Текст книги "Осколки (Трилогия)"

Автор книги: Вероника Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 67 (всего у книги 73 страниц)

– Да, многих вещей лучше не узнавать никогда. Если бы можно было вернуть время вспять, я бы предпочел отказаться от знаний. Они бесценны, как настоящие сокровища, но вынести их на свет невозможно, а вечно оставаться сторожем темной пещеры… Это удел драконов. И только драконы могут с ним справиться, потому что бриллианты откровений – всего лишь игрушки. Для детей. Но кто-то обязательно должен следить, чтобы дети, играя, не поранили себя и других.

Недолгая пауза и печальный выдох:

– Я слишком поздно понял. Люди говорят: лучше поздно, чем никогда. Но вечно забывают добавить, что запоздавшая боль хуже всякой другой.

– Ты сам причинил ее себе.

– Верно, – усмехнулся эльф. – А могу я задать вопрос? Тоже один.

– И я должен буду ответить?

– Нет, не должен. Скорее я в долгу перед тобой… За все. И хочу взять на себя еще один долг, но о нем позже. А пока… Скажи, каково это, читать в душах?

Недоуменно приподнимаю брови:

– В душах?

– Да. – Он подался бы вперед, но намерения хватило лишь на судорожное движение головы. – Я умею читать только в глазах, и по твоим вижу: ты не осуждаешь меня.

Не люблю, когда мои чувства оказываются на чужих ладонях. Почти ненавижу. Потому долго и старательно учился прятать свои тайны от мира, но бывают минуты, когда прятки начинают утомлять. Просто устаешь и не замечаешь, как тщательно установленные щиты падают, обнажая…

Ты все равно не узнаешь, о чем я думаю, листоухий, но книга чувств раскрылась перед тобой на нужной странице.

– Я не судия.

– Конечно.

– И не палач.

– Знаю. Ты просто останавливаешь качели, на которых… Теперь я понимаю, что заставило тебя появиться на свет: некоторые вещи должны быть уничтожены.

– Не только вещи.

Эльф тихо фыркнул:

– Не только. И многие сами будут молить об уничтожении.

Странная беседа в странном месте при странных обстоятельствах. А может быть, обыденный разговор? И то, и другое. Если отбросить в сторону сор условностей, что остается? Умирающий. А на смертном одре врага старые распри уходят за Порог так же легко, как и души. В которых я все время читаю что-то неразборчивое.

Стир’риаги повторяет:

– Не осуждаешь. Потому что знаешь причину моих деяний?

– Я знаю, что она весома. Этого довольно.

– И твое сердце не рвется из груди от ненависти или от радости, что я скоро умру?

Присаживаюсь на край стола и устало замечаю:

– Радоваться стоило бы, убивая врага собственными руками, а не глядя, как это делает тот, кто оказался расторопнее тебя.

Кашляющий смех одобрил мои слова:

– Снова верно… Прости, что не дождался твоего удара, а принял чужой.

– Мне нет дела до тебя и твоей жизни, разбирайся с племянниками и Советом. Я не буду мстить. Не за что, да и… Похоже, ты сам себя наказал.

– Да, сам. И горжусь этим. По собственной воле выбрать путь к смерти дорогого стоит. Но вот смерть… – Эльф сжал пальцы на подлокотнике. – Смерть я тоже выберу сам, потому что ожидающая меня дама не в моем вкусе.

– Как пожелаешь.

– Но мне понадобится твоя помощь.

Насмешливо сдвигаю брови. Помогать врагу? Можно. Если мое участие продвинет его дальше по пути к поражению. Но в иных делах… Увольте.

Мой собеседник чувствует, что выбрал не то слово, и исправляется:

– Нет, твоя милость.

Стир’риаги сползает с кресла и, путаясь в складках покрывала, опускается на колени.

Что он делает? И почему сердце начинает прижиматься к ребрам и надсадно ныть?

– Я прошу тебя.

– О чем?

– Проведи меня за Порог.

– М-м-м?

Ну и просьба… Впору либо горько рыдать, либо задирать нос и пыжиться от гордости, потому что в проводники за Порог берут не каждого. Вернее, не берут, а почтительно просят оказать последнюю и самую драгоценную честь. Такой обычай существует и у некоторых людских племен, но эльфы придумали его много раньше, а красивая фраза на самом деле означает простое: «помоги мне умереть».

Когда воин понимает, что его раны невозможно исцелить, а сил поднять клинок нет… Когда честь запятнана и не подлежит очищению, но тяжесть самоубийства станет неподъемным грузом… Когда нужно умереть достойно и с легким сердцем, ищут того, кто сможет помочь. Того, кто нанесет решающий удар, избавляя от страданий душу и тело. Обычно на эту роль назначают близких друзей, боевых товарищей, возлюбленных – тех, кто не сможет отказать. Но просить о милости своего врага? Что ж, Стир’риаги удалось меня удивить. А удивление заслуживает быть оплаченным. Сторицей. Однако должна быть причина.

– Я подумаю. Но прежде ты объяснишь, почему просишь меня, а не кого-то другого.

Эльф кивнул, пошатываясь, поднялся и распахнул покрывало, обнажая грудь. Сзади, там, где нашу беседу слушал принц, раздался сдавленный испуганный возглас. И было отчего: плоть листоухого походила на изъеденную короедами поверхность бревна. Каверны, выемки, просевшая, словно под ней ничего не было, кожа – зрелище не из приятных. И чем ближе к сердцу, тем больше повреждений: отдельные провалы, казалось, доходили до самых ребер.

Спускаюсь вниз по ступенькам Уровней зрения, туда, где становятся различимы Кружева крохотных, почти безмозглых, но зато безжалостных существ, исполняющих приказ своего господина. Вряд ли некромант мог ожидать подобного исхода, хотя надо было понимать: плоть листоухих рождается и живет по несколько иным законам, нежели плоть людей.

Кровь эльфа не растворила в себе отраву, и второго Кружева Разума не возникло; пришельцы пожирали место своего обитания, но не плодились, оставаясь разрозненными группами. Если «милорд» желал подчинить себе Стир’риаги при жизни и в посмертии, то затея с треском провалилась. Эльф умрет, но и его тело будет разрушено в прах.

– Ты хочешь, чтобы Совет узнал обо всем ЭТОМ?

Листоухий вздрогнул, хотя я задал свой вопрос вовсе не из желания причинить боль или озадачить – честным эльфам нет никакого прока в знаниях о яде, проникающем в кровь незаметно, безболезненно и неотвратимо. Потому что любое знание о способах достижения смерти рано или поздно захочется применить по его прямому назначению.

– Нет.

Верное решение. Однако разговор с племянником все же должен состояться, и чем раньше, тем лучше:

– Ты сможешь поговорить с Мэем сейчас?

Стир’риаги качнул головой:

– Если таково твое желание.

– Я не желаю. Просто спрашиваю. Времени не так уж и много… Особенно у тебя.

– Да, времени немного. – Он снова запахнул покрывало. – Позовешь?

– Разумеется.

Направляюсь к двери и слышу робкое:

– А что со мной?

Ах да, есть же еще его высочество…

– Думаю, вам не стоит присутствовать при разговоре двух родственников. Идемте.

Мэй уже не лежал, а сидел на кровати, но с прежней хмурой миной на лице. Все дети одинаковы: стоит миру вокруг них повернуться в другом направлении, как рождается смертельная обида на всё и вся. Хорошо хоть бусину не выкинул. Правда, белый шарик лежит рядом с ладонью эльфа, не в ней. Брезгует? Боится? Пусть сам выбирает причину своих поступков. Но лишь после того, как завершит более важное дело:

– Твой дядя поговорит с тобой. Прямо сейчас.

Недоверчиво поднятый взгляд, не узнающий меня.

– На первом этаже, правый коридор от входа. Там одна лишь открытая дверь.

Выражение лилово-серебряных глаз не меняется.

– И поторопись, если хочешь успеть.

Он спросил бы, успеть «что» или «куда», но не решается. Поднимается на ноги, проходит мимо. На мгновение замедляет шаг, но, может быть, мне это только кажется? Ведь скрип ступенек уже затихает где-то внизу…

– У тебя много друзей-эльфов?

Следовало бы усмехнуться, но лучше придержать ехидство при себе: мальчик и сам не понимает, что в невинном вопросе звучит не интерес касательно расы моих многочисленных знакомых, а завистливое сожаление об отсутствии таковых у вопрошающего.

– Вообще-то, именно эти двое скорее мои недруги.

– Почему?

– Потому что мы по-разному видим одни и те же вещи… Присаживайтесь, ваше высочество, пока есть свободная минутка, стоит использовать ее для отдыха.

Рикаард подумал над моими словами и примостился на краешек кровати, но тут же снова пустился в расспросы:

– А что потом?

– Потом?

– После отдыха?

Опираюсь спиной о стену рядом с дверным проемом.

– Какая разница?

Мальчик с видом знатока поясняет:

– За отдыхом всегда следует труд. Меня так учили.

Не могу удержаться, чтобы не съязвить:

– Ах, вас все же чему-то учили…

Щеки его высочества оскорбленно вспыхнули румянцем:

– Я…

– Простите. Прошлые события, сопровождавшие наши встречи, не давали повода задуматься о глубине ваших познаний… в разных предметах.

Он смущенно опустил голову и упрямо повторил:

– Меня учили.

– Разумеется. Не могли не учить как возможного наследника престола.

– Никакого престола не будет.

Рикаард произнес эти слова совсем тихо, но без ожидаемой мной злости, с одной только грустью.

– Уверены?

– Есть Дэриен, есть Рианна. Я больше не нужен.

Правильно. Ты и должен именно так себя чувствовать. Сестренка считалась ущербной, а потому не рассматривалась претенденткой на власть, старший брат, заполучивший неизлечимую болезнь, также выходил из борьбы, и все внимание было обращено на последнего из королевских отпрысков. Внимание, услужливость, готовность исполнить любой каприз, напускное дружелюбие и иллюзорная преданность. В мгновение ока потеряв все это, немудрено озлобиться. А потом, когда первая волна злобы схлынет, оставив на берегу души горький песок сожалений, можно загрустить. Навечно.

Но, как верно заметил мой кузен, все – и созидание, и разрушение – начинается внутри нас, а не снаружи. И убедить себя в необходимости либо правильности действий можно только самому.

– Ничем не могу помочь.

Он кивает, не поднимая глаз. Но если дело только в отстранении от игры за престол…

За власть нужно бороться. Однако следует помнить: по завоевании благосклонности сей дамы бой не закончится, поля сражений продолжат множиться, каждое из них постепенно усеется телами поверженных врагов, и весь пройденный путь окажется… одним большим кладбищем. Тихим и пустым. А уж что такое пустота, я прекрасно знаю!

– Разве что…

Его высочество затаивает дыхание.

– Есть один человек, которому вы нужны больше всего на свете. Вы сами. А мнение остальных – всего лишь ветер. Он способен принести прохладу посреди летней жары или заточить клинки зимней стужи, это верно. Но от ветра всегда можно укрыться за стенами своего дома. В своем сердце.

– Но… нельзя же вечно сидеть взаперти!

С детьми трудно спорить, они всегда задают неожиданные вопросы и находят выход из лабиринтов, ставящих в тупик самого мудрого взрослого.

– Нельзя.

– И что тогда делать?

– Выходить за порог. Прогуливаться по округе. Смотреть, как живут люди. Перекидываться словами с теми, кого встретишь на своем пути. Примерять на себя чужие жизни.

– Зачем?

– Чтобы окончательно понять, что они вам не подходят, что у вас должна быть своя собственная жизнь.

Рикаард упрямо мотнул головой:

– Но как я узнаю, куда мне идти?

– Просто идите. Знание непременно встретит вас… где-нибудь. Оно терпеливо сидит на камне у обочины, вслушиваясь в звуки шагов, и ждет.

– Ты в это веришь?

– Я это знаю.

В самом деле знаю. Сколько раз у самого случались подобные встречи… и не сосчитать. Но я только потом понимал, с кем меня сводила судьба. Только после расставания. Правда, об этом принцу лучше пока не догадываться, пусть сначала чуть подрастет.

– А что еще ты знаешь?

– Вы спрашиваете с умыслом, верно?

Он немного смутился, но продолжил:

– Ты знаешь, как проводить Инициацию?

Ах, вот о чем речь!

– Да.

– А ты… можешь ее провести?

Солгать? Ответить искренне? Не буду ни отрицать, ни подтверждать свои умения:

– Зачем?

– Значит, можешь?

Любопытно, что уклончивый ответ или парирование косвенным вопросом всегда воспринимается как признание. Конечно, в большинстве случаев так и есть, но рискованно доверяться правилу, из которого существует множество исключений. К тому же, если собеседник интересуется, для какой цели вы примените испрошенные знания, значит, у него есть причины опасаться оного применения.

– Почему вы спрашиваете?

Золотисто-карие глаза вспыхнули яростью желания:

– Мне нужно стать…

– Не торопитесь. Могущество – еще не все.

– Но тогда я буду нужен. Ведь буду?

– О да! Каждому встречному магу, замысливающему покорение мира. Вы хоть понимаете, ваше высочество, какую незавидную участь хотите избрать?

Рикаард растерянно хлопнул ресницами.

Не понимает? Попробую объяснить:

– Мост никогда не действует по собственному желанию. Даже хуже – он вынужден действовать наперекор себе. Своему страху, своим надеждам, возможно, своей любви. Питать текущей через тело Силой магические цацки – это вы считаете целью, достойной достижения?

– Но с помощью артефактов…

– Вы еще вспомните легенды о древних героях! Уверяю, все было вовсе не так, как излагают менестрели. Не было восторга и упоения. Усталость, опустошение, скучное повторение одного и того же – вот к чему вы стремитесь. Кроме того… Вмешательство в вашу плоть изменит вас. И, возможно, вовсе не в желаемую сторону.

Принц слушал и почти уже слышал, но упрямствовал:

– Рианна-то не страдает, наоборот, все теперь с ней любезничают, сам Глава гильдии на поклон ходит!

– Вам нужно именно это? Поклоны и лживые любезности? А вы знаете, каким трудом они были заслужены? Знаете, что ваша сестра находилась между жизнью и смертью, и лишь случайно смогла успешно пройти Инициацию? Знаете, что она чувствовала, исполняя свой долг?

– Ри не рассказывала, – виновато сознался принц.

– Нужно было рассказать. Потому что моим словам вы не сможете поверить полностью, в конце концов, я не Мост.

«А вот тут ты грешишь против истины, любовь моя… Ты – то же самое, но только течет через тебя не Сила, а ее злейший враг…»

Спасибо за напоминание, драгоценная, однако мальчишке вовсе не нужно знать больше того, что он уже успел увидеть и изучить.

«Как пожелаешь…»

– Да, не поверю!

Смотрит с вызовом, отчаянно и упрямо.

– Ваше высочество…

– Ведь если что-то не получится, можно все поправить! С Дэриеном так и было, я знаю!

Да, поправить можно. И пожалуй, это веский аргумент.

– Вы твердо уверены?

– Да!

Чем моложе разум, тем меньше сомнений он испытывает, потому что не успел еще обзавестись опытом совершения необдуманных поступков. Но мы и правда ничего не теряем…

Изумрудные нити Кружева, набухшие бутонами Оконечных узлов. Словно фиалки, дожидающиеся прихода ночи: когда последние лучи солнца угаснут, а над горизонтом взойдет одна из сестер-лун, нежные лепестки распахнутся, одаряя мир волшебным и одновременно таким простым ароматом…

Ты никогда не будешь обладать могуществом Рианны, твое высочество. Только один Источник. Но почему именно этот? Почему?

Лютня Восточного Предела, Mo-Ceyani. Принцу больше подошел бы Колодец, а то и Факел, однако… А впрочем, что меня смущает? Все правильно. Порывистый, хрупкий, неистовый, решительный, но бесконечно уязвимый и безнадежно мечтающий – именно таким и должен быть распоряжающийся Силой Восточного Предела. Но восток славится еще одним сокровищем, не доступным более никакой стороне света: на востоке восходит солнце, начиная новый день. И может быть, струны Лютни когда-нибудь расскажут мальчику, что утро означает не только завершение ночи, утро знаменует начало дня.

Змейки Пустоты, благодарно посвистывая съеденным по пути воздухом, свились в клубок на моей ладони, невесомый, зато болезненно ощутимый. Как странно, моя спутница для всего окружающего мира несет быструю и неотвратимую смерть, но никогда не причинит мне вред сама, а любой другой легко способна отвести. Щит и меч. Оба – лучшие под лунами этого мира, но оба в нем нежеланные. Потому не буду злоупотреблять гостеприимством, примусь за дело.

Крохотные головки невидимых змеек поднялись над клубком и замерли, ожидая приказа. Сейчас, мои хорошие, только присмотрюсь получше… Мишеней совсем немного, и вы без труда сможете их поразить, но будьте осторожны и… ласковы. Не нужно впиваться острыми зубами в Кружево ребенка, достаточно лишь коснуться. Нежно-нежно, словно целуя. Поняли?

Они сорвались с ладони, спиралями прорезая пространство, отделяющее меня от принца. Дотянулись, на доли вдоха застыли перед Узлами, потом, повинуясь моему наставлению, коротко и мягко ткнулись в места смыкания изумрудных «лепестков», и тут же недовольно отпрянули, потому что я напомнил о необходимости возвращаться.

Бутоны вздрогнули, раскрылись, наполняя пространство ароматом Силы, а принц испуганно вцепился пальцами в раму кровати.

– Что… это?

– То, чего вы желали.

– Но разве ты…

– Инициация проведена.

– Так быстро? Ты же ничего не делал!

– У меня свои способы, ваше высочество. Но результат тот же, что и у придворных магов.

Рикаард дышал часто-часто, наклонившись вперед, едва не падая, а и без того бледная кожа побелела еще больше.

– Не сопротивляйтесь, ваше высочество. Но не потакайте ей.

– Кому?

– Силе. Она способна и согреть, и испепелить.

– И что мне делать? Это так… странно… я почти не чувствую ни ног, ни…

Я подошел и присел на корточки рядом с кроватью, чтобы видеть лицо мальчика и смотреть прямо ему в глаза.

– Вслушайтесь в себя, ваше высочество. Что вы чувствуете? Где рождается поток, бесчинствующий сейчас в вашем теле?

Рикаард постарался последовать моему совету и спустя пару вдохов растерянно моргнул:

– Он… внутри. Где-то в груди. Но ведь так не должно быть? Ведь Источник находится далеко отсюда и…

– Все правильно, Источник – далеко. Но для Моста не существует расстояний.

Еще можно сказать, что Сила течет по слою Пространства, принадлежащему нашему Пласту, но все же отделенному тоненькой стеной от материи, составляющей плоть живую и неживую. В определенных местах, там, где сгустки Прядей означают наличие живой плоти, эта стена совсем слаба и легко пропускает через себя струйки Силы – так творят волшбу маги. Но лишь тела Мостов являются воротами, широкими или узкими, это уж как повезет. А ворота, как всем известно, можно открывать и… закрывать.

– Представьте, что Сила – это струи воды. Они текут через вас и просачиваются наружу. – Еще как просачиваются, кстати; вынужден продолжать выгуливать Пустоту, иначе вся округа узнает, что появился новый, готовый для подвигов Мост. – Текут по руслам рек. Видите их, эти русла? А теперь вспомните Виллерим и выложенные камнем каналы. Вспоминаете? Хорошо. Вы можете построить точно такие же внутри себя. Не торопитесь, складывайте камешек к камешку, ждите, пока они прильнут друг к другу, берите следующий… А когда закончите сей труд, возведите на каждом из каналов шлюз, и дальше все будет в вашей власти: когда нужно, вы поднимете створку, когда нужно – опустите…

Он справился. Не слишком быстро, несколько раз ошибаясь и начиная сначала, но справился. Последняя струйка Силы иссякла, и Рикаард торжествующе посмотрел на меня:

– Я все сделал правильно?

– Не знаю. Вам виднее.

– Но ты говорил так уверенно…

Я со вздохом разогнул ноги, поднимаясь.

– Моя уверенность была нужна вам, только и всего.

Золотистый взгляд сверкнул укором:

– И ты даже не знал, получится или нет?

Пожимаю плечами:

– Должно было получиться.

– Должно?! Ты всегда так поступаешь?

– Как именно?

– Не зная, что произойдет?

– Позвольте заметить, ваше высочество, когда знаешь все наперед, жить становится скучновато.

– Да как…

Принц намеревался продолжить высказывать свое возмущение, но о косяк двери тяжело оперлась рука Марека.

– Ты вернулся?

Глубоко посаженные глаза русоволосого выглядели мутными и совершенно ввалившимися, а на лице и груди под расстегнутой рубашкой начали проступать зеленовато-серые пятна.

– Да.

– Извини.

– Разве есть повод извиняться?

Марек мучительно сглотнул и еще сильнее стиснул пальцы, ногтями впиваясь в дерево:

– Не знаю.

– Тогда зачем побеспокоился? Встал с постели? Тебе нужно лечь.

– Я хочу поговорить.

Недвусмысленное движение головы в сторону принца указывало: разговор должен произойти без свидетелей.

– Вот что, побудьте пока здесь, ваше высочество, я скоро вернусь.

– Высочество? – дотащившись до своей лежанки, переспросил Марек, впрочем, без особого удивления и интереса.

– Да, мальчик – принц.

– Его беда…

– Верно. А у тебя есть своя?

Он сделал глубокий вдох.

– Помнишь, я говорил про память? Про то, что часто не могу вспомнить, где был и что делал?

– Помню.

– Так вот, вчера… Память осталась. Но лучше бы ее не было!

Мне не так уж часто попадались навстречу люди, погруженные в трясину отчаяния (скорее я сам был и остаюсь мастером унывать по причинам и без оных), но различать, насколько глубоко увяз в сем неприятном чувстве собеседник, научился. Всего есть несколько уровней погружения.

Первый, когда беда задела вас только краешком своего плаща. Еще все можно повернуть назад, можно все исправить, причем небольшими усилиями. Но хмурый взгляд и угрюмый вид будут вашими спутниками, хоть и ненадолго.

Второй, когда из раны начинает сочиться кровь. И снова еще не все потеряно: порез зашьем, зазубренный клинок отточим, пробитую кольчугу снесем к кузнецу, пусть, зараза, чинит, ведь божился, что броня будет служить верой и правдой. Позлимся, конечно, побуяним, налакаемся самого дрянного эля, поссоримся с лучшим другом, а потом будем жалеть и ждать момента, чтобы исправить ошибки.

Третий, когда беда стоит над вами с занесенным мечом и прикидывает, в какое место лучше ударить, а вы шарите пустыми пальцами по земле, пытаясь нащупать выроненное оружие и отползти в сторону, подальше от смертоносного лезвия. Сил, конечно, почти не осталось, но мысль продать жизнь подороже еще не покинула вашу голову.

И последний, когда вы стоите на пороге пиршественной залы, а беда, расположившись за широким столом, дружески кивает вам, разливает в бокалы вино и машет рукой: мол, заходи, я уж заждалась. Вы заходите, присаживаешься напротив, берете хрустальный бутон, наполненный тягучим и горьким хмелем, делаете глоток… И все перестает существовать. Вы еще живы, но вам нет дела ни до мира вокруг, ни до себя. Потому что вы знаете: это предел. Последняя граница, с которой невозможно вернуться. Так вот, Марек был уже у этой границы.

Но если в его глазах по-прежнему видны лучики света, значит, что-то держит парня, держит крепко, не позволяя уйти?

– Рассказывай по порядку.

Он согласно кивнул:

– Вчера, с той гномкой… Ты разговариваешь, а я вдруг чувствую, что думаю не своими мыслями. Думаю: надо заполучить малявку. Потому что она подходит для чего-то.

– Ты сказал: «Юность, не знающая страха».

– Может быть. Вот своих слов не помню, хоть убей! Потом был провал, как раньше; правда, он закончился еще по дороге, в лесу, но стало только хуже. Словно вернулся домой, да дом без меня занял кто-то другой: иду, волочу на себе гномку, не знаю, зачем, но не могу ни остановиться, ни отпустить ее… Словно руки и ноги живут сами по себе.

– А дальше? – спросил я, когда Марек замолчал. – Ты пришел сюда и..?

– И снова не могу вспомнить, что случилось. Я проснулся уже в комнате, долго не мог пошевелиться. А когда смог, понял: все плохо.

Он вдруг дернулся и приподнялся на локтях:

– Но не это важно. Уходи отсюда!

– Уходить?

– И мальчишку с собой бери, и малявку эту… А если не сможешь, хоть сам уходи!

– Но почему?

– Я не знаю, что со мной, не знаю, зачем притащил из города гномку, вообще ничего не знаю, но мне… страшно. Вдруг этот кто-то другой во мне прикажет убивать? И я… – Марек вдруг всхлипнул. – Я не хочу. Если от моей руки будут умирать люди, Серая Госпожа не примет меня в своем доме.

А и верно, не примет. Оставит бродить по задворкам, там, где грешные души вынуждены вечно страшиться быть сожранными гаарпами – псами Повелительницы Серых Земель. Не знаю, правы ли люди в своих представлениях о мире за Порогом, однако виденное мной свидетельствует: все может быть. А может и не быть. Но лучше заранее позаботиться о собственном посмертии, пока есть время и средства, не так ли?

Я сел рядом, с минуту смотрел, как тяжело, рваными рывками поднимается грудь Марека в попытках дышать, и все же решился:

– Ты не виноват в случившемся.

– Хочешь меня успокоить? – грустно улыбнулся русоволосый. – Спасибо. Но не надо, я все равно умру, и лучше, если не успею натворить новых бед.

– Да, ты умрешь. Но произойдет это вовсе не по воле богов, а из корыстного желания безжалостного человека.

Марек непонимающе нахмурился:

– Человека? О ком ты?

– Твоя болезнь вызвана участием «милорда». Проще говоря, он тебя отравил.

– Но как? – Парень выглядел ошарашенным. – Я знаю много разных ядов и обязательно заметил бы!

– Эта отрава иного свойства, чем все прочие на свете. Она живая. Как грибница, которая разрастается и разрастается, пока не сожрет пень в труху. Но ты ничего не замечаешь, живешь, как и прежде, пока не становится слишком поздно, чтобы выздороветь.

– Но это… можно лечить?

– Можно. В течение нескольких дней после отравления и при соблюдении определенных условий. К примеру, если не двигаться подолгу, а к тому же еще и простудиться, лечение вообще не потребуется. Впрочем, вполне возможно, что яд, предназначенный тебе, сильнее того, с жертвами которого сталкивался я.

Русоволосый помолчал, пристально глядя на меня, и сделал единственно возможный из моего признания вывод:

– Ты говоришь так, будто нарочно пришел сюда.

– Верно.

– Но тогда…

– «Милорд» намеревается отравить весь Мирак. Но беда даже не в том, что люди станут подчиняться его воле, как это делал ты. Гораздо страшнее другое: после своей скорой и неминуемой смерти все они составят войско труповода. Вот тогда угроза гибели нависнет над Западным Шемом и прочими государствами. А ты думал, так и будете в скелетики играть?

В глазах Марека отчаяние дополнилось ужасом:

– Он хочет сначала убить, и только потом… Но ведь и старых костей в земле достаточно! Зачем же убивать?

– Затем, что на каждую кучку костей нужно потратить уйму Силы для поднятия, а тут хватит и нескольких капель. К тому же трупы не будут портиться, оставаясь пригодными и готовыми для нужд некроманта в любой миг. Но, конечно, сначала многим людям придется умереть.

Забавно. Парень не казался мне излишне чувствительным и боящимся запачкать руки, а на деле вышло иначе: был готов служить некроманту, но восстает против убийств. Может быть, виной всему его происхождение? Потомственный лекарь как-никак. Но тогда «милорд» крупно просчитался, обманутый легкостью обращения Марека с уже мертвыми телами. В самом деле, если человек не падает в обморок от вида крови или разложившейся плоти, сие не означает, что он готов бездумно и бесстрастно убивать.

– Это значит, что я тоже…

– Да. После смерти ты станешь его верным слугой.

У меня не было причин жалеть парня, но также не было и причин добивать, просто… Бывают моменты, когда между правдой и ложью нет разницы: кто бы из них ни покинул ножны, смертельный удар парирован не будет.

Молчание. Тяжелое дыхание, становящееся все более редким. И спокойное, но решительное:

– Нет. Я не нанимался в услужение после смерти… Не хочу быть одной из его кукол. – Взгляд с робкой надеждой: – Можно тебя попросить?

– О чем?

– Если труп будет сожжен, его же нельзя поднять?

– Разумеется.

– Тогда, как только я умру, пообещай, что сделаешь это!

Не слишком ли много я должен делать для умирающих? Помочь одному, ублажить второго… Впрочем, мне – жить, а стало быть, нести ответ за души, приближающиеся к Порогу и просящие о последней услуге.

– Обещаю.

Он выдохнул и обессиленно опустился на лежанку:

– Хорошо.

– Но прежде позволь спросить – не хочешь ли напоследок отомстить убившему тебя?

– Как?

Я ухмыльнулся, припоминая подробности беседы с Мантией о бродячих духах.

– Есть одна возможность. Но сначала ответь: хочешь?

В глазах русоволосого полыхнула злость:

– Спрашиваешь!

– Тогда слушай. Вряд ли некромант будет читать по тебе молитву, не похож он на человека, заботящегося о нуждах своего окружения. Но именно в этом и будет состоять его главная ошибка! Пока молитва не прочитана, душа не может удалиться от тела и ступить в Серые Пределы, понимаешь? Ты останешься здесь, рядом, привязанный к телу, но неспособный в него вернуться. И вот тогда начнется самое интересное: в твоей плоти выращено заклинание, позволяющее «милорду» управлять тобой. Разумеется, при жизни ты мешал ему использовать эту власть постоянно и полно, но когда он будет считать тебя умершим… Не преминет прибегнуть к чарам. Наполнит нити заклинания Силой и… Наступит твой черед. Как только почувствуешь движение потока, ныряй в него и плыви – прямо в себя, а там уж сообразишь, как действовать. Но учти: ты должен добраться до узора заклинания в голове раньше, чем Сила достигнет всех кончиков заклинания. Это трудно, но исполнимо, нужно только желание.

– О, оно есть! И ты даже не представляешь, какое сильное!

У двери в свою комнату я столкнулся с Мэем. На лице эльфа можно было прочитать глубочайшую задумчивость, но ни единого иного чувства.

– Поговорил с дядей?

Серебристые волосы слегка колыхнулись, из чего можно было заключить: мне кивнули.

– Он тебе больше не нужен?

Новой волны на глади серебряного моря не последовало Мэй переступил через порог и, не обращая внимания на все еще сидящего на кровати принца, присел рядом, уставившись напряженным взглядом куда-то то ли на подгнившие половицы, то ли сквозь них.

Отлично, будем считать молчание знаком согласия. К тому же, и впрямь не следует терять лишнего времени, но прежде чем справлять тризну, нужно найти в шкафу сознания приличествующие полочки для всех имеющихся фактов.

Стир’риаги ничем не показал, что с нетерпением ждал моего возвращения: так же, как и племянник, сидел, погрузившись в размышления. И возможно, родственники думали о схожих вещах, к примеру, о прощании с жизнью по всем надлежащим правилам. Проще говоря, эльф наверняка возносил молитву своим богам.

Я молча примостился на подлокотник соседнего кресла, чтобы не слишком устать, ожидая, пока разговор с небожителями будет окончен, но не успел даже поудобнее устроить пятую точку, как услышал ехидное:

– И чем ты приворожил моего племянника? Поделишься секретом? Можешь не волноваться, все равно унесу его с собой в Серые Пределы.

– А чем тебя приворожила моя мать? Ты ведь был влюблен в нее, верно?

Не знаю, почему у меня это вырвалось, я вовсе не собирался ворошить давно похороненные в прошлом воспоминания, тем более те, о которых мне было известно лишь с чужих слов.

Стир’риаги поднял голову, внимательно, но без какого-либо выражения посмотрел на меня и ответил:

– Я до сих пор восхищаюсь ей.

– Но не любишь?

Бескровные губы посетила улыбка:

– Любовь… Позволь спросить, а что ты знаешь о любви?

М-да, пристыдил. Когда-то мне казалось, что я люблю Мин, но разговоры с кузеном заставили усомниться в правильном названии для испытываемых чувств.