Текст книги "Незаконченная жизнь. Горянка (СИ)"

Автор книги: Весела Костадинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

10

Надежда вышла из здания РОВД и без сил опустилась на скамью.

– Ну что, тетя Надя? – Кристина тут же подбежала к женщине, откидывая назад свои длинные темные волосы. – Что сказали?

Светловолосая женщина с болью посмотрела на девушку.

– Ничего, – упало между ними.

Кристина опустилась рядом, ощущая, как к горлу подкатывает болезненный ком.

Надежда же тупо уставилась на свои руки, вспоминая, как холодно смотрел на нее следователь, ведущий дело о пропаже Алии. Дочери, которая пропала десять дней назад.

Тревогу Надя забила уже вечером, когда Лия не вернулась из университета. Это не было похоже на девушку, она всегда предупреждала мать, если уходила гулять или задерживалась. Паника начала нарастать, когда телефон Лии оказался вне зоны доступа сети.

Надежда стала звонить друзьям дочери, и с каждым новым звонком ее ужас рос как снежный ком. А когда Кристина, полным тревоги голосом, сказала, что днем ее разыскивали кавказцы, Надежда ощутила как задрожали руки, как внутри у нее точно все заледенело. Во что ввязалась ее красавица-дочь? Кому перешла дорогу?

Она не дождалась утра. Схватила куртку, паспорт, побежала в отделение —серый дом с облупившимися стенами, где пахло пылью, кофе и безразличием. Дежурный – молодой парень с потухшими глазами – принял заявление нехотя, с ленцой, прикрывая зевок рукой. Спросил: «Возраст, приметы, когда видели в последний раз?» – и кивнул, не записывая половину сказанного.

– Ищите, – сказала она тогда, почти умоляя. – Это моя дочь… моя единственная.

Он пожал плечами:

– Может, с парнем где, – пробормотал, – нагуляется – вернётся.

Лия не вернулась.

Ни на следующий день, ни через день.

Город продолжал жить своей жизнью – томной, душной, вязкой, как всегда в начале волгоградского лета, когда асфальт начинает пахнуть горячим маслом, а ветер с Волги несёт пыль и сухое тепло. Люди спешили на работу, дети ели мороженое у фонтана, где-то звучала музыка, а для Надежды всё вокруг превратилось в гулкий, чужой сон. В нём не было звуков, только одно – тишина, где вместо дыхания слышалось отчаянное биение сердца.

Кристина подняла на уши весь факультет, поисковые отряды из «Лиза Алерт» прочёсывали дороги – от университета до остановки, от остановки до ближайших дворов, заглядывали в мусорные контейнеры, в подземные переходы, в заросли у дороги. И всюду – пустота. Воздух стоял неподвижный, жаркий, как стекло, и эта пустота становилась не просто фактом, а живым существом – равнодушным, непоколебимым.

Надежда жила на автопилоте, спала урывками, не чувствуя вкуса еды и запахов. Всё, что у неё осталось, – это ужас. Ужас матери, у которой забрали дочь, и бесконечная боль, от которой хотелось не дышать.

– Тётя Надя, – голос Кристины дрожал, звенел, как тонкая струна. – А камеры? Их проверили? Говорили с охраной в корпусе?

Надежда прикрыла глаза, чувствуя, как в груди гулко и неровно бьётся сердце, будто пытается вырваться наружу.

– Ваш охранник подтвердил, – произнесла она тихо, сипло, – что Лию действительно искали кавказцы. Но ни примет, ни подробностей не помнит. Ничего не помнит, понимаешь?

Кристина побледнела.

– А камеры?

– А камеры… – Надежда подняла взгляд, и в серых глазах вспыхнуло что-то хищное, обожжённое. – Не работали, понимаешь ли. В тот день. Совпадение.

Ей хотелось кричать. Орать, ломать мебель, бить кулаками по стене, выбивать окна – так, чтобы услышали все, кто делал вид, что не слышит. Но в груди был только глухой, вязкий ком ярости, который не давал выдохнуть. Следователь, сидящий за столом с чашкой остывшего кофе, смотрел на неё холодно, отстранённо – как на статистику. И всё в его лице, во взгляде, в усталом тоне говорило: камеры, скорее всего, никогда и не работали. А может, что ещё страшнее – работали, но записи уже исчезли.

Кристина прикрыла рот ладонью, словно боялась вслух сказать то, что подумала:

– Может… их… изъяли?

Надя вздрогнула всем телом и посмотрела на девушку.

– Тетя Надя, – Крис облизала губы, – но если это так…. То….

От этой мысли в груди Надежды похолодело.

– Крис, Лия говорила тебе, она когда работала в «Доме Надежды», никому дорогу не переходила с Кавказа?

– Нет…. Ничего такого, тетя Надя, – покачала головой девушка. – Меня следователь тоже спрашивал об этом, но… как-то вскользь, словно они там не верят в эту историю с кавказцами. Понимаете? А мне вот странно это. То есть девушку разыскивают незнакомые мужики, есть свидетели, а полиция упирает на то, что она или сбежала или…. Ну то есть….

– Я поняла, Крис, – глухо ответила Надежда и медленно поднялась со скамьи. Мир вокруг словно размывался – всё казалось неестественно ярким: запах нагретого асфальта, шум редких машин, детский смех из двора. Всё это раздражало своей жизнью, своей нормальностью.

– Тетя Надя, Лия говорила, что ее папа, ваш муж…. Он дагестанец…. Вы говорили об этом в полиции?

– Конечно говорила! Я первым делом эту версию озвучила, но….

– Они как будто вообще эту тематику стороной обходят, так? – прищурилась Кристина, всматриваясь в лицо Надежды. – Тема-то опасная и сложная. Знают что-то и… молчат. Это же Кавказ! Табу, мать перемать! Никто не хочет связываться. Боятся. Одни – потому что не дай бог, клан заденешь, потом самому не жить. Другие – потому что сверху прилетит: «Не разжигайте, не трогайте межнационалку». Им проще сделать вид, что ничего нет, что Лийка сама ушла. Так спокойнее, безопаснее, отчёт чище.

– Молчат, – кивнула Надежда, судорожно соображая, что можно еще сделать.

Кристина тоже молчала.

– Слушайте… вы со Светланой Анатольевной разговаривали? – прервала тяжёлое молчание Кристина. – Это руководительница центра «Дом надежды».

– Нет…. – покачала головой Надя. – То есть, она, наверное, знает, что Лия пропала, но на связь со мной не выходила…

– Она помогает женщинам, которые бегут от домашнего насилия…. Может она… ну в курсе. Я так понимаю, полиция, может и опрашивала ее, но…. Поехали, – Кристина тоже рывком поднялась на ноги. – Если полиция работать не хочет….

Надежда молча кивнула, понимая, что готова душу продать, только бы найти свою дочь. Бросила последний взгляд на отделение полиции и сжала зубы – эти ей точно помогать не станут.

11

Здание центра помощи женщинам располагалось на самой окраине города – там, где заканчивался асфальт и начинались пустыри, заросшие бурьяном и молодыми тополями. Старый двухэтажный дом из жёлтого кирпича, с облупившейся штукатуркой и ржавыми перилами у входа, выглядел скорее как заброшенное общежитие, чем как место, где спасают людей.

Невысокая, симпатичная женщина лет 40 ожидала на пороге. Короткие волосы, умные темные глаза, подведенные черной тушью. Увидев выходящих из такси гостей, она отбросила сигарету в урну, стоящую рядом со входом и поспешила на встречу.

– Надежда Ивановна, – протянула руку Наде и крепко пожала, – пойдемте. Не будем говорить на улице.

Она провела женщин внутрь, где, вопреки внешней ветхости, было довольно уютно. Узкий коридор с побелёнными стенами пах чистотой и мятой, где-то слышалось тиканье старых настенных часов. На стенах висели детские рисунки – домики, солнце, женщины с длинными ресницами, держащие детей за руки. Возле двери стоял стол с вазой полевых цветов, а в дальнем конце коридора светилось окно, через которое пробивался мягкий солнечный свет.

В коридор на звук шагов вышла молодая девушка в джинсах и свитере, бросив любопытный и сочувствующей взгляд на Надежду, и тут же снова скрылась в одной из комнат. Откуда-то раздался тихий детский смех.

Светлана завела женщин в свой кабинет и жестом указала на удобные кресла. Сама села напротив них, но не за свой стол, а в такое же кресло.

– Девы, у нас тут все просто, – точно извиняясь, заметила она. – Сейчас чай принесут. Может кофе?

Надежда отрицательно покачала головой, ей точно сейчас ничего в горло не лезло. Кристина молча кивнула.

– Лия… – начала Светлана, – мне жаль, Надежда Ивановна. Это…. Простите, слов у меня нет…. Я хотела вам позвонить, но… не думаю, что вам мои слова нужны….

– Вы правы, – глухо отозвалась Надежда. – Мне не слова нужны.

– Что в полиции говорят? – спросила Светлана, щёлкнув зажигалкой. Пламя на секунду высветило морщинки у глаз и жёсткую линию губ.

– Ничего! – резко, срываясь, выкрикнула Кристина, пока Надежда собиралась с ответом. – Светлана Анатольевна, они считают, что Лийка сбежала. Сами придумали, сами поверили!

– Сказочные долбо...бы, – резюмировала женщина, резко выдыхая дым в сторону открытого окна. – Простите, конечно, но по-другому не скажешь, – добавила уже тише, сдержанно, словно боялась сорваться сильнее.

Комната наполнилась запахом табака, тяжёлым, приторным, как сама усталость, накопившаяся в этих стенах. За окном тянуло жарой, солнце отражалось от окон старых домов, и воздух дрожал в мареве пыли.

– Они вас опрашивали? – спросила Надежда после короткой паузы. Голос её звучал сдавленно, каждое слово давалось с усилием.

– По телефону, – фыркнула Светлана, стряхивая пепел в пепельницу. – Вопросы – как по бумажке. «Не было ли конфликтов на работе?», «Не замечали ли странного поведения?» А я им прямо сказала – мы тут, мол, не в настольные игры играем. У нас тут каждый день какой-нибудь дятел прибегает, орёт, права качает. Девки-то к нам не от хорошей жизни приходят, а эти потом бегают, угрожают. Им бы, бл…., самим поработать хоть день – быстро бы поняли, где опасность.

– Лия могла… кого-то серьёзного разозлить? – осторожно спросила Надежда, глядя в глаза женщине.

– Нет… вы что. Она ж девчонка совсем зеленая. Я ее на юридические заключения посадила. Она даже не принимала граждан. Я только документы ей приносила, а она материалы для меня готовила. Вообще ни с кем не зацеплялась. Я-то пока с головой дружу.

– А… – Надежда колебалась, подбирая слова, – не было в последнее время у вас… неприятностей с женщинами или девушками с Кавказа? Ну… из кавказских республик?

Светлана молча прикурила новую сигарету, глубоко затянулась, выпуская тонкую струйку дыма к потолку. Её тёмные глаза чуть прищурились, лицо стало настороженным, будто она пытается вспомнить или взвесить, стоит ли говорить всё, что думает.

– Нет, – протянула она после короткой паузы, внимательно глядя на Надежду. – Не было. Ни жалоб, ни звонков, ни конфликтов. – Она медленно выдохнула дым, постукивая ногтем по фильтру. – Следак у меня, кстати, то же самое спрашивал. Один в один. Это как-то связано с пропажей Лии?

Надежда не успела ответить – Кристина заговорила первой, быстро, будто боялась, что собеседница сейчас передумает слушать.

– В день, когда она пропала, – сказала она, – у университета два кавказца о ней спрашивали. Фотографию показывали охраннику на входе. Сказали, вроде как знакомая им нужна.

– Вот это поворот… – протянула Светлана, в голосе её прозвучало не удивление, а хрипловатое раздражение.

Она поднялась, прошлась по комнате, стряхивая пепел прямо в пустую кружку, и тихо пробормотала:

– А камеры, дайте угадаю, в тот день не работали?

– Не работали, – подтвердила Надежда.

– Ну конечно… – фыркнула Светлана, усмехнувшись безрадостно. – И охранник, небось, «ничего не видел, ничего не помнит»? И камеры на улице, до остановки, тоже – чудесным образом – «ничего не показали», да?

Кристина и Надежда переглянулись. Сердце Надежды забилось сильнее.

Светлана погасила окурок и тут же закурила по-новой.

– Так, бабы, у нас девчонок последний год с Кавказа не было ни одной – это я вам на Библии поклянусь если что. Но вот…. узнаваемый стиль. Надя, можно на ты, сама-то что думаешь? У дочери твоей имя-то говорящее.

Надежда закрыла рот рукой.

– Ее в честь матери мужа назвали мы, – наконец, ответила она. – Он у меня с Дагестана. Познакомились студентами, но тогда все… проще было, сами понимаете. Познакомились, влюбились. Родня его, конечно, против была, ему там вроде даже девушку сговорили, но Рустам…. Он сильным был. Отсек все связи, только с матерью общался, пока та не умерла. Лию в её честь назвали, последнюю букву убрали только, чтоб разница была: Алия, а не Алият, – продолжила она, глядя куда-то в сторону, в одну точку. – Только мы никогда не называли её полным именем. Для всех – просто Лия. И с той роднёй мы не общались вообще. Ни разу. Понимаешь? Ни разу. Они даже на его похороны не приехали. Может, и не знают, что он умер. Он ведь и имя поменял, и фамилию мою взял. Хотел, чтобы нас ничто больше не связывало.

Она перевела дыхание, голос дрогнул:

– Господи… да они Лию в глаза никогда не видели… вообще никогда.

Повисла тишина. За окном гудела Волгоградская жара, где-то за стеной шумел вентилятор, щёлкнула дверца шкафа.

– Никогда…. – протянула Светлана, после того, как уже знакомая девушка занесла поднос с чаем, кофе и маленькими пирожками. – Но других зацепок нет. Ни одной….

– Да ладно, – фыркнула Надежда поднимаясь и взъерошив свои короткие светлые волосы, которые за последние десять дней из пепельных стали белыми. – Похищать…. Зачем?

– Надь, сядь, -приказала Светлана негромко. – Ты себе этот регион представляешь? Хоть раз там была?

Женщина отрицательно покачала головой и не в силах сидеть подошла к окну.

Светлана затушила сигарету, сделала глоток остывшего кофе и, чуть помедлив, заговорила спокойно, будто объясняла очевидное:

– Это сложный регион, Надь. Спорный, контрастный. Там удивительным образом уживаются две реальности. С одной стороны – светская жизнь, современные города, девушки с айфонами и учёбой за границей. С другой – веками живущее рядом с этим общество, закрытое, традиционное, живущее по адатам, по чести рода. Там человек – не сам по себе, он всегда часть семьи, тейпа, деревни.

Она говорила ровно, сдержанно, но в её голосе чувствовался холодный опыт, накопленный за годы работы с подобными историями.

– Там доброта и гостеприимство идут рука об руку с жестокостью. Там за семью и за женщину жизнь отдают – но и требуют того же. Иногда слишком буквально. Если кто-то решил, что девочка «сбилась с пути», – то вернуть её могут любой ценой. Помнишь, как полыхал в 90-тые? Только-только его загасили, дали почти автономию, лишь бы дальнейшей войны избежать. А сейчас….

Она вздохнула и потерла лицо.

– У меня в работе только одна девочка оттуда была, – продолжила Светлана после короткой паузы. – Её потом в Москву отправили, через знакомых. Да и то – хлебнули говна, как говорится. До сих пор шифруется, боится в соцсетях показываться. Полиция у нас за такие дела берётся крайне неохотно – ты представляешь, какие это риски? Следак что, поедет сам в Махачкалу – допрашивать твоих родственничков? Да кто ему даст такие полномочия? А там, у каждого второго свой брат, сват, сосед в органах. Клановость – не выдумка, Надь, это основа жизни.

Она замолчала, подалась вперёд, глядя на Надежду почти с жалостью.

– Ты – чужая. Ты для них никто. А вот Алия… – Светлана чуть повысила голос, с горечью, – их кровь, понимаешь? Пусть и через одно колено, пусть ты для них – «чужая русская», но она для них – своя. Да и девчонка твоя – красотка, таких днём с огнём не сыщешь. Увидели фото – и, может, кто-то там, наверху, решил, что судьбу за неё уже выбрали.

Надежда стояла у окна, не шевелясь. В висках гулко билось сердце, а из-под ног будто ускользала земля. Кристина вжалась в кресло, едва дыша. Она, выпускница юридического факультета, без пяти минут юрист вдруг увидела изнанку своей работы – грязное, черное нутро, о котором предпочитают молчать, боятся даже говорить. Смотреть на мать подруги сил не было, слова застряли в горле черной болью. Она вдруг вспомнила Лийку, как та смеялась после соревнований: гордая, веселая, свободная. Красивая.

Похищенная.

– Сейчас чужих девушек не похищают, – хрипло продолжила Светлана. – Раньше…. Ну да, бывало. И русских девочек умыкали. Теперь – нет. Но Алия – не чужая. По адатам она – девушка из клана, а значит – своя. Да и… все эти недомолвки следователя, неработающие камеры…. В полиции тоже не идиоты сидят – сейчас ломают голову, что делать с твоим заявлением…

– Я сама туда поеду, – перебила женщину Надежда, мертвым, холодным голосом. – Сама буду с ними говорить.

– Они с тобой даже говорить не станут, Надь, – устало заметила Светлана. – Ну приедешь, ответят тебе: нет ее у нас, убирайся…. И что ты делать будешь? Нет, встретят, возможно, как дорогую гостью: накормят, напоят, головой покачают и домой отправят.

– И что делать? – губы Астаховой задрожали.

Светлана снова закурила и чертыхнулась, увидев, что в пачке осталась лишь одна сигарета.

– Дай мне пару дней, Надь…. Дай подумать. Пара дней ничего не изменит уже…. – слова упали камнем, холодные, циничные, правдивые. – Если Лийка похищена – два дня – не срок. Если этот след ложный….. ну тогда тоже ничего не изменится. Мне…. Я поговорить должна кое с кем.

– С кем?

– С тем, кто тот регион знает. Кто уже работал там и кто точно знает, что можно, а что нельзя. Ни у тебя, ни у меня такого опыта нет. Влезем – напортачим по самые гланды.

– Я заплачу…. Квартиру продам, но…

– Господи…. Да успокойся ты…. С деньгами… – фыркнула Светлана. – Ему твои деньги…. Эх, Надь, если б в этом случае, все только деньгами измерялось…..

– Могу еще органы предложить…. – глухо ответила Надежда.

Светлана хрипло рассмеялась.

– Только сама не лезь, Надя! И ты, мелкая, тоже не лезь! – она обернулась к Кристине, – еще не хватало тебя тащить в это дело.

– Я – юрист…. Могу….

– Ничего ты не можешь, девочка! – зло и резко осекла Светлана. – Ничего. Забудь. Там таких как ты пережёвывают и на обочинах находят. В лучшем случае – избитых. Наталью Эстимирову* припомни... Сидите на попе ровно и ждите от меня новостей. И Надя…. Если хочешь…. Ночуй пока у нас.

Надежда удивленно подняла сухие, бесцветные глаза.

– Одной тебе сейчас быть нельзя, – пояснила Светлана, докуривая последнюю сигарету.

*российская правозащитница, журналистка, работавшая в Грозном. 15 июля 2009 года похищена около своего дома и убита.

12

Утреннее яркое солнце внезапно сменилось серым, холодным дождем. Стоя напротив здания Мосгорсуда Светлана, одетая лишь в легкий брючный костюм, поежилась от капель, падающих ей на голову и плечи. Она ждала уже больше часа. Прилетела ночным рейсом, почти не спав, и теперь стояла на мокром тротуаре, усталая, замёрзшая и раздражённая. Заседание затягивалось, как обычно, а вместе с ним затягивалась и она – в свой собственный вязкий ком усталости, мыслей и сигаретного дыма.

Сделала глубокую затяжку, чувствуя, как дым обжигает горло, и тут же с отвращением бросила окурок в лужу. За ним – почти полную пачку.

– Чёрт бы все побрал, – пробормотала себе под нос.

Три пачки за два дня – личный антирекорд даже для неё. Курила уже не от нервов, а от бессилия – будто дым мог заменить воздух, которого в последнее время всё меньше.

Светлана потерла лицо, мокрое от дождя и усталости, потом отошла к автомату с кофе. Нажала кнопку, слушая, как аппарат с глухим урчанием выдает струю мутной жижи, и машинально подумала, что этот кофе – точная метафора её жизни: горький, горячий, но всё равно без вкуса.

С каким бы удовольствием она сейчас выпила чего покрепче. Хоть стопку дешёвой водки – лишь бы на минуту отключиться. Но не имела права. Перед глазами стояли серые, мёртвые глаза Надежды Астаховой – беззвучные, осушенные слезами, те, что больше не могут ни верить, ни ждать.

Женщина красивая, сильная, не старая ещё. Копия своей дочери – только с осунувшимися чертами, с трещинами боли на лице. И она умирала у Светланы на глазах. Не от болезни, не от ножа – от безысходности.

Светлана тряхнула головой, стряхивая с волос капли дождя, и сделала большой глоток чёрного пойла, обжигающего губы. Гадость. Но лучше, чем пустота.

Совсем не ожидала от себя то, что эта ситуация так больно заденет ее самое: старую, циничную бабу, повидавшую на своем веку море человеческого горя: избитых женщин, детей, изуродованных жизней, израненных, переломанных системой людей – издержи профессии, которую она и любила, и одновременно ненавидела.

Эх, Лия, Лия….

Чем-то эта девочка с яркими, знойными глазами и северной красотой напомнила Свете ее самое. В самом начале пути, когда мир еще играл красками, а не пугал своей серостью. Когда каждое выигранное дело казалось лишь кусочком большой победы справедливости, а каждое проигранное только добавляло упрямства и желания быть лучше. Глядя на то, как девушка упрямо роется в горе законов, выискивая малейшую лазейку, чтобы помочь очередной женщине, Светлана иногда хотела со всей силы тряхнуть ту за плечи, сказать: не надо! Не ходи моей тропой! Живи своей жизнью!

Но каждый раз, когда Лия поднимала глаза – живые, внимательные, упрямые – Светлана молчала.

Как будто видела в них не просто решимость, а ту самую наивную веру, которую сама когда-то потеряла.

Теперь от одной только мысли о том, что может испытывать Лия сейчас – где бы она ни была – по спине Светланы ползли не мурашки, а тяжёлые, холодные сколопендры. Они пробегали вдоль позвоночника, оставляя липкий, болезненный след ужаса.

Шум голосов около дверей заставил Светлану обернуться и поспешить к выходу, откуда двигались люди. Вышедших тут же окружила толпа журналистов столичных и региональных изданий, пытаясь задать адвокатам вопросы, но сама Света не пыталась пробиться сквозь толпу, терпеливо дожидаясь своей очереди.

Её взгляд сразу выхватил его из толпы – высокого, статного мужчину в идеально сшитом костюме, который сидел на нём так, словно был продолжением тела. Широкие плечи, уверенная осанка, спокойные движения человека, привыкшего управлять ситуацией, а не подстраиваться под неё.

Он говорил с журналистами, чуть наклоняясь вперёд, позволяя вспышкам ловить свой профиль – красивый, волевой, с резкими скулами и коротко остриженными висками. На губах играла безупречная улыбка – отточенная, уверенная, предназначенная не собеседнику, а публике.

Но глаза не улыбались.

Холодные, внимательные, цвета крепкого чая, они выхватили её из общего фона почти сразу – точно прицельно, безошибочно.

Узнал.

Увидел.

И, не переставая говорить, едва заметно вздохнул, будто воздух вдруг стал тяжелее. Ни жеста, ни намёка, что между ними что-то есть, – только эта короткая, мгновенная вспышка узнавания, которую Светлана ощутила кожей.

Она стояла неподвижно, наблюдая, как он спокойно отвечает на вопросы, как его рука уверенно поправляет запонки, как вокруг него смыкается полукруг телекамер. Всё так же выверено, сдержанно, вежливо – и всё так же холодно.

Наконец, он извинился перед журналистами и вышел из полукруга, быстрым шагом направляясь к Светлане.

– Светлана Анатольевна, – кивнул коротко и отрывисто, чуть прищурив глаза. – Спрашивать, какими судьбами не буду.

– Правильно, Андрей, – тихо вздохнула она, едва заметно усмехнувшись. – Ты всё правильно понял.

Он не стал отвечать. Только слегка повёл подбородком в сторону парковки, приглашая её следовать за ним. У серебристого Audi A6 остановился, привычным движением достал ключ, открыл дверь и, не глядя, кивнул на пассажирское сиденье.

– Садись.

Они ехали молча – вдоль мокрых после дождя улиц, где фары отражались в асфальте жидким светом. Дворники лениво скребли по стеклу, а двигатель урчал ровно и глухо, как будто подчёркивая их обоюдное молчание.

Андрей держал руль одной рукой, второй машинально теребил зажигалку, но так и не закурил.

Только когда остановился у небольшой кофейни на старом Арбате, наконец сказал, не глядя:

– Пойдём. Тут тихо.

Внутри пахло свежей выпечкой и жжёным кофе. Бариста приветливо улыбнулась, но Светлана отметила, как у Андрея осталась та же холодная вежливость – адвокатская маска, за которой трудно прочесть мысли.

Они заказали два американо и по пирожному. Несколько минут просто сидели напротив друг друга, не касаясь чашек.

– Света… – начал он, когда кофе уже остыл.

– Андрей, послушай, – перебила она, склонившись вперёд. – Я знаю, ты сейчас больше на адвокатской практике, но у меня дело. Очень сложное. Девочка пропала. Вероятно, вывезена…

– Светлана Анатольевна, – на этот раз перебил он её, подчеркнуто официально, словно ставя границу. – У меня на носу три тяжёлых процесса, одно – по назначению, два – коммерческие. Я не могу себе позволить вписываться в дела без юрисдикции и без мандата. Могу дать тебе координаты того, кто реально сможет помочь….

– Андрей, кто лучше тебя знает тот регион? – вздохнула женщина. – И у кого, кроме тебя, хватит яиц туда сунуться?

Мужчина дернул щекой.

– Света…. Ты помнишь, чем закончилось мое последнее дело там? Ты соображаешь, о чем просишь?

– На этот раз не Чечня, Андрей, Дагестан…. Шанс есть. Ты же, Андрей Резник, если не тебе, то кому под силу разобраться в этой истории?

– Света, у меня юридическая практика, у меня своя юридическая фирма….

– Ага, – хмыкнула она, – ты же теперь «уважаемый адвокат».

– Именно, – коротко бросил он. – И, между прочим, у меня девушка появилась. Нормальная, спокойная, без всех этих твоих сумасшедших дел.

Он усмехнулся, но глаза оставались холодными.

– Думаешь, она будет в восторге, если я опять сорвусь в горы, под чужие правила? А родители? Они до сих пор, Света, вздрагивают, когда по телевизору слышат слово «Кавказ».

– А ее мать ночами не спит, Андрей! Посмотри, – Светлана достала из маленькой сумочки пачку фотографий, – глянь на девочку.

Лия смотрела на них с одной из фотографий: тонкая, изящная в коротком топе и спортивных штанах – пойманная после тренировки. Волосы мокрые от пота, светлые пряди прилипли к высокому лбу, а глаза веселые, чуть прищуренные, светло-карие с золотыми искрами, будто в них отражалось летнее солнце. Глаза, в которых смех и ум – не наивный, а осознанный. Взгляд человека, который живёт в полную силу, не боясь быть настоящим.

Резник машинально провел рукой по краю фотографии, перевернул.

На другой Алия держала в руках кошку. Без спортивной формы, без огня соревнований в глазах. Обычная девчонка, домашняя, теплая, та, какой она, возможно, была вне стен университета и работы. В руках – большая пушистая кошка, лохматая, с белыми лапками и хитрыми глазами. Лия держала её неловко, но бережно, прижимая к груди, а сама, наклонившись, касалась носом её носа, смешно корча рожицу.

Никакой позы, никакого показного глянца – чистая, солнечная непосредственность. В уголках губ – улыбка, такая живая, что казалось, будто вот-вот сорвётся лёгкий смех. На щеках – ямочки, в глазах – тот самый свет, от которого у него перехватило дыхание.

Резник вдруг почувствовал, как что-то внутри болезненно кольнуло – неожиданно и глубоко.

Он поймал себя на том, что улыбается в ответ этой девчонке с фотографии, как идиот.

Пальцы дрогнули, и он медленно опустил снимок на стол, стараясь вернуть себе самообладание.

– Подлый прием, Светлана Анатольевна, – он резко убрал фотографии.

– Зато действенный, – пожала плечами женщина. – Андрей, она – наша коллега. 23 года всего, должна была защищаться буквально на днях. А теперь….

Муратова прикрыла глаза ладонью.

Андрей снова взял в руки фотографии. Одну, вторую, третью. Лия с подругами, Лия с матерью.

– Почему ты решила, что ее увезли в Дагестан? Последний случай реального похищения, Свет, был больше 10 лет назад, в начале 2000-х.

– Потому что она не Алия Астахова, а Алия Алиева по отцу, Андрей, – отозвалась женщина, доставая из сумки красную папку. – Тут все, что я смогла найти за эти пару дней. Ее мать, Надя, передала мне всю информацию, какая у нее была по семье мужа – они, как ты понимаешь, не общались. Его имя, настоящее имя, Рустам Алиев, Рустам Ахматович Алиев. Тут его фотографии, свидетельство о рождении, кое какие документы. Это единственное, что связывало Лию с тем регионом…. И рыть надо в том направлении, я жопой чую.

Резник потер переносицу, а потом выругался.

– Твою мать, Света! – он бросил быстрый взгляд на часы. – У меня через час встреча…. Дай материалы…. Я посмотрю….

– Андрей….

– Ничего не обещаю, Света, даже не проси…. Ну… может… информацию порою…. Подумаю… Ты где… остановилась?

– У подруги, на Мосфильмовской….

– У…. – потянул Андрей.

– Она, правда, еще не в курсе об этом, – покачала головой Светлана, – но это…. Неважно….

Андрей покачал головой, понимая, что, если эта невысокая женщина что-то для себя решила, остановить ее не сможет даже танк.

– Держи, – он протянул ей карточку, – тут адрес одного из наших шелтеров…. Там сейчас свободно, можешь остановиться на ночь.

Светлана едва сдержала довольную улыбку.

– Значит, не совсем завязал?

– Света, – резко осадил ее мужчина, поднимаясь. – Не перегибай, это делать я и сам умею.

Он быстро собрал со стола все материалы, включая и фотографии девушки, бросил на столик две купюры и не прощаясь пошел в сторону выхода.

Не хотел, чтобы Муратова видела его лицо – она отлично читала людей.