Текст книги "Когда под ногами хрустит империя (СИ)"

Автор книги: Вера Ковальчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

В машине он уткнулся лбом в ладони и замер. Слишком много мыслей теснилось в голове, слишком много предположений и идей. На самом деле, такое множество соображений говорило скорее о том, что единственно верного пути сквозь все опасности нет. Из ситуации нужно было выходить.

Его томило чувство вины. Как любой аристократ (по крайней мере, он считал и надеялся, что остальные мыслят сходным образом) он полагал себя отчасти ответственным за судьбу империи. Ей определённо грозила какая-то опасность, и никак не получалось успокоить себя соображением, что сделано всё возможное. Если бы это было так просто… Как себя ни уговаривай, истина остаётся неизменной: если ты мог что-то сделать и не сделал, эта вина пребудет с тобой до конца.

Будь он каким-нибудь выходцем из сословия трудяг, солдат или даже государевых слуг, аргумента «я сделал всё возможное» ему бы хватило с избытком. Но он принадлежит к числу высшей аристократии, его сословие существует именно для того, чтобы брать на себя ответственность. И если он на это не способен, то зачем он вообще нужен? От этой мысли никуда нельзя было деться, она оковывала и волю, и сознание.

Но и этой слабости тоже не следовало поддаваться. Разве не для того существуют представители высшей знати, чтоб всегда и во всех обстоятельствах думать самостоятельно? Он не может позволить духу направлять свой разум. Дух должен оставаться лишь инструментом разума, как, собственно, и честь, иначе его, Кенреда, будет слишком легко взять банальным эмоциональным шантажом – например, нажав на чувство вины.

А это не дело.

– Поворот на Итерпию, сэр, – сообщил водитель.

– Спасибо. – Кенред выбрался из машины и зашагал вверх по склону.

Здесь дорога лежала между двух пологих холмов – один густо зарос опушенным кустами лесом, а второй венчала довольно скудная и редкая поросль. В его вершины открывался великолепный вид на луг, который неторопливо спускался к подножию холма, а потом поднимался по склону следующего. В этой просторной долине из земли в разных местах торчало множество высоких вертикальных камней, похожих на пальцы. Они были собраны в пять разных групп.

Когда-то местные жители верили, что это руки гигантов, пытавшихся выбраться из-под земли и окаменевших в таком положении. И сейчас попадались те, кто выстраивал вокруг гигантов целые эсхатологические теории, хотя уже было достоверно известно, что столбы – рукотворные. Было даже выяснено, откуда, как и когда примерно были привезены эти камни – множество учёных-историков одарило империю очень интересными исследованиями на эту тему. Но с суевериями трудно бороться одними научными книгами и авторитетом историков – многие продолжали верить в старые сказки.

На склоне холма под деликатно шуршащей осинкой прямо на траве сидел человек в серой форме. Он сразу заметил Кенреда, но не пошевелился и не подал ему никакого знака – просто сидел и смотрел. И слегка улыбался. Когда Кенред подошёл, кивнул ему и жестом пригласил сесть рядом.

– Спасибо, что приехал.

– Я приехал только для того, чтоб узнать, что хочешь ты. Не более.

Собеседник криво усмехнулся.

– Не-ет! Ты приехал, чтоб узнать, не я ли причастен ко всему происходящему.

– К чему именно?

– Да брось. Всем уже известно, что на тебя, Илимера Альдахару и Рино Тирасмоса покушались. И ты единственный уцелел.

– Откуда это известно? – Кенред отметил для себя, что принца Гезалеция собеседник не назвал. Видимо, не знает. Если бы знал, то назвал бы первым.

То есть, похоже, что именно слышал, а не участвовал сам. Если бы участвовал, то либо не показал бы своей осведомлённости вообще, либо назвал бы всех. Какая разница, если уже и так названы трое из четверых. Конечно, возможен вариант, при котором часть заговорщиков не знает о самом важном покушении, но это вряд ли. Всё-таки перед ним сейчас не какой-нибудь мелкий офицеришка из Генштаба или Службы. Перед ним – равный.

Стало немного легче.

– У меня свои источники. И у каждого из нас – свои. Так что сейчас ты уже не сможешь определить виновного по тому, как он станет перемещать или собирать свои войска, потому что это будут делать все. Никому не хочется умирать раньше, чем определено Небом, все позаботятся о безопасности.

– При чём тут я? Определять виновного будут Дигар и Бригнол.

– Разве не ты занимаешься расследованием этого дела? Мне так сказали.

– Нет, не я.

– Значит, тебя отстранили и от этого? От всего отодвинули, я смотрю. – Он отвернулся, кривя губы. Но в его мимике и жестах не было насмешки – скорее сожаление. Сочувствие. – Ну так следовало ожидать.

– Меня и не собирались ставить на расследование, потому что я один из подозреваемых.

– Ну-ну…

– Что ты хотел, Мирван? – терпеливо спросил Кенред.

– Обсудить с тобой ситуацию. Скажи, ты не думал, что приказ расправиться с тобой отдал сам император, а?

– Нет, не думал.

– А почему? Боишься об этом думать?

Кенред пожал плечами.

– Если бы государь хотел меня убить, у него в распоряжении нашлось бы множество более простых и верных способов это сделать.

– Не скажи. Если бы ты лёг там, в чужом мире, всё списали бы на противника и печальную случайность. В любых других обстоятельствах твоя смерть вызвала бы подозрения, и могла бы стоить императору очень дорого. У тебя найдутся сторонники, а когда ты мученически сложишь голову, их число утроится.

– Спасибо за это «когда», – усмехнулся Кенред.

– Да пожалуйста, угощайся. Ты ведь уже понял, что нашему правителю не будешь угоден никогда, а если вдруг спасёшь его шкуру от настоящего великого бунта, так он в благодарность натянет твою на барабан.

– Ты, как я понял, не считаешь себя добрым подданным государя императора?

– Я – подданный короны. Она может венчать разных людей, а если человек не подходит короне, его надо менять. Это всё-таки слишком важный вопрос – кто носит корону. Доверять её решение судьбе и генетической линии нельзя.

– Вот оно как… А кому можно? Кто будет решать? Ты́ хочешь?

Мирван ответил взглядом, полным дружеской насмешки. Тот, кто знал его, легко мог прочитать там его обычное «Хочу. Или ты против?»

– Ну ладно, я понял: мы с тобой не найдём общую почву в этом болоте. Бог с ним. Пусть ты не хочешь подвергать сомнению право Райнира носить корону, но ты ведь должен обеспокоиться собственной безопасностью.

– Давай, действительно, к делу. Говори прямо, что ты предлагаешь. Или что собираешься делать.

– А я тебе предлагаю не деликатничать. Какой смысл тебе изображать верного подданного? Это красиво, но мало толку, а такие, как мы с тобой, не могут себе позволить бестолковую суету. Когда станет жарко, Райнир действительно прикажет тебя убить просто и без затей, потому что ты для него опасен.

– К делу: кого ты предлагаешь?

– А я пока никого не предлагаю. Просто мне, как и большинству, уже понятно, что нынешние Нарены не справились.

Кенред сузил глаза.

– Большинству?

– Мне кажется, ты сильно отстал от жизни в своём Генштабе.

– Просвети меня. Я весь внимание.

– Да брось. Ты сам-то об этом не думал? Если император решил прижать финансистов и промышленников, то это нужно было делать по-другому – с опорой на высшую аристократию, своего естественного союзника. Вместо этого он заодно поднял руку и на наши права. Нашёл время. Нашёл кого атаковать! Тебе не ясно – он просто не способен просчитывать последствия своих поступков. Что это за император. Я обхожу вопрос, насколько разумный путь он выбрал. Неважно! Принял решение – Небо тебе помощник. Но делать дело надо по-умному.

Кенред слушал молча и очень внимательно. Обдумывал слова собеседника? Оценивал чужие планы? Корректировал свои? По нему никогда нельзя было сказать. Мирван это знал – и всё равно поймал себя на том, что внимательно следит за выражением его лица. Привычно, настойчиво. И даже смутно чувствует, что близок к успеху.

– Ты для себя уже всё решил, – сказал Кенред.

– Нет, не всё. Я что – бог?

– Но желательную судьбу трона определил.

Мирван легко пожал плечами.

– Думаю, среди остальных я ближе всех к твоему взгляду на престол. Ты, вроде, на него не претендуешь – ну и я тоже не особенно…

– С твоими-то правами? – усмехнулся Кенред.

– Ну разумеется, они скромные. Твои выглядят убедительнее. Но если претенденты продолжат вымирать так бодро, глядишь, и мои права станут заметными. Однако сейчас я не претендую. Готов это продемонстрировать – совсем как ты. Думаю поддержать того, кто претендует.

– Кого же?

Мирван взглянул на него. Его лицо, правильное и выразительное, чуть более юное, чем по логике должно было быть (он и теперь выглядел слишком молодо), полнилось доброй дружеской улыбкой. Она сияла в глазах, округляла скулы, немного выделяла подбородок, губы же едва шевельнулись. Эта улыбка удивительно украшала его. Неудивительно, что дамы считали его одним из самых привлекательных мужчин высшего света. Трудно было заподозрить, что человек с такой внешностью может быть неискренним или, например, задумывать что-нибудь дурное. Кенред в который раз поймал себя на желании безоговорочно верить ему.

– Ты действуешь слишком прямолинейно. Поверь, если бы я действительно участвовал в заговоре, я не проговорился бы только потому, что ты об этом спросил.

– Я не об этом спросил.

– Мы оба правильно друг друга поняли. Нет, я не стою у истоков заговора, но – ещё раз повторю – подумываю принять подходящую сторону. Раз дело пошло, на полпути оно не остановится. Сейчас самое время, дружище – чтоб никого из нас не застали врасплох. Ты тоже так думаешь? Так вот… Чего греха таить: я предпочёл бы оказаться в одном лагере с тобой. Помнишь, как у нас отлично получалось работать вместе? Потому и предлагаю обсудить кандидатуру будущего императора. Сообща.

– У империи есть император, а у него имеется наследник.

Мирван покачал головой.

– Послушай, если желаешь просто отделаться от меня, так и скажи. Я ведь серьёзно говорю. – Кенред молчал, глядя себе в колени. – Помнишь, как мы с тобой придумывали судьбы империи и примеряли корону на головы представителей разных семей? Даже остановились на Альдахаре. Ты и тогда считал себя предателем?

– Ну, каких только разговоров ни ведёшь в двенадцать лет. Тогда Альдахара представлялся самым могущественным. Не так уж глупо мы рассуждали. Но и тогда, если помнишь, я идею завязать гражданскую войну не рассматривал. Мы обсуждали, что будет, если её развяжут другие, и она зайдёт слишком далеко… Значит, ты именно за Альдахару стоишь и теперь?

– Я сомневаюсь, что он способен взять власть. Тем более – удержать.

Кенред холодно усмехнулся.

– У тебя слишком маленький выбор. Либо Альдахара, либо отнятая у Наренов корона того и гляди окажется у Экзоров. На голове Рендольфа.

Лицо Мирвана на миг изменилось, словно огромная кисть стёрла всю красоту, всё добродушие – и моментально выписала их снова. Это была очень короткая судорога, но она изменила и впечатление, и ощущение. Кенред в этот миг очень хорошо почувствовал своего старого друга, вспомнил и дурные его стороны, и сильные. Если Мирван и изменился, то не слишком сильно. Однако эти крохотные изменения могли сыграть решающую роль. И у Кенреда заныло сердце при мысли о том, что они не могут разделять мысли друг друга так же свободно, как это было в юности.

– Пусть только попробует. Рендольф сломает себе шею под этой короной, и поверь, я всё сделаю для того, чтоб так и получилось. Если обстоятельства сложатся неудачно, и ради падения Рендольфа будет нужно действовать заодно с Райниром – о да, я стану таким преданным подданным, каких ещё свет не видывал. – Он снова заулыбался. – Сомневаюсь, что мне придётся. Экзор утопит себя сам, с благородной помощью нынешних Наренов. Думаю, на этом закончится их общая история.

– Значит, ты поддерживаешь Альдахару – следуя твоей же логике.

– Альдахара не умеет привлекать сторонников. Поддерживать нужно сильного.

– Так кого ты предлагаешь, в конце-то концов?!

– Кенред… Вот о чём задумайся: мы с тобой любого претендента можем сделать сильным. Мы – два отличных военачальника, нам, если мы наконец научимся действовать сообща, покорится что угодно. А мы научимся, мы же с тобой умные люди. Давай станем делателями императоров. – Мирван смотрел на Кенреда безотрывно. – Я готов выслушать твои аргументы в защиту каждого претендента. Только двух не предлагай: Рендольфа Экзора и Гезалеция, этого мочёного слизня. Райнир же сам себя убрал со счетов. – И, поскольку Кенред слишком долго молчал, продолжил сам. – На что ты вообще рассчитываешь? Или думаешь, что Райнир поверит, будто ты не затаил на него обиду? Он нанёс тебе столько оскорблений, публично тебя унизил – и поверит, будто ты об этом забудешь? Да брось! Он – политик. Он прекрасно знает, что о мести мечтают все. Без исключения.

Кенред ответил не сразу. Трудно было подобрать слова. Намёк он, конечно, понял. Стало тягостно.

– Мы ведь так и клянёмся в верности: отдать кровь свою, разум и честь. Думаешь, для меня это были просто слова?

– Тебе виднее. Хочешь проглотить оскорбления – твоё дело. Но Райнир-то судит по себе. Он вообще-то тебе такую клятву даже не давал. И верить не обещал. Или ты – или он, таков расклад.

– Важно то, что я сам думаю о своих поступках. – Кенред не выдержал и поднялся на ноги. Сидеть больше не было сил. – Это ведь моя честь, верно? Только я могу ею распоряжаться.

– Распоряжаться… Да. – Мирван поднялся следом. – Знаешь, всем будет плевать, прав ты или виноват, если проиграешь. Проиграл – значит виноват. А с таким подходом ты неизбежно проиграешь. Слишком много рассуждений о чести и слишком мало дела… Жалко было бы, тебе не кажется? Небо редко пускает в мир талантливых людей, и своими руками уничтожать собственный талант (тем более вместе с собой) значит идти против воли Неба. Так я считаю. Задумайся… Эй, очнись!

– Я подумаю.

– Не о том ты сейчас размышляешь. Совсем не о том.

– Ты закончил назидание?

Мирван скривил губы в усмешке сожаления.

– Слушай, я хотел бы пройти этот путь к будущей империи с тобой – помнишь, как когда-то в Военной академии? Наш совместный боевой рейд. Вот как тогда. – Он снова подождал реакции, но Кенред и теперь сумрачно молчал. – Однако, смотрю, иной раз люди меняются слишком сильно. Подумай и пойми, что на самом деле ты предпочёл бесчестье. Жаль, что в тебе не осталось силы и твёрдости, чтоб решать судьбы страны, как подобает людям нашего происхождения.

– Я давно уже не мальчишка, Мирван, – тяжело ответил Кенред. – Меня уже не получится взять на слабо.

– И убедить тоже?

– У меня не возникло впечатление, что ты вообще старался. Одни попытки давить на эмоции, ничего по существу.

– А я ведь пытался. Честно. Но это твой выбор… – Он принужденно усмехнулся, и на этот раз было заметно, что улыбка далась ему с трудом. – Думаешь, сможешь играть против меня?

– Думаю, сумею.

– И победить надеешься?

– Не исключаю такой возможности.

– Теперь ты больше напоминаешь себя прежнего. Ладно… У тебя ещё есть немного времени на то, чтоб передумать. Поразмысли как следует, всё оцени. И не тяни с решением, а то Райнир успеет раньше. Ты ему как заноза в ладони. – Мирван поднял ладонь, отвернулся и зашагал наискосок по склону, в направлении пышных кустов, усыпанных крупными фиолетовыми цветами.

Кенред проводил его взглядом. Это оказалось по-настоящему больно, даже на удивление.

Он перевёл дыхание и пошёл обратно к дороге, стараясь не думать о том, что хорошо бы оглянуться. Вряд ли Мирван тут один. Его люди могут ждать за теми же кустами, например, или в той рощице. Если в него целятся из дальнобойных излучателей, он всё равно этого не увидит. Так что крутить головой бесполезно. Полезнее будет даже показать свою беззаботность – в знак добрых намерений. Но по большому счёту всё, включая сам разговор, было одной большой глупостью.

«Что-то ты часто стал глупить», – подумал он, но даже эта отрезвляющая мысль не помогла привести сознание в порядок. Только в машине он очнулся, когда водитель три раза спросил, куда ехать, и уже обернулся с переднего сидения, беспокойно разглядывая Кенреда, пытаясь понять, что с ним.

– Да, в Ярим. Поезжай в замок.

И включил голографический экран над браслетом, развернул карту Метрополии. «Зачем ты приезжал, Мирван? Только ли чтоб позвать меня с собой? Какую информацию ты хотел до меня донести, а какую спрятать? Что я смогу выкопать?.. Может быть, если бы я сейчас служил в Генштабе и знал чуть больше, и толку было бы больше?.. Нет, там были бы свои трудности, и их было бы намного больше. Лучше попробую сам разбираться». Он задумался, стоит ли вообще ехать в отцовский замок – там его будет ждать очередной неприятный разговор, и времени на это уйдёт столько, сколько потребовал бы обстоятельный анализ информации. Но с тем, что у него получается, не справится обычный экран, нужна тактическая вычислительная система. Такая есть только в замке.

Твердыня Яримов встретила Кенреда молчаливо и мирно. К тому моменту он уже составил небольшую схему, раскидал знатные фамилии по группкам и был готов работать с картой. Только этим ему сейчас и хотелось заниматься, если уж начистоту. Но получится ли… Он выбрался из машины, внутренне готовый к немедленному сражению, однако дворецкий, вышедший его встречать, сообщил, что его светлости в замке нет. Он уехал. Нет, должно быть, ненадолго, поскольку оставил распоряжения насчёт ужина. А вот её светлость отдыхает у себя и будет рада видеть сына чуть попозже.

И Кенред испытал ни с чем не сравнимое облегчение. Сражение откладывалось. Было время спланировать и его, и то, которое то ли случится, то ли нет, но сейчас полностью занимает его мысли.

Было время – самый ценный ресурс…

10

Не зная, чем ещё заняться, Кира вернулась к попыткам читать местный букварь и очень скоро поняла, что если не начнёт писать на чужом языке, то и читать нормально не научится. Загвоздка была в том, что когда она приступала к изучению новых буквосочетаний, предыдущие вылетали из головы. Значит, их нужно там закрепить, и лучший способ – чистописание. Но одно дело – печатные буквы, а другое – письменные. И как ей подойти к новой задаче?

Промучившись размышлениями ночь, Кира утром всё-таки спустилась вниз, отыскала распорядительницу и попросила у неё что-нибудь наподобие прописей. Если у ответственной дамы отыскался букварь, то, наверное, и прописи могут найтись. Пусть даже и использованные, она сможет работать и с такими.

Но на этот раз женщина не захотела пойти ей навстречу. Она приняла неприступный вид и ответила:

– Видите ли, я тут сообразила, что не знаю, какое мнение на этот счёт имеет его милость. – И объяснила, напоминая. – Ваш хозяин, сударыня.

– Хм… А вы думаете, он может быть против?

– Я ничего на этот счёт не думаю, сударыня. Я не знаю. Конечно, он может быть и против – откуда мне знать. Учить или не учить вас грамоте – решать только ему.

– Никаких запретов на этот счёт озвучено не было, – произнёс Крей, появляясь рядом так внезапно, словно из ближайшей стены вышел.

– Однако и прямых разрешений – тоже! – отрезала распорядительница. – Хотите брать на себя такую ответственность – вот сами и берите. А я буду делать своё дело.

И ушла.

Кира недовольно взглянула на Крея и подумала, что тот после отъезда генерала начал постоянно появляться поблизости. Очевидно – присматривает за ней. Следит что ли, чтоб не сбежала? Или охраняет от злобных слуг? Посмотрела – и заставила себя спросить, хотя изначально вообще не собиралась с ним разговаривать. Принципиально.

– Так вы возьмёте на себя ответственность? Обеспечите меня нужными материалами?

– Нет, – беспечально ответил Крей. – У меня нет прописей, и сейчас, пока я на службе, поехать за ними не могу. Но в день увольнительной, как только мне её дадут, уже смогу. Так что, если подождёте, материалы будут.

– Хорошо… А бумагу и письменные принадлежности мне дать можете?

Он пару мгновений рассматривал её: то ли пытался угадать, какую общественно вредную пакость она задумала, то ли просто соображал. Потом сказал:

– Подождите здесь. – Ушёл на минуту и вернулся с ворохом чистых листов и стилом – видимо, местным аналогом ручки. – Вот, пожалуйста.

– Спасибо, – вынужденно сказала она.

И поспешила уволочь добычу в свою комнату.

С обучением письму, конечно, вот так сходу не заладилось, но зато она начала дневник и принялась рисовать. Бумаги было мало, поэтому Кира решила её беречь всеми доступными способами: писать мелко, а рисовать продуманно. Либо делала крупный набросок с множеством деталей, которые съедали уйму времени, либо – крошечные миниатюрки по десятку на листе. Раньше она рисовала очень мало – не было возможности и времени. А сейчас, внезапно полностью предоставленная самой себе, нашла в этом занятии утешение.

К ней медленно, очень медленно возвращалось какое-никакое душевное равновесие. Она осторожно гуляла у пруда и в преддверии заброшенного парка (насколько позволяла нога), занималась собой, ходила по дому, ужинала и обедала с герцогиней, если та её приглашала (а приглашала каждый раз, когда сама решала поесть не в спальне). Их разговоры получались спокойными, корректными и фактически ни о чём. Вопреки предупреждению генерала её светлость совсем не стремилась побольше узнать о родине Киры или залезть под кожу самой Кире. Казалось, она тоже от чего-то отдыхает.

Кенред вернулся довольно скоро – через четыре дня – и не один, а с отцом. За их приездом Кира наблюдала из окна и отметила, что отец и сын приехали в разных машинах. Видимо, отношения герцога и его наследника оставались напряжёнными – вряд ли тому есть ещё какая-то причина. Молодая женщина слезла с подоконника и задумчиво покачала головой: понять бы, чем разлад в этой аристократической семье может угрожать конкретно ей, и разработать бы эффективную стратегию по спасению от этой опасности. Но увы, сведений явно недостаточно…

Дом ожил, слуги забегали по коридорам, но Киру никто не трогал, никуда не звал. Она ещё немного порисовала, потом вернулась к чтению. Вернее, попыткам им заниматься. На следующей странице букваря уже появились словосочетания, и теперь Кира только и делала, что ломала голову, какая же ерунда тут в очередной раз имеется в виду: то ли «ложка», то ли «лишка», то ли «мыло», то ли «мило»… Это смягчённый или обычный гласный? Это шипящий согласный или нет? Интересно, стоит ли брать себе в подмогу контекст и логику?.. Хотя какой контекст может быть в случае со словосочетаниями… И вообще – как трактовать вот эту строку, в которой выходит что-то определённо нецензурное?..

В дверь кто-то стукнул, и она на всякий случай крикнула: «Входите» – хоть и понимала, что это мог быть и просто слуга, тащивший по коридору что-нибудь неудобное и случайно врезавшийся в полотно двери.

Однако створка медленно отодвинулась, и на пороге встал Кенред, одетый как-то уж очень официально. Мундир – не мундир… Грудь пересекает ремень перевязи, но оружия не видно. Зато у плеча поблёскивает что-то изящное, похожее на награду. Может, это просто штука вроде их погон? Чёрт его знает, она ведь пока не научилась разбираться ни в местной форме, ни тем более в знаках различия.

– Вы заняты?

– Нет. – Она перевернула букварь и положила его поверх неубранного рисунка. Вот, теперь всё спрятано. Повернулась к Кенреду, обеспокоенная. – Что-то случилось?

– Не более, чем и раньше. – Он осторожно закрыл за собой дверь. – Я могу с вами поговорить?

– Разумеется. – Кира приподнялась, но он жестом попросил её сесть обратно. – Я внимательно слушаю.

– Кхм… Скажите мне, пожалуйста… Как у вас на родине принято делать предложения?

– Какого рода предложения?

– Хм… Брачные.

У Киры непроизвольно округлились глаза.

– Э-э… В каком смысле?... То есть, я имею в виду… В какой конкретно области моего родного мира? В каком обществе: патриархальном, современном, этническом?

– У вас на родине. В стране, где вы родились.

– Н-ну… У нас тоже бывает по-разному.

– Хорошо. Конкретно в вашем родном городе, скажем… В той области, где вы выросли, среди людей вашего круга общения. Как у них принято?

– Ну… Просто. Мужчина предлагает женщине жить вместе, женщина соглашается (или нет), а потом, если всё идёт хорошо, они решают, как, когда и при каких обстоятельствах поставят государство в известность насчёт своих отношений… – Она беспокойно следила за его лицом. – Это явно не то, что вы хотели бы услышать, но если бы вы пояснее сформулировали вопрос…

– Нет, я понял… – Кенред в задумчивости увёл взгляд в окно. Потом вернул обратно. – Ладно. Раз у вас всё так просто… Я прошу вас согласиться стать моей женой.

– Э-э… Что?

Несколько мгновений они смотрели друг на друга в полном непонимании.

Потом Кенред осторожно предположил:

– Как понимаю, получилась не та формулировка. Я могу попробовать другую? Скажем… Согласитесь ли вы, сударыня, создать со мной семью?

– Что произошло? – Она не смогла скрыть надрыв в голосе.

Под её взглядом Кенред и не думал смущаться. Только тень улыбки совсем пропала из его черт, осталась лишь замкнутая твёрдость. Сквозь такую броню вряд ли кто-то сумел бы пробиться – все свои мысли и чувства этот человек искусно держал под защитой. Он осторожно качнул головой.

– Я принял решение.

– Чем оно продиктовано?

– Простите?.. Я, возможно, не понимаю, но… У нас брачное предложение продиктовано обычно желанием создать семью с конкретной женщиной.

– Да, но в чём причина вашего столь внезапного желания её создать с явно неподходящей для этого женщиной? Вы же человек, который определённо привык взвешивать каждый свой шаг.

– В моём возрасте уже понимаешь, что тянуть не следует.

Она долго молчала, перебирая аргументы, и как всегда в таких случаях её лицо приобрело отсутствующее выражение. Он её не торопил, но и сам не торопился.

– А что я могу вам ответить, пока вы не объясните мне всё толком и честно? Я прошу вас, объяснитесь. Сэр.

– Так официально?

– Да, сейчас немного официальности не помешает.

– Да. Вы совершенно правы, а я забылся. Мне следовало вести себя уважительно. Простите, Кира…

– Нет, вы меня неправильно поняли.

– Не стоит обращаться по имени?

– Наоборот. Если хотите, можете даже говорить мне «ты». Как вам угодно. Просто для меня… Послушайте, Кенред, мы ведь оба с вами взрослые люди. Мы знаем, что страсть, сводящая с ума – это по большей части удел юношей. И девушек. Но даже если страсть охватывает более взрослого по возрасту и разуму человека – это не особо-то хорошая основа для создания семьи. Вы же не будете говорить об охватившей вас страсти, правда? Мы же говорим серьёзно?

Кенред помедлил, прежде чем ответил. И лицо у него было всё такое же непроницаемое – не поймёшь, о чём думает.

– Да, конечно. Мы говорим серьёзно, и я говорю не о страсти. Я, если желаете, говорю о восхищении. Я искренне восхищаюсь вашим характером и умом. В особенности умом. Меня завораживают умные женщины – уточню: женщины совершенно определённого ума. Но, к сожалению, до знакомства с вами я знал лишь двух таких, и обе они…

– Они? – поощрила Кира, потому что он замолчал.

– Обе они были мне недоступны.

– Между вами всё кончено? – Она смотрела с сочувствием.

Он едва не взвился. Гнев прорвался так внезапно, что даже привычная маска сдержанности с ним не совладала.

– У нас никогда ничего и не было! И быть не могло… Боже, Кира, о чём вы… Я говорю не о любви к одной из них, а лишь о восхищении и о других чувствах, из которых впоследствии выросла бы любовь, если б она была возможна между нами, и я дал бы ей волю… Я верю, что в нашем с вами случае любовь вырастет. – Он помолчал, успокаиваясь. – Кира, вы хотите сказать, что я неприятен вам как мужчина? Ответьте честно.

Он взглянул на неё с ожиданием. Да, пожалуй, солгать ему сейчас она не сможет, слишком сильно выведена из равновесия. Чтоб солгать, нужно овладеть всею собой и скроить, слепить новое лицо, новые чувства, новый взгляд, их и предъявить собеседнику. Нет, сейчас она способна только промолчать, но и это не поможет. Если она хочет понять его, значит, должна с ним разговаривать. Причём правдиво.

– Нет. Этого я сказать не могу. Вы умны, интересны, привлекательны. Притягательны. Вы производите поразительное впечатление. Но вы ведь не короткую связь без обязательств предлагаете. Речь-то о семье.

– Именно так.

– Но очевидно, что семья между нами невозможна ни при каких обстоятельствах. Даже в случае взаимной страсти.

– Почему?

– Аргументов против столько, что и не знаешь, с которого начинать. Достаточно уже того, что мы – дети разных культур, настолько разных, что их даже не примерить одну к другой.

– Иногда людей лучше объединяют противоречия и различия, чем сходство.

– Хм… В смысле семьи, мне кажется, такого не бывает никогда. Послушайте, Кенред… Подумайте, например, о том, как к подобному браку отнесётся ваш отец.

– Отрицательно. – Он почему-то улыбнулся.

– Ну вот. Зачем вам окончательно с ним ссориться? Наверное, он даже сможет наложить запрет на это ваше решение.

– Нет. Запрет наложить он не может. Я трижды вступал в договорной брак по его решению. По традиции на четвёртый раз я имею право жениться по собственному выбору.

– Три брака? Ё-моё… Что же случилось-то?

Он пожал плечами.

– В первый раз мы были совсем детьми: мне пять, ей четыре. Она умерла от пневмонии через два года после свадьбы. Поверьте, наша семья к этому отношения не имеет и не может иметь: моя первая жена жила со своей семьёй. Второй раз меня женили, когда мне было одиннадцать, а ей – тринадцать. Через год нас со скандалом развели, но скандал был чисто политический, ссора между семьями. Сейчас она счастлива в браке, у неё трое детей. Ну, а в третий раз это случилось уже после того, как я окончил Высшую военную школу. Только начал службу. Было мне двадцать два. Мы поженились, а через полтора года она умерла… рожая моего ребёнка. Роды произошли слишком рано, супруга была далеко от поместья, пока её нашли, доставили… Не выжили оба – ни она, ни моя дочь. – Он помолчал, глядя в сторону. – Тогда я решил, что проклят.

– Понимаю. Но это не повод же сейчас вступать в брак с иномирянкой. Пусть даже иномирянку и не жалко – а вдруг я не умру родами? Что тогда?

– Поверьте, Кира, дело совсем не в этом, и я очень надеюсь, что вы не пострадаете…

– Тогда скажите, в чём дело. Потому что сейчас пока я вижу одно: ничем хорошим наш союз закончиться не может.

– Но я ведь сказал. Вы восхищаете меня, и именно с вами я хочу создать семью. Послушайте, Кира, мы ходим кругами в этом разговоре. Может быть, вы скажете мне, каковы ваши личные причины считать, что этот брак обречён на неудачу, и мы обсудим именно их? Ваш первый аргумент – о разности культур – я понимаю и принимаю, но считаю, что человеку моего положения ваш свежий взгляд на нашу жизнь может быть очень полезным, и в свою очередь я обещаю вам своё терпение. Бытие аристократки – я уверен – вы в конечном итоге оцените положительно.