Текст книги "Вторая жизнь Герцогини. Кровь и Дух (СИ)"

Автор книги: Вера Ширай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА 38.2 ВСЁ ЕЩЕ УТРЕННЯЯ ТРАПЕЗА

Я чувствовала, как в груди начинает нарастать гнев. Это была не забота о слугах и замке – это была прелюдия к обвинению. Я оглядела зал, и как удачно совпало, представители Ордена Порядка тоже были приглашены сегодня в замок по случаю возвращения герцога.

– Уж не о том ли... преступнике-магe вы говорите, миледи? – вмешалась Лиззи, с искусственным дрожанием в голосе, добавляя легкий выдох ужаса, словно образ магии её пугал до глубины души, хотя сама она была тоже магически одаренной.

Я не отвела взгляда. Сидела прямо, с гордо поднятой головой. Молчала, но молчание моё было крепче любого слова. Я видела, как Рей, сидящий за крайним столом, ловит мой взгляд. Он уже почти поднялся, готовый сорваться с места и подбежать к нам или вообще на выход из замка, будто чувствовал – сейчас что-то пойдет не так. Но я удержала его взглядом. Рано бежать и не нужно оправдываться. Тем более когда служители Ордена здесь.

Герцог медленно поставил кубок на стол. В этом простом, выверенном движении не было спешки, не было ярости – только плотная, нарастающая тишина перед бурей. Его взгляд был сосредоточен, словно он ждал, когда цель разговора проявит себя окончательно.

– Маг, несомненно, внушает тревогу, – начала вдовствующая герцогиня, делая ударение на каждом слове и искусно переходя от обеспокоенности к обвинению. – И, мне кажется, он оказывает влияние на молодую герцогиню. Но и один из её новых работников... Кто он? Управляющий таверны? Разве подобает ему быть столь близко к делам замка? Я лишь волнуюсь о растратах и возможных потерях, сын. Разве это не здравый повод для беспокойства?

Она вздохнула с показной усталостью и, небрежно, но явно намеренно, бросила взгляд в сторону господина Хоффмана, сидящего чуть поодаль. Тот замер, на лице его возникло возмущение, он так долго учился и работал, так долго подтверждал свои умения, что не готов был дать этому так легко ускользнуть.

Я же, не удостоив её ни взгляда, ни ответа, взяла с блюда кусочек поджаренного мяса и принялась аккуратно, почти церемониально, нарезать его на ровные, мелкие части. Остриё ножа мягко скользило по волокнам. Один кусочек за другим я отправляла в рот, не спеша, наслаждаясь вкусом и проявляя холодное достоинство, столь разительно отличающееся от её тревожной тирады.

– Так может, это советы графа Дюка? – подала голос леди Лиззи, откидываясь назад и играя своими словами, как кошка мёртвой птицей. – Герцогиня ведь не так давно навещала его замок? А он, говорят, отличный управленец. Это он порекомендовал вам вашего... работника?

Она сделала явное ударение на имени графа, точно метко пущенную стрелу, намеренно провоцируя или меня, или герцога. Я не знала, что за мотивы двигали ею, но решила – не играть в эту игру. Теперь я хотя бы поняла цель приезда этих дам в замок. Молча отправила ещё один кусочек мяса в рот и, спокойно подняв взгляд, встретилась с глазами герцога.

– Вот видишь, – с почти материнской укоризной выдохнула вдовствующая герцогиня, – кажется, герцогиня ещё слишком юна, чтобы принимать столь важные решения, касающиеся управления замком. Это не упрёк. Это просто факт.

– Это просто немыслимо, – с ядовитой улыбкой протянула баронесса Кринс, отложив ложку. – Старшая дама в семье излагает столь разумные, выверенные советы, а эта... просто молча ест.

Она вложила в слово «эта» всё презрение, на какое была способна, и почти с наслаждением наблюдала, как её слова повисают в воздухе. Герцог наградил ее таким взглядом, что женщине пришлось оборвать свою тираду на полуслове.

– Баронесса … – сказал он негромко, но в этой тишине утреннего зала его голос прозвучал как громкий удар кулака о стол.

Баронесса запнулась. Щёки её вспыхнули от стыда, взгляд метался, но она всё же попыталась сохранить лицо:

– Простите, милорд. Я лишь... забочусь о тонких чувствах вашей дражайшей матушки.

– А я лишь думала, что мы завтракаем... – осторожно вмешалась я, надеясь сгладить ситуацию.

Но лишь подлила масла в огонь.

– Конечно, удобно игнорировать, когда столько опытных, уважаемых людей указывают вам на очевидные ошибки! – вмешалась вдовствующая герцогиня, уже не сдерживая раздражения. Её голос поднимался, как буря перед грозой.

Я вздрогнула. Все взгляды завтракающих теперь были обращены на меня – и ни один из них не был доброжелательным.

Я уже приподнялась, обдумывая, как ответить достойно, не вспыхнув, не уступив ей радости победы. В голове роились доводы, цифры, бумаги, сделки – я была готова защищаться, биться за своё слово. Но прежде чем я смогла раскрыть рот, голос герцога разрезал воздух, как сталь:

– Обвиняя мою жену, матушка, вы оскорбляете не только её. Вы ставите под сомнение мое решение жениться на этой женщине. А значит – моё слово, моё суждение и мою власть.

Оставшиеся в зале люди замерли. Даже весёлый стук меча Ричарда по деревянной скамье прекратился.

– Это недопустимо. – Его голос был низким, холодным и кристально чётким. Герцога слышали буквально все. – Если у вас есть обоснованные сомнения – я выслушаю в своем кабинете. Если нет – не смейте впредь произносить имя моей жены всуе. Я не допущу раскола в своём доме.

Вдовствующая герцогиня побледнела, она думала, что все её доводы, а также эта ночь показали герцогу, кто прав в этом доме. Ариана так и не подняла глаз, предпочла не принимать сторону матери. Девочка уважала и боялась старшего брата, заменившего ей отца. Леди Лиззи прикрыла рот кубком, пряча свою погасшую ухмылку, но в её взгляде промелькнуло искреннее удивление.

А я… Я сидела неподвижно, всё ещё с ножом и вилкой в руках, но сердце моё бешено колотилось. Я была готова к борьбе. Подготовлена, вооружена, уверена в себе – и всё же не ожидала, что он встанет между мной и ударом. В эту секунду я вспомнила, почему когда-то в прошлой жизни влюбилась в него. Это чувство снова пришло – вместе с тихим, глубоким восхищением.

Вдовствующая герцогиня сидела, сохраняя внешнее достоинство, но внутри неё клокотало раздражение. Она ясно осознавала – это была ошибка. Не стоило поднимать такие вопросы прилюдно, в общем зале, да ещё и при слугах и рыцарях. Она рассчитывала, что, окружив себя сторонниками, создаст эффект давления, и сын, поставленный перед почти единогласным мнением, не станет ей перечить. Не станет спорить… не станет выбирать.

Но всё вышло иначе. Одного его спокойного, но твёрдого ответа хватило, чтобы все поняли: слово герцога – закон, а его защита жены была недвусмысленна. Поддержка герцога была продиктована не верой в правоту жены, а просто самим фактом, что она его жена.

И это, к досаде женщины, закрепило и вернуло девчонке – пусть пока только в глазах последних задержавшихся в зале – статус хозяйки замка, на который претендовала сама вдовствующая герцогиня.

Однако женщина не теряла самообладания. Она слишком хорошо знала своего сына, чтобы верить в наигранную идиллию. Он действовал как мужчина, обязанность которого – охранять честь своего дома, но не как супруг, ведомый чувствами. Между ними – герцогом и молодой женой – нет подлинной близости, нет доверия, нет любви. Пока.

А значит, всё ещё можно поправить. Исправить. В голове вдовствующей герцогини мелькали нелестные суждения о молодой жене сына. Она, как женщина опытная, успела узнать и услышать многое и не могла доверить судьбу своей семьи такой особе.

После обеда, когда гости разошлись по своим делам, а замок вновь наполнился обычными голосами и стуком шагов, вдовствующая герцогиня направилась к кабинету сына. Её шаги были неторопливы, но уверены. В голове уже складывались правильные фразы, выверенные обороты и стратегически расставленные обвинения. Она не станет обвинять напрямую – она предложит помощь, выразит тревогу, тонко намекнёт. И если говорить грамотно, по-женски, если говорить из любви – сын услышит.

В коридоре к ней присоединился господин Кервин – давний советник, человек с осанкой судьи и голосом наставника. Он был не только союзником, но и щитом вдовствующей герцогини. С ним рядом её слова будут звучать не как мамины упрёки, а как взвешенные доводы взрослых людей, переживающих за будущее рода.

ГЛАВА 39 ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

Я отлично понимала: если герцог и оборвал все разговоры в общем зале, это ещё не значит, что он забыл. Наоборот – его молчание было куда опаснее гнева. Оно означало, что его светлость будет ждать момента, чтобы разобраться, когда никто не мешает, и когда он сможет выслушать все стороны.

Мои оппоненты опасались, что, как жена, я успею первой изложить ему свою версию событий. Я понимала, что моя высокопоставленная свекровь – в компании господина Кервина, а возможно, и прибывших гостей – попытается представить свою точку зрения как можно раньше, сразу после трапезы.

Все прекрасно знали – словам, сказанным в спальне, всегда верят больше, чем словам, сказанным в зале. Особенно если они произнесены близкой женщиной.

Времени у меня почти нет, но нужно было согласовать все версии произошедших ночью событий, чтобы избежать разночтений – на случай, если герцог решит допросить не только меня, но и моих слуг. Эвой я занялась сразу после завтрака, в своей спальне.

Девушка сидела на краешке кресла, глаза опухшие от слёз, лицо усталое, с тенями под глазами, она провела ночь в страхе и раскаянии. Синяки бессонной ночи, дрожащие пальцы, бледность говорили намного больше, чем любые слова.

Эва не пыталась оправдываться. Лишь тихо шептала, что всё поняла, что уже готова к наказанию от герцога, что примет любое решение – даже если её выгонят из замка, даже если она больше не будет моей служанкой. Она готова сама пойти и во всем признаться.

Но я не могла и не хотела её терять. Эва была рядом со мной почти с самого начала, и, несмотря на её простоту и чрезмерную импульсивность, в ней была преданность, которую не купишь ни золотом, ни положением.

Да и милорд... он ведь вполне может решить, что мне просто не хватает храбрости признаться самой. Что я прячусь за спиной служанки, позволяя ей отвечать за мои действия. Он не дурак – слишком хорошо знает, как устроен двор, он видел ни раз как легко перекладывают вину те, кто боится последствий. Сложно поверить, что простая служанка пойдёт против воли самого герцога, лишь бы защитить свою госпожу. Слишком уж редки такие примеры в нашем мире, где страх перед властью всегда пересиливает привязанность.

А ещё – герцог мог усомниться в самой сути преданности Эвы, если она решила навредить самому герцогу, хозяину земель. Что она может сделать в следующий раз?

Я чувствовала нутром: если я не возьму всё в свои руки, он решит, что у меня нет ни характера, ни достоинства. И тогда я потеряю не только уважение мужа, но и всякую власть в этом доме.

Бежать и говорить герцогу, что во всём виновата служанка, никто не будет!

Нет, никаких жалких оправданий. Никаких робких отговорок. Я должна говорить прямо, уверенно, как женщина, способная отвечать за свои решения. Пусть он видит, что я не испугаюсь ни его гнева, ни сомнений. Только так я смогу сохранить не только своё положение, но и себя.

Я наклонилась к Эве, взяла за руку и заговорила тихо, но твёрдо:

– В произошедшем нет ничего, что нельзя исправить. Паниковать поздно. Теперь главное – не ошибиться снова. Я придумаю, как всё объяснить. Но ты пообещай мне – больше никаких шагов без моего ведома. И держись подальше от герцога, пусть всё забудется.

Эва кивнула, всхлипывая. Я обняла её на секунду – не как госпожа, а как человек, который понимает, что значит ошибаться.

Рею я тоже строго-настрого запретила упоминать просьбу Эвы. Ни полуслова, ни намека. Он должен был отвечать просто и четко: да, умею. Да, могу заговорить вино. Да, усиливал его свойства. Да, готовил напиток для миледи – и точка. Без фантазий, без оправданий. Остальное – на мне.

Я сама решу, как и когда говорить. Сама посмотрю, в каком настроении будет мой муж, и подберу нужные слова. Всё зависит от его тона, его взгляда, его малейших реакций. Я ведь знаю этого человека не первый год ещё с прошлой жизни… Он упрям, иногда осторожен до крайности, просчитывает на несколько шагов вперёд. Но есть и слабости, есть и эмоции, которые он не всегда может сдержать. И признаться честно – далеко не все его поступки вызывали у меня восхищение.

***

Ближе к обеденному времени, когда шум общей залы затих, а замок наполнился ровным гулом повседневной жизни, мы – моя маленькая, но преданная команда – собрались в библиотеке впервые с момента приезда герцога. Закрыв тяжёлые двери за собой и отпустив слуг, мы окончательно погрузились в тишину, наполненную запахом пыли, старой кожи и воска. Здесь, среди томов забытой мудрости и чётко отсортированных книг, звучали только сдержанные голоса моих помощников.

Господин Хоффман сидел за круглым столом у окна, держа в руках две тетради: одна – подлинная, текущая книга учёта, исписанная его аккуратным почерком, вторая – копия, добытая из кабинета Кервина, со всеми противоречиями и расхождениями. Бумаги дрожали в его пальцах, не то от волнения, не то от негодования.

Рей, расположившийся чуть поодаль, развернул на столе карту герцогства. Тонкие цветные линии прочерчивали дороги, мосты и опасные участки стены. Он уже отметил те места, где подрядчики получили средства, но не выполнили работы. Булавки, воткнутые в пергамент, выглядели как нехороший знак – раны на тонкой бумаге, следы халатности или преднамеренного саботажа уважаемого в этом замке господина.

Леннокс же, в своём привычном настроении, сидел в кресле с видом усталого человека, который слишком долго молчал – и теперь уже не собирался держать язык за зубами. Он уже успел сообщить мне, что герцог тоже пригласил его на разговор, и собирается обсудить с ним дела в ближайшее время. Леннокс заверил меня, что будет просить герцога оставить его в замке, продолжать работать вместе со мной.

– Вам нужно было первой всё доложить мужу, ваша светлость. – сказал он, сцепив пальцы. – Теперь вам придётся не излагать факты, показывая свою вовлеченность, а доказывать свою правоту и защищаться от обвинений. И поверьте, защищаться от его матери вдовствующей герцогини будет куда сложнее, чем от сборщиков налогов.

Я вопросительно на него посмотрела, за последнее время мы с ними так притерлись, что обращение стало неформальным, а мнение более открытым. Но сейчас мне нужна была поддержка или тишина.

– Я ставил герцога в известность, – продолжил он, не дождавшись ответа. – Писал ему, делился всеми вашими нововведениями. Но молчание с его стороны… Вы же должны были подготовить его, миледи. У вас была целая ночь. – ляпнул Леннокс, не успев опомниться.

Я начала краснеть от такого напора и обсуждать ночь не входило в мои планы тем более со служащими. Рей, до этого молчавший, резко фыркнул.

– Не могла миледи, – сказал он с усмешкой, не поднимая глаз от карты. – Эва заняла герцога на всю ночь.

Комната погрузилась в тягостное неловкое молчание. Ироничная интонация Рея вмиг отозвалась ледяной тенью на лицах всех присутствующих, ни Леннокс, ни господин Хофман не знали о произошедшем ночью и неловко косились на девушку, как бы желая узнать подробности.

Эва, сидевшая в углу с переплетёнными руками, вспыхнула ярким румянцем и тут же опустила голову. Слёзы вновь навернулись на её глаза, и она начала беззвучно вытирать их платком.

Я же злилась на Рея. Он мог промолчать, ему следовало так поступить. Таков был мой приказ.

– Это всего лишь вино, Эва принесла очень крепкого вина, усыпляющего вина, она сделала это случайно, по ошибке. Я дала его герцогу. – сказала я, открывая им тайну произошедшего. Все помнили, как мы вином саботировали одно утро.

Господин Хоффман, всё ещё держа свои тетради, взглянул на Рея с негодованием, но ничего не сказал. Его руки снова нервно перебирали страницы, будто проверяя в них все ответы на еще не заданные вопросы. Никто из нас не мог представить, чем закончиться этот день. Я мысленно готовила свою речь для герцога, но мне даже при своих близких людях тяжело было осмелиться произнести эти слова вслух.

После разговора я ушла в себя, не реагировала на наставления Леннокса, я пыталась представить в какую сторону может уйти наша беседа с герцогом. Я знала, что он уже который час выслушивает свою мать, а может быть и господина Кервина. Я ожидала, что вскоре за мной придут слуги герцога.

И вот мы все еще в библиотеке. Леннокс то и дело тяжело вздыхал, не пытаясь скрыть своё раздражение. Мистер Хоффман вновь и вновь выводил строчки на пергаменте, черкнув пером уже, казалось, сотый раз – то ли поправляя, то ли переписывая всё заново. А Рэй, не обращая ни на кого внимания, крутил в руках глиняную чашку, используя свой магический поток для усиления ее прочности. Он делал это с сосредоточенным, почти детским выражением лица, погружённый в свои эксперименты. Я уже давно заметила эту его привычку, борьбу с нервозностью.

Чтобы хоть как-то отвлечься, я начала фантазировать. В уме рисовалась картина, как я вношу в библиотеку хрупкие фарфоровые чашки из восточных провинций – каждая с ручной росписью и замысловатым ободком. Или лучше – пускай это будут копья и стрелы. Я уже мысленно отчитываю удивленного Рея за растрату магического потенциала и требую вложить силы в оборонное дело.

Для себя я твёрдо решила: эту жизнь я проживу без страха и сожалений. Слишком многое было поставлено на карту, чтобы позволить себе скрываться в тени или прятаться за оправданиями. Я не могла бесконечно отсиживаться в библиотеке, надеясь, что всё решится само собой. Ожидание действовало на нервы – воздух будто густел, и каждая минута растягивалась в вечность.

– Решено, – я резко вскочила с места, напугав всех присутствующих. – Я пойду сама, мне не нужно приглашение, чтобы зайти к своему мужу!

ГЛАВА 40 ПОДСЛУШАНО

И вот, шаг за шагом, оставив все разговоры позади, я направилась в кабинет герцога. В руках у меня были документы, карты, все отчёты о проделанной работе за последние недели. Я шла одна. Ни свидетели, ни помощники мне были не нужны – да и вряд ли кто-то из них смог бы защитить меня, если вдруг муж решит говорить со своей женой с позиций силы, а не разума.

Подходя к массивной дубовой двери его кабинета, замедлила шаг: за ней слышались голоса. Один – отчётливый, женский, резкий, слишком громкий для обычной беседы. Я сразу узнала голос вдовствующей герцогини. Обычно я старалась уважать личное пространство и никогда бы не стала подслушивать – в прежней жизни уж точно. Но моё имя, отчётливо и неоднократно произнесённое, заставило меня остановиться. Дыхание затаилось само собой. Я застыла в двух шагах от двери, прислушиваясь.

Голос герцогини-матери срывался на гневные интонации, но быстро возвращался к своей холодной, почти надменной сдержанности – её фирменному оружию.

– Что ты хочешь, мама? – спросил он, своей обычной интонацией, которая скрывает любые его эмоции.

– Ты должен был обозначить свои позиции, свою власть, – произнесла она, и в голосе прозвучала не просьба, а требование. Женщина была недовольна, а герцог лишь засмеялся в ответ.

– После смерти твоего отца твоё влияние только возросло, и ты прекрасно это знаешь. Я сама видела, как могущественна твоя сила, алтарь не врет. На наших землях в разы безопаснее, чем в самой столице. – продолжала герцогиня.

Тишина. В кабинете повисло странное молчание.

По моему субъективному мнению, столица —самое защищённое место королевства. А на землях герцогства как раз небезопасно: уровень жизни понизился, урожай упал, много грабежей, даже дороги нуждаются в починке и охране.

Любопытство пересилило, и я наклонилась немного ближе к двери, в надежде услышать больше. Но понять сути их беседы мне никак не удавалось, я сжала пальцами край папки с документами, ощущая, как начинает подниматься легкая тревога. А каком алтаре вообще идет речь?

– Ты не можешь позволить им относиться к тебе как к простому лорду, – продолжала она, уже почти шипя, но снова выравнивая тон. – Ты – герцог, твоя власть охватывает земли, почти равные по размеру королевскому домену. Мы – сила, с которой должны считаться. Мы – не придаток, не дань традициям.

Наступила тишина. Я почти прижалась к стене, чтобы не задеть дверной проём, и старалась дышать тише. Наконец раздался голос герцога – спокойный, даже лениво насмешливый:

– Думаю, в этом и причина, дорогая матушка. Герцогство почти равно территориально королевскому домену. И связь моя крепче. Никто не любит слишком влиятельных.

Муж усмехнулся – я ясно услышала этот оттенок в его голосе. Он не соглашался, спорил, хоть и мягко.

–Ты обязан напомнить об этом королевскому совету. И жена твоя тоже. Её поступки бросают тень на твоё имя. Есть много поводов для развода!

И теперь мне хотелось услышать больше. Услышать, как он защищает меня, призывает свою мать к спокойствию, упрекает эту женщину … ну или, наоборот, подтверждает её слова. Ожидание становилось невыносимым.

– Во дворце короля и так проблемы… – раздался спокойный голос герцога, как будто никто ему не говорил ни про развод, ни про его возможные причины. – Я не готов класть свою голову на плаху. Спорить о размерах герцогства и королевского домена, тем более просить Его Величество о разводе или повторной женитьбе бессмысленно. Я принял его волю.

В воздухе разносился сухой, мерный звук – герцог стучал пальцами по столу. Я очень хорошо знала этот жест. В прошлой жизни о нём мне рассказывали его помощники в полу-шутливой, но вполне серьёзной форме: «Если он не стучал пальцами по столу, вот так, значит вы в порядке».

Стук был ровным, почти ритмичным. Это был его способ удерживать эмоции внутри, не дать себе вспыхнуть. А значит, разговор для хозяина кабинета становился не слишком приятным.

– Ты должен был сам выбирать себе жену изначально, – голос вдовствующей герцогини дрожал от сдерживаемого раздражения, женщина не планировала отступать. – а не под давлением Короны. Они хоть понимают, что слабая жена, как Оливия, – это не просто неудобство? Это угроза. Угроза авторитету, стабильности. Угроза границам герцогства. – женщина тяжело вздыхала, продолжая говорить так, что сам воздух заканчивался в её легких.

– Я бы все отдала, чтобы у тебя была жена, близкая к нашему кругу. Но к сожалению, дочерей подходящего возраста не было ни у герцогов, ни у маркизов. Но Его Величество, как он мог допустить, чтобы женой герцога стала дочь простого господина. Мы могли подождать.

– Матушка, чего или кого мы могли подождать? Мне нужна жена, а не еще один ребенок в доме. – он откровенно смеялся над надеждами своей матери, я же стояла у двери сдерживая смех. – Я понимаю ваши волнения, но…

Герцогиня перебила сына, она говорила чётко, с расстановкой, делая акценты на каждом слове, как будто выкладывала фигуры на шахматной доске. Я знала, что за каждым таким тоном стоит холодный расчёт, такая попытка манипуляции.

– Леди Лиззи... она была готова стать твоей женой. Её род мог хоть как-то укрепить твои позиции. Если бы ты тогда поднял вопрос о правах лордов… Если бы был с ней – ты мог бы избежать этого брака, – добавила она с ядовитым акцентом на слове «был», придавая ему двусмысленность, словно намекала на нечто более личное.

– Леди Лиззи тоже не идеальный вариант, но тебе нужны наследники. Ричард может оказаться слаб. Ты часто ездишь в эти опасные земли… Ричард, конечно, твой наследник, но… – продолжала свою речь герцогиня, пока ее не прервал собственный сын.

– Оливия – моя жена. – его голос звучал холодно и спокойно.

– Но как ты можешь?! Как, после всего услышанного, ты снова даёшь ей шанс?! – вспыхнула вдовствующая герцогиня, поднимаясь со своего места как оскорблённая королева. Звук трения ножек стула по паркету, а потом и шаги разносились по всей комнате.– Ты слышал Кервина, ты слышал меня! Неужели ты всерьёз намерен… оправдывать это?! Её?!

– Оливия – моя герцогиня.

Женщина тяжело дышала, борясь с желанием не закричать. Слишком долго она строила этот момент. Вдовствующая герцогиня считала, что всё подготовлено – что вся обстановка, все аргументы, даже расстановка мебели – всё это сыграет в её пользу.

– Но ведь это не оправдывает её… еретического поведения… Все эти змеи… А измены, о которых шепчутся слуги… – почти интимно прошептала вдовствующая герцогиня. Если бы я не стояла так близко к двери, я бы не услышала этот выпад вовсе.

И вдруг – сухой, звонкий удар пальцев прекратился.

– Хватит,– перебил её герцог. Его голос не был громким, но в нём чувствовалась острая, колючая эмоция. Впервые я услышала, как в нём вспыхнула не просто досада, а настоящая ярость. – Личное я буду обсуждать с женой. Оливия – моя жена, перед богами. И этот разговор больше неуместен…Нам есть что обсудить еще?

Я не могла разобрать всего, что он сказал – звуки заглушались дверью, – но этих слов было достаточно. Я стояла неподвижно, ощущая, как внутри поднимается волна облегчения. Из-за того, что он защитил меня вслух. Не поддержал разговор о леди Лиззи. Не уклонился. Признал меня своей женой и просто поставил точку.

Но надолго тишина не задержалась – разговор быстро сменил тональность.

– Прости, – голос герцогини снова стал холодным, почти деловым, – но ты должен понять: ты исчезаешь, оставляя меня справляться с делами здесь. Я не понимаю этих твоих бумаг. Все эти сборы, отчёты, ритуалы – мне неясны. Если бы не господин Кервин, половина проблем осталась бы незамеченной.

Пауза. Она выжидала. А потом добавила:

– Хорошо, что достойный человек с нами уже много лет. Ты должен прислушаться к нему. Кервин знает, как действовать. Он сейчас тебе объяснит, почему леди Оливию нужно держать вдалеке от дел.

– Ну так, – услышала я голос герцога, теперь спокойный, но оттого только опаснее, – давайте выслушаем господина Кервина.

И снова тишина. Я напряглась. Вот это поворот. Больше прятаться в тишине я не могла, это было выше моих сил. И вот я делаю глубокий вдох, тяну руку к двери, ещё один глубокий вдох…

Я уверенно и отчётливо постучала в дверь кабинета. Один раз,– как бы подчеркивая: я герцогиня, и мне нечего бояться. Сделав глубокий вдох, я толкнула тяжёлую створку и вошла, не дожидаясь приглашения.

Запах пергамента, тёплого воска и угля из очага сразу окутал меня – уютно и тревожно одновременно. Просторное помещение, утопающее в полумраке позднего дня, встречало тишиной. В углу потрескивал огонь, отражаясь в стекле старинного барометра. Ветер шелестел тяжёлыми шторами. И в этой полутени, за большим письменным столом, сидел он.

– Вы хотели меня видеть, ваша светлость? – голос мой прозвучал чётко и спокойно, разрезая тишину, как лезвие ножа. Я не отвела взгляда, не замялась, не выдала себя ни жестом, ни интонацией.

Герцог Терранс выглядел усталым. Очень. Его пальцы были перепачканы чернилами, рубашка немного расстёгнута на груди, тень щетины на лице подчёркивала тяжесть прожитого дня. Перед ним лежала кипа бумаг – донесения, ведомости, жалобы, возможно, и доносы. Его глаза, обычно проницательные и холодные, были сейчас тревожно неподвижны.

У камина, лениво опираясь о мраморную плиту, стоял Кервин. Не ожидала увидеть здесь этого господина, не думала, что он был свидетелем подслушанного мною разговора. Его поза была вызывающе расслабленной, он не скрывал своей удовлетворённой ухмылки, будто уже слышал мой приговор. Его взгляд скользнул по мне с насмешкой, в которой было что-то большее, чем простая враждебность. В этом взгляде читалось всё: от презрения до нетерпеливого ожидания – как будто он заранее наслаждался моментом, когда меня разоблачат, и я буду унижена при всех.

___________________

Спасибо большое Тане за награду!