы Олег непременно сел в Чернигове? – вновь спросил Давыд.

Ода почувствовала в его голосе ту уязвлённую ревность, с какой он когда-то постоянно следил за своей мачехой, подозревая её в тайной связи с Олегом. Не желая ожесточать Давыда и тем более лишать его сладостных надежд, Ода взглянула на пасынка мягким обволакивающим взглядом, проведя кончиком языка по своим губам.

В следующее мгновение они уже целовались. Вернее, Ода лишь подставляла губы для жадных поцелуев Давыда, которые чередовались с укусами. Очень скоро Ода убедилась, что Давыд не просто грубоват и неловок, но в грубости и в том, что причиняет боль, черпает какое-то особенное наслаждение.

Распалённый объятиями и поцелуями, Давыд стал задирать Оде платье.

– За тобой должок, краса моя, – шептал он при этом. – Помнишь, как отец спровадил меня в Муром? Ловко ты провела меня тогда, ничего не скажешь! Согласись, долг платежом красен.

Давыд поставил Оду спиной к себе, оголил ей зад, и велел опереться руками на скамью. Сам живо снял порты и овладел ею, как, наверно, не раз проделывал с холопками.

Ода кусала губы, чувствуя резкую боль. Она молила Бога, чтобы никто не вошёл в светлицу и не увидел непотребное зрелище. Давыд похлопывал Оду по бёдрам, гладил по спине, испуская блаженные стоны.

Ода, несмотря на все своё отвращение, была приятно поражена юношеской неутомимостью. Нежные слова вдруг растопили лёд в её душе, так что и она в конце концов не избежала волны блаженства.

Приведя себя в порядок, они снова уселись на скамью, раскрасневшиеся и размягчённые.

Ода положила голову Давыду на плечо и восхищённо прошептала, пригладив его растрепавшуюся бородку:

– Ты был великолепен!

Тот самодовольно ухмыльнулся, как мальчишка:

– Я ещё и не эдак могу!

– Тогда я долго от тебя не уеду, мой милый, – промолвила Ода, тесно прижимаясь…

В последующие дни Давыд настолько осмелел, что позволял себе при челяди явно выказывать Оде свою симпатию, будто нарочно выставляя напоказ их греховную связь. Даже в присутствии жены Давыд мог приобнять Оду за талию или ласково коснуться губами её шеи, не понимая, что тем самым ставит в неловкое положение и Оду, и свою супругу.

Жена Давыда Оде сразу понравилась. Хотя Любомиле было двадцать четыре года, но выражение её лица и глаз было как у семнадцатилетней девушки, ещё не растратившей своих иллюзий. Любомила любила Давыда и души не чаяла в своих детях: семилетнем Изяславе и пятилетней Варваре.

При Оде Любомила смущалась, поскольку Давыд имел привычку восторгаться своей мачехой. Мол, Ода и на лютне играет, и поёт красиво, и была советницей покойного отца, и в людях разбирается как никто…

Несмотря на то что Ода стремилась подружиться с Любомилой, та всячески её избегала. А после того, как застала Давыда и Оду целующимися, и вовсе замкнулась в себе. Вскоре Любомила заявила мужу, что уезжает вместе с детьми в княжеское сельцо, расположенное на другом берегу озера Неро. Давыд не стал удерживать жену, радуясь тому, что теперь сможет все ночи проводить с Одой.

Однако случилось непредвиденное. Утром из Ростова уехала Любомила с детьми, а ближе к вечеру в город вступила дружина и обоз во главе с Глебом Святославичем.

За вечерней трапезой Глеб мрачно поведал о своих злоключениях.

– Изгнал меня из Новгорода Изяслав Ярославич, – начал Глеб, то и дело подливая себе вина. – Приехал воевода Коснячко от Изяслава и долго городил какую-то чушь, будто я замышляю злое против дядей своих, будто собираюсь мстить им за Олега, ушедшего в Тмутаракань, будто сношусь тайно со Всеславом Брячеславичем. Ну и всякое такое!

А немного погодя в Новгороде объявилась дружина Святополка. Кроме дружины он привёл большой отряд торков[73][73]
  Торки – так русичи называли тюркоязычное кочевое племя огузов, появившееся в приднепровских степях в начале XI века после ухода оттуда печенегов.


[Закрыть], якобы для войны с полоцким князем. Мне же было велено убираться из Новгорода в Суздаль.

– Как это в Суздаль? – встрепенулся Давыд. – Сей город в моем владении находится.

– Я то же самое сказал Коснячко и Святополку, – сказал Глеб, – а они мне в ответ, мол, за Волгой земли обширные, там хватит уделов для всех Святославичей. Не нравится Суздаль, проси у брата Ярославль.

Рассерженный Давыд вскочил из-за стола. Глеб продолжил свой рассказ:

– Я думал было созвать новгородцев на вече, дабы узнать, хотят ли они видеть своим князем Святополка, но бояре, сторонники Изяслава, сняли язык с вечевого колокола. Часть моей дружины разоружили, а меня чуть ли не под стражей проводили в палаты к новгородскому архиепископу[74][74]
  Архиепископ – священнослужитель высшей степени церковной иерархии. Возглавлял поместную церковь.


[Закрыть], который должен был примирить нас со Святополком. В общем, столковались мы на том, что мне дают отступного двести гривен, еды на дорогу провожают с честью из Новгорода.

Глеб тяжело вздохнул и умолк.

– А жена твоя где? – обратилась к Глебу Ода.

– Янка вместе с дочерью отправилась к отцу в Чернигов в надежде умолить его дать мне стол княжеский в черниговских владениях, – хмуро ответил Глеб.

– Ну и дела пошли, твою мать! – Давыд выругался.

В трапезной, освещённой пламенем свечей, воцарилось тягостное молчание, которое нарушила Ода:

– Помните, после похорон отца я всех вас, сыновей Святослава, тайно собрала вместе и в присутствии Бориса Вячеславича предлагала… – Ода осеклась: – Вы сами знаете, что я вам предлагала. Уже тогда я предчувствовала грядущие события. И как видите, не ошиблась.

Давыд и Глеб подавленно молчали.

– Что же вы намерены делать дальше, Святославичи? – спросила Ода.

Давыд беспокойно заёрзал на стуле, но ничего не ответил, поглядывая на брата.

Глеб отпил вина из чаши и буркнул, не глядя на Оду:

– Дождусь известий от Янки, а там видно будет.

– А ежели в скором времени Олег и Борис придут на Русь, чтобы воевать с дядьями своими, поддержите вы их в этом начинании? – опять спросила Ода.

Давыд вновь промолчал, ожидая, что скажет брат.

Глеб повторил:

– Там видно будет…

Ода была не просто разочарована такой нерешительностью братьев. Она пылала возмущением, видя, что мужская порода и княжеское достоинство не пробуждают в них стремление к решительным действиям, к готовности бросить вызов и пролить кровь! Один уповает на жену, которой может быть удастся выговорить для супруга хоть какой-нибудь город. Другой храбрится только на словах, а на деле страшится ратных трудов как чумы, полагая за благо довольствоваться тем, что имеет.

Ода ушла в свою светлицу и прямо в платье легла ни ложе. На душе у неё было тягостно и гадко. Ей были стыдно перед самой собой за то, что имела слабость отдаться такому ничтожеству, как Давыд, что имела глупость поверить в его обещания при первой же возможности поднять меч на дядей своих. Такая возможность появилась, но Давыд выглядит потерянным и нерешительным. Ждёт, что станет делать Глеб. А тот, несмотря на свои унижения, за меч браться не собирается по извечной привычке к миролюбию.

Оде хотелось плакать от обиды и разочарования. Получается, что старшие Святославичи, Глеб и Давыд, малодушнее своих младших братьев Олега и Романа. И уж конечно, в подмётки не годятся молодому Борису Вячеславичу, который и в одиночку не побоится выступит!, против старших князей.

На другой день спозаранку Ода приказала запрягать лошадей. Она уже была готова сесть в свой возок, когда из терема выбежал заспанный Давыд и схватил её за Руку.

– Да куда же ты, матушка? И не погостила совсем! – торопливо забормотал он. – Неужто я обидел тебя чем? Не уезжай, останься! Что Глеб-то подумает… Подумает, из-за него ты уехала, не прощаясь.

Ода молча отталкивала Давыда, но он продолжал удерживать её, не давая сесть в повозку. Слуги и телохранители с интересом наблюдали за происходящим.

Наконец Ода натянуто улыбнулась и сказала:

– Сын мой, передай от меня Глебу поклон. Дай, я тебя поцелую на прощание.

Ода схватила Давида за рубаху и притянула к себе, по вместо поцелуя вцепилась зубами ему в щеку да так сильно, что Давыд вскрикнул от боли и резко отпрянул, зажимая окровавленную щеку ладонью. В глазах у него были испуг и недоумение.

Воспользовавшись этой заминкой, Ода юркнула в возок, крикнув вознице, чтобы погонял лошадей.