Текст книги "Осколки (Трилогия)"

Автор книги: Вероника Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 73 страниц)

– Мир этому дому! – Громко и чуточку торжественно провозглашаю я, пока найо, фыркая и хмыкая, принюхиваются к окружению.

Знаю, им не по нраву тяжелый воздух, пропитанный дымом и ароматами потеющих тел, но ничего не поделаешь: место назначено, и я на него прибыл.

– И вам мир, добрые путники! – Отвечает на приветствие дюжий мужчина.

Если мой знакомый рыжий великан крупен, но во всех направлениях пропорционально, то хозяин постоялого двора всю свою жизнь раздавался исключительно вширь. Наверное, чтобы не надо было пригибаться под низкими притолоками. И даже не определишь, сколько ему лет: волосы белесые от рождения, лицо изборождено морщинами, но морщинами, если можно так выразиться, трудовыми, а не возрастными. Голос звучный, гулкий. Или кажется таким из-за эха, отброшенного назад потолком? Рубаха и штаны из шерстяного полотна, отороченные мехом сапоги да меховая безрукавка: для помещения вполне достаточно, но сдается мне, что точно так он же ходит и по двору. И совсем не мерзнет.

– Найдется свободный уголок?

– Отчего ж не найтись… Есть комната. Втроем-то уместитесь?

– Потеснимся, в обиде не будем.

Коридор, узкий не вследствие размеров, задуманных неизвестным мне зодчим, а заставленный кадушками, сундуками и прочими предметами, необходимыми для хранения потребных хозяйству вещей, привел нас к очередной низкой двери, за которой оказалась очень даже милая комната. Правда, не особенно большая и светлая, но вкусно пахнущая хорошо высушенным сеном. Э-э-э-э-э… А кровать-то одна. Положим, двое на ней уместятся, а где спать третьему? Я, конечно, не собирался задерживаться на ночлег, но день опасно приближается к вечеру, и если линна заставит себя ждать, придется отправляться домой только поутру, потому что брести в темноте по сугробам до смыкания Пластов будет не самым приятным времяпрепровождением… Ладно, придумаем что-нибудь.

Пока я снимал верхнюю одежду, найо успели не только сделать то же самое, но и совершили несколько игривых кругов по комнате.

– Вот что. Я пойду, погреюсь и что-нибудь кину в рот, а вы… Можете заняться, чем хотите. Только без шалостей! Не хватало мне еще перед здешними хозяевами краснеть.

– Мы будем осторожными.

– Мы будем послушными.

Да уж. Не верю ни единому слову, и особенно не верю блестящим вишням нахальных глаз. А закрывая за собой дверь, понимаю всю справедливость опасений, потому что слышу:

– Мяв-мяв, мой котик!

– Ур-р-р-р-р-р!

И горестный скрип кровати, принявшей на себя тяжесть двух тел.

В зале наблюдались все те же лица. При моем появлении неспешный разговор слегка замер, но стоило мне сесть на свободное место и попросить хозяина принести кружку эля, жизнь снова пошла своим чередом. А я даже удостоился чести быть приглашенным к общению.

Один из селян, щеголявший шапкой из сильно полысевшей перед смертью лисы, кашлянул (ему, наверняка, думалось, что вежливо, а вот мне сразу захотелось отсесть подальше, но я мужественно поборол это желание) и поинтересовался:

– Откуда путь держите?

– С Запада, почтенный.

– Далековато, – протянул мужик. – И давно выехали?

Я прикинул расстояние и время, чтобы не попасть впросак:

– Из Виллерима – месяца два.

– Это ж значит, прямо с Праздника?

– С него самого.

– А правда, в тамошней столице в Середину Зимы бочки с вином на площадях ставят? – Продолжал любопытничать селянин. Остальные его товарищи спрашивать о чем-то пока остерегались, но слушали внимательно.

– Правда.

– И всем без платы наливают?

– Без платы, – кивнул я. – Только то вино тяжелое да мутное, и после него непременно надо опохмелиться, а трактирщики такую цену заламывают, что дешевле трезвенником быть.

– Это точно, – захмыкали и закивали все. Разговор наладился.

– А как на Западе, мирно живут? – Теперь инициативу перехватил тот из селян, у которого нос был мясистее и краснее, чем у других.

– Мирно.

– Войск не собирают?

– А с чего? Вроде с соседями ссор не было. Или с вашей стороны виднее?

– Да нет, мы люди терпеливые, первыми в драку не полезем, – важно заявил мой собеседник.

– Что достойно уважения!

Мы чокнулись кружками, и совсем, можно сказать, породнились.

Выспросив еще несколько подробностей столичной жизни, порядком уже подвыпившие посетители постоялого двора вернулись к обсуждению местных тем. И одна из них, признаться, показалась мне немного странной. Сухонький старичок пожаловался на осквернение могил:

– Два погоста подчистую раскопали, за третий принялись, да видно их что-то вспугнуло, и бросили.

– Кого вспугнуло?

– А, труповодов этих ненасытных.

– Труповодов?

Я понял, что речь идет о некромантах, и переспросил скорее от удивления, чем от желания узнать еще одно определение племени охотников за мертвыми телами, но старичок посчитал мой вопрос полной неосведомленностью, потому что охотно пояснил:

– Ну, те, что мертвяков поднимают, да заставляют постыдным делом заниматься!

– Каким таким постыдным?

– А из могилы вылезать да по белому свету шастать, людей пугать – разве ж не постыдно? Их честь по чести похоронили, Серой Госпоже подарки подарили, а они – снова за свое? Самое постыдное! – Праведное негодование заставило старика затрясти бородой.

– Постыдное, дедушка, постыдное… А давно это было-то?

– О прошлом годе. Последний раз весной копали.

– И с тех пор больше на погосты никто не наведывался?

– Я ж говорю, вспугнуло их что-то.

Или кто-то. Занятно. И ясно, почему об этом совсем не было слышно: глубинка, да еще на Севере, куда редко кто забредает, а караваны ходят всего два раза в год: по устоявшемуся санному пути, и в разгар лета. Впрочем, совершенно необязательно это были некроманты: захоронения могли и воришки в поисках поживы разрыть, и звери подкопать. Да и не установить точно принадлежность осквернителя к магическому искусству, если прямо на погосте не совершалось наложение заклинаний. А насколько могу судить, труповоды очень осторожны и не станут лишний раз кричать о своем промысле на всю округу, так что… Не имеет смысла расспрашивать дальше: либо нужен прямой очевидец, либо тот, кто пошел по следам, да куда-нибудь вышел.

Дедуля не заметил ослабления интереса с моей стороны и продолжил трещать о мертвяках и их проделках, щедро сдабривая правду вымыслом: минуте на пятой замысловатого рассказа я совершенно перестал следить за нитью повествования, лишь изредка поддакивая и кивая. К счастью, нашлось средство, которое легко осушило источник красноречия моего соседа: прямо перед нами на стол водрузилось блюдо с запеченной в тесте рыбой. От кушанья исходили такие ароматы, что старичок мигом забыл обо мне и расплылся в довольной улыбке:

– Ай, госпожа Ниили, ай золотые ручки! Все-то балуете нас, грешных!

– Мне в том труда нет, Оле, я от того радость получаю.

Женщина, принесшая рыбу, была немолода, но только спустя несколько вдохов, собрав ощущения воедино, я понял, почему она показалась мне гораздо старше, чем выглядела.

Упругая кожа с тонким рисунком морщинок, бесцветные волосы, косами уложенные вокруг головы, блекло-голубые глаза, прячущие на своем дне счастье просто жить, и статная фигура могли принадлежать особе не старше сорока, но под этим пластом прятался другой, говорящий: не только не сорок, а дважды или трижды по сорок лет, если не больше, прожила на свете улыбчивая хозяйка. На меня смотрела линна. Смотрела оценивающе и чуть расстроенно, словно ее ожидания не оправдались.

Я хотел было спросить, не она ли мать Ирм, но вовремя остановился. Нет, не она: не могла женщина с таким мудрым взглядом совершить опасную глупость. Она не позволила бы шадд’а-рафу украсть свой разум. Хотя бы потому, что у нее этот самый разум присутствует и, похоже, в больших количествах.

– Это ты просил встречи?

– Да, почтенная.

– Тогда поторопись: тебя уже ждут.

***

И правда, ждут: невысокая крепенькая девица, веснушчатая и рыжая, непоседливая, как огонь. С того момента, как я переступил порог комнаты, прикрыл дверь и сделал пару шагов навстречу гостье, она успела почесать нос, потеребить косички, одернуть меховую курточку, присесть на лавку, снова вскочить и замереть, наконец, на одном месте, так и не придя к решению, как меня встречать.

Найо, проникновенно-серьезные, расположились по обе стороны от девицы, всем своим видом показывая, что не позволят ей ничего лишнего в отношении меня. Надо сказать, присутствие охранников линну расстроило: она недовольно сморщилась и первым делом заявила мне:

– А этих зачем с собой притащил?

– Во-первых, не притащил, а привел. А во-вторых, они сами решают, куда и за кем им следовать. Лучше скажи, ты – та, кого я хотел видеть?

– А сам не можешь определить? – Ехидно спросила девица.

– Наверное, могу, но не считаю это вежливым. Итак?

В самом деле, могу: для этого достаточно погрузиться на Третий Уровень Зрения и сравнить рисунки Кружев. А можно и не заходить так далеко, остановившись на Втором [13]13
  «Поскольку все Три Уровня существования теснейшим образом связаны между собой, при надобности провести определение возможностей своего противника можно и не погружаясь на глубинные уровни. Иногда бывает достаточно взглянуть на материальное воплощение: по пропорциям тела, степени тренированности мышечного корсета, плавности движений и другим, сугубо внешним признакам не составит труда понять, какими ремеслами владеет тот, кто стоит против тебя. В случае же, если речь идет о существе, более сведущем в магии, нежели в общении с грубой силой, также не нужно торопиться достичь глубины: камешек, лежащий на дне ручья, виден нам и сверху, но если мы вознамеримся взять его достать, то и руку замочим, и время потеряем. Строение Кружева, определяющее магические и иные возможности противника, находит свое отражение на Втором Уровне, во взаимодействии со внешними магическими полями, и для опытного взгляда не составляет труда по напряжениям Нитей узнать необходимые подробности, не тратя лишних сил…» («Наука побеждать или Искусство достижения цели», Малая Библиотека Дома Дремлющих, Читальный зал)


[Закрыть].

– Меня прислали взглянуть на тебя.

М-да? Значит, личным свиданием я не удостоен. Почему бы это?

– Взглянула?

– Угук.

– И каковы будут твои дальнейшие действия?

– Ты хочешь поговорить с Ивари, – заявила линна. – Верно?

– Если мать Ирм зовут именно так, то да.

– Так зовут, так… – недовольное бурчание. – Только она к тебе из Леса не выйдет. Ей линн’д-ари [14]14
  Линн’д-ари – Глава Клана Лесных Кошек. По традиции и в силу особенностей природы, только линны женского пола могут менять свой облик, поэтому главенство в их семьях всегда принадлежит женщинам.


[Закрыть]запретила.

– Значит, мне нужно пойти к ней.

– По-о-о-о-ойти? – Насмешливо тянет девица. – А кто сказал, что тебе позволят?

– Не позволят? Почему?

– Линн’д-ари не пустит под полог Леса Разрушителя.

Вот как? Быстро же разносятся слухи по земле: последняя кошка уже про меня знает. Ну как так можно жить? Нигде не найти покоя.

– Чем же я заслужил отказ?

– А то сам не догадываешься! Всем известно, что убиваешь одним прикосновением… если не сдержишься.

– Не совсем так, дорогуша. И потом, я умею сдерживаться.

– Да неужели? – Темно-голубые глаза недоверчиво сузились. – А линн’д-ари в это не верится!

– Это ее трудности. Мне нужно поговорить с Ивари, и я поговорю с ней.

– По трупам пойдешь?

– Постараюсь найти другой путь, если позволишь.

– Ну… Есть, вообще-то, способ. Только ты не согласишься, – равнодушно брошенная фраза.

– Какой способ?

– Да не согласишься, о чем тут говорить!

– Сначала я должен узнать, на что не соглашусь. Или это тайна?

Линна делает справедливый вывод:

– Раз спрашиваешь, а сам не знаешь, тайна.

– Будем топтаться на месте или двинемся дальше?

Не скажу, что мне стало любопытно, но никогда не мешает узнать о себе что-то новое, верно? Особенно, касающееся безопасности. И моей, и всех остальных.

– Линн’д-ари говорит, что можно тебя стреножить, – неохотно начинает рассказывать девица. – Ну, сделать так, чтобы ты вокруг себя смерть не плескал.

– И как именно «стреножить»?

– Вот они знают, – кивок в сторону найо. – Взять иголки и в спину воткнуть.

Иголки? В спину? Ну-ка, драгоценная, пролей свет на бездну моего незнания!

«Что ты все с чепухой ко мне пристаешь, а? Отвлек от такого милого зрелища!..» – сокрушается Мантия.

Зрелища, значит? Что и как в меня надо воткнуть, говори!

«Ты же все слышал… Иголки… В спину…»

И что изменится?

«Блоки, поставленные в определенных Узлах Кружева, меняют направление потоков Силы, задавая противоположную полярность…» – нудное ворчание не объясняет ровным счетом ничего.

Какой Силы? Какого Кружева? У меня ничего этого нет.

«Положим, Кружево есть, только… наоборот… И течет по нему не Сила, а Пустота – ее отражение в Зеркале… А все остальные правила действуют точно так же… И если воздействовать на твои Узлы материально, произойдут изменения и на прочих уровнях… Понятно?…»

Хм. Допустим. Значит, если воткнуть иглы… Кстати, в какие именно места?

«Между позвонками…»

По всей длине?!

«Почти…» – довольная ухмылка.

Это поможет запереть Пустоту внутри?

«Да… Но не обольщайся: на тебя магия действовать по-прежнему не будет…»

Почему?

«Потому что в данном случае меняется только взаимодействие с Силой… Если вектор ее приложения будет направлен в твою сторону, он, добравшись до твоего личного Периметра, сложится с векторами внутри тебя и поглотится ими с изменением значения… А вот направлять Пустоту вовне себя ты не сможешь…»

Любопытно. Почему мне об этом никто раньше не рассказывал?

«Чтобы не захламлять твою голову лишними глупостями…»

Хорошо. Другой вопрос: почему это не применили ко мне вместо «алмазной росы» или вместе с ней? Ведь тогда…

«Не оскорбляй даму своим невниманием!…» – буркнула Мантия, обрывая разговор.

Даму? Ах, да.

Линна стояла, скрестив руки на груди и постукивая пальцами. Ожидает мое решение? Действительно, надо решать. Хоть что-то. Но возвращаться с пустыми руками… Зачем вообще тогда все затевал?

Я обратился к найо:

– У вас есть нужные иглы?

– Сколько хотите.

– Всегда с собой.

– Вы знаете, как и что нужно делать?

– Лучше всех.

– Тверже всех.

– Сколько это займет времени?

– Полчаса, – дружный ответ.

– Ты подождешь столько? А потом отведешь меня к Ивари?

Девица хлопает губами, но кивает.

– Хорошо.

Оголяю спину. Сразу становится зябко, но за указанное время сильно замерзнуть не успею. В руках одного из найо вижу продолговатый футляр, в котором… Бр-р-р-р-р! Матово и масляно мерцают иглы. А длинные-то какие: по-моему, насквозь проткнуть можно. И позвоночник, и меня. Всего.

– Мне нужно лечь или можно остаться стоять?

– Это не имеет значения.

– Это не окажет влияния.

– Тогда приступайте!

– Будет больно.

– Будет страшно.

– Начинайте! Чем раньше появится боль, тем быстрее я к ней привыкну… Ну же!

Один найо стискивает пальцы на моих локтях, крепко прижимая руки к бокам, второй заходит за спину. Когда острие иглы касается кожи, зажмуриваюсь: почему-то легче переносить неприятные ощущения, когда не видишь, как и по чьей вине они возникают. Сейчас последует первый укол и…

– Остановитесь!

Даже не крик, а всхлип. Отчаянный. Испуганный. Жалобный.

Распахиваю глаза, встречаясь взглядом с линной.

– Я что-то делаю не так?

– Не надо!

– Чего не надо?

Она падает на колени и обхватывает руками мои ноги, отталкивая найо в сторону.

– Не надо…

– Прости, милая, но я совершенно ничего не понимаю. Ты сказала, это единственный способ, который позволит мне встретиться с Ивари. И поверь, мне очень нужно с ней встретиться… Почему же теперь передумала?

– Не надо ни с кем встречаться… – залитое слезами лицо.

– Вот что, сначала встань, – наклоняюсь, подхватывая линну под мышки, и поднимаю на ноги. – А теперь объяснись.

– Не надо… встречаться… простите меня, dan-nah… я не поверила ему… а он ведь сказал: ты сама все поймешь… сама увидишь…

Запутавшись в сбивчивой речи девицы, качаю головой:

– Пожалуйста, по порядку! Почему не надо встречаться?

– Потому что… Я – Ивари.

Так. Можно было догадаться. Идем дальше:

– Почему ты назвала меня «dan-nah» и за что просишь прощения?

– Я хотела заставить вас сделать такое ужасное…

– Не особенно.

– Это очень плохо, я знаю, мне бабушка рассказывала.

Интересная бабушка. Надо бы с ней познакомиться.

– Так почему «dan-nah»?

– Потому что ОН так вас называет, – бесхитростный ответ, в котором слово «он» звучит с такой нежностью и восторгом, что сразу ставит все на свои места.

– И что же именно «он» сказал, а ты не поверила?

– Он сказал, что вы – истинный dan-nah и никогда не помните о себе.

Не помню? Скорее, ни на минуту не забываю… Старик слишком высокого мнения о своем незадачливом воспитаннике. Все, что я совершаю, жуткие глупости. Единственная радость состоит в том, что они бьют прежде и сильнее всего по мне, а не по кому-то другому. Как волна, наталкиваясь на волнорез, продолжает свой путь лишь осколками прежней мощи… Но я устал спорить:

– Пусть будет так. Ты знаешь, зачем я пришел?

– Да. И что скажешь?

– Для меня будет великой честью, если Вы примете на себя заботу о нашей малышке.

– А если отбросить этикет? Если доверить словам то, что прячется здесь? – Я коснулся груди линны.

Зимняя синева глаз снова подернулась дымкой слез:

– Позаботьтесь о ней, dan-nah… Мы – не смогли.

– Ты любишь его?

Молчание и взгляд, не требующий дальнейшего уточнения.

– Вы понимали, что не можете быть вместе?

Робкий кивок.

– Но все же не удержались… Ох, ну что с вами делать? Скажи хоть, вам было хорошо?

Невинно опущенные ресницы и румянец во все щеки.

– Понятно. Не могу ничего обещать, кроме того, что буду искать решение. Найдется оно или нет, неизвестно. Так что, чур: не обижаться! – Смахиваю пальцем очередную слезинку, задумавшую скатиться по веснушчатой щеке.

***

Выставив за дверь обоих найо и совершенно потерявшуюся между счастьем и чувством вины линну, я, наконец-то, получил возможность одеться и отдышаться. А также поболтать. С той, которая обожает уходить от разговора всеми правдами и неправдами.

Так почему это способ не применили мои родственники?

«Мог бы и сам понять…»

Например? Требовалось мое согласие? Оно у них было. Что еще?

«Ты никогда не поумнеешь настолько, чтобы сразу находить нужный смысл в ворохе фактов…» – огорченно замечает Мантия.

Да, не поумнею! А ты у меня на что? Ну-ка, рассказывай!

«Из чего сделаны иглы, которые должны были в тебя воткнуться?..»

Из…

Я вспомнил матовое мерцание, очень знакомое и очень похожее на…

«Лунное серебро»?

«Именно!… А поскольку после свидания с Зеркалом в твое тело попала этого серебра целая уйма, да не просто попала, а осталась в нем жить, совершенно бессмысленно и глупо тыкать туда же новые «слезы Ка-Йи»: они попросту будут впитаны тем, кто живет в твоей крови…»

А если бы его не было? Что было бы тогда? Они тоже растворились бы?

«Ворвавшиеся в кровь в другом настроении и без приглашения, они исчезли бы, но… Не сразу… Принеся достаточно страданий и вреда…»

Вреда?

«Когда ты не можешь выпускать Пустоту в мир, необходимо ее подкармливать, и очень часто… В противном случае, она начнет пожирать тебя самого…»

Милая перспектива. Но… Почему ты сразу не сказала, что иглы мне не страшны?

«Чтобы было принято независимое решение …»

Поганка! Если бы я заранее знал…

«И что бы ты сделал?..» – искреннее любопытство. – «Обманул бы бедную девушку?..»

Никого бы я не обманул!

«Да-а-а?… А разве не обман – сделать вид, что подчиняешься обстоятельствам, когда на самом деле они подчинены тебе?..»

Тьфу на тебя!

Мантия, конечно, права: обладая всей полнотой знаний, я поступил бы нечестно, соглашаясь на предложенные линной действия. И перед ней нечестно, и перед собой… стыдно. А когда мне стыдно, я ищу способ отвлечься от неприятных мыслей. Например, выпить и закусить. Наверное, пока я отсутствовал, всю рыбу уже съели. Точно, съели. Конечно, проверю, но…

Так и есть, столы девственно пусты. Ни рыбы, ни селян, ни других следов их пребывания. Разошлись по домам? Верно, дело-то идет к вечеру. Только у большого камина в зале сидит старая линна и что-то перебирает ловкими пальцами. Прядет… Шерсть? И необыкновенно красивую: пушистую, бело-золотистую и такую легкую, что я едва почувствовал ее вес на своей ладони, когда, с разрешения хозяйки, взял в руки несколько нитей.

– Что, нравится?

– Замечательная пряжа! А как она будет смотреться в узоре…

В голову пришла мысль о том, что весной мне надо побывать у нареченной «дочери», а являться с пустыми руками – невежливо.

Голубые глаза ласково прищурились:

– Умеешь вязать?

– Немного. И я бы приобрел у Вас такую шерсть, но…

– Но?

– Она ведь не продается, верно?

Теперь улыбнулись и губы.

– Верно.

Конечно, не продается! Пух, вычесанный из подшерстка оборотней-кошек – да ему просто нет цены.

– Но я могу его обменять.

– На что?

– От дороги к югу, в трех сотнях шагов есть большой куст огнянки. Принеси мне ветку с ягодами, там поглядим.

– Всего лишь ветку?

– А больше не надо.

Больше, и в самом деле, не потребовалось. Только принес я не ветку, а горсть ягодок, которые подобрал под кустом, потому что… Знаю, прозвучит глупо, но куст огнянки, усыпанный алмазной пылью инея, выглядел произведением искусства, а когда алое закатное солнце полыхнуло на глянцевых боках грозди ягод, каким-то чудом уцелевшей на тонкой ветке, я понял, что не смогу ее сломать. И потому, что обломанные ветки у огнянки не отрастают вновь, и потому, что… Это просто было красиво. Как красивы полевые цветы, но до тех пор, пока не сорвешь их и не принесешь в дом, где они быстро поникают головками и теряют свое очарование.

Примерно то же самое я и сказал линне. Она выслушала, внимательно и задумчиво, потом кивнула и пригласила:

– Идем, нагрею тебе медовухи: она с огнянкой чудно хороша получается!

– Я принес ягоды… для этого?

– А для чего же еще? Я лишь хотела узнать, как ты поступишь.

– А как я должен был поступить?

– Тебе виднее.

– А если бы я принес целую ветку? Это было бы правильно?

– Наверное, – она беспечно улыбнулась. – Но ты поступил иначе. По-своему. Не так, как предложено. А значит, внучка отдала свое дитя в надежные руки.

– Внучка? Вы говорите об Ивари?

– Маленькая глупая девочка, попавшая в сети любви… Мне немножко ее жаль, но еще больше я за нее рада, потому что тепло в сердце – лучшая награда, которую можно получить от мира.

– Даже, если любовь безответна?

– Даже так. Потому что, когда любишь, начинаешь видеть все иначе.

– Сквозь туман?

– Сквозь кружевную занавесь, которая и сама по себе прекрасна, и прячет за собой настоящие чудеса… Ну, хватит воздух словами гонять! Идем, угощу!

– Чем? Рыбы-то не осталось…

– Ты об этом? Ай, не жалей, я тебе соленой дам: пальчики оближешь!..

Есть много разных способов достижения желаемого результата, в частности, выяснения подробностей об интересующей вас персоне. Один из самых простых – вопрошение, то есть, попытка получить ответы на ряд прямых вопросов. Но иногда нагляднее и эффективнее другой путь: поставить задачу и предложить несколько способов ее решения, а уж выбор того или иного способа ясно охарактеризует испытуемый объект. Так и поступила со мной старая линна. Попросила об услуге, сразу же подсказывая, как оная должна быть выполнена. Подталкивая к очевидному решению. Проще всего было сломать пресловутую ветку, тем самым давая понять: не остановлюсь ни перед чем, если уж цель ясна и достижима. Точнее, кажется достижимой… Я же поступил наоборот. Довольствовался тем, что имелось. Тем, изъятие чего не смогло бы оказать существенное влияние на окружающий мир. Был ли мой поступок предсказуемым? Возможно. Ожидаемым? Это осталось на совести старой линны.

Одна из ее прабабок знала, кто такой Разрушитель. Возможно, какое-то время шла рядом с ним и осталась жива, хотя должна была погибнуть. Что ж, остается только порадоваться за нее и за ее потомков, унаследовавших важные знания. Но во всей этой истории есть еще что-то, не дающее мне покоя. Что-то, мешающее плотно закрыть дверь этой комнаты в кладовых Памяти.

***

Пуховая нитка так нежно скользила по коже, что временами казалось: вязаное полотно возникает прямо из воздуха. Невесомое, тонкое, но в нем будет не холодно в самый лютый мороз и не жарко под палящим солнцем. Хороший подарок. Я долго думал, в какую форму его облечь, и в конце концов решил, что свяжу просто покрывало: когда родится маленький эльф, Кайа будет укрывать его, а потом и сама сможет носить. В качестве шали.

– Хотелось бы поучаствовать, – наигранно равнодушно сообщила Тилирит, жадными глазами глядя на золотистое кружево, и я вздрогнул.

Никак не могу привыкнуть к тетушкиной манере появляться в самый неподходящий момент и совершенно незаметно. Хорошо еще, Ирм уже третий день подряд занимается подарками от мамы и прабабушки и вовлекла в свои забавы Лэни: хоть эти две особы женского пола не возникают без предупреждения.

– В чем?

– Нитки ведь еще останутся?

С сомнением оглядываю мотки, разложенные во всех доступных местах:

– Трудно сказать.

– Останутся, останутся! И я была бы не прочь получить к Летнему Балу что-нибудь эдакое…

Пальцы тетушки описывают в воздухе замысловатую кривую.

– А конкретнее?

– На твое усмотрение.

Задумываюсь.

– Может быть, может быть. Но в свою очередь, тоже хочу кое-что получить.

Лицо Тилирит выражает крайнюю заинтересованность:

– И что же?

– Ответы.

– А планируется много?

– Кого?

– Вопросов.

– Всего один.

– Задавай.

Я отложил вязание в сторону, чтобы не отвлекаться, и спросил:

– Откуда взялась идея с иголками в позвоночнике?

Тетушка отвела взгляд, потом снова посмотрела на меня. Прошлась по комнате. Прислушалась к сопению найо под кроватью и сквозь зубы процедила:

– Брысь отсюда!

Оборотни, сегодня избравшие облик то ли лисиц, то ли енотов, кубарем выкатились за дверь.

Последовала еще одна долгая пауза, которую прервал я, вежливо осведомившись:

– Больше нам никто не мешает?

Зелень глаз потемнела:

– Никто. Кроме нас самих.

– Я слушаю.

– Ты предполагаешь, откуда. Верно?

– Предполагаю. Но хочу услышать истину из твоих уст.

Тилирит подошла к креслу, на котором я сидел, и, уперевшись ладонями в подлокотники, склонилась надо мной.

– Почему?

Если бы ее дыхание могло замораживать, я бы стал ледышкой в мгновение ока.

– Не люблю делать выводы на основании догадок и слухов.

– Вот как? А если то, что я скажу, тебя не обрадует?

– Переживу.

– Что решил ты сам?

Я смотрел на тетушку снизу вверх, чувствуя себя ребенком, одновременно обиженным и провинившимся.

– Вы всегда проверяете теорию практикой. Значит, на ком-то идея была опробована. Сколько их было, таких, как я?

– Достаточно для глубокого изучения.

Слово «глубокого», произнесенное Тилирит с плохо скрываемым отвращением, заставило меня содрогнуться.

– И… как это происходило?

– Лишний вопрос.

– Они… они ведь должны были прожить сколько-то лет прежде, чем достигнуть нужного состояния?

– Разумеется, – сухое подтверждение.

– И до какого возраста?

– Самое большее, семь лет.

– Невозможно! Это слишком мало! Я в семь лет только-только начинал…

– Ты рос в других условиях. Процесс Слияния можно… ускорять. Подвергая объект определенным воздействиям.

– Говори уж прямо: пыткам?

Она не ответила. Выпрямилась и зябко поежилась.

– Угадал?

– Не надо было спрашивать.

– Это… ужасно.

– Это было необходимо. Иногда приходится жертвовать малым для достижения большого.

– Хочешь оправдаться?

– Просто поясняю. Лично мне оправдываться не в чем и не перед кем.

– Ты не принимала участие?

– Нет.

– А кто принимал?

– Это уже не важно.

– Хорошо, тогда скажи, кто придумал этим заняться? Кто стоял за всем этим?

Я готов был понять и принять любой внятный ответ, но Тилирит молчала. Молчала так долго и скорбно, что вывела меня из равновесия: я вскочил на ноги и вцепился пальцами в тонкие плечи под черным бархатом платья:

– Кто?!

– Я же сказала, не важно.

– Я хочу знать!

– Не настаивай.

– Я должен знать! Говори!

Тетушка сморщилась от боли, но взгляд остался печальным и сожалеющим. Наверное, именно это и заставило меня убрать руки: осознание того, что ее терпения хватит на гораздо большее время, чем моей ярости.

– Скажи, иначе…

– Что «иначе»?

– Я узнаю сам, доставив беспокойство всем, кого смогу достать. И они будут недовольны твоим упорством.

Тихий смешок.

– Да, кровь не водица…

– Что ты имеешь в виду?

– Если от матери ты взял упрямство, то от отца – способность мгновенно воспламеняться. И быстро гаснуть, но не переставать тлеть… Я скажу. Но предупреждаю: ты не обрадуешься.

Она снова сделала паузу, словно спрашивая у самой себя, стоит ли посвящать меня в тайны прошлого. И все же ответила:

– Исследования проводила Элрит.

– Моя мать?

– Я предупреждала, – почему-то виновато качнула головой тетушка.

Моя мать… Пытала беззащитных и беспомощных детей? Пресветлая Владычица! Да как такое возможно? И что мне теперь о ней думать? Что чувствовать? Как разговаривать с Мантией?

Я решу. Но для принятия решения необходимо… Как обычно говорят? «Чистота эксперимента»?

– Ты… умеешь ЭТО делать?

– Что?

– С иглами… и все такое?

– Умею. Мы все этому учились. На случай беды.

Беды… На мой случай, то есть. Предусмотрительно.

– У тебя есть все необходимое?

Тилирит подозрительно сузила глаза.

– Зачем?

– Я хочу испытать на себе.

– Не глупи, Джерон! Это совершенно не нужно!

– Нужно. Мне.

– Но для чего?

– Пока не знаю. Но если не почувствую, каково это, не смогу двигаться дальше.

– Плохая идея. И потом, она не имеет смысла, ведь сразу же по введению металл будет…

– Уничтожен? Нет. Я попрошу зверька не торопиться.

– Джерон… – в зеленых глазах метались тревожные молнии. – Твоя сестра будет недовольна.

– Пусть. Я давно уже стал совершеннолетним. И она признала за мной право поступать, как мне вздумается.

– Ты совершаешь…

– Ошибку? О нет, сейчас я как никогда уверен, что поступаю правильно.

– Не хочешь подумать? Еще раз?

– У меня будет на это время. После того, как ты закончишь свою работу.

Тетушка поджала губу.

– Хорошо. Снимай рубашку и ложись.

По щелчку пальцев в комнате появился один из найо с уже знакомым мне футляром. Я выполнил указание Тилирит и лег, уткнувшись носом в одеяло, но сначала попросил существо, живущее внутри меня: «Подожди немного, не трогай иглы. Они станут частью твоего тела, обещаю, но мне нужно время… Я скажу, когда пора, хорошо?» И вспухший под кожей посередине ладони бугорок согласно дрогнул.

– Все, что я могу сделать, это снять поверхностную боль, но остальное ты будешь чувствовать, – сообщила тетушка, быстро надавливая пальцами на точки где-то под лопатками и в области поясницы.

И я чувствовал. Как каждая игла вворачивалась в позвоночник. Медленно. Методично. С равным усилием от начала и до конца. И переставала быть иглой, превращаясь в скользкого червяка, кольцом скрутившегося между позвонками. Это было омерзительно даже без боли. А с болью, наверное, и вовсе невыносимо.

Последняя игла нашла свое место примерно посередине шеи, но я откуда-то знал: это не все. Не может быть всем.

– А что произойдет, если добавить и основание черепа?

«Нет! Не проси об этом!…» – истошный вопль почти оглушил.

– Ты потеряешь возможность общения с…

– С Мантией?

– Да.

– Тогда что же ты остановилась на полпути? Заканчивай!

– Ты уверен?

– Больше, чем прежде.

«НЕ-Е-Е-Е-Е-ЕТ!…»

Крик оборвался, и наступила тишина.

***

Наверное, это была наивная, нелепая, детская месть. Частично. А еще мне нужно было отвлечься. Да, именно отвлечься, как бы странно сие заявление ни звучало. Побыть наедине с самим собой и своими, только своими мыслями.

Мантия – необычайно полезная вещь. Крайне необходимая и абсолютно бесценная. Есть только одно «НО»: она делит со мной каждый миг существования. Она знает, что я чувствую, о чем думаю, направляет мои действия и выполняет мои просьбы. Да, именно просьбы: не уверен, что когда-нибудь смогу ей приказать. Хотя бы потому, что приказывать собственной матери – неловко и невежливо. Даже ее тени…

Я должен был догадаться раньше. Мои родственники слишком много обо мне знали. С самого начала. Мое рождение не могло быть всего лишь третьим по счету. Но мне и в голову не приходило, сколько таких «рождений» затерялось в веках.