Текст книги "Клубок Сварога. Олег Черниговский"

Автор книги: Виктор Поротников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

Глава третья. ВЕНГЕРСКИЕ ПРИНЦЕССЫ.

Не чаял, не гадал Всеволод Ярославич, что посыплются на него напасти одна за другой.

В августе половцы, приведённые Олегом и Романом, терзали переяславские земли. Едва миновала эта беда, как в сентябре навалилась другая: Всеслав Полоцкий сжёг Смоленск. Когда подоспело из Чернигова войско Владимира Всеволодовича, от Смоленска осталось лишь огромное пепелище. Бросился Владимир вдогонку за Всеславом, сжигая по пути полоцкие города и веси, но все было без толку. Затерялось в лесах воинство Всеслава вместе с награбленной добычей.

Отправляя Ратибора с войском в Тмутаракань, Всеволод Ярославич терзался сомнениями. Для войны со Всеславом ему скоро потребуются все силы. И будет ли прок от Тмутаракани в ближайшие несколько лет? Но и выпускать Тмутаракань из рук после смерти Олега тоже никак нельзя. Потому и отправился Ратибор в Тмутаракань, чтобы в будущем Киев избавить от угрозы с юга.

Ратибор разогнал бывшую Олегову дружину, которая рассыпалась по всей Руси от Мурома и Ростова до Чернигова и Канева.

Всеволод знал, что многие дружинники затаили злобу на него и при случае не преминут отомстить. Поэтому он задумал потихоньку избавляться от наиболее воинственных Олеговых воевод. Начать Всеволод решил с Людека, полагая, что на том вина большая за убийство Изяслава Ярославича. К тому же Людек нашёл пристанище в Муроме, где княжит самый младший и самый невоинственный из Святославичей. Всеволод был убеждён, что Ярослав не осмелится отказать великому князю из боязни потерять муромский стол.

Однако случилось непредвиденное! Людек и все находившиеся с ним Олеговы гридни бежали из Мурома вместе с Одой. Всеволод полагал, что они побегут в Полоцк, но беглецы нежданно-негаданно объявились в Перемышле у Володаря Ростиславича.

Всеволод Ярославич, не мешкая, послал в Перемышль отряд конников, чтобы захватить Оду и Людека. Только опоздали воины великого князя: муромские беглецы успели бежать в Польшу.

Отрядом киевлян верховодил Спирк, бывший постельничий Изяслава Ярославича. Лишившийся своего детородного органа, Спирк получил среди дружинников постыдное прозвище Каженик[95][95]
  Каженик – по-древнерусски, евнух.


[Закрыть], отчего был полон злобы на весь белый свет. Но особенно Спирк ненавидел Оду и Эльжбету, мечтая отплатить обеим самой лютой местью.

Спирк нещадно гнал коней, надеясь захватить в Перемышле Оду, но неожиданно судьба свела его с Эльжбетой, которая вот уже больше двух лет была любимой наложницей Володаря Ростиславича.

Князь не дал в обиду любимую женщину. Спирку пришлось убираться из Перемышля несолоно хлебавши.

По возвращении в Киев Спирк изобразил Володаря перед Всеволодом Ярославичем как сущего злодея, который точит нож на великого князя.

Однако Всеволод Ярославич и без того был настроен против Ростиславичей, которые оставались в стороне во время противостояния дядей и племянников. Изяслав звал Рюрика Ростиславича в поход против князей-изгоев, но тот не пошёл, ясно дав понять, на чьей он стороне. Больше всего Всеволод Ярославич опасался, что Ростиславичи могут захватить Киев, стоит ему уйти на войну с Полоцком.

«Ростиславичи дружно стоят друг за друга, – размышлял Всеволод Ярославич, – и тем они опасны. Покойный брат мой Святослав их жаловал, поэтому им потомки Святослава милее моих потомков и уж конечно гораздо милее сыновей Изяслава».

Спирку удалось выяснить, что перед тем, как объявиться в Перемышле, Ода и Людек побывали в Каневе у Давыда Игоревича, который дал им несколько саней и лошадей для перевозки какого-то груза.

Всеволод Ярославич мигом сообразил: Ода захватили с собой сокровища, похищенные ею и Борисом Вячеславичем из великокняжеской казны. Пуще всего злило то, что им удалось уйти с этими богатствами за Вислу.

«Теперь эта змея станет настраивать против меня поляков, – негодовал Всеволод Ярославич, – а то, чего доброго, к венграм подастся. А венгров хлебом не корми, дай токмо в русские дела вмешаться».

Сидевший в Каневе Давыд Игоревич тоже в своё время отказался сражаться на стороне дядей против князей-изгоев. Он даже угроз Изяславовых не испугался. Близкое соседство с Давыдом Игоревичем, который был крестным сыном Оды и явным её союзником, казалось Всеволоду Ярославичу опасным. Поэтому в конце зимы он послал к Каневу войско во главе с воеводой Коснячко.

Коснячко от имени великого князя приказал Давыду уйти из Канева. Тот повиновался, поскольку с двумя сотнями дружинников не мог противостоять трёхтысячному воинству. Всеволод Ярославич не очень удивился, когда узнал, что Давыд нашёл пристанище в Перемышле у Володаря Ростиславича.

«Ворон ворону глаз не выклюет».

Ранней весной ещё более многочисленное войско выступило из Киева к Перемышлю. Главным воеводой опять был Коснячко.

Перед тем как послать войско, Всеволод Ярославич отправил послов в Перемышль к Володарю и в Галич к Рюрику. Посланцы великого князя требовали вернуть сбежавшую супругу Святополку Изяславичу. Но если к Рюрику послы обращались лишь с просьбой о содействии в возвращении Эльжбеты, то от Володаря посол великого князя потребовал безусловной покорности: не только выдать Эльжбету, но и изгнать из Перемышля Давыда Игоревича.

Вспыльчивый Володарь нагрубил киевскому послу и прогнал его взашей.

Когда киевское войско уже стояло под Перемышлем, к Володарю прибыл боярин от его старшего брата Рюрика.

Рюрик устами своего боярина настаивал на том, чтобы Володарь уступил великому князю и не затевал войну из-за женщины, имеющей законного супруга. Поразмыслив, Володарь послушался брата и выдал Эльжбету киевлянам, полагая, что тем самым избавит от преследований и своего друга Давыда. Но не тут-то было. Коснячко требовал, чтобы Володарь указал Давыду Игоревичу путь от себя. И впредь остерегался пускать к себе как Оду, так и её крестного сына. Скрепя сердце, Володарь выполнил и это условие великого князя.

Давыд Игоревич со своей дружиной и челядью ушёл в Венгрию.

В Венгрии к тому времени умер король Геза. Королём стал его брат Ласло, который, не желая ссориться с великим киевским князем, не пустил к своему двору Давыда Игоревича. Тогда тот ушёл в Германию, где находилась и Ода.

Тем временем в Германии Ода развила бешеную деятельность, подбивая немецких князей к войне со Всеволодом Ярославичем. Однако немцы были заняты междоусобными распрями. Одни из них поддерживали короля Генриха в его борьбе за инвеституру[96][96]
  Инвеститура – с латинского, «облачение, введение в сан». На практике осуществлялось светской властью. Состояло из следующих актов: вручение посоха и кольца (символ духовной власти), передача скипетра (знак светской власти) и земельного лена.


[Закрыть] и неограниченную королевскую власть, другие выступали против. Ко всему этому добавлялось противостояние с венграми, которые не желали принимать укрывшегося в Германии двоюродного брата короля Ласло Шаламона, не терявшего надежды вернуть утраченный венгерский трон.

Затевая свою собственную интригу, Ода женила Давыда на Илонке, дочери Ланки и герцога Вамоша, сподвижника Шаламона. Понимая, что в грядущей борьбе со Всеволодом Ярославичем приходится рассчитывать лишь на немногочисленную дружину Давыда, Ода через брак с дочерью герцога Вамоша старалась усилить воинство своего крестного сына венгерскими конниками.

Илонке было всего двенадцать лет, но это не смущало ни Оду, ни родителей невесты, поскольку разница в десять лет между мужем и женой воспринималась вполне приемлемо.

На достигнутом Ода не остановилась. Она тайно связалась с Володарем, желая узнать, не согласится ли он взять в жены дочь бывшего короля венгров, который находится в близком родстве с германским королём. Дочь Шаламона, Илдико, по матери была наполовину немкой. Володарь, тяжело переживавший разлуку с Эльжбетой, изъявил согласие взять в жены Илдико единственно из желания досадить Всеволоду Ярославичу и ещё чтобы не отставать от Давыда, подражать которому вошло у Володаря в привычку с детских лет.

Венчание Володаря и Илдико прошло в Перемышле со всей пышностью, так что слух об этом распространился не только по Южной Руси, но и в соседних Венгрии и Польше. Илдико была всего на четыре года моложе Володаря, которому накануне свадьбы исполнился двадцать один год.

Рюрик попытался было отговорить Володаря от необдуманного шага. Однако Володарь на этот раз не послушался старшего брата. Ланка, мать Володаря и Рюрика, помогла Оде убедить своего среднего сына в выгоде его женитьбы на дочери своего брата Шаламона.

Всеволод Ярославич у себя в Киеве метал громы и молнии. Он понимал, что Володарь и Давыд враждебны ему и что их женитьба на венгерских принцессах рано или поздно выйдет ему боком. Затевать войну с Ростиславичами великий князь не хотел, поскольку готовился к большой войне с Полоцком. Поэтому Всеволод Ярославич попытался сблизиться с Рюриком Ростиславичем, обещая уделы его младших братьев и свою дочь в жены. От Рюрика требовалось только одно: держать в узде своих братьев, а Давыда Игоревича изгнать подальше от Руси, либо вовсе убить.

Прагматичный Рюрик счёл благом для себя не враждовать с великим князем, а дружить с ним. Ради этого и ради возможности породниться со Всеволодом Ярославичем он отважился на распрю с Володарем, взяв в союзники младшего брата Василька, княжившего в Теребовле. Впрочем, Рюрик требовал от Володаря только одного – чтобы тот изгнал из Перемышля Давыда.

Под Перемышлем назревала кровавая бойня.

Дабы избежать этого, Давыд Игоревич согласился добровольно уйти за пределы Руси, решив попытать счастья в Тмутаракани. Володарь, отвечая благородством на благородство и дорожа дружбой с Давыдом, заявил, что пойдёт вместе с ним к Хазарскому морю, а Перемышль уступает старшему брату.

Летней порой два молодых князя, взяв с собой своих юных жён, слуг и дружинников, совершили стремительный бросок через половецкие степи. Внезапно нагрянув на берега Кубани, Давыд и Володарь в ожесточённой сече разгромили войско Ратибора. Не малая в том заслуга была венгерских конников, которых много было в их дружинах. Ратибор был ранен в битве и попал в плен.

Давыд и Володарь сидели у шатра, разбитого прямо на поле сражения, когда к ним привели еле стоявшего на ногах Ратибора. Рука и грудь его были обмотаны окровавленными повязками. Пленного воеводу сопровождали венгерские воины, отыскавшие его среди убитых. Вместе с ними шёл юный безусый племянник герцога Вамоша, Антал.

– Здрав будь, воевода! – с усмешкой промолвил Давыд, обращаясь к Ратибору. – Чай, не ждал ты нас, а?

– Видим, не рад ты нам, воевода. – Володарь гордо опирался на воткнутый в землю меч. – Небось в догадках теряешься, откель мы свалились на твою голову? Истекло твоё время, теперь наш черед Тмутараканью править. Ступай-ка на Русь!

– Да передай Всеволоду Ярославичу, что потерн Тмутаракани есть расплата ему за Романа и Олега Святославичей, – добавил Давыд.

Больше месяца пробыл Ратибор пленником у Давыда и Володаря, пока не затянулись его раны. После этого он двинулся с остатками дружины на Русь.

Был год 1080-й.

Глава четвертая. БИТВА НА РЕКЕ ИРПЕНЬ.

Бесславное возвращение Ратибора ввергло Всеволода Ярославича в состояние оторопи. Не успел он порадоваться изгнанию Давыда из Перемышля, как этот изгой, прихватив с собой непутёвого Володаря, отнял у великого князя Тмутаракань. Да ещё грозит: мол, это месть за погубленных Олега и Романа Святославичей!

Всеволод Ярославич был рассержен не столько потерей Тмутаракани, сколько тоном Давыда, который годится ему в сыновья, однако позволяет себе разговаривать с великим князем как с равным!

Своё раздражение он выплеснул на Ратибора:

– Ты тоже хорош, воевода. Не мог с двумя еле оперившимися птенцами совладать. Стыд тебе и срам! Я на тебя понадеялся, а ты и года в Тмутаракани не просидел. Чего брови хмуришь иль скажешь, что не правдивы слова мои?

– Каюсь, княже, – молвил в ответ седоусый Ратибор, сокрушённо качая головой. – Обскакали меня своей прытью Давыд с Володарем. Мне бы не лезть на рожон, а отсидеться за крепкими стенами Тмутаракани, так нет – ринулся в сечу. Я же не думал, что эти соколы залётные венгров с собой приведут и в засаде их укроют. Как ударили венгры мне в спину, так все войско моё расстроилось. Не знаю, как сам-то жив остался.

Ратибор печально вздохнул. Был он воином испытанным во многих ратях и потому тяжело переживал своё поражение.

– Много ли венгров привели с собой Давыд и Володарь? – поинтересовался Всеволод Ярославич.

– Немного, сотни три, – ответил Ратибор. – Однако все на конях и рубаки, каких поискать.

– А сколько своих дружинников у Давыда и Володаря? – опять спросил великий князь.

– Русских конников у них было сотен пять, да половцев не меньше тысячи. Половцы – лукоморские. Они издавна враждуют с тмутараканскими хазарами. Володарь отдал половцам пленных хазар, так те зарезали их всех как баранов.

– Стало быть, и тут без половцев не обошлось, – проворчал Всеволод Ярославич. – Ну, что делать станем, воевода? От двух князей-изгоев мы кое-как в прошлом году избавились, а ныне два других на нашу беду в Тмутаракани обосновались.

– Пущай сидят покуда соколы залётные, – сказал Ратибор. – Мы тем временем с полоцким князем управимся.

– Одолеть бы Всеслава, и наступил бы на Руси мир и покой, – закивал головой Всеволод Ярославич. – Никак не могу рать исполчить на злыдня этого, все напасти какие-то отвлекают. Но в это лето не избежит Всеслав моего возмездия, ужо отплачу ему сторицей за весь причинённый вред!

Однако и в это лето не дошло у киевского князя до войны с Полоцком.

Обрушилась на Киев новая беда. Вдруг заратились торки, жившие со времён Ярослава Мудрого вблизи Переяславля и по реке Рось, оберегая русские земли от набегов из Степи. Причиной тому послужило пленение половецкого хана Белкатгина, который в прошлую зиму совершил набег на черниговские земли. Владимир Всеволодович стремительным ударом разгромил половцев, взяв в плен большую их часть. И этом походе против Белкатгина вместе с Черниговской дружиной участвовали и торки. Предводители торков потребовали у Владимира, чтобы он казним Белкатгина: много зла причинил хан торкам, угоняя их стада и сжигая укреплённые грады. Владимир сначала пообещал торческим беям предать Белкатш на смерти, но потом передумал, узнав, какой огромный выкуп предлагает за себя Белкатгин. В середине лета в Чернигов привезли выкуп и Владимир отпустил хана на свободу.

Когда торки узнали об этом, то в гневе взялись за оружие.

Такого бедствия на Руси давно не бывало. Торки захватили на южном порубежье Юрьев, Канев и град Володарев, пленив жителей от мала до велика. Торки, жившие по реке Трубеж, осадили Переяславль. Другая орда от реки Рось двинулась к Киеву. Вожди тор ков вели свою конницу обходными дорогами через леса и увалы, минуя укреплённые грады и заставы. Долгое время живя бок о бок с русичами, торки прекрасно знали, с какой стороны безопаснее всего выйти к Киеву.

Всеволод Ярославич велел сыну идти с черниговскими полками выручать переяславцев. Сам же разослал гонцов в Муром к Ярославу Святославичу, в Галич к Рюрику Ростиславичу, в Ростов к Давыду Святославичу и во Владимир к Ярополку Изяславичу, призывая племянников спешить к нему на помощь.

Первым пришёл Рюрик Ростиславич со своей сильной дружиной.

Никогда прежде Всеволод Ярославич не оказывал Рюрику таких почестей, как в эту встречу. На пиру и на совете Рюрик, которому было всего двадцать два года, находился рядом с великим князем. Никто из бояр киевских наперёд Рюрика и слова молвить не смел, видя почтение к нему великого князя.

Затем на удивление быстро до Киева добралась муромская дружина.

Давыд Святославич и Ярополк Изяславич на призыв великого князя не откликнулись.

Обойдя крепости и линии валов, торки беспрепятственно рассыпались по всей округе вокруг Киева, грабя села и боярские усадьбы. Один отряд расположился под Белгородом, другой двинулся к Вышгороду. Главные силы торков обступили Киев.

Лазутчики доносили, что у них не меньше двадцати тысяч всадников.

У реки Трубеж произошла битва черниговских полков с торками, но было неизвестно, кто одержал верх.

От дурных предчувствий Всеволод Ярославич осунулся лицом, часто бывал груб и несдержан. Было очевидно, что такую беду за стенами не пересидеть, ибо торки – не половцы: уходить им с Руси некуда. Этот враг был пострашнее половцев, поскольку знал все военные приёмы русичей и силу каждого из князей.

Всеволод Ярославич понимал, что только победив торков в сражении, можно вновь привести это буйное степное племя к повиновению.

В конце августа великий князь вывел из Киева десять тысяч пешцев и четыре тысячи конных дружинников. Ранним туманным утром русичи обрушились на торческий стан, расположенный напротив Львовских ворот. Степняки, полагавшие, что киевский князь не имеет достаточно войска, чтобы противостоять им, не ожидали этого удара. Бросая шатры и повозки, семьи и награбленную добычу, торки обратились в бегство. Толпы беглецов, конных и пеших, устремились к другому стану возле Золотых ворот.

Предводители с трудом навели порядок в своих объятых смятением отрядах. Торки выстроились на равнине для битвы, но русичи, не приняв вызова, так же стремительно ушли обратно за городские стены, уведя всех русских пленных, захваченных торками в окрестных сёлах.

Степняки, наученные горьким опытом, перенесли свои станы подальше от городских ворот, но по-прежнему держались вразнобой: каждый торческий род стоял обособленно.

Всеволод Ярославич решил этим воспользоваться.

Спустя день русичи одновременно напали сразу ни три лагеря. Дело было перед самыми сумерками, и торки опять были застигнуты врасплох. До большой битвы дело не дошло из-за надвигающейся ночи, но русичи ощутимо потрепали торков, отбив немало вражеских знамён.

Видя, что Киев с его мощными укреплениями им не взять, торки решили попытать счастья в другом месте. Вся орда снялась с места и двинулась по дороге на Вышгород.

Воеводы упрашивали Всеволода Ярославича напасть на торков, отряды которых беспорядочно растянулись на марше. Особенно настаивал на решительной битве Рюрик Ростиславич, в полной мере показавший своё мужество во время недавних вылазок.

И Всеволод Ярославич решился.

Без трубных сигналов русские полки покинули Киев и двумя колоннами устремились вдогонку. Конные дружины русичей настигли степняков у переправы через реку Ирпень и с ходу вступили в битву. Прижатые к реке торки отчаянно защищались. Им удалось потеснить конные полки русичей, но тут подоспела пешая рать и в сражении сразу наступил перелом. Обременённые обозами и стиснутые с трёх сторон в узкой речной долине торки сложили оружие. Вожди пришли с повинной ко Всеволоду Ярославичу, который встречал их в большом шатре, сидя на троне в окружении своих воевод.

Великий князь, злой после всего пережитого, обложил торков тяжкой данью, повелел выдать зачинщиков, развязавших войну, а также взял заложников, которых разместил под надёжной охраной в Белгороде.

Вскоре пришло известие о победе Владимира Всеволодовича под Переяславлем. Там торки тоже запросили мира. Владимир, чувствуя свою вину, не взял никакого возмещения и не стал требовать заложников, а просто отнял у торков награбленное и пленников. Он даже отсыпал торческим беям серебра из выкупа, взятого за хана Белкатгина.

После того как торки вернулись в свои городки и кочевья на южном приграничье, Русь вздохнула с облегчением.

* * *

Ярослав Святославич после битвы на реке Ирпень принялся при всяком удобном случае намекать Всеволоду Ярославичу: неплохо было бы перевести его из Мурома куда-нибудь поближе к Киеву и Чернигову. День ото дня просьбы и намёки племянника становились все назойливее, что сильно раздражало великого князя. Неугомонный Ярослав стал привлекать на свою сторону некоторых киевских бояр, желая через их посредство повлиять на своего дядю. Боярин Коснячко однажды заметил Всеволоду Ярославичу, что Ярослав достоин и более высокого стола за то рвение, с каким поспешил на помощь к великому князю.

– Брат его Давыд Святославич с места не сдвинулся, чтобы оборонить Киев от торков, – молвил Коснячко. – Вот и пускай Давыд сидит в вятских лесах как медведь, там ему и место. Ярославу же место подле великого князя, я так разумею.

– А я разумею иначе, – возразил Всеволод Ярославич. – Ни Вышгород, ни Туров не дам я Ярославу, пусть даже не надеется. В Муроме ему быть и весь сказ.

– Почто же так, княже? – спросил Коснячко, который явно благоволил Ярославу.

– У меня Ростиславичи под боком. Один из них тоже помог мне против торков. Дам я Вышгород Ярославу, так, чего доброго, и Рюрик возжелает получить во владение город в земле киевской. Скажет, а чем я хуже?

Коснячко не стал продолжать разговор, видя непримиримый настрой великого князя.

Вскоре после этой беседы в покои к великому князю пожаловал сам Ярослав.

– Кланяюсь тебе, дядюшка, за доброту твою и щедрость, – начал он после обмена приветствиями, и впрямь отвесив низкий поклон. – Отсыпал твой казначей воинам моим серебра по три гривны на брата. Огнищанин[97][97]
  Огнищанин – управитель княжеского хозяйства.


[Закрыть] твой выдал дружине моей еды и питья с избытком. Кузнецы твои умелые лошадей моих подковали просто любо поглядеть! Все сделано, дядюшка, для того чтобы я поскорее убрался из Киева в Муром. Что ж, иного от тебя ожидать не приходится, коль вспомнить, как ты обошёлся с братьями моими Олегом и Романом. Слава Богу, что хоть отпускаешь меня целым-невредимым.

– Что ты мелешь, Ярослав! – Всеволод Ярославич с такой силой захлопнул книгу, которую читал, сидя за столом, что едва не опрокинул на пол сосуд с квасом. – Откель ты мыслей таких понабрался?!

– А я не слепец и не глупец, – резко ответил Ярослав. – Своих сыновей, дядюшка, ты небось не пошлёшь на княжение в Муром. Не хочешь дать мне Вышгород, дай Смоленск, хоть будет кому этот град от Всеслава оборонять.

– Устоишь ли ты против Всеслава, младень? – позволил себе лёгкую усмешку Всеволод Ярославич. – Ты с мордвой совладать не смог, куда тебе со Всеславом воевать. Не в свои сани не садись.

Ярослав мрачно насупился и сразу обрёл сходство с покойным отцом, тот точно так же хмурил брови и недовольно щурил глаза.

– Теперь мне понятно, дядюшка, отчего столь непримиримо воевали с тобой мои братья и Борис Вячеславич. Жаль, не помог я им в своё время. Но, к счастью, в Тмутаракани другие изгои объявились…

Не прибавив больше ни слова, Ярослав повернулся и вышел из светлицы.

В тот же день его дружина покинула Киев.

Верные люди донесли Всеволоду Ярославичу, что Ярослав повернул коней не к вятским лесам, а на запад ко граду Владимиру.

«Ярополку Изяславичу жаловаться поехал, змеёныш! – сердито размышлял великий князь. – Ярополк последнее время держится независимо. Коль эти два честолюбца меж собой столкуются, то урезонить их будет не просто».

В эти же дни из Новгорода прибыл гонец с посланием от Святополка Изяславича.

В первых строках своего письма он благодарил Всеволода Ярославича за то, что тот вернул ему беглую супругу. Однако далее следовали сплошные упрёки.

«Нужна ли мне женщина, которую познали на ложе все кому не лень? – писал Святополк. – Сначала батюшка мой покойный прибрал Эльжбету к рукам. Да, видать, плохо прибрал, так как эта стерва сбежала от него к Володарю Ростиславичу и следы ловко замела. Отнятая у Володаря, она мигом оказалась в твоей постели, дорогой дядя. Не миновала супруга моя, как она говорит, и объятий двоюродного брата моего Владимира. Впрочем, я не держу на тебя зла, великий князь, ибо бесовская прелесть Эльжбеты кого угодно с ума свести может. Да вот беда: понесла моя непутёвая супруга. Признается, что от тебя, любезный дядя.

У нас в роду не принято сор из избы выносить, поэтому требую с тебя отступного, великий князь. Как водится издавна, отступного за срам в виде денежной пени, а коль родится сын у Эльжбеты, требую для него на будущее стол княжеский и не где-нибудь, но вблизи от Киева. Сыну будущему я сам имя подберу, отчество же у него будет твоё, великий князь. А коль родится дочь, то с тебя на будущее приданое для неё, великий князь…»

Всеволод Ярославич, не дочитав, в бешенстве швырнул свиток на пол.

Писарь, ожидавший, когда великий князь прочтёт письмо от племянника, чтобы затем продолжить начатое послание к императору ромеев, изумлённо уставился на своего повелителя, который сидел и ругался от всего сердца.

– Чего бельма таращишь! – рявкнул на писаря Всеволод Ярославич. – Пшёл вон!

Он заметался по просторной светлице, не находя себе места от возмущения.

«Вот, паскудница, – негодовал Всеволод Ярославич, – какую напраслину на меня возводит! Видна польская закваска, мать твою разэдак! А Святополк недоумок купился на заведомую ложь. Претензии мне выставляет. Ох, дурень! Ну и дурень, прости Господи!…»

Всеволод Ярославич тут же принялся писать ответ, не скупясь на крепкие выражения и обидные сравнения, выставляя Святополка круглым болваном и недотёпой, которым польская потаскуха вертит как хочет. Вместе с тем он клялся и божился, что не прикасался к Эльжбете. Клялся великий князь и дружбой с покойным Изяславом Ярославичем, дабы посильнее пронять Святополка. Не менее рьяно защищал он и сына Владимира, которого в Киеве-то не было, когда сюда доставили Эльжбету. В конце письма Всеволод Ярославич не удержался от упрёков, сетуя на то, что Святополк так легко поверил блуднице, как будто желая через эту её ложь выгоду себе поиметь.

Запечатав свиток, Всеволод Ярославич немного успокоился. Вызвав к себе Святополкова гонца, он вручил ему письмо, сказав:

– Вот мой ответ князю твоему. Завтра же в путь отправляйся.

Гонец отвесил поклон и хотел удалиться, но великий князь остановил его вопросом:

– Правда ли, что Эльжбета дитя ждёт?

– Про то не ведаю, княже.

– А по самой княгине не видать?

– Нет, не видать, – честно признался дружинник. – Стройна как берёзка.

Сказанное гонцом ещё больше успокоило великого князя.

«Небось Эльжбета и не беременна вовсе, – размышлял он. – Негодница просто вознамерилась поссорить меня со Святополком. Ей ли не знать его простоватую натуру и подозрительный нрав. Вот дал Бог племянничков! Одни готовы со света белого сжить, другие требуют земли и города, третьи на выручку не идут, сколь не зови. Одна надёжа на сына Владимира. Скорей бы Ростислав подрастал в помощь старшему брату и мне в успокоение».