Текст книги "Банк"

Автор книги: Василий Викторов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

– Я знаю, если не брать во внимание различную мелкоту типа «Первой финансово-строительной компании» и иже с ними года три-четыре назад, – подхватил Лобченко, – только двух феноменальных кидал: Мавроди, обувшего всю страну, и Долгова, который, исчезая, не позабыл десять миллионов баксов с собой прихватить, но если первый с кем надо поделился и в дураках оставил в основном простой народ – не пойдет же какая-нибудь бабушка за своими пятьюстами тысячами из Хабаровска к нему в Москву, верно? – то второй, видно, решил все себе оставить – иначе зачем бросать отечество и бежать? У него одна квартира в столице под «лимон» стоила, с мраморными полами, комнатой для прогулок с собакой…

– Это все из-за фамилии, – жуя, произнес Коля, – я на них всегда обращаю внимание и уже знаю, что если банкир – Долгов, футболист – Косолапов, а мент – Хватов, то хорошего тут не предвидится.

Все засмеялись. Креветки быстро были съедены, встали на новый заход.

– Да-а, были времена, – протянул Семеныч, продолжая разговор по дороге, – выехал из Москвы в какой-нибудь Иркутск, Владивосток или Тюмень, расклеил объявления типа «Принимаем вклады от населения под шестьсот годовых», собрал денежки, расплатился с местными бандитами и обратно – квартирку себе приобрел в центре, домик в Шувалово да официальный бизнес открыл – живи себе, поживай.

– Ну а коли башку пробьют? – спросил Влад.

– Так, во-первых, я к примеру, а во-вторых, я же говорю «у населения» – а оно не пробьет. Вон, писали, какой-то простой инженер, для игры в «МММ» квартиру продавший и все, соответственно, потерявший, доведен был этим до отчаяния, – так не Мавроди пошел поджигать, а себя облил бензином на Красной площади да начал орать, размахивая спичками. Ничего, уняли.

В парилке под стук веников продолжили о Мавроди.

– Он слишком высоко замахнулся, – сказал Лобченко, – начал с государством соревноваться, а оно этого не любит. Эмэмэмовские акции ничем не обеспеченные бумажки – те же самые нынешние КО и ГКО – купил за восемьдесят процентов от номинала, а тебе через несколько месяцев сто возвращают, да еще проценты сверху платят, а в руках ничего и не подержал: деньги – воздух – деньги. Пока наши умники в Минфине до этого додумывались, Мавроди уж всю страну в свое АО вовлек – да и остальным понравилось, все эти «Доки-хлебы», «Телемаркеты» – а потом хлоп! – и народу шиш вместо репки.

Саша, выпрямившись во весь рост, похлопывая себя по плечам и груди веником, сделал замечание по поводу народа:

– Мне кажется, русскому человеку приятно то, что его обманывают. Объявили коммунизм и всеобщее благоденствие через двадцать лет – поверили, гурьбой побежали; в семидесятые, когда уж было видно, что ничего не получится, рабочие в цехах водку пили с утра до вечера, но все равно верили, что вот где-то есть образцовые заводы и примерные работники, они и вытянут к всеобщему счастью; в начале девяностых объявили капитализм, люди сразу решили разбогатеть, ничего не делая, – купил акцию, продал акцию – вот и сапоги жене, и дом в Париже. Но не бывает же такого!

– Нет, – возразил Коля, – бывает. Это если клад найдешь или в лотерею выиграешь. Правда, всеобщим благоденствием здесь и не пахнет.

Заговорили о Чечне.

– Смысл происходящего здравым людям непонятен, – сказал Саша. – Изутюжили всю Чечню танками, изрыли воронками – и все равно воюют, воюют. Складывается впечатление, что Ельцин с Дудаевым заранее договорились – первый предложил второму: я из тебя национального героя делаю, память о тебе на века остается – а ты мне войну до последнего чеченца, пока мои люди, высшие чиновники, все деньги не отмоют!

– Чеченца, – с восточным акцентом произнес Семеныч, – можно убить, но поставить на колени нельзя!

– Никто, – вступил в разговор Лобченко, – чеченца на колени ставить не собирался, равно как и заставлять присягать мятежного генерала на верность нашему президенту, как в свое время Шамиля русскому царю; а в силу своей профессии мы знаем, что деньги отмывать можно и менее болезненными способами.

– Столько – нельзя, – вставил Коля.

– Можно сколько угодно, – возразил Лобченко. – Если же, что безуспешно пытается вдолбить народу правительство, речь идет о защите национальных интересов России, то вряд ли стоимость украденной Дудаевым нефти покрывает то огромное количество средств, затраченных на ведение войны. Если же речь идет о сохранении территориальной целостности страны – то развалить огромную державу, и мало что отрезать Прибалтику, Среднюю Азию и Закавказье, но и разделиться с Украиной и Белоруссией – это же надо додуматься! – нормально, спокойно взирать на существование «независимых» республик в составе федерации – Татарстана там, Калмыкии с чудесным ее президентом, который настолько близок к народу, что живет в обыкновенной трехкомнатной квартире в обыкновенном панельном доме в Элисте, правда, зачем-то держит в сейфе в швейцарском банке корону с бриллиантами, купленную у шахматиста Каспарова то ли за сто, то ли за двести тысяч долларов, – и продолжать дробить Россию, уже даруя всевозможные самостоятельные полномочия областям, – это нормально, а вот термин «независимая» отдать Чечне – невозможно. Но есть же на Кавказе «независимые» Абхазия, Северная да Южная Осетия, Ингушетия – и была бы Чечня, черт с ней! Я еще могу предположить, что все делается ввиду возможной экспансии фундаментального исламизма на Кавказ с юга и, соответственно, усиления в этом регионе позиций всяких радикально настроенных арабских стран, да и вполне ныне мирной Турции тоже, но об этом никто даже не упоминает, посему, полагаю, сие не является причиной. А что есть истинная причина – никому не известно, и, дай Бог, может, это и откроется через десятки лет, а может, и нет – никто же до сих пор не знает, кто стоял за убийством американского президента Кеннеди или шведского премьера Пальме.

– Фу-ух! – выдохнул Влад и поднялся с лавочки. – Пойду окунусь.

– Да и мы пойдем, – сказал Семеныч.

По очереди побывав кто в одном бассейне, кто в другом, вернулись в зал. Там эту тему продолжили.

– Воевать с чеченцами было вообще ни к чему, – заявил Николай. – Достаточно было эфэсбешникам взорвать Дудаева к чертям, если уж он так не устраивал, объявить, что это сделала оппозиция, – и дело с концом!

– Да, – подтвердил Семеныч, – чеченцы фанатичны до безумия. Тем более, как ребенок любит играть в игрушки, так им нравится играть в войну. Тот же самый Радуев, что ли, заявил, что если бы не все эти события, был бы он то ли простым инженером, то ли служащим, а так – национальный герой, борец за свободу.

– За какую свободу?! – хлопнул руками себя по бедрам Лобченко. – От кого и для кого? Дудаев, считай, поддерживает геноцид против своего же народа, если ведет борьбу «до последнего чеченца»! Так ведь действительно может дойти «до последнего» – и что, им радостна такая свобода?

– Хе, а ирландцы, а баски? Сколько лет уж борются, теракты устраивают и прочее? – спросил Семеныч.

– Это, милый мой, – ответил ему Лобченко, – Европа, там все пытаются продемонстрировать наличие демократии в своих государственных образованиях или же хотя бы изобразить ее подобие, поэтому там начинают обвинять тебя, когда ты бомбу уже взорвал, а не когда только начал собирать ее из деталей. У нас же такого быть не может. Когда мировое сообщество ужаснулось происходящему в Чечне и стало что-то там жалобно лепетать о гуманизме и демократии, Ельцин смачно плюнул на мировое сообщество, и спустя некоторое время все уж настолько привыкли к происходящему на Кавказе, что стали упоминать об этом лишь в исключительных случаях. Ну, воюют, и ладно. Привыкли и у нас: «Обстановка относительно спокойная, с российской стороны пятеро раненых, двое убитых». А то, что у этих «убитых» есть мамы-папы, братья-сестры, жены-дети, а «раненые» – это может означать, что человек наступил на мину и ему оторвало обе ноги и он теперь калека до конца жизни, – об этом уж не говорят. Самое интересное – за что? За что умирают офицеры – хотя и это ужасно, – еще кое-как можно понять: они посвятили себя воинской службе, но за что – я видел как-то по пятому каналу передачу – остался мальчик девятнадцати лет с пулей в почерневшем животе и с выеденными собаками глазами лежать на обочине дороги в Грозном – вот этого мне никак не понять.

– Да, – покачал головой Влад, – в принципе, правительству нашему думать о солдатах и вовсе некогда. Едят помои, спят в поле. Когда все начиналось – помню, первые пленные появились, еще до штурма нашими войсками Грозного, – забросили взвод десантников куда-то в горы, да забыли о них. Походили они, полазили с неделю, припасы кончились, а кушать хочется. Послали нескольких бойцов в ближайшее селение чего-нибудь добыть, там их и сцапали. Где, мол, остальные? – спрашивают. Те говорят: там и там. Сбежалось сотни две чеченских мужиков – нет, еще не боевиков, просто людей с «Калашниковыми», – кричат: «Сдавайтесь, а то всем вам хана!» Посовещались лейтенанты, решили: сдаемся. А двое ребят – ни в какую: «Идите, – говорят, – сами. А мы – хрен». Так вдвоем и остались – отстреливались, пока их не прикончили. Так ни фамилии их никто не знает, ни имени, а чем тебе не герои? Басаев или там Радуев, объявивший: «Мы чисто вертолеты хотели взорвать, а больница – это чисто так», – всем известны, имена на устах, и Геростратом быть не надо. И что ни говори, а воевать им нравится и всегда нравилось. Чеченцы с давних времен что делали? Землю пахали, виноградники возделывали? Дудки. Шли мимо караваны, они их и грабили. Это и в литературе отразилось, вон, у Саши Черного, князь, следующий на свадьбу с богатыми дарами, увидел, что до ночи не успевает в крепость, и дал команду сделать привал, но мужчинам спать по очереди и глядеть в оба, ибо – цитирую – «вдруг гололобый чеченец набежит?» В какой-то передаче по телеку показывали дискуссию в студии, и там в числе прочего сказали о том, что на московских рынках засилье продавцов с Кавказа, «чеченцев всяких», и вдруг один вскакивает: «Чеченцы – гордый народ! Они на рынках никогда не торговали! Это азербайджанцы торгуют!» – «Хорошо, – говорит ему кто-то, – но раз вы не торгуете, на что тогда живете?» Думал-думал, чесал в затылке. «Так, – отвечает, – дела делаем». Дела! То есть провел пару фальшивых авизовок или взял кредит из банка да не вернул, – зачем торговать? Если чеченец кого-то ограбил или что-то украл – сие совершенно не стыдно. Стыдно – если ты мужчина, а семью содержать не можешь. А каким способом это делаешь – уже неважно. Потому и народ – воин, грабить-убивать – тоже искусство, веками оно у них и выкристаллизовывалось. У Пушкина в «Путешествии в Арзрум» приводится описание любопытного случая: был на Кавказе какой-то период мира, никто ни с кем не воевал, но тут взял один чеченец да застрелил русского солдата. Поймали, спрашивают: «зачем ты это сделал?» Отвечает: «А, ружье было давно заряжено, на стене висело, боялся, порох отсыреет – чего добру пропадать?»

– Насчет того, что десантников в горы забросили да забыли о них, – произнес Семеныч, – могу сказать, что войска наши подставлять – это наше правительство делает умеючи: вспомните Гудермес перед выборами: бросили своих людей – «воюйте, чем Бог послал, но артиллерию и авиацию – извините, выборы через несколько дней, в Чечне вроде как бы мир – а мы опять бомбить? Увы, выживайте сами – как у вас получится».

– С другой стороны, – поправив простыню, на которой лежал, и придвинувшись к беседующим ближе, вставил Саша, – мы вот удивляемся ненависти со стороны чеченцев, ну а если бы они к нам завалились с «Градом» да вертолетами – кто бы здесь им обрадовался?

– Полно, Александр! – Семеныч был не согласен. – Завалились! Вон и Буденновск был, и уже Кизляр. Я понимаю, что дико звучит – российские войска выпустили из какого-то селения всех женщин и детей, но ни одного мужчины, а потом двое суток бомбили его. Но это ведь только вначале в «Московском комсомольце» боевиков называли «симпатичными бородачами с зелеными повязками», а как по Буденновску они на «Нивах» покатались да вокруг постреляли – видел я, как шестнадцатилетнюю девочку, прошитую очередью, хоронили, – так средства массовой информации заткнулись. И вообще – можно решить вопрос миром – так давно надо было решать, а нельзя – так воюйте так, чтобы быстрей закончить! А то с одной стороны – переговоры, а с другой – ежедневный обстрел блокпостов, захват заложников, убитые да раненые! – Иван побагровел, надулся, махнул рукой да принялся за пиво.

– Нет, «относительное спокойствие», – сказал Влад, – может, и будет, но «мира» – уже нет. Какой может быть мир, если у каждого чеченца теперь есть погибший родственник. Теперь, как ирландцы в Ольстере, чеченцы будут играть в партизан и «народно-освободительную борьбу». А народу борьба не нужна – ему необходимы мир и спокойствие. И какой бы там у тебя ни был зов крови, каким бы бесстрашным ты ни являлся, а пулька в косточку попадет – больно, и каким бы ты смертником ни был, жить все равно хочется. Но, видно, к сожалению, мир еще долго не наступит. Хотя мои встречи с чеченцами особенно приятными не назовешь, у меня особенного зла на них нет. И нынешний конфликт я не стал бы определять как национальный – он сложился на властном уровне, каждая из сторон преследует свои интересы, жертвуя жизнями: Ельцин – наших молоденьких солдат, Дудаев, прикрываясь знаменем борьбы за свободу, – всех чеченцев. Если бы второй на самом деле беспокоился о народе, а не о своем положении в Чечне, войну бы не затеял – вон Александр Невский не стеснялся в Орду с дарами ездить, лишь бы новгородцы жили спокойно, – а не сказать, что был труслив – шведов и немцев еще как гонял! Дудаев же то атомную бомбу на Москву хотел сбросить, то – как Абдулатипов, думский депутат, рассказывал – предлагал Дагестану объединиться и «весь мир на колени» поставить. Маленький Гитлер, неудавшийся Наполеон – мечты о мировом господстве под прикрытием интересов нации.

– Ну, – подвел черту Лобченко, – будем надеяться, что все это каким-нибудь образом да закончится – вон, скоро президентские выборы, Ельцин должен к ним постараться, чтобы выглядеть чистеньким, войну прекратить.

– Дай Бог, – согласились все и вместе выпили – кто пиво, кто минеральную воду.

– Влад! – хлопнул его по плечу Николай. – Ты у нас вроде свободная птица, как и я, у меня тут две девчонки мировые на примете, требуют для свидания друга, – может, договоримся на пятницу? Ты ничем не занят?

«Я всегда ничем не занят», – подумал тот про себя и вспомнил Жанну. Ответил:

– Ой, не знаю, но вполне возможно. Созвонимся еще.

– Да, созвонимся, только давай так: среда – крайний срок. Если откажешься, мне другую кандидатуру надо будет подыскать. Идет?

– Идет.

Скинулись, расплатились за пиво и креветки, стали прощаться, расходиться. Саша, являясь Владовым соседом, всегда довозил его до Институтского, откуда тот добирался иногда на такси, если спешил, иногда – пешком, если было настроение прогуляться.

Они вместе сели в автомобиль Ильина, Александр завел его, чуть прогрел двигатель, поехали.

– Да, – начал он, – хороша парилочка сегодня была! Жаль, мало заходов сделали.

– Это потому, – поддакнул Влад, – что болтали много, не до парилки.

– Ну, считай, совместили приятное с полезным.

– А что «приятное», а что «полезное»?

Саша нахмурил лоб, задумался, вдруг улыбнулся:

– Да ну тебя к лешему! Расскажи лучше, как ты с Жанной? Раза тебе достаточно, или у вас теперь ро-ман? – произнес он по слогам последнее слово.

– Николаевич, это ты грубо: «Раза – достаточно?» Скажи лучше, откуда ты знаешь?

– Грубо, зато по-мужски. А знаю, естественно, от жены: Жанна с ней поделилась, Марина – со мной.

– И как же она меня живописала? В хорошем свете или не очень?

– Вот подробностей не было. Факт, однако, известен. Ты смотри, Влад, как друг и соратник советую: баба – замечательная, умница, красавица, к возрасту известной Шерон Стоун не хуже ее будет выглядеть, а главное, если уж полюбит, не обманет. Благородна и верна! Для нынешних женщин качества редкие.

Ильин, который в присутствии третьего человека называл собеседника только по имени-отчеству, по фамилии – в редкие приступы гнева, и то с обязательным «госпожа» или «господни», а просто по именам – только близких друзей, оставшись наедине, позволял себе говорить развязно, грубо, отпускать нецензурные шуточки, наверное, для того, чтобы видели – как начальник он строгий только потому, что справедливый, а так – свой парень в доску. Разговор подобный, однако, он никогда бы не начал, видно, жена, обеспокоенная судьбой подруги, подговорила.

– Поживем – увидим, – только и ответил Влад.

– Смотри-смотри, не упусти! Тьфу, черт!

Гаишник, уже перед площадью Мужества, отмахнув жезлом, приказал им прижаться к обочине. Пока он просматривал у вышедшего Саши документы, Влад вспомнил, что у Ильина стойкая репутация несговорчивого водителя – он никогда не давал сотрудникам ГАИ денег, разве что был явно неправ. Была известна история, как Александр с женой ехал по Московскому, их остановил милицейский джип с включенными мигалками, сидели в нем четыре человека с автоматами, проверили документы, облазили всю машину, осмотрели двигатель и сказали: «У тебя машина ворованная, номера перебиты, давай пятьсот баксов, а иначе на экспертизу заберем, экспертиза же – до трех месяцев, а за время, пока твоя „бээмвуха“ у нас на стоянке будет находиться, ее на запчасти растащат». Саша закипел, «забирай», – ответил, вытащил из машины Марину и пошел с нею ловить такси. Тачку взяли да увезли. Но Ильин не просто такой смелый – у него отец являлся зам. начальника какого-то там районного ГАИ, так что через день он автомобиль забрал, тем более что он «чистый», и никакие номера в нем перебиты не были. «У ментов рэкет основательный, данный им властью, а у бандитов – любительский, самодеятельный, так что первых я боюсь больше», – любил повторять Семеныч. Но это у Саши близкий родственник в их системе, поэтому ему можно их не бояться, а что было делать ему, Владу, когда, еще во время частого общения с Ларисой, они с Колей за рулем направлялись в модный тогда «Континент», милиция их остановила, Николай с правами и прочими бумажками вышел и случайно запер двери на центральный замок, и тут появился какой-то в гражданском, постучал в стекло – выходите и вы, мол. Лариса пытается дверь открыть – а она заперта на ключ, считай! Тот уже пистолет вытащил, размахивает им, «Открывай!» – орет. Коля подбежал, отпер, мент на Лару сразу накинулся, заорал: «Да я тебя, сука, проститутка, прямо здесь сейчас раком поставлю, я тебя научу власть слушаться – поедем в отделение личность устанавливать!» и прочую дребедень, от самого спиртным разит, рядом кодла с короткоствольными автоматами стоит, ухмыляется. К счастью, документы у нее с собой оказались, да свои же его успокоили, объяснили значение термина «центральный замок», который произнес Коля, вроде притих, отстал, а они поехали дальше. С Ларисой была истерика, рыдания не прекращались, пока она в «Континенте» двести граммов виски не выпила – только тогда перестала дрожать. Это уж почище рэкета.

Вернулся Александр, рассказал:

– Рассмотрел он документы. «Нарушаем»? – спрашивает. Я ему в ответ: «Что нарушаем?» Он мне: «Да вот, хотя бы, – номера грязные». Я ему: «Так дорога грязная, мокрая, снег идет». Он: «Ничего не знаю, будешь платить штраф». Я разозлился, говорю: «Ни хрена я платить тебе не буду!» Он мне: «На „БМВ“ ездишь, а двадцатки не найдешь?» – «Тебе, – говорю, – не найду, а чтоб свою машину купить, я два с половиной года пахал, ты же по „лимону“ в день такими „двадцатками“ делаешь. За год ударной работы две моих „бээмвухи“ купишь». Короче, отстал он от меня.

Влад вслух подивился Сашиной стойкости, а про себя подумал: «А как его батюшка, интересно, начинал?» Доехали до Институтского, он попрощался, вышел на свежий воздух. С неба падал мокрый снег, было сыро, грязно и мокро. Но мысль о предстоящей встрече с Жанной согревала ему сердце. Не сказать, что он сильно задумался над словами Ильина, но ведь он и не собирался расставаться с нею, по крайней мере сейчас. Им еще предстоит узнать друг друга, выяснить возможные точки Соприкосновения, увидеть, смогут ли они привыкнуть быть вместе, – да, поди, вдруг он ее чем-либо не устроит – что ж тут заранее загадывать?

Рядом тормознула «Волга»:

– Куда?

– Да недалеко, до Жака Дюкло, там налево, и чуть дальше – во двор, пятерочка!

– Садись!

Тяжело ходившие по лобовому стеклу «дворники» не столько протирали его от снега, сколько размазывали грязь, скрипели, но, как ни странно, скрип этот его не раздражал, скорее, убаюкивал своей размеренностью, монотонностью. Он вдруг поймал себя на мысли, что с нетерпением ждет встречи и даже чуть-чуть ее боится, как будто назначил девочке свидание первый раз в жизни, и вот – не может решить, прийти с цветами, или же он с ними будет выглядеть глупо. Улыбнулся, повернулся к водителю:

– Знаешь, шеф, тормози, я к метро.

– Зачем? – удивился перемене настроения пассажира водитель.

– За цветами! – ответил Влад.

Деньги он все-таки отдал – договор есть договор. Быстро перескочил дорогу и пошел обратно к Тореза, вернее – даже побежал, полетел…