Текст книги "Незаконченная жизнь. Горянка (СИ)"

Автор книги: Весела Костадинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Незаконченная жизнь. Горянка

1

«...Ты гнездо орла видела? Холодное, четыре ветра продувает его. А у барсука нора теплая, уютная, но орел не будет в ней жить, плохо ему там, темно и барсуком воняет!»

Всадник с молнией в руке

И я, получивший в наследство

Стихи, что живут до сих пор,

Был ранен, как многие, с детства

Судьбой твоей, женщина гор.

С надеждой певала мне тоже

Ты, люльку качая мою:

«Хочу, чтобы вырос хорошим

Сыночек мой. Баю-баю».

В нагорных аулах до срока

Не старили годы мужчин,

Но было тебе недалеко

От свадьбы до первых морщин.

Расул Гамзатов «Горянка».

2013 год.

Сухой, иссушающий воздух степей принес в город пыль и терпкий запах гари – где-то за Волгоградом недавно полыхал пожар. Сам дым до улиц не добрался, но утреннее небо словно напиталось этой тревогой: в каждом вдохе чувствовалась горечь, а над крышами зависала невидимая, тяжёлая нота, делавшая свет бледным и бесцветным.

У ворот университета толпились студенты – кто-то с дипломом, зажатым под мышкой, кто-то с яркой папкой в руках. Они оживлённо смеялись, переговаривались, снимали бесконечные селфи, будто пытались уловить миг между детством и взрослой жизнью. Белые рубашки и лёгкие платья, трепещущие на ветру, резко контрастировали с низким серым небом, будто затянутым мутной, тусклой плёнкой.

Волгоградский государственный университет, массивный и слегка угрюмый, глядел на площадь широкими рядами окон, словно усталыми глазами. У бетонных ступеней стоял густой запах нагретого асфальта и пыли, клумбы с редкими цветами выглядели так, будто высохли ещё до того, как началось лето. Всё здесь дышало жарой и сухостью, от которой хотелось прищуриться и глубже вдохнуть.

Алия присела на серые ступени, расправляя складки своего голубого сарафана; ткань мягко легла по коленям, колыхаясь от лёгкого ветерка. В руках у неё была дипломная работа – страницы шуршали под пальцами, но каждая строчка уже давно отпечаталась в памяти. Она перелистывала их скорее машинально, чем с целью повторить, – впереди оставалось ещё с полчаса до предзащиты, и сердце билось удивительно ровно

Она улыбнулась самой себе, откинула с лица длинные пепельные волосы – и на мгновение в её движении мелькнула та лёгкость, с какой школьники бросают портфель в угол после последнего звонка. Двадцать минут, и можно будет выдохнуть. Ведь сама защита – всего лишь формальность, настоящая схватка должна была состояться именно сегодня, на предзащите. Там, где взгляд «учёных мужей» – строгий и внимательный – будет решать её судьбу. А многие из них заранее были недовольны: тема, выбранная Лией, слишком острая, спорная, словно пропитанная скрытой опасностью.

Она подняла голову и всмотрелась в даль – взгляд её выразительных карих глаз, единственное и явственное наследие отца, задержался где-то за горизонтом. Мать и сама не одобряла её выбора: правозащита не обещала быстрых карьерных взлётов, не сулила спокойной жизни. Но Алия ощущала твёрдую уверенность в себе, словно этот путь был начертан заранее, и теперь она лишь делала шаг навстречу неизбежному.

– Лия? – услышала над головой голос одной из подруг.

– Крис?

– Там тебя каких-то два мужика искали, – заметила девушка в синих брюках, попивая чай из пластиковой бутылки.

– Меня?

– Да, – кивнула девушка, – странные, Лийка. Похоже с Кавказа – дагестанцы или чечены...

Лия поднялась, запихивая дипломную работу в сумку и нахмурилась.

– Ты ничего не перепутала? У меня нет знакомых с Кавказа, и слава богу, – добавила под нос.

– Не, – покачала головой Кристина, – они вахтеру оказали твое фото. Лия.... если ты в дерьмо вляпалась из-за диплома – по головке тебя не погладят.

– Да нет, ты что, – Лия нахмурила точеные тонкие брови. – Я, конечно, психованная, но не до такой степени, чтоб с кавказцами связываться. Понятия не имею, что им надо.

– А практика? Ты же ее в "Доме надежды" проходила? Там...

– Там только женщины были, и все русские, – Лия передёрнула плечами, как будто смахивая с кожи невидимую пыль. – Крис, ты ничего не путаешь?

– Да нет, – покачала та бутылкой, – говорю же: двое, бородатые, в одежде то ли военной, то ли около того. Зашли, будто им тут всё принадлежит. Наш вахтёр чуть ли не в струнку вытянулся, когда они у него спросили: «Алия Астахова здесь учится?» – и фото твоё суют ему под нос.

– Пипец… – вырвалось у Лии, слишком громко, и несколько студентов на соседних ступенях обернулись. – Только этого мне не хватало.

– Может, тебе домой рвануть? – Кристина кивнула в сторону площади, внимательно следя за потоком людей. – Не нравится мне всё это.

Лия глубоко вдохнула, чувствуя, как воздух обжигает лёгкие горечью степной пыли.

– В день предзащиты? Шутишь? – попыталась она усмехнуться, но голос дрогнул. На миг внутри всё похолодело, сжалось – как от внезапного сквозняка. Но почти сразу она заставила себя выпрямиться. – Да и что они могут мне сделать прямо в универе? Может, вообще ошиблись или… ну, не знаю. Можно же просто подойти и спросить.

– В последний раз я их видела в здании, – задумчиво сказала Кристина, оглядывая окна факультета. – Может, и сейчас там.

Но ни в здании университета, ни на площади никого похожего не оказалось, и в голову Лии закралось подозрение, что ее пытаются разыграть перед предзащитой. С другой стороны, Крис никогда не участвовала в подобных постановках. Их отношения всегда были ровными и доброжелательными, соперничества между ними не возникало, напротив – они не раз спасали друг друга в трудных ситуациях. Лия слишком хорошо помнила, как на четвёртом курсе, когда Кристину бездоказательно обвинили в плагиате курсовой, она одна из немногих открыто встала на её сторону. Тогда им обеим удалось доказать, что работа Кристи была абсолютно оригинальной.

А в начале пятого курса ситуация повернулась наоборот: Лия, участвуя в любительских соревнованиях по паркуру, неудачно упала и сломала запястье. Почти месяц Кристина стала её «правой рукой» – довозила из дома в университет и обратно, таскала за неё учебники, щедро делилась аккуратными конспектами лекций. Их дружба крепла именно в таких мелочах, и Лия знала: Крис не из тех, кто будет подшучивать в решающий момент, тем более рискуя её настроением перед предзащитой. Да и Кристина не стала убегать, напротив, сопровождала Лию в поисках.

– Странно все это, – заметила она, когда обе поднялись по лестнице к своей аудитории. – Может... правда ошибка...

Лия пожала плечами, сосредотачиваясь на предстоящем мероприятии, которое поглотило все ее внимание.

И прошло на удивление гладко. Даже декан только хмыкнул, задал пару дежурных вопросов и на этом отпустил девушку. Такое равнодушие заставило ее задуматься сильнее, чем какие-то мифические бородачи, поскольку не сулило на защите ничего хорошего. Лучше бы декан пропесочил ее сейчас, а не тогда, когда будут выставлять оценку.

Она медленно шла по широкой улице по направлению к автобусной остановке, прокручивая в голове варианты развития событий. В вечерних сумерках загорались фонари, распространяя свет по улицам города, на кургане подсветилась статуя Родины-матери. Желудок жалобно заурчал, напоминая девушке, что у нее с утра во рту ничего не было, и Лия с улыбкой подумала, что скоро вернется домой – в небольшую трехкомнатную квартиру на окраине, и мама приготовит ей что-нибудь вкусное, довольная, что дочь удачно завершила этот день. Алия и ее желудок надеялись на сырники – их она могла есть хоть каждый день.

Внезапный скрип тормозов заставил девушку обернуться и длинные светлые волосы – ее гордость и зависть однокурсниц – роскошной волной взметнулись вверх.

Тяжелый черный, тонированный по кругу джип – марку Лия рассмотреть не успела – резко затормозил прямо напротив. Из машины тут же выскочили двое мужчин и в два прыжка оказались возле нее. Испугаться она не успела, только машинально отметила – Крис не солгала, они и правда одеты были в подобие зеленой военной формы. Один из них – повыше и покрепче, внезапно со всего размаху ударил ее по лицу – коротко и профессионально.

Мир развалился на сотни и тысячи осколков, перед глазами вспыхнул огонь боли, а потом Лия провалилась в полную темноту.

Ветер со степей, наполненный гарью, разметал по асфальту листы тетрадей и дипломной работы из упавшей сумки. Редкие прохожие старательно отвернулись, предпочитая не видеть, как второй бережно подхватил на руки обмякшее тело и положил на заднее сидение автомобиля.

Они быстро сели внутрь, и машина тронулась, исчезая в темноте наступающей ночи.

Сознание возвращалось медленно: пульсирующей болью в районе висков и затылка, сухостью во рту, спутанностью мыслей. Лия пыталась открыть глаза, ощущая чужие запахи мужского пота, каких-то пряностей или табака, неожиданно дорогого, но тяжелого парфюма. Она лежала в неудобной позе, тело затекло, руки онемели, но под головой неожиданно оказался мягкий валик – и именно от него исходил этот навязчивый, мужской запах. Лия тихо застонала, чувствуя, как лицо горит и ноет в районе правого глаза: опухоль стянула кожу, каждый вдох отзывался болью.

– … – до слуха донёсся тихий голос. Низкий, мужской, чужой. Язык ей был непонятен: обрывки звуков текли мимо сознания, как тёмная вода, в которой не за что зацепиться.

– Пить… – едва слышно прохрипела она, губы трескались от жажды.

Внезапно тряска прекратилась – машина резко затормозила. Задняя дверь открылась с коротким щелчком, и один из похитителей склонился над ней. В его руках блеснула металлическая фляжка. Он поднёс её к её губам, и прохладная, неожиданно мягкая вода коснулась пересохшего рта. Лия жадно припала к фляжке, торопливо глотая, так, что несколько капель сбежали по подбородку и скользнули вниз, упав на ткань платья на груди.

И только спустя несколько секунд до неё дошло – в самой воде было что-то лишнее. Сознание снова начало размываться: звуки потускнели, реальность стала зыбкой, линии предметов уплывали, будто их стёрли невидимой рукой. Она попыталась закричать, но вместо звука с губ сорвался лишь глухой хрип.

И в следующий миг тьма снова сомкнулась над ней, густая и вязкая, как смола.

Они ехали всю ночь и весь день, останавливаясь в самых безлюдных местах, там, где могли бы привлечь минимум внимания к своей невольной пассажирке. Девушка металась во сне, тихо стонала, звала мать, но никто не отвечал на ее призывы. И тогда она затихала. А иногда они останавливались и давали ей сделать еще пару глотков из своей фляги – им не нужны были лишние сложности. На Лию смотрели сдержанно и хладнокровно, но без жестокости – она была слишком ценным грузом, за который им заплатили весьма и весьма неплохо.

Только однажды, когда степь сменилась каменистыми отрогами гор, в их поведении прорезалась тень человечности. Во время короткой остановки тот, что был моложе – темноволосый, с напряжённым, но ещё не огрубевшим лицом, – осторожно поправил её волосы. Серебристые пряди сбились в спутанный комок, липли к вискам, и он, как ни странно бережно, провёл ладонью по её щеке и лбу, убирая капли пота.

– Красивая, – пробормотал он, усмехнувшись краешком губ, будто сказал это самому себе. – Белая роза.

Второй, более суровый, повернулся на его слова и выплюнул с откровенным пренебрежением:

– Русская, – в его голосе звенела жесткая насмешка. – Аллах видит: порченная кровь.

И в этих словах прозвучала не просто неприязнь, а что-то древнее, въевшееся в кости, – разделение мира на «своих» и «чужих». Сухой щелчок – мужчина бросил недокуренный окурок на щебёнку обочины и раздавил каблуком, оставив маленькое тлеющее пятно в темноте.

– Наплачется с ней старик Алиев, – произнёс он с тяжёлой уверенностью. – Она не наша. Не чистая. Обычаев не знает, предков не уважает.

Молодой усмехнулся, вскинув взгляд туда, где над горами висели холодные вершины, а белые шапки снега мерцали в свете луны, словно равнодушные свидетели их разговора.

– Алиев-то, может, и наплачется, – протянул он насмешливо, но без особой злости, – а вот Магомедову такая точно по душе придётся. И шипы этой розе с кровью вырвет.

Он сказал это спокойно, словно констатировал неизбежность, и лишь тень улыбки скользнула по его лицу. Внутри джипа снова повисла тягучая тишина, нарушаемая лишь ровным гулом двигателя. Лия, погружённая в полусон и беспамятство, не слышала этих слов, да и если бы слышала, не поняла бы, но воздух вокруг словно сгущался, насыщался предчувствием грядущего. Машина снова нырнула в темноту, дорога петляла между каменистых склонов, и каждый поворот вёл их дальше от того мира, где её ещё могли ждать и искать.

2

Сознание вернулось резко, словно чья-то грубая рука выдернула её из вязкого, холодного омута беспамятства. Первым её встретил запах – чужой, пряный, насыщенный, будто в воздухе растворили специи восточного базара. Он был приятным, но слишком тяжёлым, удушающим, и Лия ощутила, как от него закружилась голова.

Она распахнула глаза – и тут же снова зажмурилась: яркий, белёсый свет ударил в зрачки, словно нож, прожёг болью в основании черепа, где всё ещё пульсировала тупая ноющая рана. Лия тяжело задышала, вбирая в себя этот непривычный воздух, и вдруг осознала, что в нём явственно чувствуется аромат духов – не мужских, а женских. Сильных, густых, приторных, таких, что не оставляют места ничему другому.

Она тихо застонала и попыталась перевернуться на бок. Тело отозвалось слабостью, мышцы словно налились свинцом, но движение всё же удалось. Под ней была широкая кровать, а вокруг – мягкие подушки, сбитые в плотный ворох. Их оказалось так много, что она будто оказалась в ловушке из ткани, и эта непривычная, роскошная мягкость только усиливала чувство беспомощности.

Лия прикоснулась пальцами к лицу – кожа на щеке была натянутая, горячая, глаз опух и почти не открывался. Сердце забилось чаще. Она прислушалась: за тонкой дверью где-то далеко звенела посуда, слышался женские голоса и невнятный говор на том же чужом языке, который она уже успела услышать в машине.

Замерла, но чья-то сильная рука с сухой кожей приподняла ее за голову. Губ коснулось холодное стекло стакана. Лия машинально и жадно сделала несколько глотков воды, а потом, точно вспомнив о яде, хотела сплюнуть, но не смогла – вода уже достигла желудка. Как ни странно, сознание не ускользнуло от нее. Напротив, стало чуть легче дышать.

– Очнулась, – услышала у себя над ухом хриплый голос, женский, низкий, с характерным акцентом, который было бы сложно спутать.

Спина враз покрылась холодным потом, Лия резко открыла глаза.

Комната, в которой она оказалась была большой и светлой. Первое, что пришло в голову девушке, – золото. Всё вокруг кричало о нём: стены, оклеенные тяжёлыми обоями с витиеватым золотым тиснением; изогнутые линии мебели ослепительно белого цвета, щедро украшенные позолоченной резьбой; изящные ручки дверей, отливающие бронзой; даже тяжёлое покрывало, сползающее с её плеч, было глубокого золотистого оттенка и давило на тело своей тяжестью.

Широкие окна скрывали плотные шторы цвета спелого мёда, и сквозь их ткань пробивались солнечные лучи, рассыпаясь в воздухе золотистой пылью. Этот свет придавал комнате ощущение нарочитой театральности, как будто всё вокруг – лишь роскошная декорация, слишком идеальная, чтобы быть настоящей.

У самой кровати мягко расстилался белый ковер с длинным ворсом, настолько чистый и ухоженный, что Лия почувствовала неловкость от того, что на нём могут оказаться следы её обуви или крови. Кровать же – огромная, устланная десятками подушек – держала её тело в мягком плену, и от этой чрезмерной заботы веяло не уютом, а холодом.

На маленьких тумбочках стояли вазы с цветами. Розы. Их было слишком много, они словно окружали её, впивались в сознание своим приторно-сладким запахом. Воздух был тяжёл, напитан их ароматом до такой степени, что казалось, будто дышишь не кислородом, а густой, липкой эссенцией. Лия тихо закашлялась, чувствуя, как горло стягивает, а в голове всё сильнее гудит.

Она прикрыла глаза, чуть покачав головой, а потом посмотрела на женщину, сидевшую перед ней в глубоком кресле. Высокая, средних лет, еще даже не старая, в платье насыщенного зеленого цвета, покрытом причудливой вышивкой и бисером. Волосы женщины были почти полностью скрыты под тёмно-зелёным платком, плотно обёрнутым вокруг головы и завязанным сзади. Плотная ткань не давала ни одной пряди вырваться наружу, и это только усиливало её строгость. Но в лице, несмотря на хищные черты, не было прямой враждебности. Скорее – холодное любопытство, отстранённое и опасное.

– Какого… – вырвалось у Лии, – вы совсем что ли? Ненормальные!

Женщина стремительно поднялась с кресла и одним движением ударила девушку по губам. Не сильно, но чувствительно, от неожиданности у Лии клацнули зубы. Она ошеломленно смотрела на женщину, прикрываясь одеялом.

– Не смей ругаться, – холодно бросила женщина. – Девушки так себя не ведут.

– Что вам надо? – фыркнула Лия. – Вы меня похитили. Вы вообще понимаете, что это преступление?

Женщина снова опустилась в кресло, небрежным движением поправив край зелёного платка. Её лицо, лишённое малейшей эмоции, напоминало маску.

– Возвращение в семью – не похищение, – сказала она спокойно, даже с оттенком усталого превосходства. – Это для твоего же блага, Алият.

При звуке имени сердце Лии болезненно сжалось. Она поджала губы, пытаясь удержать дрожь. Имя «Алия» резануло по памяти, словно чужая рука сорвала с души застарелую повязку. Так её называл только отец – с теплом и нежностью, с какой никто больше не произносил эти слоги. После его смерти имя стало слишком тяжёлым, и даже мать избегала его, предпочитая короткое, лёгкое «Лия». Все – от друзей до преподавателей – привыкли к этому обращению, и девушка давно ощущала, что настоящее имя принадлежит прошлому, которое никто не имеет права трогать.

– Вы…. Вы…., – она без сил упала на подушки, – вы ошиблись. Я вас вообще не знаю, вы – не моя семья, моя семья… мама… она в Волгограде. А вы…. Боже, женщина, это ошибка, давайте все выясним и вы просто отправите меня домой, я не стану писать никакого заявления на вас. Понимаю….могли просто…

– Алият, закрой рот, – внезапно приказала женщина. – Ошибки нет. Ты Алиева Алият Рустамовна.

– Нет, – девушка подскочила на постели, – Я Астахова Алия Руслановна. Вы на самом деле просто ошиблись, взяли не ту, потому что имена похожи.

В этот момент двери спальни отворились и на пороге появился старик. Лицо смуглое, словно обожжённое южным солнцем, испещрённое глубокими морщинами, каждая из которых будто рассказывала о прожитых десятилетиях. Борода, густая, серебристо-чёрная, скрывала нижнюю часть лица, оставляя только глаза. Тёмные, тяжёлые, холодные, как два куска вулканического стекла. Они не смотрели на Лию – они проникали в неё, от чего по её коже разом пробежали мурашки.

Женщина стремительно поднялась из кресла, склонив голову с почтением. Старик что-то сказал – коротко, властно, на том же непонятном Лие языке. В его голосе звучала не просьба и не вопрос, а приказ, к которому привыкли безоговорочно подчиняться.

Женщина ответила так же коротко, после чего повернула голову и кивнула в сторону Лии. Кожа девушки враз покрылась мурашками страха, но глаз она не опустила, глядя гордо и зло.

– Послушайте, – начала первой, – произошла ошибка. Меня похитили прямо по дороге домой. Я знаю, что у вас…. Традиции и прочее. Но я не член вашей семьи.

– Алият, – перебил старик сильным голосом, – первый и последний раз ты говоришь со мной в таком тоне и первой. Сейчас ты напугана и дезориентирована, поэтому я прощаю тебя. Позже Патимат научит тебя нашим традициям.

– Да, бл… – Лия едва снова не выругалась, стараясь е обращать внимания на головную боль, прострелившую виски, – я не ваша Алият! Я…. как еще то вам доказать?

– А мне не нужны доказательства, Алият. Я что, родную внучку не узнаю? – спросил старик, чуть приподняв брови.

До Лии стало что-то доходить. Внутри все замерло, образуя ледяной комок горького ужаса. В горле разом пересохло.

– Твой отец, Алиев Рустам Ахматович – мой сын, Алият.

– Мой отец…. – губы стали сухими-сухими, – Астахов Руслан Ахматович….

– Он ушел от семьи, – зло выплюнул старик, – ушел из-за этой шлюхи – твоей матери. Отрекся от нас. Взял другое имя и фамилию своей жены. Он перестал для нас быть живым. Но ты – моя плоть и кровь, Алият. И останешься здесь.

Алия почувствовала, как холодеют ее руки. Она смотрела на старика и стоявшую рядом с ним женщину, почтительно смотрящую в пол, и не могла поверить тому, что все это происходит с ней.

Все внутри сопротивлялось происходящему: разум кричал «ложь, абсурд, бред», но слова старика цеплялись за сознание, как ржавые крюки. Лия чувствовала, что почва под ней уходит, разваливается вся привычная жизнь – мама, университет, Волгоград, даже воспоминания об отце, которые всегда были светлыми и тёплыми. Теперь каждое слово старика превращало их в зыбкий мираж.

Старик шагнул ближе к ней и бросил на кровать несколько фотографий. Старых, с погнутыми уголками, чуть выцветших. Алия вздрогнула всем телом, когда пальцы коснулись шершавой бумаги. Она подняла одну из фотографий, и дыхание в горле оборвалось. На снимке, в окружении молодых бородачей, в яркой национальной одежде, стоял её отец. Он был ещё совсем молодой, с лёгкой, чуть дерзкой улыбкой, которую она знала наизусть. Весёлый, уверенный, живой. И рядом с ним – тот же старик, только моложе, с не таким тяжёлым взглядом, но всё же не менее страшный.

Лия всмотрелась ещё раз, с отчаянной надеждой на ошибку. Но сердце болезненно подсказало – сомнений быть не могло. Это был он. Руслан Астахов. Её отец. Но здесь его называли иначе. Рустам Алиев.

Девушку словно ударило током. Воздух перестал слушаться, грудь сжалась, и каждый вдох превращался в мучение. В голове гулко застучали молоточки боли, отдаваясь в висках, словно кто-то бил изнутри. Слёзы сами поднялись к глазам, горячие, но не примиряющие – злые, отчаянные, обжигающие. Но отрицать очевидного смысла не было.