Текст книги "Сапоги — лицо офицера"
Автор книги: Виктор Кондырев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
Шаманы
Это был обычный обман, немного наивный, столько раз виденный и неосуждаемый, но все-таки обман. Полковник был уверен, такое происходит во всех армиях, начиная с американцев и кончая каким-нибудь Бурунди.
Люди разыгрывали сюрприз, неожиданность, доказывали, что застигнуты врасплох, что на них свалилось, как снег на голову, вот уж чего не ожидали, того не ожидали.
Как дети, усмехнулся полковник, как дети играют, как дети хотят показаться ловкими и сильными, как дети не умеют сохранять секрет.
Начальника штаба дивизии полковника Зинина встретил в Ледяной сам Терехов.
Прибытие начальства могло означать только одно – давно ожидаемые зимние маневры начнутся в ближайшие часы. Ни цель, ни место учений не были известны, подозревали, что полку предстоит из ряда вон выходящая проверка, необычная и ответственная.
И не ошиблись.
В 7.00 дежурный по полку старший лейтенант Вольнов принял по телефону сигнал «Облако».
Повинуясь этому условному приказу, слегка волнуясь, он открыл секретный сейф и разорвал залепленный печатями пакет.
Через шесть часов полк в полном составе должен занять оборону в заранее отведенном районе на китайской границе, гласил приказ.
Вольнов включил рубильник сирены…
Терехову звонить не пришлось, он и полковник Зинин приехали загодя, посмотреть на действия подчиненных.
Для непосвященного действия эти были ошеломляюще быстрыми и четкими. Вот это организация, вот это военная выучка, вот она, знаменитая, воспетая в песнях и телепередачах боеспособность недремлющей, несгибаемой, гордящейся славой отцов армии, подумал бы сторонний наблюдатель.
Распахнулись ворота автопарка, «Уралы» покатили мимо штаба за офицерами, во всех казармах разом вспыхнул свет, тепло одетые бойцы выбегали с оружием и в касках, строились, ожидая приказа. Во всех штабных кабинетах одновременно зазвучали командирские голоса и зазвонили телефоны, писаря кинулись сжигать ненужные полковые бумаги, комендантский взвод спешно упаковывал полковое знамя в присутствии неизвестно как очутившегося в штабе майора Курицына и непонятно как так быстро прибежавшего начальника караула.
Непосвященный бы восторженно потер руки.
Полковник Зинин ограничился иронической улыбкой и сказал Терехову:
– Я вижу, советские вооруженные силы всегда на боевом посту! Но посмотрим, когда выйдет из парка последняя машина!
Командир полка озабоченно кивнул и быстро прошел в кабинет…
Со вчерашнего дня полк гадал, в котором же часу будет объявлена тревога.
Пессимисты были уверены – в шесть утра, оптимисты надеялись, что успеют позавтракать и раньше десяти сирены ждать не стоит.
Солдаты все же были разбужены в шесть, успели одеться и разобрать оружие, «Уралы» вообще всю ночь не глушили моторы, офицеры штаба ночевали в своих кабинетах.
Приятно было сознавать свою прозорливость, но всех волновало одно – машины, когда удастся завести машины и эти проклятые танки…
Человеческие крики звучали надоедливо и ненужно в плотной морозной утренней темноте. В другое время их можно было назвать оглушительными, но сейчас они не воспринимались слухом, люди ожидали других, раскатистых, грохочущих, воющих звуков моторов и, не слыша, огорчались, нервничали, смотрели на часы, с руганью демонстрировали силу пятидесятиградусного мороза – плевали, и плевки замерзали на лету.
Автопарк горел.
Костры из досок и тряпья, щедро поливаемые бензином, пылали коптящим пламенем, громадные, коварные языки его лизали кузова и скаты автомашин. Ненужное пламя сбивали рукавицами и шапками, забрасывали снегом, направляли огонь на двигатели, коробки передач, картеры, оси.
Посреди пламени, окутанные паром и дымом, непрерывно льющие в радиатор горячую воду, шоферы поразительно напоминали нанайских шаманов, накликающих напасти на соперничающее стойбище.
Машины молчали…
Экипажу, который первым заведет танк, был обещан десятидневный отпуск, царская награда, и танкисты не жалели ни себя, ни танки. Везде, куда можно было добраться, были засунуты горящие тряпки, труднодоступные места обогревали самодельными факелами – вымоченным в солярке тряпьем на куске толстой проволоки.
Капитан Раймер лежал на животе и орудовал паяльной лампой в моторе танкового тягача. Танковый тягач, обычный танк без башни, устаревший, но вполне работоспособный, был главной надеждой капитана. Взятые на прицеп танки заведутся и с холодными моторами, а если и не заведутся, главное, вытащить их за ворота, покинувший парк танк считался ушедшим на задание.
Пробуй еще, орал Раймер водителю, пробуй, пробуй, еще разок, давай еще, ну-ка, сейчас попробуй!
Мотор зататакал, запыхтел, рыкнул, громадное облако выхлопа заволокло машину, тягач завелся.
Радостный вопль танкистов переполошил часовых даже на самых отдаленных постах.
Клубы густейшего морозного тумана жались к земле, расползались, не редея. Со стороны не было видно ни громадных костров, ни колючки, ни машин, ни света прожекторов на столбах, вообще казалось, что день еще не наступил, белосерая завеса покрывала автопарк.
Долина гейзеров и извержение вулкана…
Из туманного мрака доносился рев, сначала разрозненный, глухой, становящийся монотонно-мощным, с фанфарными всплесками. Все чаще и чаще выезжали машины, с зажженными огнями и фарами, непрерывно сигналя, с бегущим перед каждой человеком, указывающим во тьме дорогу, набирая скорость, стряхивали клочья и полосы тумана, катили, в белых клубах выхлопных газов.
Танки слепо выползали за своими командирами, пятившимися перед люком водителя, вытягивались в колонну вдоль изгороди.
Капитан Кушник принял большой риск, колоссальный скандал мог бы обрушиться на его голову.
Предчувствуя учения, он еще позавчера, тайком, загрузил мины, а машины с боеприпасами, как ни в чем не бывало, поставил в парк. Страшно подумать, какие кары грозили ему в случае разоблачения, такие фокусы строжайше запрещались, но теперь первая батарея вкушала плоды предприимчивости своего командира, она была готова раньше всех.
Пошли, пошли, махал Терехов, в назначенный район, не ждите батальон, сосредоточитесь по дороге, они догонят!..
Казакову удалось протиснуться на машине к казарме, хотя центральная аллея была забита.
Шофер ухитрился проехать, ломая хрупкие заборчики курилок, потом починят, кому нужно. Солдаты торопливо забрасывали в кузов оставшееся еще добро – кирки и ломы, колья, доски, дрова.
– А матрацы погрузили? – встревожился вдруг Казаков. – Матрацы где?
Синюк метался по казарме, проверял, ничего ли не забыли, отмахнулся.
– Жигаев приказал матрацы не брать! – крикливо пожаловался каптер.
– Как не брать?! Он будет в будке, блядь, спать, а я на снегу?! Кто хочет, может не брать, а я уж свой возьму!
К казарме бежал Теличко, все, готово, мины погружены, поехали…
Шестьдесят километров
До Куман, района сосредоточения на китайской границе, было шестьдесят километров.
В зимних условиях полк должен занять там позиции через шесть часов после сигнала тревоги.
Шестьдесят километров, прикинули, видимо, в штабах, не так уж много, шесть часов с лихвой хватит. Дорога по лесу, по безгористой местности, не ахти, конечно, какая, но без водных препятствий, к тому же, военные строители рапортовали, что к осени улучшили дорожное полотно, подсыпали где надо песка и гравия, должна доехать пехота, мыслили дивизионные стратеги и тактики.
Батарея Кушника, первая из полка, прошла Голубую в двенадцать дня.
Надо подождать, решил капитан, сказано было – двигаться в колонне по-батальонно, за танками.
Батарея остановилась на обочине.
Ждали недолго.
Три громадных ИС-3, взвод танковой разведки, прогромыхали, не задерживаясь, мимо. В башне первого танка торчал капитан Раймер, с укутанным лицом, оставив только щелочку для глаз. Он неуклюже помахал рукой, вперед, чего стоите, за мной.
Батарея поползла за танками…
Наезженная дорога кончилась.
Только условно, с большой натяжкой или ради смеха, можно было назвать это ездой.
Мучительное перемещение на местности, издевательство над современными транспортными средствами, лишенное скорости продвижения.
Природа с иезуитской небрежностью расставляла препятствия, естественные для нее и чудовищные, сверхтрудные, непреодолимые для этого самонадеянного и чванливого существа, человека на машине.
Восторженные простаки, мчась по широким дорогам, гордясь мощью двигателя и своей властью над ним, поэтизировали езду, сравнивали с полетом, говорили, любуясь собой, об автомобиле, пожирающем километры.
Машины давились каждым метром, икали на ухабах, мучительно проглатывали неожиданные бугры, бесконечно медленно заваливались на бок, буксовали, скользили, сползали, судорожно упирались заблокированными колесами в обледенелый снег на спусках, начинали вдруг мелко юлить, вилять задом, внезапно выбрасывали назад мощную струю снега, скачком преодолевали несколько шагов и снова, подвывая и взвывая, искали шинами точку опоры…
Теличко радовался своей предусмотрительности.
Он один из всей батареи захватил с собой съестное, банку тушенки и два вареных яйца, остальные понадеялись на казенные харчи. Лейтенант и шофер съели по яйцу, а тушенку решили не трогать, судя по всему, на кухни надежды мало, тут даже строевые машины еле едут, а транспортные развалины, да еще с кухнями на прицепе, вообще неизвестно, пройдут или нет.
Торжествующе ревя, с развевающимися антеннами, оставляя полосу снежной пыли, по обочине пронесся разведтранспортер, гордость саперов. Он ловко вскарабкался на дорогу, перегородил путь. Дорогу танкам, кричал в мегафон Горченко, танки пропустите, пехота лопоухая и сиволапая!
Автомашины боязливо съезжали в снег.
Восемь танков не быстро, но все же быстрее колесных машин, прошли вперед.
А остальные где, недоумевали, их же сорок штук, если всех так пропускать, до ночи не доедем.
Подождав немного, двинулись вперед.
Улучшенный участок вызвал у шоферов многоминутный бессильный мат.
То здесь, то там, то в беспорядке, то с некоторой методичностью на дороге были насыпаны кучи песка и щебня. Большие, поменьше и совсем маленькие, превратившиеся на морозе в камень, холмы и холмики строительного материала делали дорогу безусловно непроходимой. По всей видимости, сволочи-строители не успели до заморозков разровнять их, бросили как есть, а начальству доложили о победном окончании работ. К счастью, через пару километров начиналась действительно неплохая дорога, хотя и загроможденная порвавшим гусеницу ИС-3.
Облепив со всех сторон, на манер муравьев, машины, солдаты проталкивали их по одной через эту полосу препятствий, возвращались, и уже вторая, третья, десятая машина выползала на ровное полотно, осторожно объезжая неподвижный танк. Следующий, с заглохшим двигателем, повстречался через три километра, третий, на обочине, с развернувшейся башней печально маячил в километре от второго.
Низко пролетел вертолет, наверное, командира дивизии, скрылся впереди, вернулся, снова улетел вперед, в сторону границы, грохоча мотором, с силуэтом пилота в кабине.
Не может начальство успокоиться, устало усмехались офицеры, с линеечкой по карте это легко, раз-два и готово, полк прикрывает границу в заданном районе, стоит стеной на пути вторгнувшегося врага…
Шесть танков из сорока, шесть стареньких, на ладан дышащих гигантов, грозных аналогов знаменитых «Тигров» прошлой войны. Хорошо, хоть эти дошли, радовался Раймер, он рассчитывал на три, знал, на что способны эти египетские мумии.
Колонны проходили мимо танкистов, по широкой центральной улице пересекали безжизненное, с заколоченными окнами, село и уходили в черный лес, в низкие сопки, по узеньким, но кем-то заботливо расчищенным дорогам…
Ранней осенью, несколько месяцев назад, командиры батальонов и офицеры штаба уже приезжали сюда на рекогносцировку.
Сняв кокарды и погоны, офицеры приблизились к границе вплотную, долго рассматривали в стереотрубы и бинокли противоположный берег Амура, намечали цели и ориентиры, направления контрударов, сверяли с местностью карты.
Прибыли и уехали по рокадной дороге, неплохо оборудованной, могущей быть использованной при перегруппировке сил вдоль границы.
Тогда все казалось ясным и решенным, танки здесь, пехота там, вот пути подвоза боеприпасов, вон наблюдательные пункты, первый батальон, второй, третий…
Зимой местность стала малоузнаваемой, а ночью казалась совершенно незнакомой.
Батальоны рассредоточивались в темноте, колонны расползались в разные стороны, наощупь, сворачивали на неизвестные дороги, осторожно взбирались на сопки, спускались в ложбины и останавливались в растерянности.
Темень, радиосвязь категорически запрещена, ориентиров никаких, где кто, в какой стороне, на каком расстоянии, беспокойно водили фонариками по карте командиры, смотрели на компасы, поглядывали на звезды.
Выходило, что заблудились…
Армейское правило
– Переночуем здесь, – сказал Синюк, – а будем блукать, еще к китайцам забредем. Устанавливайте палатки!
Съехали в снег, не слишком глубокий, пушисто-рыхлый, зябко подрагивающий в звездном свете, выстроились полукругом, стараясь сконцентрировать лучи фар на полянке посреди высоких, густозаснеженных елей.
Расчищали снег, растягивали брезент, волокли чугунные печки, рубили роскошные еловые лапы.
В расставленных на скорую руку палатках устлали землю срубленными ветвями, толстым слоем, как можно больше, будет мягче спать. Посредине установили печки, железные трубы торчали над крышами.
Кухни, конечно, застряли, смешно было на них рассчитывать, непростительная небрежность, не захватить с собой хотя бы хлеба, теперь кукуй, невесело ворчали солдаты.
Тушенку Теличко разогрели, каждому в палатке досталось по ложке восхитительного горячего жира и по ниточке мяса. Под снегом нашли маленькие, глянцево-зеленые листики брусники. Кипяток от них приобретал горьковатый вкус, пили, убеждая друг друга в целебных качествах этого растения.
Выставлять часовых или нет?
Какие могут быть сомнения, воинская часть, ночлег в лесу, рядом граница, враждебная страна. Синюк даже кричать начал, вывели его из себя безответственными разговорами.
«Провокации не исключены!», «Остерегайтесь провокаций!», «Возможны провокации!» – повторяли в штабе с того момента, когда впервые прошел слух об учениях.
Эти злые дикари, китайцы, способны на любую подлость, иронизировали офицеры, мы к ним с благородными намерениями, в мирных целях устраиваем маневры в километре от границы, а они, коварные азиаты, не понимают человеческого языка, в любой миг готовы совершить акт агрессии, устроить гнусную провокацию, направленную на торпедирование новой мирной инициативы. Китайцев побаивались почти в открытую, но, чтобы уменьшить риск вооруженного столкновения, солдат на границу отправили без патронов. Захватили с собой все – минометы и танки, мины и снаряды, но дать солдатам патроны не решились. Кому нужны снаряженные автоматы, чего доброго, найдется дурак, начнет палить ни с того, ни с сего, устроит пограничный конфликт, рассуждали в штабе…
Какой толк от безоружного часового, даже хреновенький склад скобяных изделий охраняют с заряженным ружьем, солдаты не дураки, не будут же они стоять на посту со штыком, в лесу, в темноте, горячился Петров.
Сразу залезут в кабину и заснут, поддержал его Теличко, опять одна только видимость, вынуждаем людей к обману, а потом возмущаемся.
Казаков пожалел Синюка.
– У меня есть патроны, двенадцать штук, – сказал он. – Будут меняться рожками после каждой смены. И правда, без часового как-то неудобно.
Офицеры полезли в палатки, полусонный солдат взял у Казакова автоматный магазин с патронами, обошел вокруг поляны, усиленно притоптывая и шаркая валенками, оставляя побольше следов, и вскарабкался в кабину «Урала», подремать, пока не сменят.
Легкие искорки вылетали из труб, раскаленные частички весело шустрили в хороводе в лесном, ночном, морозном, абсолютном безмолвии…
С голодухи долго не поспишь, проснулись рано, снова начали растапливать снег.
Капитан Синюк, не почистив зубы и не побрившись, поехал искать штаб батальона.
За ночь бесчисленные следы белок и лесных птиц испещрили снег, вокруг третьего миномета прошла лиса, в нежилом углу поляны постояла, потопталась в нерешительности косуля.
Становилось светлее и светлее, краски стали различимыми, утренняя красота леса успокаивала, требовала внимания, настаивала на любовании. В лесу воздух не делался туманным от мороза, это был скорее эфир, прозрачнейший и нежнейший. Два цвета, белый и зеленый, смешиваясь, давали столько оттенков, что пейзаж воспринимался многоцветным, голубейшее небо парило над совершеннейшими по форме верхушками елей.
Всем захотелось умыться снегом…
Синюк съездил недаром, вернулся с кучей новостей.
Во-первых, оказалось, что они почти не заблудились, устроились на ночлег в каких-нибудь трехстах метрах от намеченной осенью позиции. Во-вторых, командир полка отдал приятный приказ – всем сидеть на месте, оборудовать палатки, по лесу не расползаться, на машинах не шастать, ждать дальнейших распоряжений. В-третьих, прилетел сам командир корпуса, это он был в вертолете, устраивает штабные учения, все вертятся вокруг него, значит, в ближайшие дни можно жить спокойно, никаких проверок, никаких маршей.
А еще капитан навез немыслимое количество пищи.
Батарея с воодушевлением разгружала десятки термосов с супом, кашей, киселем, чаем, мешки с буханками хлеба, коробки с сахаром и маслом передавались из рук в руки, складывались возле небольшого костра. Еды хватило бы не на один день, кашевары щедро опорожняли котлы, раздали желающим все несъеденное вчерашнее, кухонное начальство старалось загладить вину…
– Туши костер! – строго прикрикнул капитан. – Никаких костров! Приказано соблюдать строжайшую маскировку.
Торопиться было некуда.
Место выбирали долго, снег расчищали тщательно, натягивали брезент неторопливо, аккуратно обкладывали снежным валом края полотнищ. Тащили внутрь хвою, застилали противоатомными накидками, оставляя вокруг печки неширокую полоску голой земли.
Под соснами поставили машины, в нарочном беспорядке, для маскировки, замели, засыпали снегом оставленные колесами следы, чтоб незаметно было с воздуха.
Позиция удачная, рядом с дорогой.
Небольшая, правильной овальной формы ложбина между тремя низенькими сопочками, у подножия росли высокие ели и сосны, кусты с замерзшими красными ягодами охватывали палатки полукольцом.
Не знали только, что делать с минометами, то ли разворачивать, то ли, наоборот, закатить подальше под ели. Если привести их в боевое положение, подготовить к настоящей стрельбе, вся маскировка пойдет насмарку, минометы будут на виду, куда их денешь, не будешь же стрелять из-под деревьев. Подождем приказа, усмехались, а потом второго, отменяющего первый, пока что приказали разбивать палатки, надумает начальство, что делать, вот тогда и видно будет, зачем суетиться.
День прошел, не успели оглянуться, темнота наступила быстро и рано, вечер безделья был впереди.
Вокруг раскаленных печек, вытянув к огню босые ноги, сушили портянки, рассматривали потертые места.
Сидя на матраце в позе восточного торговца, Петров прикрутил тонкой проволокой оторванную пуговицу, несколько раз, для надежности, обмотал кобуру с пистолетом, достал из-за пазухи круглую жестяную коробочку из-под монпансье с папиросами.
– Неплохо б закурить, товарищ лейтенант, – одинокий голос выразил общую просьбу.
Петров не обратил внимания на унижающее человеческое достоинство попрошайничество, прикурил и ткнул большим пальцем вверх, мол, Бог подаст.
Армейское правило без экивоков утверждало – каждый курит свои.
Наивным идиотизмом было предлагать закурить, в мгновение пачка опустошалась, не отказывался никто, даже уже курящие угощались папироской, пряча про запас. С этим разумным правилом лейтенанты познакомились еще в начале службы и быстро его усвоили. Труднее было отказаться от привычки выкладывать пачку на стол во время офицерских гульбищ. Окружающие рассеянно и часто закуривали, беря исключительно папиросы простофили, хотя в кармане имелись собственные. В конце концов лейтенанты пообтесались, даже в состоянии сильного опьянения никто пачку не вынимал, выуживал двумя пальцами из кармана папиросу и совал в рот…
Поэтому отказ Петрова оскорбить подчиненных милостыней хоть огорчил, но не обидел минометчиков, они печально закопошились, укладываясь, стараясь дышать ртом и не смотреть на лукавый огонек папиросы…
