Текст книги "Осколки (Трилогия)"

Автор книги: Вероника Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 73 страниц)

– Нанизывать бусины на нитку?

– Именно. На нитку смысла.

– И какое отношение все это имеет ко мне?

– Самое прямое. Ты и не заметил, как вскользь брошенная фраза открыла чужому уму то, что пряталось в твоем. Даже если ты всего лишь повторил чье-то замечание… Не сомневайся в себе понапрасну, сын. Не надо. Сомнения полезны только в том случае, если ты видишь пути избавления от них. А бестолковые обиды… Они ни к чему не приведут. Лишь замедлят шаг.

– И вовсе не бестолковые.

– Тогда скажи, что тебя тревожит, – предлагает отец.

– Тревожит?.. Так, чтобы прямо, ничего. Мелкие детали. Случайные события. Что-то, чего я никак не могу схватить за хвост.

– Потому что не видишь хвоста.

– Да, пожалуй… Но это не проблема. Пока не проблема.

– Есть что-то еще?

– Наис.

– Что с ней?

– Она видела мое свидание с рекой.

– О! – Отец понимающе вздыхает. – Это должно было случиться.

– Знаю. Но не так рано! Я надеялся, что сначала мы… в общем… попробуем сделать все, как у всех.

– Она огорчилась?

– Не то слово! Кричала, чтобы я не смел искать с ней встречи.

– Сурово.

– Еще как! И не стала меня слушать.

– А что ты мог ей сказать? – отец грустно улыбается уголками губ. – Так заведено? Так надо, чтобы не прервался род? В этом нет ничего личного? Она не поверит. Сейчас не поверит. Даже если будет знать, что в тот миг ты думал только о ней. Ведь, думал?

Не отвечаю, снова всматриваясь в колыхание тяжелых водяных прядей. Думал, конечно. Именно о ней. И жалел, что так редко могу посвятить свои мысли дорогому мне человеку. На службе как-то времени не хватает, да и силы тратятся совсем на другие вещи.

– А что тебя особенно огорчило?

– Особенно? – задумываюсь. – Ну… то, что она приревновала меня к реке.

Отец хохочет, а я растерянно смотрю на него, пока смешинки не утихомириваются и не позволяют услышать:

– Ох, сын, какой же ты глупый… Ведь ревность – первейший признак любви! О чем же сожалеть?

А и верно… Как просто! И почему мне самому в голову не пришло такое толкование происходящего? Наверное, потому что, действительно, слишком глуп. И это еще один повод усомниться в собственной ценности.

Лунная излучина, поместье Ра-Гро,

вечерняя вахта

Когда я приволок домой пару лососей, любезно отловленных отцом после одержанной над приступом смеха победы, ма сделала вид, будто вовсе не заметила моего появления. Впрочем, рыбу взяла, и Микис получил свою порцию красноватой мякоти, остро пахнущей свежестью. Надеюсь, это мне зачлось, хотя желтые глаза не выразили ничего, кроме: «Ну и почему я так долго ждал?» Интересно, существуют на этом свете благодарные твари? Хоть двуногие, хоть четвероногие? Пока приходится признать: благодарность найти невозможно. Впрочем, а там ли я ищу, где нужно? Вдруг, заблудился не в том лесу?

Есть не хотелось, да и не полагалось: кратковременное голодание могло принести мне лишь пользу. Поэтому я предпочел телесной пище пищу духовную. Говоря проще, закрылся в библиотеке. Забрался с ногами в свое любимое кресло и погрузился в размышления, благо тем для них имелось предостаточно.

Если отец прав… Да что я говорю! Он ВСЕГДА прав. А это значит, что вспышка ревности неопровержимо свидетельствует о наличии у Наис и другого, более желанного для меня чувства. Весь вопрос в том, осознанного или нет. Да, она поспешила приехать и воочию убедиться, что я цел и невредим. Уже замечательно, потому что раньше нелепые шалости, укладывающие меня на недели в постель, мою супругу не волновали. Нисколечко. Неужели, она поняла? Безумно хочется в это верить! Но, как говорят: и хочется, и колется. Нет, я не боюсь обжечься. Я боюсь, что обожгу ее. Вернее, уже обжег. Зря девицам рода Ра-Элл еще в детстве не рассказывают всех подробностей возможной в будущем супружеской жизни. Ой, как зря. Но с другой стороны, и рассказывать заранее – не положено. В целях сохранения тайны если и не государственной, то не менее важной…

Изменение, как и любое магическое вмешательство в ход вещей, предписанный природой, накладывает ограничения на свое использование в дальнейшем. Причем, сила и количество ограничений тем больше, чем важнее результат измененияи чем значимее его влияние на окружающий мир. Мир вне пределов измененного. Таковы правила. Конечно, их можно кое-где обойти, а кое-где и нарушить, но родители вбили мне в голову святую веру в то, что любое нарушение основ повлечет за собой кару, тяжесть которой напрямую зависит от проступка. Даже, когда проступок совершен по незнанию или неразумению: чем сильнее натянешь тетиву, тем больнее она ударит по пальцам, если не умеешь стрелять. Какой отсюда следует вывод? Сначала изучи уловки Судьбы, а уж потом предлагай ей сыграть партию.

Те, кто занимался изменением, тоже были связаны правилами, не подлежащими нарушению. В частности, потому в славном деле охранения мира участвовали только два рода. Ведь куда как проще было бы наделить полезными способностями каждого второго из тогдашних жителей Антреи! Но вот безопаснее ли? Возможность устанавливать, здрав чужой разум или нет – великий соблазн. Так можно и неугодного придворного отправить на плаху или в ссылку, соседа со свету сжить, и все под стягом борьбы за всеобщее благо. Опасный дар, не правда ли? Потому и вручен был тому, кто артачился до последнего. Искренне. Самозабвенно. До истерик и угроз в адрес всех и каждого. Мой далекий предок, (тоже Рэйден, кстати), не хотел служить обществу, потому что имел много других надежд и устремлений. Какими правдами и неправдами его заставили, неизвестно, но я в полной мере унаследовал ослиное упрямство Ра-Гро, о чем многие знакомые и незнакомые со мной лично современники сожалеют. И, ххаг побери, я сделаю все, от меня зависящее, чтобы они сожалели еще больше, потому что…

Дурное дело – обрекать двух людей идти по жизни рука об руку. Дурное и грешное. Можете представить себе, каково это, с того дня, как что-то начинает задерживаться в голове, знать: вот с кем-то из этих крикливых голенастых девчонок ты будешь рядом всю свою жизнь. Независимо от чувств. Независимо от желаний. Просто потому, что иначе невозможно. Остается только одно: принять свою участь всем сердцем. Я так и поступил. А Наис…

Ну зачем она решила посмотреть, что я делаю? Она не должна была узнать… Никогда. Очарование любого чуда пропадет, если дотошно ознакомиться с его изнанкой – формулой заклинания, мешком заплесневелых причиндалов, потребных для чародейства, и вечно сморкающимся в рукав магом, который это чудо и сотворил. Я многое бы отдал за то, чтобы моя жена осталась в неведении. Но теперь ничего уже не изменишь.

Как обладающий определенным могуществом, наследник рода Ра-Гро подвергался очень большому риску не дожить до того времени, когда сможет зачать своего преемника. И чтобы избежать опасности оставить город без следующего защитника ввиду несвоевременной кончины предыдущего, была создана купель, хранящая в себе… и семя в том числе. Ну, а каким образом это самое семя в нее попадало, рассказывать не нужно: всем понятное, хотя и не слишком пристойное действо. В котором я принимаю участие примерно дважды в год. И если случится так, что супружеское ложе все-таки не сведет меня и Наис, она отправится сюда и опустит свое тело в теплую воду, чтобы… Нет, даже думать об этом не хочу! Отдать свою любимую реке? Это слишком горько. Утешает только одно: если моя жена и впрямь вынуждена будет плескаться в купели, это будет означать, что я уже мертв. Вот только «все равно» мне не будет. Нет, я увижу и прочувствую все, от начала и до конца. Наказание ли это или же бесценный дар, не знаю. Не хочу задаваться таким вопросом. Но, наверное, многие отцы с радостью поменялись бы местом со мной, чтобы иметь возможность даже после смерти видеть, как растет сын. И как скорбит о непрожитых вместе годах стареющая жена…

– Так и собираешься спать?

Голос матери над ухом. Насмешливый и одновременно заботливый.

– А?

– Иди, ложись в постель. Хватит пылью дышать.

– А мне нравится, – довольно щурюсь.

– Нравится… Тебе нужно кровь чистить, а ты глупостями занимаешься.

– И вовсе не глупостями! Мне… Надо было подумать.

– Подумал? – в вопросе звучит искренняя заинтересованность.

– Немного.

– Узнаю своего сына! Ты у меня всегда думаешь… немного.

Она старается казаться строгой, но с каждым годом это получается все хуже и хуже: вот и сейчас мне хочется обнять матушку и прижать к своей груди, крепко-крепко, потому что вижу, как близко к сердцу она принимает все, что со мной происходит. И как огорчается тому, что происходят со мной, по большей части, вещи глупые и недостойные.

– Ма… Скажи, Нэй очень расстроилась?

Инис кусает губу, но не спешит отвечать.

– Она злилась?

Молчание.

– Кричала?

Еще более глубокое молчание.

– Плакала?

– Не гадай понапрасну, Рэй. Я не хочу об этом говорить.

– Но почему? Может быть только одна причина… Ты тоже когда-то…

Зеленые глаза застилает давняя боль.

– Да, я – тоже.

Она поворачивается слишком резко, словно каждое движение причиняет ей боль, но я ловлю ее руку и, сползая с кресла, опускаюсь на колени:

– Прости, пожалуйста… Я не хотел, чтобы ты вспоминала.

– Я не могу забыть, Рэй. Даже если бы хотела. Но я не хочу забывать.

Пальцы Инис мягко, но уверенно высвобождаются из моих, и вдох спустя я остаюсь один. И в библиотеке, и просто. Один.

Восьмой день месяца Первых Гроз

Свободная Ка-Йи

Правило дня: «Враг может обмануть и подставить, но не предать».

«Лоция звездных рек» указывает:

«Неспешный день, полный недоразумений, казусов, неожиданностей.

Лучшее время для исправления содеянных ошибок, ибо боги не вмешиваются: они отдыхают вместе с Ка-Йи. Главное, ничего не потерять, не упустить, не забыть и не запутаться в череде дел и обязанностей, помня, что сюрпризы судьбы – не всегда сладки и приятны, и отвечать за все придется тебе самому».

Антреа, предместье Неари,

утренняя вахта

С первого раза быстро отыскать калитку в изгороди, бесцеремонно увитой плетями диких роз, было невозможно – знаю на собственном опыте. Нет, честно: когда Виг пригласил меня к себе домой, но при этом попросил зайти «с черного хода», я хоть и удивился, но решил, что мне это будет по плечу. Как и любое дело в семнадцать лет, разумеется. А вот оказавшись перед густой зеленой стеной, из которой любопытно и насмешливо таращились на мою растерянность махровые бутоны… Слегка присмирел и поспешил заручиться помощью не только дурной уверенности в себе, но и самого светлого, что у меня есть. Нет, не разума. Своих волос. Конечно, и мозгами раскинуть пришлось, куда ж без этого? Но главным оказалось совсем другое.

Что такое цветы? Растения. Чувствуете глубину? Нет? И я тоже не сразу почувствовал. Рас-те-ни-я. То, что растет. А еще растут звери, рыбы и люди, которые безо всяких сомнений являются живыми существами. Какой вывод можно сделать из этой посылки? Веточки, листочки, цветочки и травинки ничуть не менее живые, чем мы. А значит, умеют запоминать и, что особенно важно, помнить. Благодаря жидкости, текущей внутри них.

Собственно, именно на этом свойстве воды и основана моя наследственная обязанность. Я читаю. Воду. Конечно, в текучем состоянии она не способна сохранить какие-либо сведения более суток, но и этого бывает достаточно. А если заморозить, можно добиться практически «вечного» хранения. Как мне объясняли во время долгого и нудного обучения, вода является одним из самых удивительных веществ в мире. В самом деле, только она может быть жидкой в своем обычном состоянии, твердеть, становясь льдом, и, наконец, невесомо витать меж нами, обращаясь в пар. А поскольку даже самому неумелому магу известно, что проще всего удерживать заклинание в предмете с упорядоченной структурой, то бишь, в кристалле, способность воды становиться таковым упорядоченным не осталась незамеченной. Разумеется, заметить мало: нужно еще и применить обнаруженное свойство с пользой. Ну, для этого нашлись умельцы, которые… И выродили на свет меня. То есть, таких, как я. Читающих воду.

Хотя, если уж быть совершенно искренним и точным, я скорее читаю испарения, а не саму жидкость, причем довольно легко и просто, потому что у меня имеется подходящий для чтения инструмент. Волосы.

Да-да, именно волосы, которые (только не удивляйтесь!) также имеют весьма и весьма упорядоченную структуру. Почти кристаллическую. И при этом обладают свойством впитывать в себя влагу, при этом темнея и скручиваясь локонами. Не у всех, конечно, но могу поклясться: многие замечали за собой описанные изменения во влажном воздухе. Так вот, впитываясь в волосы, пары воды становятся доступными для изучения. Более того: в зависимости от длины и способа укладки волос (косички всяческие или тьма шпилек) можно без особенного напряжения ума и сил узнавать предельно точное и полное значение сведений, принесенных водой. Если вы умеете это делать. Я – умею. Но положа руку на сердце, признаюсь: лучше бы не умел. Потому что одно дело использовать сию способность на благо государства и населяющего его народа, и совсем другое – в свободное от службы время насильно мешать самому себе читать всех и вся.

Так вот, калитку я нашел, воспользовавшись своими талантами. Проще говоря, принюхался. Не скажу только, что розы охотно раскрыли передо мной искомую тайну: до того времени я больше практиковался на чтении тех, кто бегает по земле, а не держится за нее корнями. Пришлось всерьез заняться делом, посвятив изучению цветочных ароматов не менее четверти часа. Хорошо еще, прохожих в тот день на той улочке было негусто, поскольку стоящий столбом парень с закрытыми глазами непременно вызвал бы у соседей Вигера удивление, очень близкое к тревоге…

В каждом из нас есть вода, и довольно приличное количество: даже не беру в расчет кровь, которой можно нацедить целое ведро. Я говорю о другой воде. О воде, которая содержится в тканях нашего тела и поступает наружу, например, в виде пота. Да, чаще всего, когда человек потеет, это чувствуется. Всеми, кто находится вокруг. Правда, далеко не каждый будет заметно «благоухать», особенно если воспользуется душистыми притираниями и настоями. Но самое любопытное: вода испаряется с нашей кожи ВСЕГДА. В любой момент времени. А значит, вокруг нас витает целая книга, каждая из страниц которой – мгновения нашей жизни, старательно сохраненные водой. Нужно только уметь ее читать. Но пар не может висеть в воздухе вечно, не так ли? Он оседает, впитываясь… Во что придется. В одежду. В гобелены, развешанные по стенам комнаты. В… В кусты роз, мимо которых мы ходим каждый день. А те (вот ведь мерзавки!) и не думают расставаться со своей памятью. Мне стоило только различить в ароматном дыхании цветов нотки, свойственные Вигу, и искомое было найдено. Кстати, как я потом догадался, это было одним из небольших экзаменов, проведенных по настоянию Калласа, дабы удостовериться в моей годности для несения службы. Конечно, впрямую никто не сознался, но обижаться задним числом было глупо. А на будущее (чтобы больше не тратить силы зря) я попросту запомнил количество шагов от угла до калитки.

Преодолев искушение легкомысленно украсить себя одной из темно-вишневых розочек, я, не торопясь, но и не замедляя шаг нарочно, плелся по тропинке, ведущей к заднему крыльцу особняка Ра-Кен, в очередной раз мысленно отчитывая своего друга за пренебрежение к безопасности.

Ни стражи, ни тяжелых магических засовов – ну куда это годится? Можно сказать, одно из первых государственных лиц, и совершенно не заботится о своей жизни, когда даже у такого оболтуса, как я, имеются личные телохранители… Помню, по этому поводу мы когда-то повздорили до такой степени, что подрались. Кстати, именно в тот раз я впервые убедился: если Виг и чуть слабее меня, то в изворотливости и фантазии заметно превосходит. Достаточно сказать, что по количеству трещин в собственных костях победу одержал я, тогда как Ра-Кен, уже бывший тогда ре-амитером, по большей части отделался растяжениями связок. А потом… Потом мы залечивали раны. Вместе. В одной комнате. Под замком. Потому что Каллас справедливо рассудил: либо мы все же найдем общий язык, либо окончательно прибьем друг друга, и проблемы, связанные с нашей ссорой, исчезнут сами собой. Так оно и вышло. Мы помирились. И пообещали никогда больше не учить друг друга жить.

Несколько лет спустя я начал понимать, почему Виг настойчиво отказывался от охраны. Одобрить его желание так и не могу до сих пор, но понимаю. Наверное, сам бы так поступил. В схожих обстоятельствах…

Все сколько-нибудь значимые государственные должности в Антрее – наследственные. В следовании этой традиции есть и положительные, и отрицательные стороны, но как мне лично думается, положительных гораздо больше. Судите сами: если твои предки знали, что век спустя их место в кабинете займет прямой потомок, а за ним последует еще несколько поколений, вряд ли даже у самого тупого служаки возникла бы мысль нагадить собственным внукам. Нет, конечно, исключения случаются, и весьма печальные, но с ними борются. Вполне успешно. Назначая способных помощников. Впрочем, если следить за здоровьем крови и прилагать должные усилия к обучению юных умов, то с каждым новым поколением наследственного умения будет только прибавляться. В самом деле, ведь даже охотничьих собак выращивают, скрещивая особей с нужными качествами и следя за чистотой породы. Чем же люди хуже собак?

Так вот, отец Вигера (и дед, и прадед) тоже служил в Городской страже в высоких чинах. И неудивительно, что сыну передалась отцовская хватка в такой мере, что вскоре после первого назначения стало ясно: юноша пойдет в гору. Подъему, что характерно, никто и не стал мешать. По очень простой причине: если находится ломовая лошадь, на которую можно взвалить основную тяжесть дел, всем остальным безопаснее и спокойнее отойти в сторону. Так и сделали, быстренько подняв звание Вига до ре-амитера. Примерно в то же время Ра-Кен встретил свою любовь…

Они были счастливы, но очень недолго. И не полностью, потому что, как высокопоставленному офицеру, Вигеру полагалось денно и нощно находиться под неусыпной охраной. А пара-тройка гвардейцев в спальне не способствует проявлению нежности между супругами, верно? Тем более что от беды стражники защитить не смогли.

После рождения Лелии Ланна очень ослабла и в какой-то из дней подхватила простуду, завершившуюся смертью, как ни старались лекари и маги. И похоронив любимую, Виг ледяным тоном заявил, что не нуждается в охране. Никогда больше не будет нуждаться. Не знаю, какие доводы он привел королеве и своему непосредственному начальнику, но требование было удовлетворено: ни одного стражника в доме Ра-Кен не осталось. Зато… Осталось недоумение. Мое. Надолго осталось.

Честное слово, я бы согласился даже на то, чтобы вокруг моей кровати стояли сотни любопытствующих, лишь бы… Лишь бы рядом со мной была Наис.

– Ур-р-р-р-р! – тихо, но серьезно донеслось снизу.

Лобастая голова, крупные темные бусины глаз, скрытые длинные челкой – как они вообще что-то видят, ума не приложу. Белая шерсть, длина каждой пряди которой составляет не менее локтя, покрывает мускулистое тело, скрадывая пропорции и создавая обманчивое впечатление увальня и игрушки. Очень большой игрушки.

– Привет.

Кожаная заплатка мокрого носа сморщилась, принюхиваясь, и я снова удостоился недовольно рычания.

– Кота учуял? Так это твой знакомый.

Фырканье, свидетельствующее о том, что собаки вполне понимают человеческий язык.

– Ну что, Бруш? Будем здороваться или как?

Миг промедления, и мохнатые передние лапы ложатся мне на плечи, а шершавый язык мочалкой довольно проходится по моему лицу.

Вообще-то, дассийские овчарки – свирепые звери, и мой знакомец без зазрения совести слопал бы любого нарушителя границ, если бы почувствовал в нем угрозу. Собственно, и меня мог бы покалечить, хотя и появился в этом доме исключительно моими усилиями: я даже сам выбирал щенка. Из нового помета маминых питомцев. Вигер соглашаться на такого «охранника» не хотел, но Лелия – тогда еще чудный карапуз полутора лет от роду – так радостно заверещала и вцепилась в мохнатый комок, что ре-амитер вздохнул и уступил. Мне и своей дочери. Но несмотря на нашу дружбу, я настоял, чтобы из всех обитателей особняка Ра-Кен «своими» Бруш считал только Вига и Лелию, чего и добились путем тщательных тренировок. Так что, можно было быть спокойным хотя бы на этот счет.

– Ну ладно, будет уже… Ты стал слишком тяжелым, чтобы виснуть на мне, Бруш. Ну-ка, слезай!

Пес выполнил мою просьбу, но только потому, что она была высказана предельно вежливо и ласково: любая агрессивная нотка расценивалась, как приказ к атаке.

– Ты уже вернулся в город?

Удивленно расширенные глаза на заспанном лице. Опять полночи не ложился? Мне что ли следить за его своевременным отправлением в постельку? Вот еще!

– Захотел и вернулся. Не имею права?

Вигер качнул головой, поправляя наспех накинутый домашний камзол:

– Имеешь. С тобой все в порядке?

– А ты как думаешь?

Бруш, донельзя обрадованный тем, что его хозяин вышел в сад, занял место у ног ре-амитера, изо всех собачьих сил изображая верность и преданность.

– Выглядишь вроде хорошо. А чувствуешь?

Вопрос был с подтекстом. Очень глубоким. Дело в том, что мой внешний вид совершенно никоим образом не соотносится с моим внутренним самочувствием. Доходит до смешного, кстати: после самого тяжелого перепоя свежести и румянцу моих щек может позавидовать любая придворная красотка. А лучше всего работается, когда со стороны глядя на меня можно подумать: доходяга, еще минута, и свалится без сил и сознания.

Я улыбнулся:

– Не очень. Но к работе это не имеет никакого отношения.

Виг помрачнел.

– Опять?

– Ерунда. Не обращай внимания.

– Не ерунда! Пойдем-ка в дом. А ты, – недвусмысленный приказ собаке, – оставайся здесь. И не ворчи! Схожу с тобой на прогулку, обязательно схожу! Только позже.

Пес, вынудивший хозяина на щедрое обещание, вильнул хвостом, исчезая в кустах, а я последовал за Вигом в «летнюю» гостиную – комнату, одна из стен которой раздвигалась наподобие ширмы, соединяя дом и сад в единое целое. Очень мило, кстати: нужно будет так оборудовать собственный дом. Когда Наис в него переберется. ЕслиНаис в него переберется…

Вигер принес с кухни ковшичек и разлил по чашкам ароматную темную жидкость. Не скажу, что мне нравится вкус авака – зерен южного кустарника, которые собирают, обжаривают, мелко перемалывают и варят в кипящей воде, но считается, что сие зелье дарит бодрость духу и телу, а спорить с мнением общества мало кому с руки. Вот и я давлюсь и кривлюсь, но пью. А мой друг, напротив, находит в поглощении этой гадости настоящее удовольствие.

– Так почему ты вернулся раньше срока?

– Подумаешь, раньше! Всего на один день.

– Который ты должен был с пользой провести на природе, – строго подытожил Виг.

– С пользой, без пользы… У меня вся эта природа уже знаешь, где стоит? Под самым горлом. Надоело.

– Ты не помирился с Наис?

– А почему я должен был…

Внезапная догадка заставила меня оборвать фразу на середине. Неужели?

– Ты ей сказал?

– О чем? – Вигер пытается идти на попятный, но слишком поздно.

– Обо всем! Сгустил краски, признавайся? Иначе Нэй не приехала бы.

Обрадованное переспрашивание:

– Так она все-таки приезжала?

– Да!

– И чем же ты недоволен?

– Всем!

На всякий случай Виг переползает по стулу в сторону, чуть более удаленную от того места, до которого я могу дотянуться.

– Я думал…

– Правда? И как долго?

– Рэй, в самом деле… Это был такой чудный момент для примирения!

– Да уж, чудный.

– Разве нет? Любящая жена, поспешившая к недомогающему мужу – чем не сюжет для сказки со счастливым финалом?

– Сказка…

Я опрокинул в рот все содержимое чашки, чтобы вкусом авака забить горечь мыслей. Хотя бы на несколько минут.

Вигер присматривался ко мне с опаской, причем боялся, как предполагаю, больше не за целостность собственной челюсти, а за мое душевное равновесие.

– Случилось что-то плохое?

– Да.

Лаконичность ответа моего друга не удовлетворила:

– Что именно?

– Неважно.

– Рэй, посмотри на меня, пожалуйста!

Я нехотя поднял глаза, встречая серый и мягкий, как пепел, взгляд.

– Что случилось?

– Да так… Безделица одна.

– Безделица тебя бы не огорчила, – разумно заключил Виг. – Учти, я не отстану, пока не узнаю достаточно, чтобы…

– Чтобы натворить еще больших бед? Знаю.

– Рэй, да что стряслось?

– Сказано же: безделица! Она должна была произойти. Однажды. Но я рассчитывал, что все случится несколько позже, чем случилось.

Я вышел на террасу и оперся об ажурную решетку ограждения.

– Все плохо, да? – Робкий вопрос.

– Угу.

– Послушай… Извини. Я не хотел.

– Знаю.

Ладонь Вига неуверенно легла на мое плечо.

– Понимаешь, мне… Я так не могу.

– Как?

– Когда я смотрю на тебя и Наис, я всегда вспоминаю Ланну и то, как мы были счастливы.

– И хочешь осчастливить нас?

– Ну… Вроде того.

Я повернулся к Вигеру лицом.

– Не надо, хорошо?

– Извини, – он огорченно опустил глаза.

– Я никого не виню, пойми. Мне нужно было совсем немножко времени, чтобы… А, да о чем теперь говорить!

– Рэй…

– Все, забыли. Собственно, я пришел к тебе по делу.

– А именно?

– Во-первых, хотел спросить, завершено ли дознание по поводу пожара.

– Завершено, – кивнул Вигер. – Я распоряжусь, чтобы тебе предоставили отчет.

– Если можно, прямо сегодня: я собираюсь заглянуть в Приют.

– Договорились. Что-то еще?

– Во-вторых, хочу узнать, кто занимался делом тех детей, с рынка.

– Как и полагается, Служба опеки.

– А конкретно?

– Dan Рагин.

Старый приятель отца? Замечательно: не будет проблем с расспросами.

– Тогда отправлюсь прямо к нему.

– Ты, в самом деле, чувствуешь себя хорошо?

Все никак не хочет поверить в мое душевное здоровье. Правильно, кстати, делает: на душе у меня самые настоящие сумерки. То есть, наиболее подходящее состояние для работы.

– Не беспокойся. Все хорошо.

– Дядя Рэй!

Счастливая рожица, до боли напоминающее лицо ре-амитера. Кулачки, протирающие сонные глаза. Кружевная рубашка, на локоть длиннее, чем рост шестилетней девочки.

Подхватываю Лелию на руки:

– Привет, муха! Как поживаешь?

– Ой, а мне три дня из дому запрещают выходить, – тут же начинает охотно ябедничать ребенок. – И все время в постели велят лежать. А я не хочу! Я хочу гулять!

– Но, наверное, есть причина, не так ли?

Девочка обиженно шмыгает носом:

– А я папе говорила, а он не верит!

– Во что?

– Я совсем-совсем здоровая!

– Правда? Гляди, муха, только не ври: ты же знаешь, я лгунишку сразу вижу!

– Я не вру!

Капризуля надувает губки и одновременно заискивающе смотрит мне в глаза.

– Именно, что врешь, – вздыхает Вигер.

– Не вру! – Горячо возражает Лелия, а потом шепчет мне на ухо, тщетно надеясь, что ее просьба останется тайной для отца: – Скажи ему, дядя Рэй… Я же здоровая… Ну, почти совсем уже!

– Хорошо, скажу.

Опускаю ребенка на пол.

– Она, похоже, поправилась. В любом случае, прогулка на свежем воздухе не помешает. И, знаешь что… Может, отправишь ее за город? Моя мама будет просто счастлива принять у себя эту юную daneke.

Виг хмурится:

– Уверен?

– Вполне. Инис любит детей. И уж совершенно точно, не позволяет им болеть, по себе знаю!

Антреа, Медный квартал,

начало дневной вахты

Хорошо, что отряженный для моей доставки в город мамин работник согласился отвезти Микиса в особняк Торис: представляю, как бы я смотрелся с котом под мышкой, направляясь в присутственное место!

Служба опеки, некогда многочисленная и жизненно необходимая, на моей памяти переживала не лучшие времена. По крайней мере, большим трехэтажным строением ей пришлось поделиться с Таможенным корпусом, а потом и вовсе съехать в одну из внутридворовых пристроек, благо архив с отчетами о появлении в пределах Антреи незваных пришельцев медленно, но верно уменьшался в размерах ввиду того, что количество пришельцев тоже не стремилось к росту. Точнее говоря, если раз в полгода кто и решался сменить место обитания, выбрав в качестве конечного адреса мой город, можно считать, Служба была обеспечена работой. Хоть какой-то. А все остальное время пяток пожилых мужчин и женщин, уныло ожидающих права уйти на заслуженный и долгожданный отдых, искал другие способы для развлечения. Конечно, молодое пополнение периодически появлялось в этих стенах, но подолгу не задерживалось: кому охота дышать пылью канувших в забвение событий, если можно с тем же успехом располагаться в чистеньком и светлом кабинете Таможни или Городской стражи? Правильно, дураков нет.

Dan Рагин, помнивший меня еще несмышленым мальчуганом (правда, злые языки утверждают, что с тех пор в отношении разума я ничуть и не изменился), кряхтел всего лишь две минуты, доставая отчет, благо последний покоился на самом верху стопки пыльных папок. Еще минуту с половиной мне пришлось ждать, пока старческий взгляд отыщет в строчках дрожащих букв имя и прочие сведения о лице, принявшем участие в судьбе вновь прибывших переселенцев. Но если вы думаете, что сразу после этого я покинул архивную комнату, то глубоко заблуждаетесь: меня продержали в продавленном кресле еще с четверть часа разговоры о погоде и самочувствии, равно моем и моей матушки. И только целиком и полностью закончив нудный церемониал, в благородном обществе полагающийся непременным, мне удалось вырваться на свободу. Относительную, разумеется: как можно считать себя свободным, если знаешь, что три пары глаз следят за тобой каждое мгновение?

И почему Вигер не смог привыкнуть к охране? У меня-то получилось. Правда, не сразу и не без труда, но я примирился с наличием телохранителей, а они… Надеюсь, со мной. Нет, вру: не примирились. Даже Баллиг в глубине души вечно мной недоволен, что уж говорить об остальных? А ведь я не позволяю себе многого: так, пошучиваю иногда. Да и то, в последние годы делаю это все реже и реже. Старею, наверное. Глядишь, еще пара лет, и вовсе перестану причинять беспокойство своим охранникам. Буду тихо и мирно ходить на службу, высиживая вахты от колокола до колокола, буду старательно составлять скучные отчеты и писать редкие протоколы, буду… Покрываться плесенью буду, в общем. А что, живой пример прямо перед глазами: старина Калли. Кажется, совсем недавно был сорванцом, а сейчас – руины прежней роскоши. Впрочем, в отличие от меня dan Советник обременен проблемами по самое горлышко, потому и не успевает заботиться о себе любимом должным образом. И не женился до сих пор… Правда, у него столько двоюродных племянников, что найдется, кому наследовать семейное дело. А что делать мне? И надо ли что-то делать?..

Та-а-а-ак, это здесь. Как следует из справки, выданной Рагином, девочку и малыша взял на попечение состоятельный купец, происходящий из рода, с самого основания Антреи занимающегося поставками в Западный Шем красной меди из собственных рудников на северном побережье Мертвого озера. Dan Сойнер.