Текст книги "Сапоги — лицо офицера"
Автор книги: Виктор Кондырев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)
Ясная задача
Разбудили мухи и солнце.
Утро в полном разгаре, но за постелью никто не пришел, и Казаков встревожился.
Голова болела…
– Так вот какие дела, лейтенант! – начальник гауптвахты хмуро осматривал камеру. – Есть у меня крупное желание впаять тебе еще пять суток. За побег, пьянство и вообще, чтоб не садился на голову.
– У меня через четыре дня дембель. Я не подпадаю под вашу юрисдикцию, – стараясь не выдать страх, сказал Казаков.
– Это ты бабушке Фросе расскажешь! – майор усмехнулся. – Юрисдикция! Но с другой стороны, ты можешь выйти на сутки раньше… Что надо сделать, чтоб другие не могли повторить твой фортель?
– Откуда я знаю! Вероятно, нужно прикрепить к земле эти спирали.
– Вот и действуй! Идем, объяснишь, какие необходимы материалы. После обеда возьмешь губарей и приступай. Задача ясна?
– О чем речь, товарищ майор! – криво улыбнулся Казаков. – Как говорится, все для блага человека, все во имя человека. Оставлю о себе память. Чего не сделаешь ради свободы!
Майор вздохнул и задумчиво покачал головой, оценивающе взглянул на лейтенанта…
Покрывало из спутанной проволоки было приподнято и подперто шестами, сидя на корточках, небритые солдаты без поясов забивали в утрамбованную землю скобы из металлических прутьев, привязывали к ним спирали.
Казаков прохаживался вдоль забора, поглядывал.
Когда работу закончили, лейтенант взялся за проволоку и сильно рванул кверху – несколько креплений выдернулись из земли.
– На соплях все, – с удовлетворением заключил Казаков.
– Но сойдет и так. Вы, ракетчики, не тянете в этом деле. Для вас это непреодолимое препятствие.
– А если ваши захотят убежать, им тоже будет потруднее, чем вам вчера, – насмешливо сказал солдат.
– У вас же дембель, товарищ лейтенант, через пару дней! – солдат собирал инструменты. – Зачем нужно было соглашаться?
– Много ты понимаешь! – специально наглым тоном сказал Казаков. – Кому надо будет – убежит! Это все херня, эти скобы!
И достал папиросы.
– Херня не херня, а получается, что вы скурвились, испугались майора! – сказал третий, закуривая.
– Вы, я смотрю, герои! – разозлился Казаков. – Такие все разумные! Раз приказали, надо делать! Советы даете!
Вечером одному бить мух было не под силу, Казаков напялил на голову простыню и заставил себя заснуть…
Двери во двор были заперты на ключ, начальник не хотел рисковать, волноваться, не придумал бы еще какой-нибудь номер этот дурак-лейтенант.
Казаков со злобной скукой полистал книгу, послонялся по камере, постирал брюки и вымыл под краном сапоги.
Дню не было конца…
Поймал несколько мух, привязал ниточками, понаблюдал за полетом.
Пересчитал буквы на книжной странице, сюрпризов не было, чаще всего попадались «О» и «П».
Отпорол от шинели погоны и сунул их в чемодан – на память.
Сел возле окна и долго смотрел на забор…
Время не поддавалось на обман, с ослиным упрямством переминалось с ноги на ногу, делало шажок-минуту и снова замирало…
До дембеля оставалось два дня…
Человеческое общение
Черно-зеленый вертолет сделал полуразворот, собрался уже приземлиться, передумал, приподнялся, перелетел чуть подальше.
Трясогузка не обратила внимания на противный грохот, продолжала увлеченно бежать по тропинке, якобы не имея других забот, как только указать дорогу на «Б».
Зачем бежать, отвлекла от гнезда и будет, сколько можно, добрую сотню метров бежит птица, как борзая, никого не интересуют твои птенцы, кто там польстится на твое гнездо, дела поважнее есть, разговаривал сам с собой Казаков, тая от мысли о завтрашнем дне.
Колючая проволока вдоль вертолетного поля поржавела и провисла, сухие ветки, непонятные тряпки, пучки травы зацепились за это давно не привлекающее ничьего внимания заграждение.
Трясогузка остановилась и недоуменно посмотрела на Казакова.
Тот пришел в себя и тоже удивился.
Человек в темно-синем офицерском галифе и фуражке, но в тапочках на босу ногу и в майке, с патронташем на поясе и с охотничьим ружьем в руках шел навстречу и улыбался счастливо.
Нельзя сказать, что лейтенант Тимоха был очень уж пьян, но подвыпил солидно, Казаков даже замотал одобрительно головой.
– Вадим, наконец-то мы с тобой встретились! – кричал Тимоха, тормоша в потных объятиях смеющегося Казакова. – Служим вместе, а я тебя, считай, уже месяц не видел! Идем, я тебя провожу!
– Серега, дембель завтра! Представляешь?!
Тимоха восторженно загоготал и радостно выругался.
– Я-то представляю! Это ты там, говорят, из своей темницы побеги от скуки устраиваешь, а мы который день празднуем! А почему тебя раньше выпустили? Или опять рванул?
– Договорился…
– Ну и чудесно! Пошли! И не пугайся на «Б»! Балдеж идет, аж гай шумит!
Приятели в обнимку пошли по тропинке.
Вдруг Тимоха сделал стойку и снял с плеча ружье.
– Чего ты? – спросил Казаков.
– Глянь, тварь! Я ее сейчас оприходую!
Трясогузка тоже остановилась, не чувствовала опасности.
– Да брось ты! Нашел добычу! Пошли!
Солнце опустилось за деревья, до поселковых бараков осталось рукой подать, Казаков ускорил шаги, сунул в рот папиросу, начал прикуривать на ходу.
Вздрогнул от выстрела.
Тимоха победно потряс ружьем.
Впереди, шагах в десяти, заряд дроби оставил след на утоптанной земле. Несколько темных пятнышек и пригвожденное к земле перышко.
– Навскидку в нее замандолил! Не целясь!
– Ну ты и мудило! – Казаков непонятно почему возмутился. – Убил птичку!..
Через улицу в полуприсядку, раскорячась, бежал лейтенант Батов с двумя ведрами вина.
Обрадовался Казакову.
– Вадим, идем к нам! Ты видишь, блядь, Терехов запретил водку продавать! Приходится хлебать это разливное алжирское говно! Да еще и деньги, гундосые пидары, до сих пор не дали! Еле наскребли!
Громко разговаривающая компания полупьяных мужчин вышла из-за угла.
Батов заволновался.
– Я сваливаю, Вадим! Эти ханыги сейчас попьют наше вино! Давай, заноси чемодан и к нам! Я жду!
Он шмыгнул за барак.
Казакова окружили, хлопали по плечам, толкали легонько и смеялись.
– Вы посмотрите! – орал Северчук. – Он еще в форме, змей!
С Казакова сорвали фуражку и с хохотом забросили на крышу клуба.
– Не волнуйся, Вадим! Там уже десятка три! Идем, выпьем!
– Вечером зайду, – пообещал Казаков и заспешил к себе, отделаться от чемодана и от этой дурацкой шинели…
Поплавок лампочки покачивался на ряби табачного дыма.
Занавешенное солдатским одеялом окно.
Было душно и воняло дрянью, но Казаков не жалел, что зашел, – истосковался по человеческому общению.
Общество было удручено усталостью.
Панкин и Янич подремывали, положив локти на стол, и не обратили внимания ни на Казакова, ни на вошедшего следом Коровина. Петя Кушник односложными фразами рассказывал о своей тяжбе с командиром четвертой роты по поводу очередности чистки уборной второго батальона. Его собеседница, нездешняя молодая женщина, с закрытыми глазами без аппетита ела подсохшую яичницу.
Женщина, задрав подбородок, улыбнулась и, не открывая глаз, представилась:
– Шура.
Озадаченный Казаков церемонно шаркнул ножкой, более пьяный Коровин приветствовал даму, по-индийски сложа руки.
Батов захлопотал, разрезал огурец и протянул по половинке.
– Закусывайте! Попозже схожу, потрушу еще строителя. У него целая плантация, у этого козла рогатого, майора!
Все выпили. Петя Кушник с омерзением сплюнул в пустую консервную банку, остальных передернуло – вино было действительно отвратным.
– Где вы подобрали эту чертиху? – шепотом спросил Казаков. – Она уже спит, что ли?
– Познакомился вчера… Это у нее с веками что-то, не открываются, только щелочки… А так баба ничего… Можешь подвалить. Ты у нас из заключения! – тихо засмеялся Батов.
Петя Кушник заголосил было песню, но его оборвали, хотелось просто поговорить.
– Убить меня, не понимаю я эту контору! – говорил Батов. – Завтра последний день, а до сих пор нет приказа о дембеле! Отделаться бы им от нас побыстрее, чтоб хоть кадровые лейтенанты не спивались с нами! Так нет, все через жопу! Тянут, тянут! Привыкли действовать людям на яйца! Как будто нет у них важнее задачи, чем изговнять нам спокойный дембель!
Гости согласно выпили.
– Что ты хочешь! – горячо сказал Коровин. – Вот я прочел, со всеми можно договориться! С обезьянами, с дельфинами, даже с кальмарами ищут общий язык! Но не в армии! Такую дурость, как здесь, поискать, блядь, надо! С чем сравнить – не знаю! Долбоеб на долбоебе, кто что решает – неизвестно, логика первобытная, гонора полная жопа! Одним словом, куриный ум!
Петя Кушник движением краба, боком-боком, добрался до кровати и заснул.
Решили выйти на воздух.
Шура разговорилась. Ехала в отпуск в дом отдыха, работает в Биробиджане стрелочницей, сказали, что из Ледяной в Солнечное ходит автобус, на станции ее пригласили погостить, вот она и пришла сюда, завтра пора уже и уезжать.
– Ну ты как? – нетерпеливо зашептал Коровин. – Если ты идешь с ней, так иди! А нет – я ее приголублю!
Казаков стоял, пошатываясь, в обнимку с Батовым.
– Какой от меня толк… Пойду спать… Да и страшная она, как моя жизнь! Дома через два дня будем…
Усиленная темнотой, где-то играла музыка.
Возле клуба пьяно кричали.
Коровин отвел Шуру в сторонку, уговорил нагнуться, чтоб на земле на валяться, женщина, упершись руками в сосну, немного смущалась, покорно посмеивалась, пытаясь превратить все в шутку…
Хлопнуло несколько ракет, цепочки зеленых огоньков, сигнал к атаке, замерцали в небе.
Крики усилились.
Дембель, дембель, дембель!!!
– Спать надо, Степа, – неразборчиво сказал Казаков.
– Давай, Вадим! Пережили мы это свинство! До завтра! Я еще пойду за огурцами.
Они поцеловались, и Казаков побрел в темноте, ударяясь о стволы и умиротворенно ругаясь, тупое опьянение не могло забить чувство громадной, величайшей, лишавшей чувств радости…
Шакальские душонки
Писарь батальона подошел с рассеянным видом и нагловато попросил закурить.
– Борзеешь, писаришко! – мрачно сказал Петров, трезвый и чисто выбритый. – Почему ты вдруг решил, что тебе перепадет курево? Это невежливо, нарушать размышление командиров-стариков.
Петров, Теличко и Казаков сидели в курилке у входа в казарму и ждали десяти часов – ровно через двадцать пять минут заканчивался теоретический срок их воинской службы – два года.
В десять все лейтенанты договорились собраться в штабе.
Приказа о демобилизации все еще не было, утром на разводе дурак майор Курицын, злорадно ухмыляясь, посоветовал всем идти в свои подразделения, заниматься делом, их оповестят, если что-либо станет известно.
Противная харя майора вызывала омерзение, лейтенанты толпой, провожаемые заинтересованным взглядом полка, побрели в казармы.
– Вернитесь, лейтенанты! – решил поддержать свой авторитет Курицын. – Где ваши фуражки? Почему вы в солдатских пилотках?
– Пошел ты в хер! – отчетливо откликнулись из толпы.
Майор оскорбился и закричал команду полку…
– Как хотите, дорогой товарищ лейтенант Петров! – весело сказал писарь. – Раз нет закурить, – нет и новостей!
Казаков торопливо вытащил пачку.
– Сейчас в штабе батальона их высокоблагородие майор Жигаев дают взъебку гвардии капитану Синюку! – торжественно произнес писарь и умолк, покуривая.
– Не выябывайся, Женя! Не буди во мне зверя! – пошутил Казаков. – Ну, ну!
– Утром майор получил приказ писать на вас характеристики! – понимая радостность вести, заулыбался солдат. – Для дембеля! Ну, Синюк быстренько нацарапал по паре слов, мол, проявили себя как организаторы, устойчивы в быту, на хорошем счету и так далее, как положено… А майор разорался, пиши, как есть! Злостные разъебаи, пьяницы и саботажники… Особенно он на вас, товарищ лейтенант, залупился! Пиши, кричит Синюку, «в пьяном виде бывает дерзок»!
– Да заебись он в три хера! – обрадованно воскликнул Казаков. – Пусть пишет, что хочет! Хоть, что я черт с рогами и кукарекаю! Кто это читать будет! Лишь бы вырваться отсюда!
– Все это хорошо, – рассуждал Теличко, – но главное, пусть нам приказ покажут и деньги дадут! А их характеристики мне до большой задницы!
– Идем в штаб, пора! – поднялся Петров.
Лейтенанты сидели кто где – на ступеньках штаба, у дежурного, в коридоре, в нарочно расхлябанных позах, с расстегнутыми воротничками и закатанными рукавами, без фуражек.
Терехов приехал поздно, не выходил из кабинета, обиженный Курицын подходить не решался, Оверьянов послонялся, шутливо поворчал и ушел, не удостоенный словом. Начальник штаба с каменным лицом прошел в бухгалтерию.
Солнце зубоскалило, явно издевалось, забирало остатки тени. Люди часто пили из бачка теплую, розоватую от марганцовки воду, лили ее в рот, стараясь не прикасаться губами к кружке.
Гранин решительно поднялся.
– Так мы будем сидеть еще неделю! С этими тварями надо говорить на их языке! По-человечески они не могут! – громко, чтоб слышал дежурный по полку, сказал он. – Идем, посылаем телеграмму Министру обороны! Просим, дескать, вашего вмешательства, положите конец попранию советских законов!
– Скажем, не жалели себя, подарили Советской Армии два года жизни и теперь вот, вместо благодарности, подвергаемся преступному издевательству со стороны командования! – возбужденно кричал Коровин. – Пошли! Всем кодлом!
– Денег-то нет ни у кого, какие там телеграммы, – пробормотал Фишнер, поднимаясь вместе со всеми.
В озлобленном молчании прошли через плац и уныло зашагали по тропе.
– Стойте, товарищи лейтенанты, подождите! – солдатик-посыльный бежал, размахивая руками.
Предчувствие боязливо затюкало молоточками пульса…
Запыхавшийся солдатик не стал тянуть за душу:
– Приказ пришел! Всем вам дембель! Майор Курицын приказал вернуть вас! Чтоб деньги шли получать и проездные документы! В пожарном порядке, говорит!
С ревом пошлепали солдатика по заднице, шутливо насовали под микитки, потрепали за уши. Паренек искренне радовался чужому счастью.
– Вот видите! – орал Гранин. – Только палкой по жопе! Сразу и приказ есть, и деньги идите получать! Ух, бляди, мыто за два года раскусили ваши шакальские душонки!
– Как раз успеем после перерыва в магазин! Не дай Бог, водки не будет! Что тогда?!
– А что ты думаешь! У них ума хватит! Терехов запретит и все! – встревожились лейтенанты…
У Терехова хватило ума не запрещать.
Уже выпившие люди снова появились у прилавка.
Первые, купленные час назад бутылки были прикончены, лейтенанты щедро бросали улыбающейся продавщице червонцы и четвертаки, сгребали, не считая, сдачу, охапками брали бутылки и кульки, удачно шутили, хохотали, сияли радостью.
Праздник расправил крылья и вздохнул полной грудью…
Перегоревшая лампочка
– Надо спрятать деньги, – тихо сказал Коровин. – Пока не пьяные. Судя по всему, часам к шести мы все укачаемся. Ну, а рвань тогда и начнет промышлять… Выйдем!
Казаков не возражал, все логично, осторожность не помешает.
Друзья покинули шумное застолье и, почти не шатаясь, поспешили к себе.
В комнате Казаков огляделся.
Куда?
Голый матрац на полу и подушка. На табурете тщательно выглаженные брюки, рядом пара новеньких югославских туфель. Он перевел дух – представил себя роскошным, при деньгах, сидящим в ресторане…
И вправду, куда спрятать? В чемодан? – наивно, в печку? – не хитро, в щель за обои? – слишком очевидно, под матрац? – глупо… Довольно покачал головой, – хорошая мысль, – и вынул из кармана пачку денег. Осторожно, чтоб не порвать паутину, снял с полочки над помойным ведром грязную, заполненную наполовину пожухлым стиральным порошком картонную коробку. Засунул в порошок деньги, проверил, так же осторожно поставил на место.
Коровин уже ждал его.
– Основное, не забыть их, когда поедем! Напомним друг другу! Ну, а теперь можно и ужраться! – развеселился Коровин.
Казаков потер руки…
Веснушчатое лицо капитана Бабошина погрустнело, он огорченно заморгал рыжими ресницами.
– Я, мальчики, пошел… Мне на дежурство… Спасибо вам! Желаю успеха, как говорится, и удачи!
– Смотри, Гриша, не забудь машину прислать! Поезд без пяти двенадцать…
– В одиннадцать ждите, сам приеду! Скажу, караулы проверить…
Капитан ушел, о нем сразу же забыли, снова застучали стаканами, засмеялись, подняли базар.
– Ты, Витя, иди поспи! – уговаривал Коровина Казаков. – Еще сколько до ночи, а ты уже сломался!
– На радостях, Вадим! – оправдывался тот, держась за шею Казакова и укладываясь на кровать. – Немного посплю и снова начнем…
Балу забренчал на гитаре.
Попытались запеть, но Гранин запротестовал:
– Замолкните вы! Воете, будто покойник в доме! Пусть сам поет!
Пригорюнившись, приготовились слушать любимую песню.
Балу наигрывал знакомую, щемящую мелодию.
«Господа офицеры, я прошу вас учесть.
Кто сберег свои нервы, тот сберег свою честь…»
Тимоха прослезился.
Казаков вздохнул тяжело, у него задрожали губы.
Горченко, с трудом передвигаясь, подошел к окну. Потом сел на кровать рядом со спящим Коровиным.
– Уезжаете, суки, а мы остаемся… Ничего не останется… Хотя вот… Дай-ка я возьму коровинскую печатку на память…
И он потянулся к небольшому золотому перстеньку на левой руке Коровина.
– Н-е-е-т! – с протестующим мычанием Казаков встал из-за стола и, потеряв равновесие, повалился на Горченко.
– Нет! Вот когда он проснется, ты его спросишь! А сейчас не бери!
Он обхватил Горченко сзади, тот с неожиданной энергией поднялся, попытался стряхнуть Казакова, по-пьяному цепко повисшему на спине. Разозлившись, Горченко ударил в лицо Казакова затылком, ахнувший от боли Казаков стукнул его ребром ладони по печени.
Они упали, остервенело борясь, малопослушными руками стараясь причинить друг другу боль, дико крича непонятно зачем…
Тимоха совсем разрюмился.
Гранин смотрел безучастно.
Балу оторвался от гитары и, чуть не падая, наклонился над борцами.
– Кончайте вы! Что вы озверели?! Давайте выпьем и дело с концом! Кончайте, ну!
Оба, раскрасневшиеся и потерявшие дыхание, сели на полу, посмотрели друг на друга.
– Ну, ты и не умный! – сказал Горченко.
– Это ты, блядь, психопат! – миролюбиво сказал Казаков.
Друзья выпили.
Казаков растолкал Коровина, заставил его обнять себя, они вышли из барака и, поочередно падая, побрели домой…
Поселок как вымер, люди устали, завалились спать, не попрощавшись ни с воздухом, ни с заходящим солнцем, ни с грустными, размытыми, понимающе переглядывающимися соснами…
– Вставай, Вадим, вставай! Едем!
– Куда?
– Как куда? Домой! Машина ждет!
Казаков сел на матраце и открыл один глаз.
– Что у тебя с мордой? – удивился Коровин.
Казаков схватил зеркало и с досадой запричитал. Красносиний синяк распух, левый глаз почти не открывался. Вот тебе и роскошный парень в шикарном ресторане!
– Пошли, пошли, – торопил капитан Бабошин. – У вас и выпить ничего не осталось?
– Может, на вокзале, – ляпнул глупость Коровин.
Ни брюк, ни новых югославских туфель не было. Казаков похолодел, бросился на кухню. Деньги были на месте, визитеры не догадались, хотя искали, вероятно, усердно. Чемодан перевернут, обои оборваны…
Казаков воспрянул духом.
– Ну, я и парень! Не дал себя обобрать! Знаем мы этих шакалов! А с синяком – черт с ним! И брюки есть запасные, и туфли старые, молодец я, не выбросил!
Коровин принес темные очки. Они прикрыли синяк, но в темноте Казаков ничего не видел.
– Завтра надену! – окончательно успокоился он.
Прогрохотав в коридоре сапожищами, ввалился Сырец.
Взволнованный, с непочатой бутылкой водки в руке.
– Наконец нашел живую душу! Я вернулся из караула, а уже все мертвые, падлючищи! Шаром покати в поселке!
Наспех распили бутылку, потушили свет, торопливо обнялись, полезли в кузов «Урала».
Как назло, даже лампочка на столбе перегорела.
Ничто не врезалось в память, только темная фигура командира первой роты Олега Сырца. Он жалко помахал рукой, наверняка расстроился, а может, и заплакал…
Иллюстрации
Лейтенант В. Кондырев, станция Ледяная, Амурская обл., 1969 г.
Друзья-лейтенанты: А. Величко, В. Конин, В. Кондырев (сидят, справа налево) на сборах в учебном центре, ст. Средне-Белая, Амурская область, 1968 г.
Мила, Вадик и Виктор Кондыревы, Поселок «А», станция Ледяная, Амурская область, 1969 г.
Виктор и Мила Кондыревы, поселок «Б», станция Ледяная, Амурская область, 1970 г.
Мила, Вадик и Виктор Кондыревы, поселок «Б», станция Ледяная, Амурская область, 1970 г.
Старшина минометной батареи Сон, лейтенант В. Кондырев, станция Ледяная, 1969 г.
Лейтенант В. Кондырев, поселок «Б», станция Ледяная, Амурская область, 1970 г.
Шутливая дарственная надпись Виктора Некрасова на экземпляре с обновленной обложкой. Подарен автору в День Советской армии, 23 февраля 1986 г.
Измененная рукой Виктора Некрасова обложка книги «Сапоги – лицо офицера»
