Текст книги "Сапоги — лицо офицера"
Автор книги: Виктор Кондырев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
Падшая личность
Женщина в длинной цигейковой шубе звенела ключами.
Батов подтолкнул Гранина.
– Давай быстрее, сколько у тебя осталось?
Батов схватил деньги и крикнул:
– Девушка, не закрывайте! Пожалуйста, нам выпить надо, еще девяти нет! А вы закрываете! Две бутылки перцовки и все!
– Да вы уже и так выпивши! – женщина повернулась, свет упал на ее лицо. Морщинистое, с подкрашенными губами. Она улыбнулась, зубы у нее, все до единого были золотые. – Хорошо, я добрая… Почему не помочь людям?
Вернулась с бутылками. Им повезло, она заведующая столовой, а то где сейчас достанешь спиртное.
– А пить где думаете? Прямо на улице? – удивилась она. – Пойдемте, я стаканы дам.
Комната чистая, много мебели, стол покрыт желтой скатертью. Женщина достала фужеры.
– Пойду картошку разогрею, если хотите, – и вышла.
Гранин зашептал:
– Что делать будем? Все вроде хорошо, и хата приличная, и водка есть. Но ей-то, завстоловой, лет сто пятьдесят, не меньше…
– Ну да, лет сорок, это точно! Фигура хорошая… Давай, я думаю, выпьем, пожрем, а там посмотрим… Уйти всегда успеем.
Гостеприимная хозяйка внесла еще бутылку, поставила кислую капусту, открыла консервы.
Гранин шутливо обнимал ее за талию, рассказывал побасенки. Батов подмигивал ему, тоже веселился. Дружно поднимали фужеры, дружно выпивали. Включили радиолу, сделали музыку погромче.
– Ты мне нравишься, – шептала женщина Гранину. – А он – нет! Пусть там спит, а ты здесь…
В темноте поскрипывали пружины кровати. Женщина обнимала, искала его губы…
Гранин молча встал, подошел к лежащему напротив Батову, слегка толкнул, иди теперь ты, я здесь буду спать. Батов наощупь наткнулся в темноте на теплую руку. Женщина притянула его к себе…
Утром увидели на столе непочатую бутылку перцовки. Рядом записка: «Приду в перерыв». Дверь заперта на ключ.
Что делать, беспокоился Гранин, где у нее уборная, сейчас в штаны наложу. Батов нашел выход, развернул на полу в углу комнаты газету, присел над ней… Гранин последовал его примеру. Свернули в комок, выбросили в форточку, подальше, в сугроб. Выпили перцовки…
Ключ звякнул в дверях. Женщина, держа в охапку три бутылки, улыбалась с порога золотыми зубами.
– Вас много в Белогорье, оказывается! – весело сказала она. – Встретила соседку, у нее тоже ваши пристроились…
Очень стесняющийся Теличко нес завернутые бутылки, Коровин поглядывал с победоносным видом. Это он первым подошел к этой краснощекой, смешливой женщине. Не знаете, мол, где можно снять комнату на пару суток для двух в меру пьющих лейтенантов? Сейчас женщина со смехом рассказывала – живет недалеко, квартира большая, две комнаты и кухня, одну из комнат сдает квартирантке, они с ней могут лечь на одну кровать, а лейтенанты разместятся на другой, в тесноте, да не в обиде.
Теличко еще больше засмущался, когда увидел эту квартирантку, маленького росточка, тоненькую девочку с бледным личиком, Надю.
– Не робейте, Толя, – смеялась хозяйка. – Она маленькая, да удаленькая, работает уже два года!
– Мне восемнадцать с половиной лет, – серьезно сказала Надя.
– О, возраст любви! – неудачно сострил Коровин. Теличко поморщился. – Прежде чем отдыхать, перекусим, что ли, выпьем по граммульке?
Ешьте, ешьте, подвигала тарелки хозяйка, для мужчин главное, хорошо поесть, потом можно хоть бочку выпить. Здесь мужчины редкость, требуют заботы, язвила она. Чуть что, убегают, что им тут делать, ни заводов, ни фабрик, вот и уезжают, кто на Север, кто в Сибирь. Уедет сто, а возвращается двадцать. А куда деваться женщинам, их везде много…
– У нас тоже уезжают, – серьезно объясняла Надя. – В нашем районе было шесть сел, небольшие, но все люди работали. Кто в лесу, кто в поле… А потом сказали сделать одно большое село. Культурные услуги будут лучше, работать, говорят, удобнее, когда много людей живут вместе… Люди деньги за старые дома получили и кто куда, не хотят жить в куче, не привыкли… А у нас говорят, большие села удобнее оборонять от китайцев. Вот людей и сгоняют с места…
Коровин с хозяйкой ушли в другую комнату.
Теличко маялся в нерешительности, поглядывая на Надю. Господи, это же дите еще, что делать…
– Хотите, я свой альбом покажу? – спросила она.
Надя положила перед ним толстый альбом в оранжевом плюшевом переплете, подсела поближе.
На первой странице была приклеена фотография в рамке из неумело нарисованных цветов. Паренек в кепке сидел, положив руки на колени, на фоне надписи: «Розы срываю, сирень берегу, всех забываю, тебя не могу!» Далее шли вырезанные из газет и журналов картинки – цветы, многоэтажные дома, пляж на Черном море, толстощекие малыши… Под каждой вырезкой аккуратно написано от руки, что изображено. Тщательно обведенные рамкой афоризмы о верной дружбе, о богатстве, которое ничто по сравнению с любовью…
Надя сидела, прижавшись к Теличко, тихим голосом давая пояснения.
Теличко решился.
– Что-то мне плохо… Наверное, выпил лишнего… Пойду прогуляюсь, – сказал он, неестественно улыбнулся и взял полушубок.
– Вы вернетесь? – тревожно спросила Надя.
Он кивнул и быстро вышел. Почти бежал по тропинке через сопки, к казарме…
Напрямик, через редколесье, взмокший Казаков карабкался по склону сопки.
Должен успеть, поглядывал он на часы, полтора часа еще. Выскочил на дальний край поляны возле Центра и в ужасе остановился. Батареи стояли строем перед машинами, в стороне прохаживались Оверьянов и высокий офицер в папахе, поглядывали на приближавшегося Казакова.
– Вот, пожалуйста, еще один! – огорченно сказал Оверьянов.
Командующий артиллерией дивизии полковник Исакович, с крупным носом и твердым подбородком, нахмурившись, смотрел на лейтенанта.
– Я вам уже говорил, товарищ полковник, – тихо сказал Оверьянов. – Пользуются молодые лейтенанты моей мягкотелостью. Человеческого обращения они не понимают. Хуже солдат! Пропьянствовали два дня… Не все, конечно. Это Казаков, один из главных пьяниц, заводила.
– Вы где отсутствовали двое суток, лейтенант? – загремел полковник. – У вас сегодня боевые стрельбы! Где вы пропадали, какое преступление совершили?! Откуда я знаю, может, вы людей убивали! Сколько человек вы убили, лейтенант? Отвечайте!
– Не кричите! – прошипел Казаков, косясь на строй. – Я убил восьмерых!
Полковник смотрел налитыми кровью глазами.
– Вы падшая личность, лейтенант! – на лице его было презрение. – Идите в строй!
Исакович повернулся к Оверьянову.
– Примерно накажите его! Кто еще отсутствует?
– Гранина и Батова нет, товарищ полковник…
– Гном на три часа раньше тревогу объявил, – прошептал Коровин Казакову. – И что у них всех за мания, комедию перед строем ломать! Онанисты какие-то…
Капитан Алексеев незаметно подтолкнул его плечом, молчи уже, допрыгались…
– Сегодня обслуживает стрельбы батарея Алексеева! – громко объявил Оверьянов. – В первый день должны отстреляться комбаты, завтра командиры взводов! По машинам!
Через поляну тяжело бежали Гранин и Батов…
Батарея развернулась безукоризненно. Полковник, майор и командиры батарей стояли в стороне, возле машин взвода управления, наблюдали. Даже издали было видно, как доволен Алексеев – потирал руки, суетился больше обычного.
Быстро расчистили снег вокруг минометов, сделали брустверы. В сторону наблюдательного пункта удалялись фигурки связистов – тянули телефонную связь.
Исакович с офицерами уехали на наблюдательный пункт.
Коровин с Курко, окруженные солдатами, с проклятиями пытались отвинтить с мины предохранительный колпачок. Казаков беспокойно топтался возле телефона.
– Что вы там мудохаетесь! – кричал он.
– Да пошел ты… – нервничал Коровин, красный от напряжения, на коленях стоя в снегу.
Колпачок не откручивался.
Из подъехавшей машины выпрыгнул Кушник, смущенно улыбаясь и делая руками успокоительные знаки.
– Вот, Оверьянов прислал… Не волнуйтесь, я мешать не буду, твою мать со смыком, посижу в сторонке…
Чего волноваться, понятно, Оверьянов отправил тебя с НП, чтоб глаза не мозолил. Боится, оскандалишься со стрельбой перед Исаковичем, вот и разыграл беспокойство, поезжай, мол, посмотри, как бы молодые лейтенанты там не наделали чего…
Курко радостно заорал и поднял над головой отвинченный колпачок.
– Не могли раньше сказать, кретины! – орал он, – Колпачок с правой резьбой, а мы думали, что он, как у людей, с левой!
И почти сразу же закричал телефонист.
«Прицел…! Ориентир…! Заряд третий! Первый миномет, одна мина! Огонь!»
Казаков поспешно схватил шнур.
– Первый выстрел я сделаю! Разрешите, ребята!
Мина мягко скользнула в ствол. Наводчик последний раз посмотрел в прицел.
– Рты откройте! Огонь!
Корректировал стрельбу Алексеев и, судя по быстроте команд, стрелял удачно. Когда же телефонист передал: «Батарея, шесть мин, беглый огонь!», поняли, капитан накрыл цель. Шесть минут, молодец! Телефонист крикнул:
– Капитан благодарит батарею!
Солдаты обрадованно запрыгали. Лейтенанты заулыбались.
Потом стрелял Оверьянов, хорошо стрелял, ничего удивительного, стрелять он умеет. Синюк израсходовал много выстрелов, но все же, видно, выкрутился. «Батарея, отбой!» – передал по телефону майор…
Не выходя из машины, полковник Исакович подозвал лейтенантов.
– Поздравляю вас с первой боевой стрельбой! Справились хорошо! Завтра продолжим! – Полковник посмотрел на Казакова. – Я снимаю взыскание, лейтенант!
В столовой Оверьянова позвали к телефону. Возвратился он быстрым шагом.
– Тревога всем батареям! – озабоченно сказал майор. – Быстро, выезжаем через полчаса! Китайцы начали военные действия на Уссури! Ничего пока не известно… В полку боевая готовность номер один. Командир приказал немедленно возвращаться…
Тревожное время
Вторую неделю офицеры жили в казармах. Спали в каптерках, на впритык поставленных солдатских кроватях. В столовой повара накрывали роскошные, по армейским понятиям, столы. Полные миски мяса, селедка с луком, на больших противнях жарили картошку, правда, мерзлую, даже винегрет приготовили. Кисель был сладчайший. Вот ведь, могут же кормить нормально, когда не воруют…
Решительно отодвинув от себя кисель, капитан Синюк поучал:
– Кто хочет остаться мужчиной, поменьше хлебайте эту мерзость! В него медик бром добавляет, чтоб у солдат не слишком шишки дышали! Кто не верит, может попробовать…
Лейтенанты недоверчиво смотрели, не разыгрывает ли Синюк, отодвигали стаканы, капитан Бабошин хохотал, выпивая их порции, мне это не грозит, я уже свое отгулял…
Тревога первых дней прошла.
Занятия продолжались, только проверяющих стало больше, начальники маялись от безделья.
Ходили в караулы, по вечерам Белоус устраивал бесконечные совещания, выступал всегда долго, ругал по очереди каждую роту, читал последние приказы.
Уже стало ясно, на этот раз пронесло, ничего страшного. Постреляли на Уссури, попало нам маленько, но и китайцам, говорят, задницу намылили, утихомирились…
По вечерам в каптерку заходил, добродушно улыбаясь, Оверьянов, садился на койку, просил чаю.
– О-ох-хо! – начинал он очередное повествование. – Сейчас еще ничего, а что творилось в Амурской области три года назад, и вспомнить страшно! Дисциплины никакой! Приказы не выполнялись, распустились солдаты вконец! А в караулах? Спали все поголовно…
Майор упирался руками в колени и с задумчивой грустью качал головой, что, мол, только было…
– Вы не слышали про сына Василия Ивановича Чапаева? Да нет, это не анекдот, это, к сожалению, быль… Так вот, сын его, генерал-лейтенант, приехал в Благовещенск проверяющим… Заходит в казарму, дневальный спит, как обычно. Ну, он на второй этаж поднимается. И там тоже, как вы говорите, ни одна блядь не бодрствует, все спят! «Дайте-ка мне, – говорит генерал, – взрывпакет!» Поджег он его и бросил на пол… От взрыва стекла повылетали! Ну, тут паника – солдаты в подштанниках в окна! Думали, китайцы! А генерал бегает с пистолетом, стреляет в потолок и кричит: «Ах вы, такие-сякие! Моего отца проспали, он-то и погиб из-за того, что караул заснул! Теперь моя очередь, что ли?»… Скандал был большой, генерала в отставку, уж больно много воинов руки-ноги себе поломали, выпрыгивая из окон… Но зато потом за дисциплину взялись, порядка стало больше!
Оверьянов с одухотворенным лицом оглядел слушателей.
Капитан Алексеев улыбался, капитан Синюк ехидно посмеивался, Петя Кушник смотрел насмешливо, лейтенанты сдерживали улыбки. Майор начинал следующую армейскую байку…
Совещание в штабе начали еще засветло.
Белоус начал торжественным тоном.
– Товарищи офицеры! Пришел приказ отменить казарменное положение! Тише, тише, лейтенанты, обрадовались! Это не значит, что офицеры могут начинать бить балду и хлестать в столовой белую водку! Начинается обычная армейская жизнь. Уже потеплело, значит, чаще планируйте занятия на стрельбище, это касается пехоты. Артиллеристам выкатывать из парка грозные орудия и тоже упражняться! В казармах – ни одного лишнего! Задача ясна? Далее…
Полковник повернулся к карте.
– Я кратко проинформирую вас о недавних событиях. Опять все началось из-за острова, теперь на реке Уссури… Вот здесь китайцы перешли реку и засели на острове. Сунулись туда пограничники, их встретили огнем… Подтянули мы подкрепления, танки и снова пошли в атаку. Решили охватить остров с флангов, пустили танки по льду. В первом танке, как положено, командир, полковник Константинов. Результаты вам известны, читали в газете. Дали ему посмертно звание Героя. Правильно сделали. Но останься он в живых – пошел бы по суд. В клещи-то танки остров взяли, но двигались вдоль китайского берега, значит, подставили борта. Ну, а те, не будь дураком, и ударили в упор из гранатометов. В приказе не говорится, сколько людей погибло, но можно себе представить… Горели танки, под растаявший лед проваливались… А сейчас китайцы нам справедливые претензии предъявляют – стрелять-то стреляли все, а вот ни один китайский снаряд на нашу территорию не упал! А мы насчет этого не церемонились…
Полковник зажег свет.
– На некоторых участках имели место рейды китайских военнослужащих. Проникали за ночь в глубину до тридцати километров! Тридцать туда, да тридцать сюда, за одну ночь. По снегу… Да солдаты у них в кедах, не в валенках… Есть какие выводы сделать! Но в этом деле имеется и полезная для нас с вами сторона. Думаю, теперь-то наш полк укомплектуют побыстрее. Да не только личным составом, но и техникой…
Полковник положил указку.
– Теперь перейдем к делам житейским. С завтрашнего дня всех губарей на уборку территории! Командиры рот и батарей! Чтоб на гауптвахте было достаточно арестованных! Все помойки и свалки очистить! Все говно в уборных убрать, подойти к ним страшно! Пока все мерзлое, действуйте ломами! Вы представляете, что будет, когда эти кучи растают?!
Тут чуму и холеру ждите! Не хватит губарей, строевые роты будем посылать! Территория должна быть очищена! Горе тому, кто отнесется наплевательски к этому моему приказу! Все!
Командир полка хитро прищурился.
– Нет, не все! Что ж вы, молодые лейтенанты, мне, старику, не напоминаете? Что я вам по приезде-то говорил? Жен везти надо! И не откладывая! Все, кто желает в отпуск, – пожалуйста! Хоть с завтрашнего дня. Я подписываю отпускные документы вне очереди!
Коровин нетерпеливо ерзал на стуле. Только он получил в кассе отпускные, как слонявшийся по коридору майор Оверьянов пригласил заглянуть на минутку к нему в кабинет.
Сейчас майор разговаривал по телефону.
«Разберут всю водку на „Б“, – беспокоился Коровин, – не втолпишься».
Оверьянов положил трубку.
– Вот какие дела, Коровин, – задумчиво начал он. – Как ты смотришь, чтоб назначить тебя старшим офицером к Алексееву?
– А Казаков? – удивился Коровин. – Он же старший офицер, куда его?
– А его во второй батальон, на место Гранина, а Гранина к вам… Я хочу сделать из вашей батареи образцовое подразделение. А Казаков пьет, да и скомпрометировал себя перед солдатами в Белогорье.
«Не так он пьет, как тебе мешает пить и куролесить перед строем, Гном падлючий», – подумал Коровин и сказал:
– Неудобно все-таки…
– Ты подумай о будущем, – сказал Оверьянов. – Казаков ничего не потеряет, он останется старшим офицером, только в другой батарее. А тебе надо после службы хорошую характеристику. Я ее тебе обещаю, ты парень серьезный. Да и денег будет, хоть не много, но больше… Ну что, согласен? Я тогда скажу Белоусу, что все офицеры настаивают на переводе Казакова. Да никто и знать не будет, ты не беспокойся… И не сейчас это, а после отпуска, через два месяца…
Откажусь, так он и меня будет грязью поливать, размышлял, глядя в окно, Коровин. Напишет в характеристике что захочет, а что на работе скажут? Но вообще-то, может, это и справедливо, я стреляю лучше Казакова, что ему, не все равно, в какой батарее…
– Ладно, товарищ майор, я согласен…
Настроение было лучше некуда!
Завтра по домам, до лета не увидят это свинство! Панкин разливал водку, мечтал вслух, как встретится с женой, как сразу же пригласит друзей, будет смотреть каждый день хоккей по телевизору…
– Я вот все думаю, – сказал Курко, – сколько здесь шифера на бараках! Пропадает ведь. А если загрузить контейнер и отправить шифер к нам в село, цены ему там не будет…
Стук в дверь.
На пороге стоял солдат-связист, в каске и с противогазом.
– Тревога по батарее, товарищ лейтенант! – виновато сказал он Казакову.
– Опять Оверьянов? Что случилось?
– Товарищ майор пришел, видит, на кроватях сидят… И шинели на вешалке плохо заправлены… Построил батарею, и тревогу объявил. Меня за вами послал…
– Господи, хлопцы, когда это кончится! – сокрушенно вздохнул Курко. – Собаке нечего делать, так она яйца лижет…
– Майор пьяный? – спросил Панкин.
– Не так чтоб пьяный, но засосавши прилично…
– Вот что! – разъярился Казаков. – Иди и скажи майору, что лейтенанты все пьяные! На полу валяются! Лыка не вяжут! Передай ему, Казаков сказал, что он не может позволить себе появляться пьяным перед солдатами. Так и передай, понял?
– Вы знаете, мальчики, я, наверное, схожу в казарму, посмотрю, что там, – неожиданно сказал Коровин. – Гнома надо успокоить…
Казаков изумленно посмотрел на приятелей.
– Совсем рехнулся! – сказал Панкин. – До чего только водка доводит, друзья мои!
3. СУД ОФИЦЕРСКОЙ ЧЕСТИ
Свинья с рогами
Командир третьего батальона майор Жигаев любовался редиской. Он всегда выходил на пару минут раньше, чтоб успеть полить маленький огородик под окнами, вырвать несколько травинок, поднять стебель-другой. Еще весной Жигаев соорудил нечто вроде теплицы – огородил клочок земли досками, натянул сверху целлофан. Сейчас вовсю цвели огурцы, лук уже с палец высотой, но особенно хороша была редиска, крупная, длинная, как морковь, с яркокрасной кожурой, целая грядка.
Майор шел по переулку, ревниво поглядывал на огородики соседей и наслаждался. Летом здесь прекрасно, курорт, настоящий курорт! Так бы и ходил все утро под соснами, птиц слушал, воздух чудесный вдыхал… В такую погоду в полк и ехать-то противно, ни одного деревца вокруг, пыль, солдаты, вонючие уборные… Каждый день заставляешь себя забираться в «Урал», видишь этих лейтенантов-бездельников, им хорошо, они отслужат и на гражданку, а ты сгниешь здесь, до пенсии еще двенадцать лет…
Майор Жигаев, плотный, с короткой шеей, похожий на симпатичного краснолицего бульдога, был по образованию военный юрист.
Служба нетрудная, нормальный рабочий день, жил в больших городах, в тридцать лет стал майором. К тридцати пяти заболел алкоголизмом.
Начальство терпело болезнь. До тех пор, пока военный прокурор большого гарнизона не решил поработать в воскресенье. Войдя в здание, он обнаружил в красном уголке спящего на столе дежурного по военной прокуратуре майора Жигаева, пьяного до бесчувственности…
Жигаева уволили из органов прокуратуры, но в армии разрешили остаться, с условием, что будет лечиться…
Послали служить в пехоту, на Дальний Восток.
И каждое утро, увидев «Урал» возле столовой, он приходил в отвратительное настроение.
– Лейтенант Казаков! – позвал Жигаев. – Вы когда из отпуска вернулись? Вчера днем? Тогда почему вы вчера же не пришли в штаб батальона? Будем серьезны, вы не красна девица, чтоб сутки отдыхать после дороги! Скажу откровенно, я не в восторге от вашего перехода в мой батальон. Оверьянов не пожалел красок… Имейте в виду, с меня достаточно лейтенанта Петрова, который, кстати, пьет уже второй день. Разыщите его и заставьте немедленно прибыть на службу, иначе я применю санкции!
– Да как же я его вытащу? – осторожно удивился Казаков. – А если он болен и не сможет явиться?
– Запомните, лейтенант! Являются привидения и образ любимой, а офицеры прибывают! Не являются, а прибывают! А то, что Петров болен, мне ясно. И название болезни известно – беспробудное пьянство! Где это видано, чтоб офицер пил два дня подряд! Выполняйте! Да случайно сами к нему не присоединитесь!..
– Чему ты удивляешься? Это же хам, обозленный на весь мир. Думал, он будет при знакомстве улыбаться? Дай свинье рога, так она всех людей перебодает! Я его в рот едал!
Витя Петров сидел на кровати небритый, с помятым лицом, в трусах и в очень несвежих носках. Пил из горлышка вино.
– Я разве два дня пью? Я уже неделю не высыхаю, еще с дома. Как дошло до меня, что надо возвращаться, так и начал газовать… Слушай, Вадим, я все равно никуда сегодня не пойду… Ты сходи в магазин, купи вина, вот деньги. А потом послушаешь историю…
Петров с другом ждал такси на площади Калинина в Киеве. Самолет на Благовещенск улетал через полтора часа, а очередь почти не двигалась. Оба были сильно пьяны, и друг, чтобы скрыть принадлежность Петрова к офицерскому корпусу, накинул ему на плечи свой плащ. Фуражку завернули в газету и держали подмышкой. Петров из упрямства не хотел застегиваться, да это и бесполезно, короткий плащ не прикрывал галифе и сапоги.
Обняв друга за плечи, Петров вполголоса жаловался:
– Никто не поймет, зачем мы там нужны, какой от нас толк… Почему мы в тридцать лет должны унижаться? Почему молодыми служить не отправили, как всех? Почему я должен отдуваться за какого-то пидора, который разогнал офицерские училища? И правильно сделал! Такая херня…
Стоящий впереди их в очереди мужчина обернулся и презрительно посмотрел на друзей.
– Офицеры называется! Рабочий день в разгаре, а они уже пьяные!
– Ты, дядя, не прыгай, – примирительно сказал друг. – Человек в отпуске, ему далеко ехать служить…
– Офицеры называется! – не унимался мужчина. – Нет на вас товарища Сталина, он бы установил порядок.
Петров молча приставил согнутую в локте руку к низу живота и показал мужчине.
– Сейчас вас быстренько подберут! – взвизгнул тот и побежал к телефонной будке…
К остановке подъехал военный газик, капитан с красной повязкой подошел к ним.
– Вот они, вот они, – подскочил со стороны мужчина.
– Да они ничего не делали, – попытались защитить их в очереди.
– Ваши документы! – сказал капитан, отогнул воротник плаща Петрова и посмотрел на погоны. – Садитесь в машину, лейтенант! Я помощник дежурного по городу. Прошу без скандалов, на вас люди смотрят!
Друга Петрова в машину не пустили, и он, заглядывая в окно, возмущенно кричал:
– Витя, я тебя выручу! Я приду! Я этому гниде сейчас матку выверну!
Комендатура находилась возле метро «Арсенальная». Старый, большой, двухэтажный особняк.
В комнате, за барьером, прохаживался майор, дежурный комендант. Насмешливо посмотрел на Петрова.
– Что, лейтенант, решил поскандалить в центре Киева? Выкладывай, что в карманах!
– Я не скандалил, мы ждали такси…
– Ну да, и всю очередь оскорбил. Едешь в Амурскую область? Хорошо же ты службу несешь… Если там все такие, как же вы границу охраняете? А мы надеемся, она на замке…
Пьяный Петров не сдержался, разгневался.
– Если вам так хочется, чтоб граница была надежно защищена, подайте рапорт, поезжайте туда! Усилите своим присутствием оборону границы!
– А ты не хами здесь, не хами! Мы тебе живо рога обломаем! – закричал майор.
Петров, истерически матерясь, схватил за козырек фуражку и запустил ее в сторону майора. Тот шарахнулся, фуражка с шумом ударилась в оконную раму. Подскочили солдаты из комендантского взвода, заломили руки и, толкая Петрова перед собой, сбежали по лестнице вниз, в подвал.
Кирпичные своды, железная дверь, широкий помост деревянных нар, маленькая лампочка за железной сеткой. Громыхнул засов.
Покричав и поматерясь, Петров лег на нары и заснул…
За дверью затопали.
Петров сел на нарах.
В камеру вошел капитан-танкист, достоинство было написано на его лице. Сконцентрировав волю на удержании равновесия, он надменно посмотрел на Петрова.
– А ты здесь что делаешь? Выпить у тебя есть что?
– Ложись, спи! – сказал Петров. – Который час, не знаешь?
– Вечер. Им так это не пройдет! Плевал я на их гауптвахту! Хоть отдохну пять суток. – Капитан растянулся на нарах, – Спать буду!
Петров тщательнейшим образом исследовал камеру, оторвал доску от помоста, прощупал пол рукой – ни одного окурка!
В камеру втолкнули плачущего майора.
– Передайте коменданту, что это нелепая случайность! – припав к двери и глотая слезы, кричал майор. – Я дам телефон, позвоните! За мной приедут! Какой ужас, что скажут на кафедре! Зачем я пошел в этот ресторан?!
Сморкаясь в полу кителя, майор поведал свои злоключения. Было все так хорошо, выпили они с офицерами-преподавателями в «Столичном», он работает в военном училище, преподает тактику, потом он вышел в вестибюль, споткнулся, разбил стеклянную дверь, никого не оскорблял, зашел патруль, его привезли сюда, теперь что делать, не знает, он член партии, преподаватель, что с ним будет, какая нелепость…
Петров заколотил в дверь, его отвели в уборную, солдаты дали даже закурить, хотя и смеялись.
Всю ночь майор просидел на нарах, тихонько причитая и жалея себя.
– Ду-р-рак! Какой ду-р-рак! – с чувством произносил он время от времени…
Утром Петрова отвели к полковнику-коменданту. На комендантском столе лежал билет до Благовещенска, носовой платок, мятая пачка папирос и мелочь.
Полковник смотрел с любопытством и доброжелательно.
– Я не ошибся, у вас в карманах было 37 копеек. А лететь вам до Благовещенска?
– И десятка в военном билете. Отложил специально на дорогу…
Полковник выразительно потряс книжечкой над столом – пусто, ничего нет!
– Значит, почистили меня здесь славные воины, – равнодушно сказал Петров. – Да я не настаиваю! – предупредил он протестующий жест полковника.
– Вы хоть понимаете, что натворили?
– Понимаю и раскаиваюсь! – быстро сказал Петров.
– Хорошо, я сообщу в вашу часть. Пусть там с вами разбираются! У нас никаких денег не хватит, всех дебоширов содержать на гауптвахте. Ваш друг уже приходил, ждет внизу… У него хоть деньги есть? Итак, лейтенант, сейчас же в аэропорт, в самолет и чтоб духу вашего не было в городе Киеве! Это ясно?
– Ясно! – весело ответил Петров. – Спасибо и извините, товарищ полковник!..
