Текст книги "Осколки (Трилогия)"

Автор книги: Вероника Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 73 страниц)

– Она опасна?

– Похоже на то. Пока не найдете способа борьбы с местным недугом: Нэния тебе все о нем расскажет, не снимайте «полосу».

– Почему я не могу пойти с тобой? – Сдвинулись светлые брови.

– Потому что каждый из нас должен выполнять то, что умеет.

– Ты…

– До встречи!

Я зашагал вниз по тропинке, к городским воротам.

– Будь осторожен! – Донеслось вслед.

***

Первым делом я посчитал необходимым направиться к управляющему местным портом, и вовсе не с визитом вежливости. Признаться честно, пока мои ноги измерили расстояния между всеми портовыми постройками и причалами, как раз вежливости осталось совсем чуть-чуть: хватило лишь на то, чтобы удержать ругательства за плотно сжатыми губами, когда мне все же посчастливилось разыскать неуловимого милорда Гарсена.

Преодолев лестницу на последнем издыхании, я ввалился в дверной проем «зала для почетных гостей» на втором этаже трактира «Острый киль» – последнего в череде тех заведений, которые были названы мне в качестве возможного места пребывания Его Портовской Светлости. Шумный выдох (с моей стороны) привлек внимание двух пар глаз, не обремененных любопытством, но в силу привычки произведших осмотр личности, посмевшей нарушить столь тщательно подготовленное уединение.

– Господин Управляющий? – С изрядной долей отчаяния в голосе спросил я.

Один из двух мужчин, находящихся в комнате, вздохнул, еще раз смерил меня взглядом, немного подумал и кивнул.

Я выразил нахлынувшее на меня счастье тирадой крепких выражений, которые хоть и не принадлежали к излюбленным моряками, но вызвали столь приятное удивление у слушателей, что по окончании проявления бурных чувств мне предложили присесть на один из колченогих стульев, предоставив тем самым возможность отдышаться и рассмотреть присутствующих.

Милорд Гарсен – худощавый брюнет лет сорока пяти, с обширными залысинами, впрочем, ничуть не портящими впечатление от продолговатого лица с твердо очерченным подбородком и орлиным носом, меланхолично расположился на двух стульях сразу, устроив ноги, обутые в высокие сапоги, прямо на столе, между кружками, бутылями и кувшинами. Рубашка самого простого полотна, без намека на кружева, была расстегнута насколько возможно и вытащена из-за пояса штанов, покрытых темными пятнами то ли от пролитого вина, то ли от невозможности вовремя избавиться от вина выпитого.

Его собеседник (или собутыльник?) был немного младше, но гораздо упитаннее, из одежды предпочитал мантию, накинутую, судя по всему, на голое тело, и легкие сандалии, а жидкие каштановые волосы стянул хвостиком на затылке (в пику Гарсену, распустившему свои локоны по плечам), чем живо напомнил мне непреходящую гройгскую манеру причесываться.

– Чем могу быть полезен? – Лениво вопросил Управляющий.

Разумеется, он был вовсе не обязан со мной разговаривать, но, видно, ему настолько опостылела скука, разбавленная вином, что появление незнакомого и решительно настроенного молодого человека (то есть, меня) сулило какое никакое, а развлечение. О высокой же степени решительности говорил тот факт, что я все же добрался до убежища Управляющего, а не бесславно остановился на полпути в лабиринте, по которому меня (наверное, тоже ради развлечения) направляли портовые обитатели. Могу понять их беззлобные шутки: пока на море штиль, порт превращается в рассадник безделья, но стоит Хозяину Моря вывести на пастбище своих пенных барашков…

– Прежде всего, меня интересует погода.

– Всех интересует, – нелюбезно прерывая меня, пробурчал субъект в мантии.

– Простите, с кем имею честь беседовать?

Ответа мне, видимо, не полагалось, но Гарсен, изобразив на породистом лице привычную мину сожаления, пояснил:

– Это господин Богорт, наблюдающий за воздушными и водными течениями, и он очень не любит, когда его беспокоят вопросы насчет погоды.

Маг, в подтверждение слов своего начальника, грозно (как показалось ему самому) оскалился и приложился к бутылке (гораздо убедительнее). Я виновато улыбнулся:

– Что ж, тогда прошу заранее простить мою дерзость, но все же задам вопрос: как долго продлится штиль?

Богорт перевел на меня страдальческий взгляд, говорящий: «Да откуда же я знаю?». Пришлось пояснить:

– Не поймите превратно, господин маг, в сложившихся обстоятельствах меня вполне устраивает тихая погода. Мне только нужно быть уверенным, что она не закончится внезапно и слишком быстро.

Страдания уступили место интересу. Гарсен тоже слегка подался вперед, правда, скорее для того, чтобы подвинуть поближе кувшин, в котором что-то плеснуло.

– Зачем вам это? – Все с той же ленцой в голосе спросил Управляющий.

– Не ради развлечения, милорд.

– Это я вижу. И все же?

– Ответьте сначала на один вопрос. Что вы пьете чаще всего?

Мужчины переглянулись и озадаченно уставились на меня.

– Какое отношение это имеет к…

– Самое прямое. Я слышал, в Вэлэссе возникли проблемы с водой. Вы тоже возите себе питье из-за города?

Богорт хохотнул. Гарсен позволил себе тонко улыбнуться:

– Не знаю, комплиментом считать ваши слова или оскорблением… Мы похожи на людей, готовых вливать в себя воду, когда под рукой имеются более приятные напитки?

Я вздохнул с облегчением. «Паутинка» не обнаружила ничего тревожного при беглом прощупывании, но частое использование ослабляло мое восприятие, и стороннее подтверждение робкой надежды не стало лишним.

– Можете считать, как вам будет угодно. Можете вызвать меня на дуэль, но… Честное слово, я готов вас расцеловать!

Брови Управляющего поползли вверх, но более ни один мускул на лице не дрогнул. Маг хмыкнул, видимо, представив себе, как могло бы выглядеть претворение в жизнь моих намерений.

– Позвольте, я все объясню!

– Да уж, не замедлите, милейший… Иначе, и правда, придется подумать о выяснении отношений с помощью оружия. Я человек широких взглядов, но боюсь, Богорт будет опечален моей изменой.

Плохо обглоданная птичья ножка просвистела мимо уха Гарсена, ударилась о стену, оставляя на ткани обивки жирное пятно, и упала куда-то вниз. Управляющий расхохотался и увернулся еще от одной части некогда пернатой тушки.

– Хватит, Богги… Так о чем идет речь, милейший?

– Об опасности, нависшей над городом.

– Точнее?

– Источник, из которого большинство жителей брали воду, отравлен. Природа яда и способы борьбы с ним пока не определены, но я надеюсь, что совместные усилия городских лекарей и магов и Егерей приведут к успеху.

Упоминание о Егерях добавило веса моим словам.

– Яд?

Гарсен убрал ноги с стола и придвинулся поближе, а Богорт оставил без своего внимания выпивку и закуску.

– Определенно, немагического происхождения. Вызывает слабость, вялость мышц и утрату ощущений. Насколько мне известно, последнее – преддверие скорой смерти.

– Слабость и вялость? В такую жару по вашему описанию мы не отличим больного человека от здорового, – здраво рассудил маг.

– Согласен. Но есть еще один признак. Изменение цвета и густоты крови.

– Например?

– Кровь теряет свою красноту, постепенно становясь прозрачной и похожей на студень.

– Уже кое-что, – кивнул Богорт. – Можно начать проверку хоть сейчас!

Он, недолго думая, вытащил из ножен, спрятанных в складках одежды, короткий кинжал и кольнул свой палец. Из ранки немедленно показалась капля. Темно-алая и, вне всякого сомнения, жидкая. Гарсен задумчиво почесал подбородок и тоже потянулся за кинжалом. Я, без удовольствия, но из чувства солидарности, присоединился к обществу взрослых мужчин с серьезным видом рассматривающих собственные продырявленные пальцы.

– Итак, господа, насколько можно заключить, мы трое не являемся больными, – провозгласил Управляющий после минутного созерцания красных капель.

– Или же пока не дошли до заметной стадии, – внес поправку маг, после чего оба выжидательно посмотрел на меня.

Я поспешил рассеять возможные опасения:

– Вероятнее всего, болезнь вас не тронула. Если вы не пили воду из источника или делали это крайне редко, шансы остаться здоровыми очень велики. Но как насчет остальных?

– За моряков я спокоен, – махнул рукой Гарсен. – Они воды в море насмотрелись и наглотались, так что, когда попадают на сушу, пьют то, что горит, а не то, что может затушить огонь.

– Хорошо. А портовые рабочие?

– Скорее всего, тоже не просыхали. С начала весны цены на привозную воду резко выросли, и ее стали пить только те, кто считал нужным выделиться среди остальных. Мол, мы можем себе это позволить, – сообщил Богорт.

– Значит, далеко не все горожане пользовались источником?

– Выходит, не все, – кивнул Гарсен. – Моряков исключаем, бедняцкие кварталы – тоже. Хотя…

– Что?

– Управитель Вэлэссы только торговать водой не всем разрешал, а для собственного пользования – бери, не хочу. Многие бедняки могли пить эту воду.

– И бедняки, и богачи… – Я куснул губу. – Фрэлл! Разделения не получается.

– Это точно, – подтвердил маг. – И в какой-то мере, справедливо: не все время же одним быть несчастными, а другим счастливыми?

– Пожалуй, – согласился Гарсен, наполнил бокал, стоящий рядом со мной, и поднял свой. – Так выпьем же за справедливость!

– С радостью!

Мы выпили и обсудили дальнейшие действия. Богорт заверил меня, что безветренная погода простоит еще с неделю, не меньше, чем несказанно порадовал, потому что исключался прорыв периметра со стороны моря (суша была с чистой совестью отдана мной на откуп Егерям). А потом я направил свои стопы в резиденцию мэнсьера Вэлэссы, с целью поставить в известность о положении, в котором оказался вверенный ему город, а заодно убедиться, что старший и последний из сыновей герцога Магайона цел и невредим, потому что после гибели Кьеза (пусть и заслуженной), мне не хотелось допустить смерть Льюса, тем более столь нелепую и страшную.

***

Дом назначенного правителя города потрясал воображение. Нет, не роскошью. Плохо скрытой попыткой отгородиться от прочих жителей Вэлэссы. Попыткой того, кто должен был бы быть неотъемлемой частью горожан, провести границу между ними и собой.

Во-первых, глухая каменная ограда. Юго-западное побережье – довольно теплое место, и если мэнстьер хотел защитить себя и домочадцев от знойного лета, гораздо полезнее было бы пустить по ажуру кованой решетки лозы вьюнков: и тень обеспечат, и будут радовать глаз яркими кистями цветов. А тут… Голый пыльный камень и снаружи, и внутри, в просторном дворе. Согласен, в качестве заградительных укреплений неплохо, но всю жизнь жить в крепости? Я бы не согласился. Впрочем, это ведь не мой дом, верно?

Во-вторых, стражники, несмотря на жару, потеющие под тяжестью кирас, шлемов, стеганых курток и штанов. Слишком много. Стражников, имею в виду. Для мирного порта да в мирное время – непозволительно много. Хотя, враждебности они не выказали, молчаливо проводив до дверей, стоящий в проеме которых человечек, даже на взгляд кажущийся мокрым и скользким, ласково и донельзя презрительно осведомился, что привело меня к господину мэнсьеру. В ответ я молча раскрыл правую ладонь, усилиями серебряного зверька и Мантии, снабженную Знаком Мастера.

Человечек переменился в лице, добавил в свой голос еще больше меда, невольно заставив задуматься, как эта вязкая патока вообще способна покидать губы, и, торопливо кланяясь, уковылял вглубь дома. А минуту спустя я был препровожден прямиком в кабинет правителя Вэлэссы.

Составлять впечатление о хозяине дома по внешнему виду стен несколько необдуманно, хотя, как правило, редко приводит к выводам, в корне ошибочным. Но, честно говоря, при виде мэнсьера мне стало немножко стыдно, что успел записать незнакомого человека в злодеи.

Сухонький, подвижный, несомненно, пожилой, но очень бодро выглядящий и при этом совершенно не молодящийся, как многие его сверстники. Одет по всем правилам этикета, и даже не расстегнул ворот рубашки, словно готовился к встрече по меньшей мере со своим сюзереном. Седые редкие волосы аккуратно зачесаны назад, увлажнены и приглажены, прозрачные глаза смотрят внимательно и… Нет, не более того: каких-либо чувств в обращенном на меня взгляде я не нашел, и вот это мне не понравилось. Единственный изъян в благообразном старике. Всегда должно быть что-то: симпатия, неприязнь или просто усталое равнодушие, но не их полное отсутствие, говорящее о внутреннем напряжении собеседника.

– Чем могу быть полезен Мастеру? – Склонив голову набок и наметив этим движением вежливый поклон, спросил мэнсьер.

Еще один крохотный повод насторожиться: ни капельки иронии по поводу моего возраста. С чего бы это? Прожитые годы взращивают в человеке досадливую (или же, в лучшем случае, добродушную) снисходительность по отношению ко всем, кто младше. Старичок, не выказывающий в моем отношении ровным счетом никаких эмоций, не может быть лишен упомянутого недостатка. Снисходительны все, без исключения, и старые ворчуны, и мудрецы, но последние сознают собственное несовершенство и старательно его скрывают. Этот же человек ничего не прячет, либо… Он еще не вступил в Игру и только на глаз прикидывает, сколь сильными фигурами располагает противник. Если так, не стоит медлить: сделаю первый ход, а там поглядим.

– Вы управляете небольшим, но весьма уютным и красивым городом, почтенный: Вэлэсса – настоящая жемчужина, хоть и не может похвастать величиной.

– Вы правы, – следует осторожное согласие со стороны мэнсьера.

– В этом городе живет много разных людей… Вы, как управитель, наверняка заинтересованы в их благополучии?

– Разумеется, Мастер.

– О благополучии не только имущества, но и здоровья, не так ли?

– Без сомнения, потому что не будет сильных и здоровых рук, не будет и налогов! – Оживившись, подхватил старичок.

Так, пока идем нога в ногу. Замечательно.

– Полагаю, горожане аккуратны в платежах своему господину?

– Не все, Мастер, не все, – притворный вздох. – Но нерадивые плательщики несут заслуженное наказание.

– А те, кто платит охотно и щедро? Возможно, они получают за свою преданность определенные поощрения?

– К чему вы клоните?

– Например, пай на продажу воды. Чем не выгодно? Особенно в такую жару. Нарасхват ледяная водичка, верно?

– Торговцы не жалуются, – подтвердил мэнсьер, и напряжения в его голосе и взгляде прибавилось настолько, что оно уже не могло спрятаться за безразличием.

Значит, ты замочил лапки, старик. Следовало ожидать. Можно предположить заговор, но следует рассмотреть и более простое объяснение: примитивную жажду наживы. Отравлена вода или нет, дело десятое, когда прямо под носом кругами вышагивает возможность сделать деньги из ничего. И ведь как умно придумано: сам можешь хоть залиться, хоть утопиться, а продавать – ни-ни! Только доверенные и проверенные лица допущены к золотой жиле. Права горожан ни в чем не ущемлены, а приезжие купцы и прочий люд вынуждены тратить кругленькие суммы только на утоление жажды, увеличивая поступления в казну. Рачительный хозяин у Вэлэссы, ничего не скажешь. И упрекнуть-то не за что.

– Скажите, почтенный, этот источник за городом… Из него всегда брали воду?

Старик помедлил с ответом, но все же решил не лгать лишний раз:

– Нет, не всегда. Хватало колодцев в городе.

– Но сейчас жители Вэлэссы пьют только ту воду? Воду из источника, который раньше обходили стороной? Воду, которая может быть не слишком полезна для тела?

– Каждый волен жить, как ему заблагорассудится, – заявил мэнсьер, сдерживая раздражение.

– И умереть тоже? – Продолжил я логически неоконченную фразу.

– Мне непонятна цель нашей беседы, Мастер.

– Разумеется. Потому что я пришел беседовать не с вами.

– А с кем же?

– Насколько мне известно, сейчас в городе находится молодой герцог Магайон, который и является настоящим владетелем Вэлэссы.

– Его светлость не принимает посетителей, – процедил сквозь хорошо сохранившиеся зубы старик.

– По причине?

– Ему нездоровится.

– Какое совпадение… Я как раз хотел поговорить о болезнях и местах, откуда они приходят. И насколько серьезно недомогание господина герцога?

– Всего лишь небольшая простуда.

– Небольшая? Тогда она вряд ли помешает нам перекинуться парой слов. Вы проводите меня к своему хозяину?

Мэнсьер едва заметно скривился.

Ах вот как, тебе все же не по нутру исполнять приказы молодого выскочки? Отрадно видеть тень истинных чувств. Можно было, конечно, поиграть и выудить из тебя чуть больше, чем ты уже успел выдать, но мне необходимо видеть Льюса. Простуда? Сомневаюсь. Уж не из-за сладости ли холодной воды заболел герцог? В этом-то старикашке нет и следа дремоты – ни снаружи, ни внутри. Либо он предпочитает вино, как моряки, либо… Знает об опасности, таящейся в источнике.

– Проводите?

– Следуйте за мной… Мастер.

Последнее слово он выдавил изо рта таким немыслимым усилием, что оно напомнило рычание зверя. Предупреждение? Угроза? Не трать напрасно силы, дедуля: ты мне не соперник.

Всю дорогу до покоев, занятых герцогом, мэнсьер молчал, но так выпрямлял и без того не слишком согнутую годами спину, что и слепому было бы ясно: мне и моему недостойному поведению выражается гордое презрение. То есть, мои слова обидели славного старика, денно и нощно занятого заботой о благе вверенного ему города. Настоящее детство в исполнении убеленного сединами переростка.

«Ты и сам любишь строить из себя ребенка…» – небрежно заметила Мантия.

Люблю. Но меня от детского возраста отделяет гораздо меньше лет, чем его. Не находишь?

«Это как посмотреть… Чем ближе подходишь к Порогу, тем крепче начинаешь держаться за жизнь…»

Ну и что?

«Такое поведение свойственно и старикам, и детям: первые боятся умирать, потому что узрели красоты подлунного мира, вторые, потому что еще не успели их постичь… Причины разные, а результат один: старый, и малый тратят все свои усилия на то, чтобы не отпустить жизнь от себя ни на шаг, а потому становятся очень похожими друг на друга…»

Означает ли это, что человек средних лет умирает охотнее?

«Охотнее? Не глупи… Смерть приносит радость только в том случае, когда обрывает череду страданий, и то, радость сомнительную… В середине жизни, находясь в самом расцвете, человек уже знает достаточно, чтобы понимать: всего он не сможет достичь никогда, а потому не проливает горькие слезы, когда приходится сделать Шаг-За-Порог, довольствуясь обретенным и не замахиваясь на недоступное…»

Что-то я не замечал на лицах умирающих подобной просветленной умудренности!

«Неведение тоже может быть благом… Многие мудрецы, прожив дольше отпущенного срока, потом жалели, что не сложили голову в те времена, когда она была лохматой, а не лысой…»

Правда? Сама видела?

«Сама, не сама, не в этом суть… Тебя возмутила чужая игра в детство, и я всего лишь хотела сказать: отмечая недостатки других, искореняй их прежде всего в себе…»

Не хочется.

«Отмечать или искоренять?..»

И того, и другого. Лень. Эта жара меня утомляет…

«Не обращай на нее внимания…»

Будет толк?

«Конечно… Она, как истинная женщина, обидится и уйдет…»

А ты откуда знаешь?

«Как ведут себя женщины? Поверь, знаю… А тебе не мешало бы иногда походить на истинного мужчину…»

Каким образом?

«Не образом, а чем-то, похожим на… Не отвлекайся!..»

А? И верно, не стоит. Потому что мы уже пришли.

***

Окна в покоях герцога были закрыты и занавешены кисейными портьерами, сквозь которые даже дневной свет проходил весьма неохотно. Соответственно, дышать было почти нечем. Зато толстые стены сохранили свою прохладу – на радость моему телу, потерявшему изрядное количество влаги, и на горе закутанной в мохнатое одеяло фигуре, которая поднялась из кресла, встречая посетителей.

Да, это был Льюс Магайон – молодой человек лет тридцати, светловолосый и сероглазый. Зимой он показался мне несколько менее крепким, чем его младший брат, а сейчас и вовсе производил впечатление развалины. Впрочем, кто из нас, мучимый болезнью, выглядит привлекательно?

– Что-то случилось?

Да, и голос слабый. Неужели, слишком поздно?

– С вами желает говорить Мастер Академии.

– Мастер? – Припухшие веки удивленно вздрагивают. – Что привело Мастера в этот город?

«Этот город». Не «мой город». Существенная разница. Молодой человек не чувствует себя здесь хозяином?

– Тревога за жизни горожан, милорд.

– Они в опасности? – Льюс едва успевает подхватить накидку, на которой от волнения ослабла хватка его пальцев.

– Полагаю, да, милорд, и в большой. В смертельной.

– В чем ее причина?

– Отравленная вода.

– Вода? – Он на мгновение задумался. – Вы говорите о городских колодцах? Но люди не берут из них воду: еще зимой отец, получив известие о воде, непригодной для питья, велел изыскать другой источник. И если не ошибаюсь, его нашли?

Льюс подошел к столику и взял бокал, наполненный прозрачной жидкостью.

– Эта вода выше всяких похвал.

– К сожалению, милорд, именно о ней я и говорю. Она отравлена.

Хрустальные брызги смешались с водяными, когда герцог разжал пальцы.

– Отравлена?

– Но ее пили не все жители города. Например, без нее обходились те, кто был осведомлен об угрозе, исходящей от источника. Мэнсьер, к примеру. Не так ли, почтенный?

Я обернулся, но успел только увидеть отступающего назад и захлопывающего за собой дверь старика. Последовавший далее лязг железа ясно сказал: нас заперли.

– На что вы надеетесь, глупец? – Крикнул я, подозревая, что мэнсьер не ушел далеко.

Мои подозрения оправдались: старик хрипло расхохотался за дверью.

– Прожить дольше, чем вы!

– Это не так просто.

– Проще, чем кажется! Герцог уже не жилец, а вы покинете этот дом с обвинением в убийстве. Не думаю, что вас спасет ваш титул!

***

Сколько прошло времени? Не более пяти минут с того момента, как защелкнулся дверной замок. А казалось, что минула вечность. Но если об этом говорили даже мои чувства, что должно было твориться в душе молодого герцога, носящего, как ему наверняка думалось, свой титул последние дни?

Льюс смотрел мимо меня, да и вообще, мимо. В дали, недоступные обычному взгляду. Смотрел, задержав дыхание, а потом прошептал:

– Значит, я умираю…

– Приговор еще не подписан, милорд, – я осторожно попытался увести мысли молодого человека с опасной тропинки, но он меня попросту не слышал.

– Я заслужил это… Боги покарали меня за недостойные желания.

– Делать им больше нечего!

Фыркаю, но даже кощунство в отношении небожителей не помогает: Льюс медленно, но верно погружается в омут скорби.

– Я желал смерти своему брату, и теперь должен искупить этот грех…

Я вдохнул. Выдохнул.

Могу понять отчаяние, вызванное неожиданным и крайне печальным известием, но пока герцог нужен мне вменяемым. Да и потом тоже, поскольку лично я не собирался ни умирать, ни доказывать свою непричастность к смерти Магайона. А лучший способ отвести от себя обвинения – предъявить живую и здоровую жертву. М-да, но как выполнить оба эти условия? Особенно касающееся здоровья? Телесное в явном непорядке, а душевное, если не принять действенных мер, скоро с ним сравняется.

Кладу руку на плечо Льюса и сжимаю пальцы: ничего, одеяло толстое, больно не будет, даже синяков не останется. Мое прикосновение нарушает сосредоточенность герцога на собственных переживаниях, и туман в серых глазах становится чуть разреженнее.

– Не время и не место напоминать вам такие простые вещи, но выхода нет. Вы помните о ваших долгах, милорд?

– Долгах? – Он рассеянно приподнимает брови. – Их много?

– Нет, всего два. Перед вашими подданными и перед самим собой.

– Вы кое-что упустили, Мастер… – Даже смертная (точнее, предсмертная) тоска не явилась причиной, удерживающей от нанесения маленького язвительного укола открывшемуся противнику. – Есть еще семья.

– Правда? – Улыбаюсь. – Вспомнили наконец-то? Какая радость! Тогда бросьте думать о глупостях и послушайте меня: у нас с вами очень много дел.

– Есть ли в них смысл? – Равнодушный вопрос. – Я скоро умру и, возможно, не успею сделать и малой части, что должен.

– Увы, милорд, ваше предположение не подходит для оправдания бездействия, да и не станет таковым.

– Как мне вас понимать?

– Принести пользу может и жизнь, и смерть: нужно только уметь извлекать выгоду из того, что попадает в руки. Мэнсьер хорошо знает это правило!

Льюс болезненно сморщился:

– Не ожидал от старика такой прыти… Неужели он заимел что-то против меня? Когда успел? И чем я мог его обидеть?

– Скорее всего, ничем, милорд. Не беру на себя многого, но могу предположить повод для столь… дерзкого поведения почтенного мэнсьера. Проблема поколений.

– Поколений?

– Видите ли, милорд, со временем каждый из нас начинает полагать (и зачастую, вполне обоснованно), что знает и умеет больше, чем еще не достигшие сходного возраста. Это полузаблуждение-полуоткровение основывается на очень простом сравнении себя нынешнего и себя тогдашнего. Разумеется, чем меньше жизненный опыт, тем больше ошибок мы совершаем, и детство в этом смысле – самая опасная пора, когда любой наш поступок может стать роковым для последующей жизни. Собственно, потому мы и нуждаемся в присмотре мудрых и терпеливых родителей и наставников, оберегающих нас от подобной опасности. Но время идет, мы взрослеем, набираемся уверенности в своих силах, умнеем, и в какой-то момент начинаем свысока посматривать на более молодых. Конечно, мы им завидуем, вспоминая собственную лихую беспечность, но гордимся достигнутым и смиряемся с тем, что юность, с ее отвагой и азартом, не вернется.

– И что же объясняют ваши рассуждения касательно старика?

– Разве не понятно? Он вправе полагать себя разумным хозяином, успешно управляющим Вэлэссой, и на сем основании считает, что не нуждается в указаниях свыше. Приказы и распоряжения вашего отца он принимал и будет принимать, пусть и скрипя зубами, потому что разница в годах не слишком велика. Но когда в город прибыли вы, милорд… Подчиняться мальчишке? Юнцу, который ничему еще не научился? Никогда и ни за что!

– Я не так уж молод, Мастер, и изучил достаточно… – В голосе Льюса проявилась долгожданная твердость.

– Не оправдывайтесь передо мной, милорд: я оцениваю людей по всей совокупности качеств, а не довольствуясь одной лишь внешностью. Но почтенный мэнсьер, уверен, чувствовал примерно то, о чем я только что рассказал.

– Вы сказали, «чувствовал», а не «думал», – заметил герцог. – Почему?

Слава богам, всем разом и Пресветлой Владычице в особенности: парень снова начал соображать! Теперь дела пойдут на лад.

Мое воодушевление не осталось незамеченным: Льюс нахмурился.

– Вас рассмешили мои слова?

– О нет, милорд, нисколько! Просто я позволил себе немного порадоваться.

– Чему же?

– Тому, что вы оставили в покое мысли о смерти.

Складка губ сжалась сильнее.

– Я не…

– Знаете, как говорят в народе? Не зови Тихую Госпожу, глядишь, она и пройдет мимо!

– Ваша веселость неуместна, Мастер.

– А я и не веселюсь, милорд. Я нахожусь в предвкушении.

– Предвкушении чего?

– Охоты. Вы любите охотиться?

– Нет, – коротко ответил герцог.

– Но участвовали, не так ли?

– Мне не доставляет удовольствия смотреть на страдания беззащитного зверя.

– Не такого уж и беззащитного… Впрочем, силы, разумеется, не равны, иначе и быть не может. Но я имел в виду охоту другого рода. Охоту за тайнами.

– На них тоже можно охотиться? – Льюс поневоле увлекся беседой, упрощая мою задачу все больше и больше.

– А как же! И с большим успехом. Но лично меня больше интересуют не сами тайны, а их разгадки.

– Разве они не находятся рядом друг с другом?

– Находятся, но не всегда. Бывают случаи, что задача и ответ отстоят друг от друга на расстояние жизни… Но не буду вас путать своими личными наблюдениями. Тайну я уже нашел, теперь должен ее разгадать.

– Должны? – Кажется, герцог начал забывать о своем недомогании. – Причина не в удовлетворении любопытства?

– К моему глубокому сожалению, нет, милорд. Наверное, я уродился таким, но… Когда открываю набитый вещами шкаф, не могу успокоиться, пока не разложу все в нем по полочкам. Возможно, порядка и не станет больше, но я буду знать, где что лежит, и мне этого достаточно.

«Что меня не перестает поражать, так это твоя способность правдиво лгать!..» – Восхищенно воскликнула Мантия.

Я не лгу.

«Тебе же нет никакого дела до города и его судьбы, если вдуматься… Несколькими тысячами больше, несколькими меньше – от мира не убудет…»

А вот тут ты ошибаешься. Убудет. Я это чувствую.

«Что-что ты чувствуешь?..» – подбирается, как охотничья собака, взявшая след.

Мир. Ему… немного не по себе.

«Плохо?..»

Нет, «плохими» или «хорошими» его ощущения не назовешь. Он… встревожен. И я тоже, что меня несколько раздражает.

«Привыкай…» – советует Мантия. – «Число ниточек, протянутых между вами, будет только расти…»

До каких пределов?

«Пока не сольетесь в единое целое… Шучу, не бойся! Вы слишком хороши сами по себе, чтобы вас объединять… И слишком ценны своими самостоятельными качествами, а поскольку слияние неизбежно усилит одни из них и поглотит другие…»

Можно спать спокойно?

«Когда наиграешься всласть…»

Я не играю!

«В игре нет ничего плохого, любовь моя, только не забывай, что с одной стороны надо стараться выиграть, а с другой, сделать возможный проигрыш менее болезненным… К тому же, некоторыми фигурами неизбежно придется пожертвовать…»

Этого я делать не хочу.

«А твое желание, в отличие от желания того, кто следит за соблюдением правил, не имеет особого значения…»

Хорошо, пусть так. Но я когда-нибудь доберусь до этого самозваного судьи и…

«Вот тогда и поговорим…» – Она свернула Крылья и сделала вид, что дремлет, позволяя мне вернуться к разговору.

– А как же остальные? – С искренним интересом и легкой обидой спросил Льюс. – Их вы не хотите посвящать в свой «порядок»?

– Почему же? Посвящу и с удовольствием, если они выкажут к тому искреннее желание, а не вежливо-скучное: «Да, разумеется, поставьте нас в известность».

– Это непременное условие?

– Для меня? Да.

– А если я попрошу… Вы сочтете мое желание искренним? – Серые глаза стали невыносимо серьезны.

Я опустил взгляд, снова поднял, прищурился и усмехнулся.

– Искренним? Возможно. Но не бескорыстным.

– Почему? Я не ищу выгоды.

– Ваши мысли сейчас наполнены жаждой выжить и наказать обидчика. Неплохая пища для костра знаний, но учтите, она сродни хворосту: быстро загорается, весело трещит, но и бесследно гаснет, а значит, приносит мало пользы. Поэтому постарайтесь найти для костра еще и несколько поленьев, иначе нет смысла высекать искру.

Льюс, не отрываясь, смотрел на меня не меньше трех вдохов.

– Мы не могли встречаться раньше?

– Не в этой жизни, милорд.

– А мне кажется, я уже где-то слышал ваш голос… Но никак не могу вспомнить, где и по какому поводу.

Хм. Еще бы не казалось. Целомудренные философские беседы у гроба младшего Магайона мы вели долго. Пока не пришло время крепких напитков, и одним богам известно, что я плел, когда разум начал исчезать в пьяном угаре.