Текст книги "Когда под ногами хрустит империя (СИ)"

Автор книги: Вера Ковальчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

Кенред собирался спать (его всё ещё знобило, и в целом самочувствие было не очень), но задержался, проверяя документы. Сильно задержался. Долгая служба выработала в нём привычку сперва заканчивать работу или хотя бы ставить некую логическую точку в делах и лишь потом ложиться отдыхать. И хотя сейчас спешка была уже ни к чему, всё получилось само собой.

Поэтому, когда герцог постучался в дверь, его сын ещё бодрствовал.

– Не вставай, – потребовал его светлость и взмахнул рукой. – Я помню, что ты ранен. Даже дважды. Твой денщик сказал, что ты ещё не спишь.

Кенред всё-таки поднялся и подождал, пока отец сядет за стол.

– Он не денщик.

– Ты всё время споришь не по делу. Ты и с подчинёнными так же разговариваешь? Препираешься впустую… Остался без денщика, так возьми себе камердинера! Ладно… Давай поговорим спокойно.

Сын усмехнулся и сел на постель.

– Спокойно? Давай попытаемся.

Герцог посмурнел лицом и метнул на сына суровый взгляд. Точно выверенный, полный уверенности, твёрдости и внутренней власти. Но не сработало – Кенред как улыбался, так и остался улыбаться.

– Довольно уже паясничать! Я имею право задавать вопросы. Ты бросил двор в самый опасный момент. Твой кузен Илимер действительно погиб?

– Да. Действительно.

– И ты не считаешь, что трон нуждается в нашей поддержке?

– Я отказываюсь ввязываться в борьбу за власть. Я уже об этом говорил.

– При чём тут это? Речь о судьбе трона, а не о твоих собственных амбициях, есть они или нет. Заговорщики не успокоятся, ты же знаешь, что последуют и другие выступления.

– Последуют, конечно. Но я не единственный командующий, которым располагает Генштаб.

– Вот именно! Сынок, неужели мне придётся объяснять тебе, что результатом твоего поступка станет только одно: вместо тебя отличатся другие? И я даже знаю, кто это будет.

– Гражданская война чревата тем, что командир может не только отличиться, но и стать козлом отпущения.

Его светлость ехидно сморщился.

– И ты считаешь, что так просто сделать козла отпущения из героя бернубской войны и ругадивских сражений?

– Именно – просто и очень удобно. Ты знаешь, как его величество относится ко мне. Должно быть, ты ещё не слышал, что именно меня первого и обвинили во всех этих покушениях, и освободиться от обвинения было трудно. Хорошо ещё, что я прихватил с собой иноземку-свидетельницу, которой даже самые упорные не сумели приписать политической предвзятости…

– Кенред, это всё накипь, пена!

– …Если сейчас я приму эту должность, то не буду больше иметь отношения к полевым сражениям, зато буду отвечать за них своей головой. И появится очень богатая почва для обвинений.

– То есть, только из-за этого страха ты и отказался? А как же солдатское мужество? Офицерское мужество?

– Я так и знал, что ты просто не услышишь. Офицерское мужество заключается в том, чтоб не ввязываться самому и не гнать других в сражение, которое нельзя выиграть. Это не страх. Считай это предчувствием, если желаешь.

– Я не верю во всякие там чародейства и предвидения! – воскликнул раздражённый герцог.

Кенред снова пожал плечами – этот жест у него получался легче всего.

– Хорошо, можешь назвать это результатом анализа. Ещё раз повторю: ты лучше меня знаешь, как его величество относится ко мне и как его порадует моя голова на пике.

– Я уверен, что ты ошибаешься. Ты делаешь страшную ошибку, сын.

– Я уверен, что прав. В политике стремление игнорировать очевидное всегда заканчивается очень и очень плохо.

– Ты преувеличиваешь.

– Да? – Он смотрел печально, но не требовательно. – Ты в самом деле не понимаешь? Я популярен в войсках, мои офицеры, мои ставленники, занимают высокие посты, потому что были талантливы и энергичны, и они предпочтут держать мою сторону, если перед ними встанет выбор. Более того – они очень захотят этого и станут меня уговаривать, а когда я откажусь – начнут действовать за моей спиной, желая преподнести мне «подарок». Его величество видит, что я становлюсь серьёзным соперником для его сыновей. Так что ещё одна победа не поднимет меня на гребень, а погубит. Равно как и поражение, впрочем. Ты в самом деле считаешь, что полезнее всего для империи будет мой труп?

– Нет, я так не считаю. – Герцог в один момент сник, поблек и сгорбился. Тень прошлого легла на его чело, затуманила глаза. Кенред понял, что отец вспомнил о старшем сыне, и плотнее стиснул зубы. – Нет, конечно. Но мне нужно, чтоб ты продумал всё, что последует, и понял, что у тебя просто нет выбора. Мы не можем оставить нашу семью вне политики, иначе политика разберётся с нами, и совсем не так, как нам бы хотелось. Неужели ты не понимаешь, что как только откажешься от власти, моментально ослабеешь, и тогда враги растерзают тебя – только вздохнуть успеешь!.. Хорошо, не участвуй в этой войне, раз уж так уверен. Твои слова звучат… понятно. Простительно. Раз не уверен, обожди. Отдохни. Скажись более больным, чем ты есть. Мой врач тебе в этом поможет. Он составит такие заключения, что Генштаб закажет по тебе поминки и полгода не будет трогать. Будет лишь дожидаться приглашения на похороны. Но уходить совсем ты не имеешь права. Ты должен бороться и дальше – во имя своей семьи!

– Ты меня не слышишь…

– Нет. Это ты не слышишь! И не представляешь, насколько быстро о тебе, герое и военачальнике, забудут, если ты сойдёшь со сцены. Моментально! И это хорошо, если забудут. Всего вернее те, кто мечтает вцепиться тебе в горло, подождут немного и тогда напьются твоей крови. А следом попробуют и моей… Ты тридцать лет завоёвывал свою славу – и для чего? Чтоб теперь всё похоронить в деревне, а потом в желудках низкорожденных ублюдков?

– Я воевал ради империи, а теперь, думаю, смогу похоронить себя где угодно. Ради себя. Империя без меня не пропадёт.

– Чёртов болван! Эгоист, мальчишка!

– А ты, толкая меня в объятия моих врагов ради выгод семьи, то есть себя, поступаешь альтруистично?

Герцог, вставая, стукнул кулаком по столу и опрокинул поднос с чашкой и блюдцем крохотных пряников, а потом грохнул дверью. Кенред взял было экран, на котором до прихода отца листал страницы документов, но, вздохнув, отложил его и закрыл глаза. В голове звучало «ты ничего не сможешь объяснить, никогда ничего не сможешь объяснить», но это была не выстраданная и обдуманная мысль, а давняя привычка. Он подумал, что действительно привык размышлять об отце как о человеке, с которым нельзя договориться.

Обычно эта мысль мелькала и уходила – были заботы и поважнее. А вот сейчас он глубоко задумался. В конце концов, слова отца звучали весомо ещё и потому, что кое в чём он совершенно прав. Старик служил империи долгие годы, политические джунгли он знал от и до и умел делать выводы… И, пожалуй, не только выводы. Герцог остаётся могущественной фигурой на этом поле. Следовало принимать в расчёт то, что отец может затеять собственную игру. Опасно ли это лично для Кенреда? Пожалуй, нет. Ему просто следует и дальше действовать, как он привык – самостоятельно, без оглядки на семейные и тем более чужие интересы. Пока будущее казалось смутным, и чрезвычайно.

Да, отец прав. Тот, кто покидает политические высоты, быстро становится пустым местом и уже ничего не решает, даже в собственной судьбе. То есть нет, он становится хуже, чем пустым местом – он превращается в лёгкую добычу для своих старых врагов.

И эта опасность реальна в любом положении. Всегда приходится выбирать из опасностей разного рода. Главное – выбрать преодолимую опасность, такую, с которой можно справиться… Возможно, надо по-настоящему стать ничем, чтоб враги решили заняться делами поважнее. Пусть они дожидаются идеально удобного для себя момента – и тогда фатально промедлят. Именно это ему и требовалось – время, чтоб подготовить адекватный ответ, опереться на тех, кто станет реальной силой в будущем, и нанести превентивный, но хорошо продуманный удар.

В голове всё смешалось, и Кенред уже не понимал, разумно ли то, что он запланировал, или это полная чушь, постыдная и смертоносная, пригодная лишь для абсурдного сна. Он сам не заметил, как уснул поверх покрывала, но проснулся всё равно на рассвете, как привык. И, едва позавтракав, приказал готовить машину и свою спутницу к отъезду. Ждать ему было нечего.

8

Тергинское имение Кенреда располагалось довольно далеко от замка – целых два перехода, два часовых пояса – но добраться туда можно было меньше чем за пару часов. Скромный по меркам герцогского семейства дом – старинный, каменный, трёхэтажный, от массивного фундамента и до самой четырёхскатной черепичной крыши затканный виноградом – был окружён рощей, постепенно переходящей в лес, а восточные его окна смотрели на озеро, такое огромное, что противоположный берег прятался за горизонтом. Здесь чувствовалось дыхание тщательно сохранённой, но при этом аккуратно причёсанной старины. По крайней мере, кусты, клумбы и огромные газоны перед особняком выглядели безупречно, а цветы были поразительно подобраны по оттенкам.

– Это настоящая черепица? – спросила Кира и запрокинула голову.

– Нет, это, конечно, декоративное покрытие.

– Выглядит очень похоже. Красиво…

– Вы устали?

– Нет. От чего тут можно устать?

– Может быть, тогда прогуляемся? А пока нам подготовят комнаты. Подозреваю, прислуга в панике, ведь я предполагал, что приеду на день позже. И, кажется, забыл предупредить. И не уверен, что их предупреждал мой слуга.

– Хорошо, я не против. – Кира согласилась опереться на руку Кенреда и следом за ним прошла мимо розария через цветочные арки на берег крохотного, спрятанного между деревьев пруда – с северной части дома. Здесь была небольшая мраморная терраса, два кресла и столик, на котором явно нервничающий слуга поспешно сервировал лёгкое угощение и чай. – Они вас боятся? – с улыбкой спросила она.

– Они, как настоящие солдаты, боятся в первую очередь своего непосредственного начальника, дворецкого, – пошутил Кенред.

– О, всем известно: нет зверя страшнее дворецкого, – Кира охотно поддержала шутку. – У него и хозяева дома по одной половице ходят.

– Неужели и в других мирах у людей те же трудности? Как в это поверить!

– Да и не говорите: неужели и мы, и вы – люди?!

Кенред осознал, что самым поразительным образом и с огромным наслаждением улыбается. В это мгновение не имели значения все свалившиеся на него беды и напряжённость последних дней – сейчас ему было просто хорошо и спокойно. Но тут он заметил, как его спутница, неловко наступив на больную ногу, побледнела в один миг – тут-то он подхватил её под локти, обеспокоенный.

– Присядем? – Он стряхнул с плеча накидку и усадил её поверх. – Совсем плохо?

– Просто нога подвернулась. Извините. Сейчас буду в полном порядке…

– Хотите, отнесу вас к столу?

– Как пожелаете. Но вообще здесь замечательно. И очень красиво. Только я вам испачкаю одежду. – Она потеребила край суконной накидки, сама же смотрела на противоположную сторону озера и слегка улыбалась.

Кенред в задумчивости взглянул туда же. За прудом начинался специально подзаброшенный парк, уже теперь напоминающий аккуратный лес, а у самой воды стояла каменная беседка, эдакий полукруглый павильон с колоннами наподобие тех, которые любят ставить торговцы для своих торговых нужд, только поизящнее. «Если бы пруд был раза в четыре больше, там удобно было бы посадить взвод с дальнобойным энергоружьём, – подумал Кенред. – А так лучше дать им ладонники или просто рогатки. А вот если бы пруд был побольше, а лужайка пошире… Нет, тогда им бы ещё понадобился хороший подвал»… Он не помнил, есть ли под павильоном хороший подвал, и если есть, то хватило ли бы его ребятам с тяжёлым энергоружьём.

– Да, очень красиво… Можно спросить? Вам действительно так сильно нравится военное дело?

– Э-э… Вот так вопрос… Запросто и не ответишь…

– А если упростить?

– Совсем упростить? Ла-адно… Тогда нет.

– Нет? Тогда почему же вы им занялись?

Кира ответила долгим задумчивым взглядом.

– Кажется, я сейчас пожалею, что взяла и ответила правду… Даже толком не подумав.

– Но мне была интересна именно первая реакция. И спасибо за неё. Буду благодарен, если вы поясните свой ответ или же мотивы. Это действительно очень интересно.

– Хм… Да, пожалуй, стоит пояснить. Я не люблю войну как таковую. Война – саморазрушительная деятельность человечества. Путь самоуничтожения, средоточие всего чудовищного и бездушного по своему нравственному наполнению, если можно так сказать. Военное искусство же – это именно искусство, им интересно и увлекательно заниматься, оно предлагает изобилие сложнейших математических и логических задач. И если бы военное дело могло быть абстрактным… Но оно не может. Не для того оно существует и совершенствуется.

– Вы не любите войну как явление, а не как профессию. Я правильно понял?

– Ну, наверное, да. Сама-то по себе профессия эффектная. Но когда она бывает сама по себе?

– В дни мира, например.

– О-о… Всё-таки она не для мира. Она не абстрактна, не самодостаточна, если вы понимаете, о чём я.

– Ещё бы… И как же в вашем мире готовят офицеров?

Молодая женщина, словно очнувшись, глубоко вздохнула.

– Может, вы сразу обозначите круг вопросов, которые вас интересуют? Дадите время обдумать. Заодно сразу скажу, на какие отвечать не буду.

– Кира, я просто хотел поговорить. Честное слово. Обучение офицеров – это секретная информация в вашем мире?

– В целом – нет. Но, думаю, вы меня можете понять.

– Могу… Давайте так – прямой обмен: я спрашиваю вас, вы спрашиваете меня. Отвечаем по очереди. Так вы больше узнаете о моей родине, а я – о вашей.

– Ладно, идёт. Значит, вы первый. Хорошо. Как готовят офицеров? Да, полагаю, принцип обучения в разных мирах не должен слишком уж сильно различаться. Любой, кто хочет стать офицером и может им стать, должен поступить в соответствующее учебное заведение, отучиться там и выпуститься. Девушек учат в тех же заведениях, те же учителя, но живут они отдельно, и у них есть мелкие бытовые послабления. Ну, вроде пятнадцати минут по утрам, чтоб привести себя в порядок. Физические нагрузки поменьше. В остальном различий мало.

– И они справляются?

– А куда деваться? – И по его взгляду поняла, что ответила единственным образом, который действительно мог его убедить сразу и безусловно. – С самого начала ведь знаешь, на что идёшь.

– Вот уж точно. Ладно, теперь ваша очередь спрашивать.

– Хорошо. Что такое Бернуба и Ругадив?

Кенред весело поднял бровь.

– То и другое сразу?

– Я слишком многого захотела, ясно.

– Да нет. Просто это очень длинный рассказ. Давайте переберёмся за стол, прикажем разлить чай, и я постараюсь коротко рассказать об этой странице моей истории. Идёт? – Он поднял её на руки и понёс.

Её оглушил его запах. Все мужчины, которые ей нравились, пахли примерно одинаково. Этот определённо не пользовался парфюмом, но держал себя в чистоте и порядке, и его запах был приятным. Чем-то напоминал аромат бывшего мужа в лучшие дни. Кира оторвала щёку от его плеча и посмотрела на его профиль. Красивый мужчина, надо признать. Всем хорош. Даже тяжеловатая нижняя челюсть не портит впечатление. Главное ведь всё равно глаза. И руки. Кира ценила красивые руки, а у этого была явно не рабочая ладонь. Одним словом – аристократ.

Кенред усадил её в кресло и обошёл стол, сел напротив. Жестом отпустил слугу.

– Вы пьёте чай с фруктами? Или с травами?

– С сахаром.

– Конечно. – Он подвинул к ней блюдце с леденцами и с недоумением смотрел, как она бросает один из них в чашку. – Кхм… Ну да. Бернуба – сейчас это крупная индустриальная провинция империи, а двадцать лет назад была самостоятельным миром, с которым мы давно уже торговали, но в какой-то момент и по определённым причинам приняли решение присоединить её к себе.

– Завоевать?

– По сути. На посту командующего этой операцией сменилось трое, я стал последним. А предпоследним был мой старший брат.

– Он там погиб?

– Да. Но уже после того, как его на посту сменил я. К сожалению, его не отозвали в Генштаб и не отправили куда-то ещё. Его отдали под моё начало с приказом дать ему полевую армию и боевое задание. Я подчинился. А в полевом бою даже командира нельзя оградить от случайной гибели.

– Значит, это тяжёлая семейная история…

– Довольно тяжёлая.

– Значит, отец винит вас в его смерти?

– Трудно сказать. Возможно, да, возможно, нет. Когда-нибудь в нужный для него момент может и произнести это вслух. И будет прав. Командующий всегда несёт ответственность за то, что происходит под его началом. Я с себя ответственности за случившееся не снимал никогда.

Кира слегка пожала плечами. Леденец никак не хотел таять в кипятке.

– А бывает ли война без жертв?

– Редко… Но это ведь не просто жертва. Это – член семьи. И я безусловно понимаю горе и упрёки отца, хотя с другой – осознаю, что мне совсем не хочется его понимать.

– Я бы сказала – невозможно понять. Общая ответственность в таких делах – просто отговорка.

– М-м? А какую бы позицию заняли вы, окажись вы в подобной ситуации? – Кенред смотрел на неё оценивающе, словно она предлагала план боя, в котором крылся какой-то неявный изъян.

– Как мать или как дочь?

– Как сын.

– Думаю, что… Жила бы своей жизнью, молча предлагая матери включиться в неё, если пожелает. Но, знаете, если бы мать в подобных обстоятельствах обвинила меня в гибели сестры или брата, я бы посчитала, что она заранее смиряется с потерей обоих детей, и приняла бы этот её выбор. А у такого выбора есть особенность – он не предполагает путей к отступлению… Впрочем, мне легко рассуждать, у меня давно уже нет матери. И сестры. И жизнь не ставила меня перед семейным выбором.

Он слушал, подняв одну бровь, со сложным выражением лица.

– Но вы действительно настолько бескомпромиссны?

Кира тихо рассмеялась – спокойно и чисто, без подвохов.

– Вы дважды допрашивали меня – и так, и химически. Вам ли не знать, что у меня там с компромиссами… Ваша очередь. Расскажите о Ругадиве.

– Охотно. Ругадив – это мир, который давно уже находился под протекторатом империи, но несколько лет назад решил отделиться и начал с того, что попытался истребить всех имперских чиновников, каких только смог. Генерал-наместник с ситуацией не справился. Империя, разумеется, восприняла это как бунт и объявление войны…

– Ну ещё бы!

– …Хотя протекторат, строго говоря, войну объявлять и не мог. Но неважно. Пришлось давить восстание и умиротворять провинцию. Теперь уже – полноценную часть империи.

– А отпустить было не выгоднее?

– Нет. Ни в коем случае.

– Понимаю. Ну что ж, бывает. – Она поболтала ложечкой в чашке. Леденец потихоньку уменьшался в размерах. – Значит, это миры самых ярких ваших побед?

– Отчасти да. А отчасти это воспоминания о самых серьёзных испытаниях моей жизни. К тому же, для многих мои победы в Бернубе и Ругадиве – скорее свидетельство моего позора.

– Это почему? – удивилась Кира.

– Потому что, по мнению офицеров старшего поколения, я выиграл войну неправильными методами.

– М-м? В смысле – неправильными? Не в поединке на ринге, мужик на мужика, кулак на кулак? Или что имеется в виду?

– Почти, – засмеялся он с одобрением. – По их мнению, я слишком широко использовал стратегию непрямых действий. Больше угроз, чем непосредственно сражений.

– Так это же лучшая стратегия!.. – Она осторожно потыкала ложечкой пирожное. – Сдаётся мне, тут просто кое-кто завидует. И вообще, чужие завистливые суждения – оборотная сторона славы. Как вам кажется?

– Может быть… Ну, а в вашем мире что за государства? Как они управляются?

– У нас есть государства почти на любой вкус. Есть монархии, как конституционные, так и абсолютистские, есть автократии, есть демократии. Есть и кастовые общества. Но последнее время основное кастовое общество начинает стремительно раскачиваться. Скоро рассыплется, думаю. Раз там кастовое расслоение остаётся лишь в области традиций, а на политическую систему уже не распространяется, и высший государственный пост уже может занять представитель низшей касты, то тут всё понятно.

– То есть, ваш родной мир – многогосударственный?

– Ну, да. Так что вам в случае вторжения придётся разбираться с каждой страной по очереди.

Кенред посмотрел на неё в странной задумчивости. Взгляд был обращён глубоко внутрь, и можно было подумать, что он уже начал просчитывать возможности и подбирать самую подходящую стратегию.

– У этого положения есть явные преимущества. Да и не обязательно, что только так и можно действовать… Но вы правы, этот аргумент может сыграть в Совете. Нам сейчас действительно ни к чему тяжёлая и долгая завоевательная война.

– Но, как я понимаю, вы-то не планируете участвовать в принятии подобного решения. Вы же оставили службу. Или я чего-то не понимаю?

Он ответил не сразу. И в глазах что-то промелькнуло. Или Кире показалось?

– Нет, вы всё верно понимаете. Но если в Совете поднимут этот вопрос, то у меня есть самое меньшее трое хороших знакомых, которые придут поинтересоваться моим мнением, потому что я в вашем мире был и знаю, а они там не были и не видели. И я своё мнение выскажу обязательно.

– И они к вам прислушаются?

– Обязательно. Допускаю, что моего мнения спросит ещё десяток знакомых, тоже заседающих в Совете, и по той же самой причине, но насчёт них я не уверен. А насчёт этих троих – знаю точно.

– Это немного успокаивает. – Она постаралась улыбнуться. Получилось или нет – знать ей было не дано.

– Тогда позволю себе спросить: вся ли ваша армия пользуется тем оружием, которое мы у вас видели и которым пользовались люди, напавшие на меня?

Кира вскинула голову. Теперь улыбнуться было проще.

– То есть, вы предлагаете мне рассказать вам о нашем оружии. Вы же понимаете, что я откажусь.

– Не совсем так. Я не спрашиваю вас об оружии, я интересуюсь, насколько оно широко распространено. А ещё, конечно, хотел бы узнать, пользуетесь ли вы им потому, что эти ваши пули легко проходят сквозь защитное поле, или же потому, что других вариантов у вас нет.

Молодую женщину словно воздухом под ложечку ударила. Она перехватила дыхание, опустила глаза и несколько мгновений изучала чашку и блюдце. Очень внимательно.

– Так вас пытались убить из нашего оружия именно по этой причине? Чтоб гарантированно пробить защиту?

– Нет. Меня пытались убить таким образом, чтоб списать мою смерть на вас. Но в целом вы уловили суть. Это главная причина, почему империя наверняка не соберётся в ближайшее время нападать на вашу родину. У вас есть оружие, способное пробивать нашу защиту, а у нас такого оружия нет.

– Значит, вас будут живо интересовать наши оружейные технологии. Позвольте, я сразу оговорю: я не оружейник. Я пользователь. Мои знания ограничиваются умением собрать-разобрать и содержать в рабочем состоянии. И только.

– Понимаю. Но и помощь опытного солдата будет полезна. Если вы согласитесь её оказать. А я надеюсь, что сумею убедить.

– Сильно сомневаюсь.

– Что ж… Давайте пока оставим это.

– Собираетесь брать не мытьём, так катаньем?

– Простите?

– Это устоявшееся выражение. Многократно получив отрицательный ответ, вы продолжаете и продолжаете спрашивать. Сдаваться вы не намерены, это понятно.

– Конечно. – Он улыбнулся. – В этом смысл любого успеха: штурмуй, пока не возьмёшь стену… Но я и в самом деле увлёкся, простите. Давайте поговорим о другом. Расскажите мне о вашей обычной жизни. Как вы живёте, чем?

– Не так просто отвечать на подобные вопросы. Сами понимаете – то, что для меня обыденность, в моём представлении не заслуживает обсуждения. Трудно даже сообразить, с чего начать.

– Очень хорошо понимаю. Мне тоже трудно сообразить, что стоит вам рассказать в первую очередь, а что подождёт. Ну, давайте попробуем вместе.

И у них завязался полный искреннего интереса разговор. Кира в изумлении слушала и узнавала, что общество, в котором она оказалась, является строго, более того – сурово кастовым. Да, здесь кроме всего прочего существовало рабство, и рабы в большинстве своём тоже принадлежали к отдельной касте. Но были и внекастовые, и вот в различиях положения тех и других Кира с налёта не разобралась. Однако они определённо были.

Она поинтересовалась существованием социальных лифтов, и на этот раз Кенред не сразу смог её понять, а когда понял – искренне и глубоко заинтересовался, задумался. Для него этот разговор стал чем-то вроде возможности взглянуть на привычную жизнь родного мира словно бы со стороны.

Как ни странно, выяснилось, что как таковые социальные лифты здесь существовали. Во-первых, ступенькой к карьере могла, разумеется, стать армия. В солдаты брали представителей большинства каст, а в критических ситуациях – вообще всех, даже рабов – и выслужить чин было можно, хоть и трудно. История знала одного бывшего невольника, дослужившегося до капитана боевого корабля, о менее удачливых просто не помнили, но их хватало (так заверил Кенред). Во-вторых, имелась ещё каста слуг императорских – это понятие включало в себя людей очень разных профессий, от шпионов и личной прислуги до учёных и высококвалифицированных рабочих, оплачиваемых очень высоко. Кенред рассказал, что эту касту пополняют за счёт самых талантливых детей из бедноты, а выявляют их тестированием и экзаменами, проводимыми на личные средства императора. Иерархия в касте государевых слуг зависит только от личных заслуг и могла вознести на самую вершину. Даже – чисто теоретически – принести аристократический статус.

Слушая Кенреда, Кира подумала, что, должно быть, именно эти слуги государевы и сделали империю такой высокотехнологичной и могущественной. Попутно они же укрепили трон, которым только и держались. Иначе она просто не понимала, как же смогло так головокружительно подняться замкнутое кастовое традиционалистское государство. Это же экономически нелогично!

Но сам Кенред, представитель высшей касты, если и имел мнение на этот счёт, не спешил им делиться, хотя на вопросы отвечал по видимости довольно охотно. Ещё охотнее он слушал её рассказы, задавал уточняющие вопросы, и теперь уже она взглянула на родной мир свежим взглядом. Ей стало неприятно признаваться самой себе, насколько лицемерным было пространство, давшее ей жизнь. Она не стремилась приукрашивать рассказ и отвечала Кенреду настолько честно, насколько могла. И ощутила, что собеседник, пожалуй, понимал из её объяснений больше, чем Кира говорила.

Видимо, как было и с ней, пока она слушала и обдумывала.

Они выпили чай, потом, когда Кира смогла, немного прогулялись по берегу пруда вдоль леса, потом вернулись в дом и сели обедать. Разговор так и длился с перерывами чуть ли не до самого вечера, когда к дому подплыл ещё один роскошный автомобиль, который привёз герцогиню, её багаж и четырёх охранников. Женщина любезно отказалась поужинать в компании, сославшись на усталость, и ушла отдыхать, но наутро уже завтракала с сыном и его «гостьей».

Удивительное дело, просто необъяснимое: она продолжала общаться с пленницей, превращённой в личное имущество, с учтивостью, которая не оставляла желать лучшего. В её искренности никак не получалось усомниться, даже если повторять себе, что всё это – чистое притворство. Да какая разница, искренняя учтивость или нет, если она устойчива, постоянна? Аристократка продолжала улыбаться Кире и не осаживала её даже тогда, когда реплики иномирянки удивляли, ставили в тупик или казались двусмысленными. Тогда дама в недоумении оглядывалась на сына и безмолвно просила растолковать или вмешаться, но добродушие и радушие оставались при ней. Как могут не встретить душевного ответа чужая доброта и демонстрируемая приязнь, если человек и раньше-то тебе ничего плохого не сделал? Помня, что по логике и на деле-то она герцогине совершенно равнодушна и по статусу своему мало чем отличается от жучка или муравья, Кира старалась не быть навязчивой и не ждать слишком многого, а просто наслаждалась присутствием рядом этой милой женщины.

С её сыном тоже интересно было поговорить. А чем тут ещё было заниматься? Понятное дело, книги в особняке имелись – целая библиотека – но все на местных языках. Самоуверенно решив было, что, раз она теперь знает чужой язык, то и с письменностью сумеет разобраться, Кира как-то цапнула с полки книгу – и тут же поняла, что ощущали её предки – неграмотные крестьяне, которые когда-то в начале прошлого века впервые заглядывали в газету. Понять что-нибудь во всех этих чёрточках и дугах было совершенно невозможно.

Спустя пару дней она решилась обратиться с вопросом к слуге, но тот холодно ответил, что букварей в графской библиотеке нет. И тут она вспомнила, что каста людей, служащих имперской аристократии, занимает намного более высокое положение, чем каста рабов… К которой теперь принадлежит она сама… Ну, классно! Придётся об этом помнить. Любопытно, какие у них тут традиции – надо биться лбом об пол, приближаясь к представителю высшей касты, или достаточно приседать, растопыривая руки?

Она взглянула в зеркало и вызывающе себе улыбнулась. Забавно было убеждаться, что господин, вознесённый намного выше, чем его слуги, как раз не гнушается быть с ней любезным, и его матушка – тоже. Ну, это можно понять, ведь графу и герцогине не страшно уронить себя, а вот его слугам… Может, именно эта резкость помогает им защищаться от страха перед бездной, которая дышит им в лицо и напоминает, что любой может пасть и, может быть, даже оказаться в низшей касте… Кажется, Кенред упоминал что-то о подобной возможности. Он говорил и о том, что, в принципе, в высшую тоже можно попасть… Либо через брак, что открыто только для женщин, либо за великие или хотя бы значимые заслуги перед обществом, либо по личному решению его величества.

Можно себе представить, что происходит статистически чаще – взлёт или падение. Тут намного проще надеяться на касту государевых слуг или хоть на армию. Даже там выживают чаще, чем обязывают государя настолько, чтоб он вообще заметил твоё существование в этом бренном мире.

Кира покачала головой и попыталась выпросить помощь у распорядительницы дома; эта суровая женщина, хоть и смотревшая на Киру как на новую работницу в своём распоряжении, которая почему-то не желает включаться в общий труд, сразу согласилась помочь. Но даже с её помощью разобраться в чужой письменности оказалось очень сложно. За три дня Кира не сумела продвинуться дальше самых простых слов: «мама», «дом», «нос» – и практически отчаялась.

Через пять дней после их приезда в поместье на подъездной дорожке остановилась машина попроще, и оттуда вышел Райвен. Его сразу же провели к Кенреду в беседку на берегу пруда, и они разговаривали там больше двух часов – две сдержанно жестикулирующие фигуры. Кира ушла в дом, потом вернулась на лавочку под кустом роз с детским учебником, чтоб позаниматься на свежем воздухе – а они всё сидели и общались. Слуга отнёс им третий поднос с едой и только после этого подошёл к Кире и с суровым видом кивнул ей.