Текст книги "Сапоги — лицо офицера"
Автор книги: Виктор Кондырев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
Коэффициент конденсации
В дальнем углу автопарка, возле артмастерской, Панкин с предосторожностями огляделся и четыре раза негромко постучал. Дверь бокса приоткрылась. Отрывают от дела, бурчал недовольно Казаков, зачем ломиться у всех на виду, мало тут ошивается бездельников, узнают, половина полка сползется сюда.
Командир первой роты Сырец бездельником не считался, но тем не менее пришел в мастерскую еще раньше.
Самогонный аппарат был готов.
Конструкцию выбрали простейшую, с низким коэффициентом конденсации, но надежную в работе и несложную в изготовлении.
Коровина первого посетила счастливая мысль.
Будучи угощен соседом, офицером-строителем, брагой, гость поинтересовался, почему это здесь все люди настолько ленивы и безынициативны, что, готовя из сахара и дрожжей полуфабрикат, пьют его, как дикари, не перегоняя в самогон. Явная глупость – чтобы поймать балдеж, нужно выдуть трехлитровый чайник мутного сиропа, к тому же, самогон гораздо полезнее водки, которая, как известно, изготавливается из опилок. Сосед отделывался шуточками, сложно это, времени нет, да и жене больше нравится брага…
Коровин замыслил проект…
Петров, Сырец, Казаков и Панкин отнеслись скептически, но потом загорелись идеей, сулящей немыслимые перспективы.
Казаков собственноручно, безлунной ночью, украл со двора магазина тридцатилитровый оцинкованный бидон для молока и спрятал его в подпол.
Пробивной Панкин совершил невозможное, достал полутораметровую медную трубку.
Коровин за пять рублей договорился с сержантом-артмастером о воплощении замысла в конструкцию.
Сырец и Петров, не найдя поля деятельности, поддерживали проект морально, непрерывно досаждая вопросами о готовности агрегата, мечтали вслух о будущей безбедной жизни…
– Все зависит от разности температур, чем холоднее вода и горячее пар, тем больше производительность, – глубокомысленно сообщил Сырец, повторяя, видно, слова Коровина, сам бы он не додумался до такой отточенной формулировки. – И воду надо подвести, где трубы взять?
– У меня есть, двенадцать метров! – обрадовался Сырец. – В казарме спрятаны, умывальник надо ремонтировать. И солдат дам, которые тянут в этом деле…
Предложение своевременное, с рабочей силой было туго.
Во-первых, дрова.
Под окнами у каждого офицера солдаты пилили и кололи, не торопясь, естественно, с окончанием работ, всем хотелось побыть подольше вне казармы.
Во-вторых подготовка к зиме.
Все решили отремонтировать бараки, и здесь солдаты трудились, и тоже без спешки.
На разводе в каждом взводе недосчитывалось по десятку человек, и ходили слухи, что дурак майор Курицын собирается на совещании, в присутствии командира полка, разгневанно на это посетовать. Сам-то он еще месяц назад сделал у себя ремонт и заготовил дрова, теперь можно и показать свою озабоченность создавшимся нетерпимым положением…
Возле ряда машин, выстроенных чуть в стороне, приятели задержались.
Сырец возбудился, в который раз начал рассказывать душераздирающую историю.
Из политотдела дивизии пришел приказ отправить на целину, за семь тысяч километров, восемь грузовых машин с водителями, внести свою лепту во всенародную битву за урожай. Белоус с майором Асаевым рассчитывали, прикинувшись дурачками, послать в казахстанские степи, на верное разрушение, старенькие хозяйственные машины. Но кто-то донес в дивизию и оттуда грозно предупредили, в случае поломки машин ремонтная бригада будет послана за счет полка. Белоус сочувственно смотрел на чуть не плачущего от возмущения майора Асаева, но приказ подтвердил, послать на целину строевые машины, ничего не поделаешь, на следующий год будем умнее, заранее что-нибудь придумаем.
Из роты Сырца взяли одну, третьего отделения, он закатил истерику зампотеху, бегал к командиру полка, безуспешно, пропала машина, другую не дадут, считается, что моторной тягой рота полностью обеспечена.
Вспомнив об этом, Сырец снова расстроился, и трое лейтенантов уныло побрели к казармам.
Посреди перекопанной центральной аллеи майор Жигаев крикливо распекал Славу Северчука, взводного из седьмой роты.
Северчук был единственным в полку человеком, безвылазно находящимся в расположении. Он был ответственным за замену труб парового отопления и хлебнул за лето горя.
Батальон Жигаева сравнительно быстро раскопал старые, наполовину проржавевшие трубы. Северчук приказал выбросить их на свалку, зачем хранить эту гниль. Заказали два километра новых, полку выделили только восемьсот метров, на все про все, больше нет, сказали в дивизии, выкручивайтесь сами, изыскивайте внутренние резервы. Безысходная ответственность легла на плечи Жигаева, безмятежно до этого считавшего, что его роль ограничивается только контролем за простыми земляными работами. Чтоб к сентябрю казармы были подготовлены к зиме, передали из дивизии. Там тоже сидят крупные военные организаторы, легче всего приказать, дело нехитрое распорядиться по телефону, один дурак может задавать больше вопросов, чем десять умных отвечать, сочувствовали Жигаеву в полку…
Северчук раздраженно огрызался.
– Мое дело трубы новые положить! А где их найти, это ваша забота! Как говорится, фюрер думает за нас! Я командир взвода, а вы командир батальона. Пусть в штабе пораскинут мозгами, что делать! Я проявил разумную инициативу, выбросил эти трубы, пальцем проткнуть их можно!
– Кто тебе разрешал выбрасывать! – плаксиво кричал Жигаев. – Теперь иди на свалку, наверняка, если их рассортировать, можно годные найти!
– В пизду я пойду, а не на свалку! – совсем потерял голову Северчук. – Я этот обосранный штаб дивизии жалобами заебу! Когда трубы лопнут и солдаты перемерзнут, пусть вас сношают за преступную халатность! Не меня! Скажу, я сигнализировал!
Разнервничавшийся Жигаев побежал скандалить в штаб, отводить душу, оставил в покое Северчука…
Тот присел на кучу земли и криво улыбнулся.
– Как вам нравится эта суходрочка?
Северчук сплюнул…
4. НАДБАВКА ЗА ДИКОСТЬ
Дом приезжих
Желающие пили третью неделю подряд.
Начинали с утра, после обеда спали, к ужину просыпались и снова пили вино, спирт, водку, пиво. Да и почему не пить, когда еще представится такая возможность, надо не упустить свалившуюся нежданную удачу…
На лесозаготовки в Норск, за триста километров на север, послали первую и вторую батареи.
Поговаривали, приказ пришел чуть ли не из Москвы, отправить людей немедленно на выполнение срочного задания, без оружия, инструменты выдадут на месте.
Двинулись в неблизкий путь, по жуткой, даже по местным понятиям, дороге, становившейся проезжей только зимой. Снег тогда засыпал необъятные ямы, ухабы и колдобины, болота и ручейки замерзали, палки-вехи с пучком травы торчали через каждые сто метров.
Армейские вездеходы преодолели ее за четыре дня, доставив долгожданную, такую ценимую в этих краях рабочую силу, солдат.
Непредвиденный переход был вызван делом государственной важности.
Заключенный с японцами контракт предусматривал немедленную, к зиме, поставку нескольких тысяч кубометров строевого, первосортного леса, не какой-нибудь деловой древесины, а настоящего мачтового леса – многометровых, одинаковой толщины и идеально ровных стволов. Их необходимо было доставить в порт Находка, как можно быстрее, не откладывая до начала заморозков, иначе работы затянулись бы надолго, контракт был бы нарушен, репутация страны, как торгового партнера, безнадежно подмочена в глазах капиталистов, объяснил солдатам Оверьянов.
В больших сараях, бывших складах на окраине полугородка-полудеревни, пол был завален сеном, позаботились, спать на сене одно удовольствие.
Под деревьями вкопанные в землю длинные столы с навесами, в котлах ждал горячий суп с макаронами, четыре женщины на громадном железном листе жарили мясо.
Директор леспромхоза подмигнул, весело сообщил выстроенным батареям, что нормы существуют только в лесу, на лесоповале, за столом никаких норм нету, ешьте сколько хотите, просите добавки, кухарки только рады будут. О дополнительных условиях поговорим потом, посулил директор, главное, лес нужно заготовить, вознаграждение будет по результатам.
Дополнительные условия обещали быть заманчивыми, директор лукаво поглядывал на сидящих за столом офицеров, говорил вполголоса.
– Я, можно сказать, просто счастлив, что вы так быстро приехали. Народу у нас не много, выполняем только план, дополнительная продукция нам не по силам… Что же мы будем на сухую говорить о деле? Если позволите, я распоряжусь…
Кто ж будет чинить препятствия таежному гостеприимству? Оживленно покашливая, офицеры позволили распорядиться.
Жизнерадостный парень, шофер директора, поставил на стол бутылки водки. Семь, сразу прикинули, для разминки неплохо…
– Работа несложная, – продолжал директор, – валить лес будут наши специалисты, это требует навыка. Ваши же люди будут обрубать ветки, ошкуривать стволы, работу найдем для всех.
Оверьянов сидел с кислой миной, не нравится Гному, что директор не различает воинские звания, не возьмет в толк, майор здесь командир, с ним надо все вопросы решать, это не собрание колхозников.
Лейтенанты подталкивали друг друга локтями, насмешливо хмыкали.
– Даже на несложной работе нужна четкая организация. Я поговорю с моими подчиненными, назначу ответственных, – недовольно сказал майор.
Директор понял оплошность, с серьезной почтительностью попросил уделить несколько минут, отозвал Оверьянова в сторонку.
Пользуясь паузой, жизнерадостный шофер разлил водку по стаканам.
– Я днем не пью! – похвастался он. – Поэтому меня шеф и ценит. А вы пейте, товарищи командиры, отдыхайте, с солдатами мы сами договоримся.
Из дальнейшего выяснилась любопытнейшая штука.
Шофер-то, оказывается, один из местных профсоюзных деятелей, а зачем существует профсоюз? Чтоб облегчать жизнь трудящихся, кто спорить будет, в том числе и руководящих работников, в данном случае офицеров. Понимая, что жизнь в столь отдаленной местности тяжела и безрадостна, комитет профсоюза выделил некоторые средства, в качестве, так сказать, районной надбавки за дикость. Желательно, чтоб товарищи офицеры правильно поняли душевное движение местной профсоюзной организации…
– Сколько же отпустили? – еще не веря негаданному счастью, спросил Петя Кушник. – А то и правда, у всех семьи, много с собой не возьмешь, твою мать на колокольне!
Какая разница, профсоюз или хитрый директор поручил умаслить офицеров, но небрежно названная сумма, внесла сладость в сердца – пятьдесят рублей на рыло!
Под внимательнейшими взглядами Кушник взял пачку денег и положил в карман, потом разделим, не волнуйтесь.
Вернулся Оверьянов, деловито приказал собираться.
– Офицеры будут жить в гостинице, отсюда недалеко, предупредить личный состав о недопустимости курения на сене, подъем завтра в шесть, уличенные в мародерстве будут немедленно отправлены в полк…
Ишь, Гномик, раскомандовался, доволен как слон, видно, директор хорошо сунул в лапу, кивали лейтенанты, давая понять, что ясно, будет исполнено, товарищ майор…
Гостиница, называемая также «Домом приезжих», двухэтажный бревенчатый дом с дверями без замков, стояла прямо напротив магазина, рядом с конторой леспромхоза. Вокруг десяток двухэтажных же домов. Несколько на отшибе, возле реки – столовая и клуб. Семейные лесорубы жили в отдельных избах, на одной из трех улиц, в больших же домах селились сезонники, приезжающие сюда подработать.
Самое же удивительное, кто бы мог подумать, прямо невероятно, городок населяли по преимуществу женщины. Они работали обрубщиками сучьев, на лесопилке, лесоскладе, на пристани, в столовой, везде. Крановщицы, маркировщицы, разнорабочие, кухарки, машинисты лебедок, погрузчиков и циркулярных пил, маляры, плотники, стропальщицы, кочегары, рабочие на подсыпке дорог, счетоводы и посыльные…
Мужчины занимали менее броские посты, довольствовались должностями кладовщика, учетчика, завклубом, киномеханика, сторожа…
Солдаты работали с удовольствием, еще бы, кормят до отвала, женщины поглядывают заинтересованно, жить бы здесь и жить. Не слишком надеясь на силу дисциплины, директор насаждал принцип материальной заинтересованности, дух рвачества, сокрушался Оверьянов. В случае выполнения нормы солдатам тут же, после работы, в лесу, выдавали по два рубля.
– Развращают молодежь! – пьяненько покачивая головой, говорил майор. – Разбазаривают деньги из кармана государства! Зачем им платить? Они обязаны работать! Труд солдат должен быть бесплатным!
– Вы не волнуйтесь за карман, – рассуждал Степа Батов, тоже пьяный. – Эти деньги сразу возвращаются через магазин, вон сколько там водки! Если дают – бери, таков принцип социализма!
– Я не позволю обкрадывать государство! – горячился, выпив еще, Оверьянов. – Достаточно, что полку за работу платят! Солдату деньги не нужны! Человек с деньгами не может думать о дисциплине! Где деньги, там и водка, а потом ЧП, женщины всякие!
Батов оскорбительно засмеялся.
– Уж вы-то не из той компании, товарищ майор! Женщины вам по херу, с ними ЧП у вас не будет! Вы денежки в клювике унесли и балдеете как не в себя!
– Ты что, подлец, меня оскорбляешь! Как вы смеете говорить, что я взяточник! Вы меня провоцируете! Ты… Вы… Я, блядь, не позволю! Приказываю вам прекратить разговаривать со мной в таком тоне!
Оверьянов неожиданно быстро поднялся, оттолкнул бедрами стол с бутылками, несильно и неточно ткнул Батова кулаком в щеку. Тот схватил майора за гимнастерку, хотел ударить головой, но Оверьянов проворно отшатнулся, оба потеряли равновесие и чуть не упали.
– Да что вы, товарищ майор! Отвали, Батов! Успокойтесь, вы как дети! – разнимал схватившихся более или менее трезвый Янич.
– О-о-о! – на одной ноте, но осуждающе тянул капитан Рева, боясь упасть и поэтому не решаясь подняться со стула.
Багровый Оверьянов одергивал гимнастерку.
Батов кричал из угла, вырываясь из объятий Янича:
– Ты у меня, Гном ебучий, пожалеешь об этом! С сегодняшнего дня я больше не покупаю водку! Это ты лично будешь меня поить! Я тебе вспомню рукоприкладство к подчиненным! Под трибунал упеку, падаль!
Расходившихся драчунов еле утихомирили, заставили извиниться друг перед другом, выпить на брудершафт, забудем ссору, что мы как звери, в конце концов, свои же люди…
Костер
Огонь становился все больше и больше.
Плотное пламя рвалось в невидимую трубу, гудело, заглушая человеческие крики. Любое дерево, брошенное в костер, вспыхивало мгновенно, без дыма и искр. Люди с остервенением рубили и пилили, волокли деревья к костру, прикрывая лицо, забрасывали в огонь березы и ели, целиком, с ветками. Несколько секунд остолбенело смотрели на пламя и снова бросались рубить и пилить…
В воскресный день оставшиеся валяться на сене солдаты скучали, и Тимоха с Кушником, дежурные, нашли идею неплохой, разжечь костер, почему бы и нет, вон сколько вокруг ненужного леса.
Городской житель, Тимоха с непонятным злорадством и неясным сладострастием рубил, пилил и тащил в костер деревья, красивые и нежные по отдельности, но растущие во множестве, составлявшие странный и жуткий мир, враждебный ему, не вызывавший никакой жалости, радующий почему-то своей гибелью.
– Жги тундру! – орали возбужденные люди.
Трудились без передышки, не уставая, не успевая даже рассмотреть как следует дело рук своих, громадный, чудовищно жаркий костер.
Кушник, собрав за кухней несколько пустых бутылок, наклонив бочку с бензином и щедро проливая его на землю, наполнял посудины. Смельчаки, схватив бутылки с горючим, заранее широко размахнувшись, бежали к костру и с разбега швыряли их в огонь. Пламя мгновенно увеличивалось чуть ли не вдвое, зрители восторженно ревели, новый смельчак уже бежал, приготовившись метать…
– Есть ли здесь кто из начальства? – крикнул мужчина в костюме и галстуке, в длинном брезентовом плаще.
Он уважительно, двумя руками, пожал руки перемазанным в саже Тимохе и Кушнику.
– Здравствуйте, пожалуйста! Я хотел поговорить с вашим майором, но он отдыхает, спит. Но, вероятно, и с вами, товарищи офицеры, можно договориться.
Мужчина помолчал и изложил свою просьбу.
В двух километрах, на лесопильном заводе, есть старый кирпичный дом. Давно собираются разобрать его, кирпичи здесь на вес золота, да не хватает рабочих рук, дело это не женское, это не сучья обрубать. Нужна голова, объяснил мужчина, нельзя ли нанять солдат-добровольцев, десяток с этим справится за день хорошей работы.
– Что же директор не сказал раньше? – спросил Тимоха. – Всегда можно было бы послать людей.
Нет, продолжал объяснять мужчина, директор здесь ни при чем, дом бесхозый, никому не принадлежит, только место занимает, но кирпичи пригодятся в его хозяйстве, можно новый дом сложить.
– На день, говорите? – переспросил Кушник. – Если послать десяток моих… А, Сергей?
Тимоха настойчиво смотрел Кушнику в глаза.
– Ну, ясно! – спохватился Кушник. – Дело это такое… Едать мои серые кости! Дело серьезное…
– А как же, конечно, не за спасибо! – откликнулся мужчина.
Он дает офицерам сто рублей, кормежку и питье берет на себя, ребята в обиде не будут, хоть прямо сейчас пойдем, чтоб времени не терять…
– Я отберу гвардейцев, – сказал Кушник.
Отойдя, зашептал Тимохе:
– Поделим на двоих, чего дробить… Ты только, блядь, не распространяйся, а то денежки наши, фьють, пиздой гавкнут! На такую ораву все равно не напасешься…
Дешевый трюк
До семи было часа два, и Янич, лежа на кровати, равнодушно наблюдал за ползущим по потолку клопом.
Поначалу эти твари отравляли жизнь, с ними боролись, как могли, обильно смазывали кровати керосином и соляркой, спали, не гася свет, ставили ножки кроватей в баночки с водой, жгли насекомых спичками, но в конце концов сдались. Клопиная тактика была проста. Клоп заползал на потолок, прицеливался и падал сверху на кровать, следом полз другой, третий, четвертый…
Клоп упал на плечо, Янич щелчком сшиб его на пол.
Часы грустно тикали, за стеной начали стучать стаканами, Янич приготовился притвориться спящим, если придут звать. Не хотел пить до семи, твердо решил прийти на свидание трезвым, выполнить обещание.
С Ириной он познакомился уже дней десять назад, виделись каждый вечер, бродили по городку, заходили в кино, перед расставанием вежливо целовались. Была она красивая, высокая, плотная, редко улыбалась и отказывалась зайти поболтать и выпить.
Я засыпаю от водки, говорила, какой тебе интерес видеть меня спящей, да и сам ты уже пьяный, выпьем еще, совсем расклеишься, пойдем лучше к реке. В первый день Янич соврал, что не женат, а теперь казнился, никогда в таких случаях не врал, к таким дешевым трюкам прибегают только пожилые командировочные. Как Яков Петрович, сосед по комнате, приехавший в эту дыру по делам из Хабаровска. Он несколько раз приводил в комнату женщин, Янич с Кушником, немного поболтав для приличия, тактично выходили, слонялись вокруг дома. Женщины оставались недолго, в городке считалось плохим тоном провести ночь в гостинице, уходили всегда до одиннадцати.
Ирина ждала возле столовой.
Зайдем, предложил он, и женщина неожиданно согласилась, зайдем.
Вечерами рабочая столовая превращалась в ресторан. Вход на кухню задергивался большой цветастой занавеской, зажигали торшеры, вкатывали на столике радиолу, посетители ставили пластинки. Вместо обычного вина подавали водку. Котлеты и гуляш заменялись «Пельменями по-амурски», в глиняном горшочке, горячими и вкусными. Официантки буднично брали щедрые чаевые, играла музыка, люди не шумели и не скандалили.
После выпитой водки Ирина не заснула, напротив, заулыбалась и растанцевалась, тихо напевала в танце. Янич смотрел на ее красивое лицо, любовался и досадовал, был бы не женат, как было бы хорошо. С такой женщиной и в Европе показаться не стыдно. Что ты все время меня к себе домой тянешь, хитро смеялась она, в этот клоповник, там же полно пьяных мужиков, сослуживцев твоих, как им пить не надоедает…
Возле гостиницы он придержал Ирину.
– Постой, пожалуйста, секунду. Я гляну, как там. Думаю, что все уже спят…
Яков Петрович не спал, сидел с женщиной на кровати и весело рассказывал о жизни в Хабаровске, далеком, почти столичном городе, не чета этому захолустью. Янич был знаком с женщиной, симпатичной грузчицей в магазине, виделись по нескольку раз в день.
– Сейчас девушка зайдет, – сказал Янич, – мы тоже немного посидим.
О чем речь, обрадовалась пара, это еще лучше, вчетвером веселее будет, поговорим, найдется, что выпить, веди.
– Нет, нет, мне хватит! – смущалась Ирина. – Мы и так уже много выпили в ресторане.
– Ты, дочка, не скромничай, – приветливо улыбался Яков Петрович. – В ресторане выпить – это одно, а дома – другое… У нас в Хабаровске вообще не ходят по ресторанам, все по хатам сидят, так веселей. Там, извини друг, одна офицерня пьет. Правда, сейчас командующий округом запретил офицерам ходить в ресторан, патрули в дверях не пускают…
Сильно толкнув ногой дверь, в комнату быстро вошел Кушник, только на середине сумел остановиться, медленно кивал головой, улыбаясь, приложив палец к губам.
– Ф-ф-ф! – подул он на палец и посмотрел осмысленно. – Я ненадолго, ребята… Хочу немного поспать… Потом уйду, мешать не буду…
Женщины смотрели растерянно.
– Боря, не волнуйся! Я в курсе, что женщины любят! Главное – это крыша над головой и выключатель! Я сплю! А для вас свет выключу!
Не надо, пусть так будет, неубедительно запротестовали женщины, но Кушник выключил свет, с грохотом цепляясь за табуретки, добрался до своей кровати у окна, не раздеваясь, трупом, вываливающимся из шкафа, бухнулся на постель и сразу зашелся в храпе…
Все умолкли, осторожно двигались в темноте, старались не скрипеть пружинами, целовались…
– Ты меня обманул, Боря, ты женат, я знаю, – шептала Ирина, не сопротивляясь. – Я сразу подумала, такой красивый парень не может быть холостым…
Янич молча целовал ее.
Рядом тоже громко скрипела кровать, Яков Петрович шумно сопел, Петя Кушник скрежетал зубами во сне и протяжно, по-звериному, стонал.
