Текст книги "Незаконченная жизнь. Горянка (СИ)"
Автор книги: Весела Костадинова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)
3
Патимат, недовольно поджав губы, вышла за двери и направилась на кухню – дед велел ей принести еду чужачке. Та сидела на широкой кровати, судорожно перебирая старые фотографии, будто пыталась найти в них оправдание или спасение. Девчонка была в шоке: сгорбилась, плечи дрожали, серебристые волосы падали на лицо, чуть опухшее от удара. Но при всём этом Патимат не могла не отметить красоты этой чужой: тонкая талия, высокая грудь, хоть и маленькая, но аккуратная; ноги длинные, изящные, вся фигура спортивная, подтянутая, сильная, хоть и миниатюрная.
Когда её переодевали, восемнадцатилетняя Зарема, переминаясь у дверей, прикусила губу, разглядывая двоюродную сестру. Патимат сразу заметила её блеск в глазах: несмотря на свои двадцать два года, девчонка незамужней не останется – слишком уж красивая, слишком яркая.
Но и норов у неё был не простой. После того удара по губам больше не ругалась, но смотрела так, что Патимат становилось не по себе – глядела не вниз, как должно, а прямо в глаза, гордо и зло. Эта младших научить плохому может, – мелькнула тревожная мысль. Все девушки в семье Алиевых были скромными, тихими, почтительными, знали своё место и уважали традиции. А эта… ни малейшего поклона, ни намёка на почтение.
И самое обидное – старик будто не заметил. Даже не обратил внимания на то, за что Зареме или Аминат уже давно досталось бы на орехи.
Когда она вдруг вскочила с постели, даже не смущаясь мужского присутствия в комнате, он и бровью не повёл. Лишь тяжело посмотрел и коротко приказал сесть обратно.
И так сказал, что послушалась – села, хоть и глаза её вспыхнули тёмным пламенем, будто могла прожечь им стены. Сверкала, едва сдерживая кипящий внутри гнев, и только это её спасло: послушалась, не потому что смирилась, а потому что слишком хорошо понимала, что открытым вызовом ничего не добьётся.
Но Патимат, наблюдая за ней, невольно ощутила странное чувство – смесь опасения и восхищения. Девушке ведь страшно, видно же, как дрожат пальцы под покрывалом, а страх свой она запрятала глубоко. И всё равно смотрит гордо, не опуская глаз, словно равная, не смотря, что побледнела как мел от слабости – ее пичкали препаратами больше суток.
Это заметил и дед. На губах старика мелькнула сухая усмешка, тяжёлая, как камень, – то ли одобрение, то ли предупреждение. Но вслух он только приказал принести той еды.
На кухне Патимат встретили настороженные, вопросительные взгляды – дочь и племянница замерли над столом, явно ожидая новостей. Молодая Зарема первой не выдержала: глаза горят любопытством, губы приоткрыты, будто она готова задать сотню вопросов сразу. Аминат лишь скосила глаза, но по сжатым пальцам на подоле было видно – тоже ждёт.
– Говорят… – только и махнула рукой Патимат, беря с полки тяжёлый поднос. Голос её был глухим, обрывистым, будто она нарочно рубила слова, не давая им разрастись в сплетни. Жестом велела девчонкам складывать еду: глубокую пиалу с дымящейся бурчак-шурпой, горячие лепёшки-чуду с зеленью и сыром, маленькие фаршированные пирожки, миску с сушёными урюком и изюмом. На отдельное блюдо поставила хинкал, от которого шёл аппетитный пар, пахнущий чесноком и мясом.
Поднос вышел тяжёлым, ароматным, и кухня сразу наполнилась густыми запахами специй и свежей выпечки.
Позади послышались тяжёлые шаги, в которых Патимат безошибочно узнала походку мужа – Саидмурада. Он вошел на кухню и бросил на нее быстрый взгляд. Женщина поняла его без слов: нужно выйти. Она вытерла руки о подол, поправила платок и последовала за ним.
Они прошли в кабинет – просторный, обставленный с показной роскошью: ковры с густым узором, массивный письменный стол из тёмного дерева, диваны с резными подлокотниками, над камином – старое ружьё и кинжал в ножнах с серебряной насечкой. Сев на диван, Саидмурад прищурил глаза, задержал взгляд на жене и тихо произнёс:
– Ты недовольна.
Это не был вопрос.
– Она дикая, – отрезала Патимат и поджала губы. – Такая несчастья принесёт.
– Не каркай, – резко оборвал её Саидмурад, но по угрюмому выражению лица Патимат поняла: он думает то же самое. Боится, что девчонка принесёт семье не благо, а беду. – И не таких воспитывали.
– Таких – нет, – покачала головой женщина. – Она не привыкла подчиняться, Саид. Ты бы видел её глаза… огонь шайтана в них горит. Эта принесёт горе, а не радость.
Саидмурад резко поднялся на ноги, широкие плечи напряглись.
– Предпочитаешь отдать Магомедову Зарему? – его голос стал резким, в нём звенела сталь. – Или Аминат? Кого из девочек бросишь в лапы зверю?
Патимат молчала. Внутри всё сжалось от невысказанного, но выбора у неё не было. Давний уговор, будь он проклят, тяжёлым камнем висел над их семьёй. Ахмату Магомедову, старшему сыну древнего рода, они обязались отдать одну из своих дочерей. Его первая жена, Айшат, уже несколько лет не могла родить, и терпение его семьи лопнуло. Другие кланы не спешили породниться с ним, даже соблазнившись властью и богатством рода.
И причина была ясна каждому. Ахмат был не просто суровым мужчиной, привыкшим брать и подчинять. Он был зверем – безжалостным и страшным. О его расправах, о том, что он делал с неугодными, ходили легенды даже среди людей, привыкших к жестокости. Там, где другим хватило бы крика или удара, Ахмат шёл дальше, ломая тела и души.
Халима, мать Ахмата и его трех братьев, три месяца назад напомнила о старом долге, хитро поглядывая на 18-ти летнюю Зарему – тонкую, темноволосую и востроглазую. Девочка смутилась под тяжелым взглядом, побледнела, опустив глаза, а ночью прорыдала на груди матери, с ужасом думая, что выбор падет на нее. Аминат, притихшая и встревоженная, кусала губы, понимая, что если не отдадут Зарему, следующей в выборе будет она – младше сестры всего лишь на год.
Весть о скором возвращении Ахмата из Эмиратов они встретили молча, с онемевшими сердцами. Красивый мужчина, с гордой посадкой головы и ухоженной бородой, казался со стороны почти достойным женихом. Но для них эта красота была лишь маской. И мысль о том, что кому-то из них придётся принадлежать ему, пугала до смерти.
Пока не случились соревнования по паркуру, показанные в репортаже по центральному телевидению. Обе девочки иногда украдкой смотрели их, восхищаясь и втайне мечтая оказаться на месте участниц – спортивных, подтянутых, веселых. За этим занятием и застал их дед. Он вошёл тихо, как всегда, и замер у порога, наблюдая, как девочки жадно ловят каждый кадр экрана. Его взгляд был долгим, тяжёлым. Ни слова не сказав, он поджал губы, сдерживая что-то, что мелькнуло в его глазах – то ли раздражение, то ли мысль, ещё не оформленную. И, развернувшись, ушёл к себе.
И именно с того вечера в доме воцарилось странное, вязкое ожидание, словно в воздухе висело решение, которое все чувствовали, но никто не озвучивал. Старик несколько дней молчал, отстранившись от домашних дел, сидел у себя в кабинете, перебирал старые фотографии, долго смотрел в окно на заснеженные вершины. А потом позвал к себе старшего сына, Саидмурада, и коротко отдал приказ.
Тот не посмел перечить. Да и сам понимал: мысль отца, при всей её жестокости, была не самой худшей.
– Саид, – покачала головой Патимат, едва он успел пересказать ей разговор, – Ахмат сам будет выбирать. Что мы делать будем, если девчонка непочтение выкажет? Ты себе представляешь, если она нас с семьёй Ахмата поссорит? Халима смотреть во все глаза будет, ты же знаешь – никогда она чужачку не примет.
– Примет, – хмыкнул мужчина, закидывая ногу на ногу. – Примет, если Ахмат так решит. Против сына она не выступит. Поэтому ее представим не вместе с нашими девушками. Пусть зайдет позже, занесет закуски. Не удержится – сверкнет глазами.
– Неужели ты и вправду думаешь, что он… – голос Патимат дрогнул, она не договорила.
– У Ахмата вкус своеобразный, – медленно произнёс Саидмурад, будто сам пробовал слова на вкус. – Отец верно ставку делает. Она необычная. Красивая, что ни говори. От матери всё лучшее взяла.
На долю секунды он прикрыл глаза, и в памяти вспыхнуло лицо Надежды – светлое, с мягкой улыбкой. Той самой, что некогда разбила их семью пополам.
Патимат резко отвернулась, злое пламя застарелой ревности больно полоснуло сердце.
– Смелая и сильная, – продолжил Саидмурад, будто не замечая. – Ему такая и нужна. А то, что дикая… перевоспитает. Он умеет это.
Оба замолчали, прикидывая, что Ахмат вернется в Махачкалу через пять дней. Значит за семь дней до визита нужно сломить северянку так, чтобы она запомнилась Магомедову.
4
Лия смотрела в бело-золотой потолок, на котором играли ночные тени и думала. Думала, пока головная боль – мучительная и резкая, не заставляла ее закрыть глаза. В золотой клетке она находилась уже четыре дня. Четыре дня, проведенных точно в страшном сне, в пугающем и сюрреалистичном. Сначала бунтовала, пыталась говорить со своими похитителями языком законов, права, а встречала только презрительно-холодные лица мужчин и недоуменные – женщин. После, начала делать ставку на логику – ее почти не слушали. Даже матери позвонить не дали, предупредить, что она жива.
Девушка повернулась на другой бок, поглядывая в темное окно. Одна мысль о маме вызывала боль, как от незаживающей раны – та, наверное, места себе не находит, мечется, пытаясь отыскать дочь, не зная, жива ли та. Злость и ярость на похитителей взрывались внутри.
Но вместе с этим приходил и страх. Он вползал холодной змеей внутрь, сворачивался в груди ледяными кольцами, обживаясь в душе Лии. Умом она начинала понимать, в какую западню попала, хотя сердце еще отказывалось принять реальность.
Слова «Кавказская пленница» теперь заиграли другими красками.
Она то смеялась, убеждая себя, что рано или поздно ее отпустят – невозможно держать человека взаперти всю жизнь, то едва сдерживала слезы – понимая, что в современном мире есть тысяча и один способ сломать непокорных.
К горлу подкатил ком, в носу защипало, Лия зажмурила глаза, стараясь подавить непрошенные слезы. Вместо этого она закрылась одеялом с головой и снова вернулась к своим мыслям.
Страшный старик, назвавшийся ее дедом, хоть и говорил с высокомерием, но все же на ее вопросы ответил. И историю своего отца Рустама, Алия теперь знала. И хоть в словах деда и сквозило жгучее презрение, сама девушка мысленно отцу сказала спасибо, снова и снова убеждаясь в том, насколько сильно он любил своих девочек: ее и ее мать. Ушел. Отказался от богатства и положения старшего сына, от привилегий и роскоши, ради того, чтобы никто никогда не смог посмотреть косо ни на жену, ни на дочь. А главное, отец на долгих 22 года подарил ей свободу.
Она с ужасом смотрела на двух других девушек, которые приносили ей еду: черноокую Зарему и гибкую Аминат. Обе были спокойны, послушны, завернуты в платки даже дома. Без слов слушались приказаний деда и отца – Саидмурада, который тоже зашел познакомиться с пленницей. Младший брат Рустама, похожий внешне, но совершенно другой внутри – Лия четко увидела разницу.
Она пыталась поговорить с сестрами, но те лишь молча отворачивались от нее, от ее принципиально не покрытой головы – платок, принесенный теткой Патимат так и остался лежать на кресле, а свои длинные пепельные волосы Алия даже в косу не заплетала – бросая вызов всему этому дому.
Впрочем, пока ее оставили в покое. Ей хватило ума сделать вид, что слабость после похищения до сих пор не отступила. Головные боли действительно порой возвращались, а отсутствие возможности выйти на воздух сделало ее бледной и болезненной. Алия оставалась в постели, стараясь найти выход из ловушки, усыпить бдительность семьи.
Накануне вечером в семье что-то происходило. Она скорее ощутила это интуитивно, ведь с ней по-прежнему говорили мало. Но Зарема, которая принесла ужин на широком подносе, выглядела напуганной, ее глаза то и дело заволакивало слезами. Алия, чуть прищурившись, все же задала вопрос:
– Ты в порядке, Зарема? Что случилось?
Та вздрогнула всем телом, едва не расплескав суп.
– Через два дня…. Алият. Через два дня важный человек в гости придет.
В дрогнувшем голосе прозвучал страх. Но Зарема быстро развернулась, и не сказав больше ни слова, выскользнула из комнаты.
Лия закусила нижнюю губу. Не нравился ей этот расклад. Совсем не нравился. Она не раз и не два слышала истории о Кавказе и традициях, которые казались ей сказкой, мифом. Но сейчас, оказавшись на положении пленницы, она начинала задумываться, а не было ли часть из них правдой? Чего боятся Зареме или тем более Аминат, если одной даже 18-ти нет, а вторая только-только отпраздновала день рождения ?
В голову сами собой лезли обрывки заголовков новостей, редкие заметки, чудом просочившиеся в прессу – про похищения, насильственные браки, «семейную честь». Алия похолодела, когда до неё дошло: да, сестры несовершеннолетние, но она-то – нет.
Дышать стало трудно, перед глазами всё поплыло. Она резко поднялась с кровати и медленно дошла до окна. За стеклом раскрывался другой мир: роскошный фруктовый сад с аккуратными рядами деревьев, блестящими от росы листьями, тёмными тенями. Дальше тянулся высокий каменный забор, оплетённый виноградом и плющом, а за ним – далекие вершины гор, серебрившиеся в лунном свете.
Лия распахнула окно и жадно втянула в лёгкие прохладный ночной воздух. Ветер освежал, но тошнота и головокружение не проходили. И всё же её глаза работали, как натренированные сенсоры. Профессиональная привычка включилась автоматически: взгляд скользил по саду, отмечал всё полезное. Высота второго этажа – метра три, если прыгнуть с опорой на стену, шанс приземлиться без серьёзных травм есть. Ниже окна – карниз, вполне хватит, чтобы зацепиться и спуститься, если действовать быстро. В саду – хозпостройки: крыша сарая могла стать промежуточной точкой. Забор высокий, около трёх с половиной метров, но плотно увит плющом и виноградом – хватит зацепов для рук и ног. Расстояние от дома до забора – метров двадцать пять, пробежать можно, если успеть до того, как заметят.
Она подсознательно прокручивала варианты, представляя рывок, приземление, работу рук и ног. Считала траектории, точки опоры, скорость. Всё, чему её учил паркур, сейчас складывалось в единую карту побега.
Внизу проскочила быстрая и стремительная тень. Остановилась под открытым окном, учуяв чужой запах.
Лия прищурилась всматриваясь при скудном свете ночи. Собака.
Огромная, быстрая и тренированная. А как иначе-то.
Девушка истерически хихикнула – жизнь легких путей не подбрасывает. И закрыла окно, возвращаясь в кровать.
Через два дня вечером, сказала Зарема. Значит собак точно уберут из сада, не дай бог покусают высоких гостей. А до того времени нужно быть спокойной и сдержанной. Вести себя как обычно. Есть. Много есть и много спать – потом понадобятся силы. Тело восстановилось, однако Алия и подумать не могла, сколько ей придется потратить сил на побег. Судя по всему дом на окраине города, значит можно и нужно еще будет добраться до полиции.
Она закрыла глаза, ощущая и возбуждение от принятого решения и спокойствие от того, что уже понимала, как действовать дальше.
Утром ее разбудили рано, в комнату зашла тетка Патимат, которую Лия мысленно звала «теткой Лидией»*, и повесила на стул новую одежду и платок.
Алия возражать не стала, переоделась, но к платку даже не притронулась. Патимат поджала губы, а потом обернулась к дверям. В комнату вошли двое мужчин. Из-за бород Алия не могла понять сколько им лет, но старыми они не выглядели. Может лет 20-25.
– Это твои братья, Алият, – заметила тетка. – Рамазан и Адам.
Сжав зубы, девушка кивнула, не ожидая ничего хорошего.
– Надень платок, Алият, – приказала Патимат. – Нельзя в присутствии мужчин с непокрытой головой ходить.
Лия почувствовала, как пальцы ног внутри лёгких тапочек онемели от нарастающего страха, но всё равно молча покачала головой. Это был вызов. Последний кусок её свободы, за который она держалась.
Один из братьев шагнул вперёд. Он возвышался над ней, плечистый, сильный; она едва доставала ему до плеча, но головы не опустила. Напротив – тело инстинктивно напряглось, как у кошки перед прыжком, мышцы собрали остатки сил, дыхание перехватило в груди.
И тогда он ударил.
Не по лицу – в солнечное сплетение. Быстро, резко, отточенным движением, в котором чувствовалась привычка и опыт.
Никогда в жизни Лию не били. Никогда. От внезапного удара всё внутри сжалось в комок, лёгкие взорвались от боли и пустоты. Дыхание оборвалось, в глазах вспыхнули искры, кровь ударила в лицо. Девушка покачнулась, ноги подкосились, и она медленно сползла на белоснежный ковёр, беззвучно открывая рот, пытаясь вдохнуть.
Она не могла не то что закричать – даже вздохнуть. Боль пронзала тело волной, холодный пот проступил на лбу, а перед глазами плясали пятна.
– Надень платок, – требовательно и ровно приказала Патимат, когда девушка смогла восстановить дыхание.
Алия с трудом поднялась на ноги – руки ее дрожали, голова кружилась, в ушах звенело. Все нутро кричало ответить что-то злое, язвительное, а разум приказывал молчать. Судя по готовности, братки, других слов к ним у нее не было, готовы сделать из нее отбивную, если станет упрямиться. И тогда о побеге можно забыть.
На глаза навернулись слёзы – не жалкие, а злые, горькие, от бессилия и унижения. Лия позволила им скатиться по щекам: пусть думают, что она сломалась, пусть радуются своей мнимой победе.
Всхлипнув, она подняла платок. Ткань показалась тяжёлой и чужой, к тому же Лия не имела ни малейшего представления, как правильно его надевать. Она растерянно мяла его в руках, как простую тряпку.
Патимат подошла ближе, запах её духов и печёного теста вплёлся в приторный аромат роз из вазы, и молча, без лишних движений, накинула ткань на голову девушки. Быстро, уверенно, будто делала это сотни раз. Сильные пальцы убрали под плотный материал длинные пепельные волосы, пригладили их, заправили, чтобы ни одна прядь не выбивалась наружу.
Закончив, женщина отступила на шаг и жестом велела следовать за ней.
Алия машинально двинулась за Патимат, чувствуя, как платок давит на голову и шею, лишает воздуха и одновременно – самого простого, что у неё ещё оставалось: права быть собой.
В просторном кабинете, куда ее привела женщина, уже сидел старик Ахмат. На этот раз он осмотрел внучку внимательно и одобрительно кивнул головой – ее одежда пришлась ему по душе. Лия мысленно показала деду фак.
– Садись, – приказал Ахмат и кивком головы велел Патимат выйти. Та повиновалась бесприкословно.
– Твой отец, Алият, – начал Ахмат, – сильно задолжал роду. Ты отдашь его долги.
Лия до крови прикусила щеку, чтобы не бросить в глаза старому козлу все, что она думает о роде в целом и о нем в частности. Понимала, что гнев бесполезен, а два амбала-братца могут ждать за дверями. Эти сектанты и слышать не хотели ни о законах, ни о светском государстве. Спорить с ними – она это уже приняла, – не имело смысла.
– Вижу, ты умная девочка, – снова одобрительно хмыкнул Ахмат, – твой отец тоже был смышлёным. Даже слишком. Не от этого ли все беды?
Вопрос ответа не требовал. В комнату бочком зашла Патимат и принесла чай на широком подносе. Сначала налила деду, а после, поставила чашку перед Лией и снова вышла.
Лия до чашки даже не дотронулась.
– Сейчас, Алият, я допускаю, что ты не понимаешь, зачем я вернул тебя в род. Но через года, девочка, ты поймешь, что нет ничего важнее семьи. Чем сильнее семья, тем сильнее становишься ты сама. Ты выйдешь замуж, родишь детей, будешь уважаема мужем и своими потомками.
Алия почувствовала, как внутри нарастает невероятное раздражение. Но одновременно приходило холодное понимание того, что дед ведет к главной цели ее похищения.
Ахмат сделал несколько медленных глотков, шумно втянул носом пар от чая, словно смаковал не напиток, а сам момент, а потом вновь перевёл взгляд на внучку. Его глаза – тёмные, с застывшим холодным блеском – будто прожигали её изнутри.
– Мы – не волки-одиночки, Алият, – произнёс он глухо, размеренно, словно читал закон. – Роды держатся друг за друга, и каждый обязан укреплять союз. Ты – часть семьи, и твоя кровь должна принести пользу.
Он наклонился чуть ближе, и золотые нити на его чёрном бешмете засверкали в полумраке.
– Чем быстрее ты приобщишься к нашим традициям, чем быстрее примешь свою семью – тем легче станет тебе самой.
Он бросил быстрый взгляд на горы за окном.
– Что ты знаешь о предназначении женщин, Алият?
– В вашем представлении или моем? – не сдержалась она от ядовитой реплики.
– Дитя…. – усмехнулся старик, – нет твоего или моего мнения. Есть природа и бог. И они и только они определили положение женщины в мире. В семье. В обществе.
Алия плотно сжала зубы, приказывая себе молчать.
– Женщина, – продолжал старик, – это хранительница, сердце семьи, Алият. Аллах велит беречь женщину, как сосуд. Ты, наверное, думаешь, что мы – дикари. Но это не так…
«Да, конечно!» – зло подумалось Лии.
– Женщина, мать, жена – мы чтим и уважаем вас за это, – он на миг замолчал, и в этой паузе Лия отчётливо услышала главное – за витиеватыми словами о «чести» и «уважении» сквозила жёсткая истина: уважение здесь измерялось только покорностью, а цена женщины определялась тем, насколько она способна служить семье.
– Поэтому вы закутываете нас в платки? Похищаете? – как она не старалась, гнев вырывался наружу неразумными словами.
– Мы заботимся о вас, Алият, – Ахмат даже не рассердился, только чуть тронул бороду пальцами и усмехнулся. – Платки, одежда – это защита. Мы оберегаем вас, девочка. Разве не оскорбительно тебе слышать в свой адрес грубые слова? Разве не бывало моментов, когда тебе приходилось самой вставать за свою честь, хрупкой, слабой?
Он наклонился чуть вперёд, голос зазвучал жёстче:
– У нас такого нет. Здесь за твою честь встанет весь клан. Если ты будешь чистой и добродетельной, никто не осмелится пойти против заветов Аллаха и оскорбить тебя.
Лия вскинула голову, губы тронула горькая усмешка:
– А если найдётся такой отморозок?
Старик резко ударил ладонью по подлокотнику кресла, и звук сухо щёлкнул в тишине, как выстрел.
– Значит, родня решит, кто из вас виновен! – его глаза сверкнули холодным огнём. – Тот шайтан, что покусился, или ты, Алият, которая смутила его и навлекла беду на свой дом!
Он замолчал, снова отхлебнув свой чай.
– Через два дня наш дом посетит высокий гость, Алият. Большая честь принимать его у нас, – вот она, суть, которую скрыли за высокими словами о чести и достоинстве.
– Я здесь при чем? – холодно бросила девушка.
– Не посрами нас, девочка, – ответил старик. – Вся семья будет присутствовать при встрече. Как и его достопочтимая мать. За эти два дня тебе придется быстро учиться и уважать наши традиции.
– Отошлите меня домой, – Алия выпрямила спину и гордо посмотрела на деда, – и вам нечего будет опасаться.
– Ты останешься здесь, – коротко отрезал Ахмат, и впервые за встречу в его глазах появилось раздражение. – И примешь дорогого гостя как велят обычаи и честь семьи Алиевых. Или же, Алият, – тон резко поменялся, в голосе послышалась угроза, – я перестану уважать тебя и твои привычки. Сейчас я разговариваю с тобой как с частью семьи, как с дорогой и любимой внучкой. Но все может поменяться, Алият.
Девушка прикусила нижнюю губу, но промолчала.
Ахмат допил чай и сделал ей жест рукой, позволяя уйти.
Алия резко развернулась и ни слова не говоря вышла из кабинета.
У дверей ее поджидал один из братьев.
* отсылка к роману М.Этвуд «Рассказ служанки»
