Текст книги "Незаконченная жизнь. Горянка (СИ)"
Автор книги: Весела Костадинова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)
13
Но сосредоточится на работе так и не удалось. Сколько бы Резник не старался переключить голову – перед глазами то и дело всплывали фотографии совсем юной девушки, веселой и беззаботной. На ужине с родителями, хоть и пытался отвлечься, но тоже то и дело вспоминал взгляд выразительных карих глаз.
– Спасибо, – Андрей поднялся из-за стола в доме родителей, – мам, ты как всегда на высоте. Ужин невероятен.
– Ты почти ничего не ел, Андрюш, – всполошилась Маргарита Георгиевна, – с легкой тревогой наблюдая за сыном. – И почему Есю с собой не взял?
Андрей машинально улыбнулся, но улыбка вышла какой-то натянутой, механической, и он тут же перехватил внимательный, настороженный взгляд отца – Всеволода Михайловича, бывшего заместителя министра иностранных дел, человека, который и в отставке оставался политиком и стратегом, привыкшим считывать малейшие колебания в поведении окружающих.
– Она готовится к крупной сделке, мам, – спокойно ответил он, стараясь звучать непринуждённо. – Сидит по уши в документах.
– Совсем загонял девочку, – мягко упрекнула Маргарита Георгиевна, аккуратно промокнув уголки губ льняной салфеткой. На её тонком запястье, удивительно изящном и молодом для её возраста, поблёскивал дорогой браслет с изумрудами, тонко переливаясь в свете хрустальной люстры.
– Мама, – Андрей тяжело выдохнул, – Есения не только моя девушка, она ещё и мой сотрудник. У нас сложное дело, и…
И снова взгляд Всеволода заставил мужчину поспешно опустить глаза и, извинившись, уйти из столовой в кабинет, где его и нашел отец.
– Что-то не так, Андрей? – в лоб, без предисловий начал отец, присаживаясь на мягкий диван, напротив сына, устроившегося в кресле. Блики пламени от камина играли на красивом, задумчивом лице.
Андрей вздохнул, встал и налил обоим в глубокие бокалы коньяка.
– Пап… могу попросить об одолжении?
– Как всегда, – кивнул Всеволод, нахмурившись. Андрей крайне редко обращался к нему за помощью или советом, и только тогда, когда действительно нуждался в них.
Андрей протянул отцу красную папку, кивком головы предлагая открыть.
Всеволод с любопытством достал из папки фотографии, рассматривая каждую внимательно, не упуская ни малейшей детали.
– Красивая, – только и обронил он, задержав взгляд на той, где Лия стояла рядом с матерью. – Редкое сочетание: светлые волосы и такие глазищи. Кто она?
– Ее, судя по всему, похитили, – хмуро отозвался Андрей, залпом выпивая коньяк.
– Печально. Жаль такую. Очень жаль. Мертва?
– Не знаю. Похитители требований не выставляли. Да и брать у ее матери нечего – там абсолютно простая семья. Мать – врач в местной больнице в Волгограде, Алия – студентка университета, должна была защищаться на магистра три дня назад. Пропала сразу после предзащиты, когда домой возвращалась.
Всеволод вздохнул.
– Тело, я так понимаю, не нашли?
– Нет. На уши поставили пол города, искали полиция и поисковики – ноль.
– Ну…. Не удивлен, – кивнул Всеволод. – Ты здесь причем? Как ни прискорбно, девочка скорее всего уже на дне Волги.
– Не думаю, – Резник налил себе еще коньяка. – Там, пап, четкий след прослеживается. Кавказский.
Всеволод громко выругался.
– Андрей, ты спятил? Мало было?
Андрей на долю секунды прикрыл глаза – в ушах вдруг снова зазвенел звонкий девичьей крик, полный отчаяния и горькой надежды: «Вы же не отдадите меня? Не отдадите?!». Лоб покрылся испариной, сердце гулко застучало в груди.
Глухие удары в дверь, борьба, и ужас в больших, распахнутых глазах молоденькой девушки, которую тащили силой прямо из шелтера.
«Помогите! Андрей! Не отдавайте!»
– Андрей! – голос отца вернул в реальность, в отделанный красным деревом кабинет роскошного особняка.
– Здесь не Чечня, пап, – угрюмо ответил он, – Дагестан. Отец девушки, некто Рустам Ахматович Алиев, почти 25 лет назад ушел из семьи, порвал все связи со своими, женившись на Астаховой Надежде Ивановне. Поменял имя, взял фамилию жены. Познакомились на учебе, а потом, после свадьбы контакта ни с кем из своих не поддерживал. Умер три года назад, на похороны никто не приехал. Хоронила Надежда с дочерью – Алией. Надя – сирота, поэтому у нее кроме дочери нет никого.
Всеволод встал с дивана и сделал несколько шагов по кабинету.
– Андрей, тебе 36 лет, у тебя успешный бизнес, отличная практика. Ты юрист и адвокат от бога, правозащитник, который берется за сложные дела. Тебе о своей семье подумать пора, а не о чужих! Женится, завести детей! Еся – прекрасная девушка, умная, красивая, хваткая – чего тебе еще надо?
Андрей молчал.
– Черт, Андрей, сколько ты еще ее мариновать будешь? Вы уже два года как встречаетесь, она от тебя нужного шага ждет, а ты…. Думаешь ей это, – он кивнул на папку, – понравится? Ждать вестей и не знать, что с тобой на этот раз могут сделать! Ты о матери своей подумал?
– Отец, послушай!
– Нет, ты меня послушай, Андрей! Мне жаль Саиду, мне жаль то, что с ней приключилось, да! Но шансов не было изначально, и ты, как никто другой это знал. Ни твоих сил, ни моих связей не хватило. Это Кавказ, сын! Со своими устоями, традициями, этносом, адатами и прочим! Ты спас многих, но ты не всесилен. И Саида стоила тебе слишком многого. Да и не факт, что эта девчонка сейчас на Кавказе, может и правда…. – мужчина допил коньяк, – уже на дне реки. Вообще не характерная ситуация, забрать через столько лет….
– Поэтому я и пришел, – буркнул Андрей. – Пап, давай просто проверим эту семью. Алиевы. Их связи, их род занятий, кто они, с кем связаны…. И зачем им Лия… если она у них.
– Да твою мать! – стукнул кулаком по столу Всеволод.
– Пап… просто пробей их. По своим каналам. Прошу тебя, как раз, чтобы не привлекать внимания к себе. Просто найдем информацию, отдадим Муратовой и… все. Если девочка там, я помогу Свете выйти на местных правозащитников…
Всеволод снова выругался, с ненавистью глянув на красную папку. Сжал кулаки и медленно кивнул, понимая, что, если откажет – Андрей найдет способ узнать информацию другим путем.
14
Надежда жарила на общей кухне блины, бездумно выливая на шипящую сковородку тесто. Руки действовали автоматически, без участия головы: зачерпнула, размешала, вылила, перевернула, сняла.
Около ног крутился мальчишка пяти лет – сын Ольги, молодой девушки, которая временно проживала в центре, тихой и скромной. Сама девушка ушла на очередное собеседование по работе, а Надя вызвалась посидеть с парнишкой.
Работа в центре хоть немного отвлекала от боли, которая прочно поселилась в груди, не отпуская ни днем, ни ночью. Надя почти сжилась с ней, просыпаясь и засыпая, почти привыкла. И была благодарна Светлане, что та пригласила пожить в центре.
– Теть Надь, ну можно уже? – мальчишка умоляюще посмотрел на нее удивительно прозрачными васильковыми глазами.
Надежда машинально улыбнулась и поставила перед ним тарелку с блинами.
Он начал уплетать угощение один за другим, а у Нади сдавило грудь – вместо этого мальчика, она снова, как вживую, увидела Лию, уставшую и голодную после занятий.
Уголки губ сами дрогнули – но не от улыбки. Её скрутило, грудь сжало так, будто туда вогнали раскалённый крюк. Она отвернулась, прижалась ладонями к столешнице, опустила голову и тихо, совсем тихо застонала, чтобы ребёнок не услышал.
Света прилетела несколько часов назад – злая и бледная. И судя по всему с новостями, которые никого не порадуют. Упала на кровать, попросив часа три-четыре отдыха. Надя возражать не стала, видела, что Муратова измотана. А сердце готово было вырваться из груди.
Тихо завибрировал телефон на столе.
Надя даже не поняла сначала, что звонит ее аппарат, тупо смотрела на него, издающего вибрирующий звук. Номер был незнакомым, но звонил настойчиво.
Надежда нажала кнопку вызова и поднесла к уху.
– Да… – голос звучал хрипло, как воронье карканье.
Ответом ей была тишина, сквозь которую прорывалось чье-то тихое дыхание.
– Лия! – закричала Надя, и сама себе зажала рот рукой, – Лия! Малышка!
– Нет…. – голос был очень, очень тихим. – Я не Алият…. Я – Зарема….
Сердце Надежды гулко стучало в груди, отдаваясь в ушах и висках.
– Моя дочь…. Алия….
– Она жива… – так же едва слышно отозвалась трубка. – Она в семье…. В безопасности….
– Зарема! Пожалуйста….
– Простите… – прошелестело в ответ, – не могу больше…. Нельзя…. Все хорошо…
– Где она, Зарема? Милая, скажи!
– Дома…. Она замуж выйдет… счастливой будет. Не звоните больше, нельзя мне.
С этими словами вызов погас, экран телефона умер.
Надя без сил опустилась прямо на деревянные доски пола.
– Значит, жива, – констатировала Светлана, наливая себе в большую керамическую кружку крепкий кофе и не дожидаясь, пока он остынет, делая несколько глубоких глотков подряд. – Это важно. Теперь мы точно понимаем, что её удерживает не случайный преступник, а ваша родня, – добавила она сухо и, уставив взгляд в стол, потерла глаза, смазав подводку, но даже не заметив этого.
Надежда, руки которой дрожали мелкой дрожью, невольно подумала: эта женщина из комнаты не накрашенной вообще выходит? Она машинально налила себе чай, но сделать глоток так и не смогла, только зубы клацнули по керамике.
Она разбудила Светлану сразу, как только смогла хоть что-то соображать. Не знала, что делать, куда бежать, с кем говорить. С огромным трудом подавила желание перезвонить девушке, за что сразу же получила похвалу от Муратовой.
– Не смей даже думать об этом! – едва сообразив, о чем идет речь, все еще пытаясь прийти в себя после сна, приказала Светлана. – Ты или эту Зарему подставишь, или вспугнешь, или…. Короче, не вздумай сама звонить. Вообще, отдай телефон от греха! Дай мне… пять минут мне дай, я сейчас приду.
Через три минуты Муратова вышла на кухню, умывшаяся и переодевшаяся.
– Что мне делать, Света? – говорить Наде было сложно, каждое слово она с трудом выдавливала из себя, стараясь унять бешено стучащее сердце. – Я поеду…
– Никуда ты не поедешь сама, – отрезала Муратова. – Девки, – обратилась к помощнице, стоявшей на кухне и вернувшейся Ольге, – сделайте успокоительное, живо.
Девушки, которые смотрели на происходящие бледные, с блестящими от слез глазами быстро засуетились, по кухне разлился запах то ли пустырника, то ли валерианы.
– Алиевы клан не самый известный и властный, Надя, – облизав губы сказала Света, – но достаточно богатый. И к сожалению их связи распространяются и на силовые органы республики. К тому же,– она достала из сумки документы, – у них много недвижимости как в горной части Дагестана – куда никто без провожатых не сунется, так и хватает недвижимости и в Азербайджане и Турции. Если Алия у них, вряд ли они станут держать строптивую девушку в Махачкале – слишком большие риски. А вдруг найдется самоубийца-следователь из Волгограда, который настоит на проверке.
– Лия не будет просто сидеть… – с ужасом выдавила Надя, – она сильная, она сбежать….
– Вот именно, – хмуро кивнула Светлана, – наша девочка слишком для них своенравная. Лийка ни за что просто так не подчинится. А значит ее будут ломать.
Она прикусила губу, сообразив, что сболтнула лишнее.
– Ломать? – с ужасом подняла глаза на женщину Надежда.
Ольга отвернулась к плите и закрыла глаза, отлично представляя, что стоит за этими словами. Муж ее тоже называл своенравной и воспитывал.
– Ну, – запнулась Светлана, – закроют где-нибудь.
– Они будут избивать, – развернулась Ольга, – будут делать так, чтобы она молча подчинялась.
– Оля….
– Это не от религии или веры зависит, – бросила девушка, – это люди такие. Чтобы оправдать свои инстинкты, они готовы чем угодно прикрыться, разве не так, Светлана Анатольевна?
Муратова закусила губу.
– В общем, Надь…. Скорее всего ее отослали куда-то в глубь гор, где будут…. Учить основным правилам поведения, послушания. Лия умная, она сумеет сообразить, что можно делать, а что нет.
– Настолько умна, Свет? – раздался в дверях внезапно мужской голос. Настолько внезапно, что все женщины разом вздрогнули.
– Резник? – глазам своим не поверила Муратова, – ты… ты как здесь?
– Самолетом, – ответил Андрей, проходя на кухню и осматривая помещение профессиональным взглядом. – Я так понимаю, новости есть?
– Да, – Светлана тряхнула головой, справляясь с удивлением, – сегодня позвонила девушка по имени Зарема. Полагаю, что…
– Дочь Саида, сестра нашей потеряшки, – кивнул головой Андрей, – больше у Алиевых девушек с таким именем нет, насколько я помню.
Он присел за стол, а Ольга тут же налила ему еще одну чашку с кофе.
– Итак, дамы, что мы имеем, – он тут же перехватил инициативу. – Алия находится в Дагестане, в семье Алиевых. Информацию нужно бы подтвердить, но полагаю, что исходим из этой версии. Ты права, Света, держать в Махачкале ее точно не станут, отправят в куда-то подальше, на перевоспитание. Однако, если я правильно вас подслушал, речь шла о скорой свадьбе? – он повернул голову в сторону Надежды.
– Да, – кивнула та ошарашенно. – Зарема сказала, что Лию хотят выдать замуж…
– А вот это уже не хорошо, – покачал он головой. – Потому что по моим данным Алиевы, в руках которых находится значительная доля сельхоз рынка Дагестана, тесно связаны с еще одной семьей – Магомедовых. А этот клан посолиднее будет. И опаснее. В открытую ребятки в криминал не лезут, но связи имеют не только в Дагестане, но и в Москве. Работают через диаспору, свои люди и в полиции, и в муфтияте, и в правительстве есть. Официально – уважаемые строители. Неофициально – крышуют кого надо через свою охранную фирму и бизнес-цепочки.
– Причем они здесь? – едва слышно прошептала Надежда.
– При том, что Магомедов старший, Ахмат, по некоторым слухам, вторую жену ищет. Первая не устраивает его. Брак организован был матерью, жена ведет максимально закрытый образ жизни, ей всего лишь 20 лет. Не смотря на богатство, силу, власть клана, да и на молодость жениха – ему всего 37 лет, что немаловажно, мало кто спешит за него отдать своих дочерей. А Алиевы крупно задолжали Магомедовым. Ахмат, через свою мать Халиму, мог поставить клану ультиматум: девушка в обмен на долг. Отдавать своих – жаль, да и вкус у Магомедова специфичный, – Андрей достал из уже знакомой пачки несколько фотографий. – Все его любовницы – славянской наружности – бзик у парня у нашего на блондинках. Алия же – идеальная пешка для планов обоих кланов.
Надежде показалось, что табуретка под ней заходила ходуном. Женщина вдруг поняла, что летит куда-то, и, если бы не сильные руки мужчины – свалилась бы прямо на пол.
– Надя, – над ней склонилось лицо Светы, – а ну ка возьми себя в руки. Сейчас же! Девочки, помогите ей дойти до ванны, быстро.
Ольга и Ирина помогли женщине подняться. Пошатываясь та пошла поддерживаемая ими привести себя в порядок, ей нужна была минута, чтобы прийти в себя. Всего одна минута, чтобы сердце выдержало.
Резник смотрел вслед Астаховой с сочувствием, без малейших признаков раздражения. Видел уже такой взгляд у других – друзей, родных, любимых, которых разлучали с самыми дорогими людьми.
– Почему ты приехал? – вдруг в лоб спросила Светлана, закурив сигарету. – Я думала, что дав мне информацию про Алиевых и контакты людей в Дагестане ты руки умыл. Не ожидала тебя здесь увидеть…
– Я сам не ожидал, – буркнул Резник, прикрывая глаза.
Разве смог бы он объяснить Муратовой, что утратил то, чем всегда гордился больше всего, – покой и контроль над собой? Что ночь за ночью, едва опуская веки, видел не темноту, не привычную пустоту без снов, а её – девчонку с фотографии, чьё лицо стало его навязчивой галлюцинацией. Эти живые карие глаза, смотревшие будто сквозь объектив – прямо в него, – пробивали броню, наращиваемую годами цинизма, лучше любого пули. И он, Андрей Резник, один из самых хладнокровных и принципиально несентиментальных адвокатов Москвы, человек, привыкший держать мир на расстоянии вытянутой руки и никогда не позволять себе лишних движений души, внезапно обнаружил, что больше не способен управлять самым простым – собственными мыслями.
Это было безумие, и он прекрасно это осознавал. Сознавал – и презирал себя. Но знание не спасало; разум, привыкший быть хозяином, оказался бессилен перед чем-то, что он даже не решался назвать по имени.
Неделя прошла будто в тягучем, болезненном трансе. Он по-прежнему выигрывал процессы, проводил переговоры, подписывал документы, собирал информацию – всё делал безупречно, машинально, будто по инерции, но стоило на секунду отвлечься – мысли, как сорвавшиеся с цепи звери, возвращались к ней. И это было не беспокойство о судьбе исчезнувшей девушки, как он пытался убедить себя сначала. Нет. Всё оказалось гораздо хуже.
Он думал о ней слишком часто, слишком лично, слишком неправильно. Включал ноутбук не ради работы, а чтобы снова и снова открыть ту папку, которую не удалил, хотя обязан был. Хранил в ящике стола копию одной-единственной фотографии – той, где она смеётся, прижимая к себе огромную пушистую кошку. Он сделал её до того, как вернул остальное Муратовой, сделал тайком – украл, иначе не скажешь, – и потом спрятал, как подросток, у которого не хватает смелости признаться даже самому себе, что он делает.
Дважды за последнюю неделю, разговаривая с Есенией, он едва не назвал её чужим именем.
Лия.
Чужая. Незнакомая. Девушка, которую он никогда не видел вживую и мог бы пройти мимо на улице, не обернувшись. Но нечто в ней – во взгляде, в улыбке, в ощущении живой силы – зацепило его так, что вырваться было невозможно. Это не было простым интересом. Не было мужским влечением. И уж точно не профессиональным азартом спасателя, когда жизнь конкретного человека становится задачей, которую нужно решить.
Это была одержимость.
Тёмная, нездоровая, унизительно нелогичная.
И ещё ужаснее было признать: он не искал выхода. Не боролся. Даже не пытался. Потому что всякий раз, когда в голову закрадывалась мысль, что с этой девочкой могло случиться что-то невосполнимое, его пробивал холод – животный, первобытный. И с ужасом думал, что незнакомая ему девочка с фотографии, возможно, оказалась жертвой клановых игр Кавказа.
Способна ли она еще смеяться?
Проснувшись ночью с этой пугающей мыслью, умывших ледяной водой, он вдруг понял, что не может посмотреть самому себе в глаза.
Как не мог посмотреть теперь в глаза Светланы.
Ведь от одной фразы, что Лию хотят выдать замуж, внутри него взревел бешенный зверь.
Зверь, о существовании которого он даже не подозревал.
Именно поэтому опустил глаза, делая вид, что изучает документы, предоставленные ему отцом, хотя знал их наизусть. Не хотел, чтобы Света задавала вопросы.
Она это отлично поняла.
– Я связалась с твоими людьми в Махачкале, – перевела она тему. – Они обещали узнать, что смогут.
– Завтра я сам этим займусь, – отрезал он угрюмо. – Света, проследи, чтобы Надежда Ивановна глупостей не натворила. То, что Зарема сама вышла на связь – чертовская удача, нельзя ее вспугнуть. Записать разговор не догадались, я так понимаю?
Муратова отрицательно покачала головой.
– Ладно, – махнул рукой Андрей. – Но с этого дня все звонки Надежды – на запись. Если Зарема позвонила, – он достал из папки фотографию смуглой красавицы, – значит в защите есть брешь. Наша задача – ее расширить. Понимаешь?
Муратова кивнула и налила им еще кофе.
– Андрей, – она сглотнула и задала тот вопрос, который не стала задавать при Надежде, – ты же понимаешь, что им… нужно ее поломать максимально быстро?
Резник сжал губы в тонкую линию.
– Этим я займусь в первую очередь, – прикрыл рот рукой, вздыхая, – проверим эти их…. лечебницы и базы отдыха, – он выплевывал слова с ненавистью и брезгливостью, отлично зная, что стоит за ними – система пыток и принудительного лечения, чтобы переломать любого. – И Света… – Резник растрепал волосы рукой, – мне нужно жилье. Постоянное. Здесь.
У женщины брови поползли вверх от изумления.
– Андрей? Но… зачем?
– Затем, что от Волгограда до Махачкалы ближе, чем от Москвы, – ровным голосом и с каменным лицом ответил он.
15
Солнце уже перевалило через вершины и теперь беспощадно палило сверху, превращая воздух в прозрачный, дрожащий жар. От него не спасал ни ветерок, ни редкая тень облаков – даже горы казались раскалёнными. Пот струился по вискам, затекал в глаза, солил губы, но Лия даже не пыталась смахнуть его – руки были заняты, а платок на голове, намокший и тяжёлый, так и не позволяла себе снять. За это здесь били, даже если было +40.
Перед глазами тянулись террасы – узкие полосы земли, вырезанные прямо в теле горы, одна над другой, как ступени гигантской лестницы. Террасы подпирали невысокие каменные стены из сухой кладки, сложенные вручную поколениями – без цемента, только камень к камню. Если приглядеться, между плитами виднелись редкие пучки жёсткой травы и мха. Склон уходил вниз круто, и от одной только мысли оступиться и полететь по этим ступеням становилось страшно.
Ячмень рос плотными рядами, высокий, чуть выше колена, светло-золотой – шершавый, сухой, колючий. Коснись ладонью – и острые бородки колосьев впиваются в кожу, оставляя тонкие царапины. Между стеблями, как всегда, пробивались сорняки – цепкие, живучие, с корнями, уходящими глубоко под камни. Их приходилось вырывать всем телом, упираясь пятками в землю, будто вытаскиваешь не растение, а древний гвоздь из скалы.
Лия медленно шла вдоль ряда, согнувшись почти пополам, и выдёргивала сорняк за сорняком, чуя, как саднит кожа на ладонях. Пальцы давно уже не чувствовали ни холода воды, ни тепла – только тупую, ноющую боль и тянущее напряжение суставов – куда делась нежная кожа, не знавшая тяжелого труда? Каждый новый вырванный куст ложился на бурую от пыли землю с глухим, обидно тяжёлым шлепком – работы впереди было столько, что смотреть на край поля не имело смысла. Оно казалось бесконечным.
Внизу, на другой террасе, слышались голоса – женщины переговаривались, иногда ругались, иногда пели что-то низким, тягучим горским напевом. А над всем этим миром, над этими камнями, пылью и ячменём, тянулся запах – сухой, жареный солнцем, резкий.
Очередной сорняк с хрустом вырвался из земли и упал на террасу, рассыпая сухие комки почвы. Лия рухнула следом – прямо на колени, чувствуя, как подкашиваются ноги. Судя по положению солнца, скоро Ильшат велит им возвращаться домой: готовить ужин для большой семьи. Девушки из хозяйского дома Алиевых не работали в поле до темноты, в отличие от наёмных или зависимых крестьян, которые выгибали спины до последнего луча. И всё же, после изнуряющего дня в горах даже жара кухонного очага казалась по сравнению с полевой работой почти милосердием.
Она посмотрела на свои ладони. Руки, некогда ухоженные и сильные от спорта, теперь были чужими – жесткими, обветренными, иссечёнными острыми стеблями ячменя. Мозоли грубо вздулись у основания пальцев, кожа трескалась и кровоточила, в царапинах въелась земля, не смывающаяся даже после купания у арыка. Лия вдруг поняла: ей хочется плакать – не от боли, не от усталости даже, а от тихой внутренней муки, которая не проходила ни днём, ни ночью. Но тело больше не отвечало эмоциям. Слёзы покинули её, будто высохли вместе с прежней жизнью, с прежней собой.
Работа забивала мысли, как молот гвозди. Работай – и не успеваешь думать. Работай – и легче молчать. Работай – и остаёшься целой. Уже несколько недель она не держала в руках книгу. Не знала новостей. Не слышала музыку. Смысл времени стерся. Телефон, интернет, мир – всё исчезло. Аминат по вечерам позволяли пользоваться телефоном, но Лие – никогда.
Вместо этого она получала уроки. Каждый вечер, без исключений.
Сначала – Коран. Потом – адаты. Потом – рассказы о чести, послушании и роли женщины. Об обязанностях и о покорности. О том, что мужчина – глава, женщина – его тень. Что непослушание – позор, что упрямство – грех, а побег – преступление перед родом и Аллахом.
Если Лия позволяла себе сомкнуть глаза – даже на минуту, – плеть Ильшат обрушивалась на её ноги мгновенно, точно, выверено. В этих ударах не было ярости – и именно это пугало. Это была система.
Джейран никогда её не била, никогда не повышала голос. Она лечила раны, мазала спину мазью, учила растягивать тесто для национальных блюд, показывала, как правильно доить козу, как разводить огонь в печи. Иногда – тихим голосом, без нажима – рассказывала истории. Не страшные, но грустные. В некоторых из них звучала правда, от которой хотелось выть.
Сама того не замечая, Лия начала ждать вечеров с Джейран. В её голосе было то, чего Лия давно уже не чувствовала рядом с собой – тепло и ласка. И так хотелось хоть раз упасть перед ней на колени, уткнуться лицом в её ладони и сказать: «Пожалуйста... помоги. Я не выдержу.»
Но она знала ответ заранее. Джейран погладит её по голове. Может, обнимет. Может, и поплачет вместе с ней – тихо, украдкой. Но не поможет. И совсем не потому что не хочет, а просто потому, что не понимает, как жить иначе.
Рядом с ней на горячую землю села Аминат, с как обычно недовольным лицом. Лия даже головы не повернула в сторону сестры, понимая, что та не ищет общения, а тоже просто устала. Для Аминат возвращение к родителям было наказанием, в котором она винила Лию, ведь не будь та настолько непокорной их обеих оставили бы в городе, с Заремой. А так пришлось сопровождать эту русскую в горы, к родителям.
Но внезапно та протянула девушке бутылочку с водой – свою Лия выпила еще час назад.
Алия медленно приняла воду, чуть вопросительно посмотрев на сестру. Но глаза той были устремлены куда-то ниже, на другое поле.
Лия проследила за взглядом и вздрогнула.
Там, внизу, среди работающих женщин, она увидела новенькую.
Прищурила глаза, рассматривая незнакомку.
Коротко стриженные волосы, татуировка на руке, платок сполз на шею, но она даже не замечала этого, работая как робот, как механизм.
– Кто это? – тихо спросила Лия, хотя уже знала ответ.
Две недели назад она проснулась в своей комнатушке от громкого мата с улицы – настолько громкого и визгливого, что сначала даже не поняла – это продолжение сна или все-таки явь. Невольно вскочила на ноги и приникла головой к узкому окошку, стараясь разглядеть, что происходит. Мат прервался визгами и звуками ударов, а потом она увидела как несколько мужчин из машины вытаскивают упирающуюся девушку. Одетую в джинсы и рубашку, с короткой стрижкой и осветленными краской волосами, с татуировкой на правой руке. Девушка яростно сопротивлялась, брыкалась, кричала и пыталась укусить одного из мужчин.
Её тащили, как дикую кошку, – и она рычала, по-настоящему рычала, срывая горло криком:
– Пустите, сукины дети! Пустите!
А потом кто-то ударил ее в живот.
Она захлебнулась собственным криком.
Последовал еще один удар – по лицу, потом еще один и еще.
Женщина, похоже, потеряла сознание, поэтому ее затащили в один из домов села.
Алия с ужасом смотрела на сцену, чувствуя, как собственное сердце бьется в груди: тяжело и гулко.
На улице все затихло, от дома через минут десять отъехал внедорожник, а она все стояла у окна, гадая, жива ли та женщина.
Больше она ее не видела, до сегодняшнего дня.
– Она местная, – отозвалась Аминат. – Дочка главы района.
Лия снова посмотрела на работающую девушку. Если слово «работала» вообще было уместно: двигалась – вот вернее. Автоматически, с пугающей механичностью. Она поднимала руки, рвала сорняки, передвигалась на шаг вперёд, снова рвала – и так бесконечно, без малейшей паузы, словно заведённый механизм. Ни одного лишнего поворота головы. Ни одного вздоха в сторону. Ни единой тени мысли на лице. Глаза её смотрели прямо перед собой – и одновременно никуда, будто всё человеческое из них уже давно выжгли каленым железом. То ли солнцем, то ли страхом.
– Она из дома за два дня до свадьбы сбежала, – продолжила Аминат хмуро, забирая бутылочку у Лии и допивая оставшуюся воду. – Нашли ее в Махачкале…. Ну и привезли к нам.
– Зачем? – похолодело в груди Лии.
– Джинов изгонять, – с усмешкой бросила сестре Аминат. – Видишь, какая послушная стала. Наш раки хорошо читает.
Не смотря на жару Алию пробрал озноб. Она вытерла пот на лбу, одновременно поправляя платок и посмотрела на сестру.
Красивое лицо той ничего не выражало, с каменным видом она наблюдала за несчастной, к которой подошла одна из женщин и усадила на отдых.
Что нужно сделать с человеком за две недели, чтобы из живой, думающей, свободолюбивой девушки она превратилось вот в это?
– Не бойся, – прочитав мысли Лии, усмехнулась Аминат. – Ахмат не позволил из тебя джинов изгонять. Он тебя даже сейчас охраняет, заметь.
От этих слов сердце Лии гулко стукнуло внутри. Против воли она вернулась мыслями к человеку, который лишил ее свободы второй раз, почти месяц назад. Помнила его лицо до малейших подробностей, его глаза, глядящие хищно, его запах, такой нетипичный, такой… светский.
Этот человек вызывал в ней стойкий страх, в отличие от Алиева, Магомедов был куда опаснее. И от мысли что он станет ее мужем, Лия ощутила горький привкус металла во рту.
– Я вчера слышала, тебя через неделю домой отправят, – сказала Аминат, облокотившись на тяпку, почти не глядя на неё. – Магомедов вернулся, свадьбу готовят, а тебя ещё в приличный вид привести надо. Ахмат подарки для тебя отправил.
Интонация Аминат была странной – сквозь усталую сухость и привычную отстранённость проступило что-то ещё, то ли зависть, то ли злая ирония, то ли облегчение от того, что эта участь миновала её саму.
– Мне ничего от него не надо, – глухо ответила Лия.
– А кто тебя спросит? – фыркнула Аминат. – Радуйся. Скоро уедешь из этого ада…. – она зло повела рукой вокруг. – В другой, – закончила она. – И кто знает, какой из них лучше?
Лия зажмурилась, изо всех силы пытаясь понять, что ей сейчас делать.
