Текст книги "Банк"

Автор книги: Василий Викторов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

IV

В течение всего уик-энда они старательно избегали каких бы то ни было разговоров на больную тему, болтали о всякой несусветной чепухе, коей в другое время и крупицу внимания не уделили бы, вдруг старательно занялись домашним хозяйством – она принялась мыть полы, выстирала гору невесть откуда взявшегося грязного белья, он вдруг прочно встал за плиту и наготовил столько блюд, будто ждал прихода большого количества гостей. Когда они, закончив с этими заботами, наконец уселись за стол и пообедали, то беседовали о чем угодно, только не о самой главной проблеме, вдруг так страшно и неожиданно появившейся в их жизни. Вечером же она устроилась с «Красным и черным» Стендаля на кухне, он завалился на кровать перед телевизором, издеваясь над своим зрением и состоянием путем бесконечного переключения каналов. В конце концов он остановил свое внимание на каком-то американском фильме по НТВ, позвал невесту, она прилегла с ним рядом, заложив закладкой книгу, причем Влад почему-то обратил внимание на страницу, на которой она прервала чтение, – сто четырнадцать. Кино Жанне не понравилось, и она вернулась с книгой на кухню. Через час с небольшим, когда все злодеи были повержены, а герой и героиня обменялись долгим счастливым поцелуем, он решил приготовить себе чай и пошел ставить чайник. В этот момент любимая отлучилась в ванную, Влад раскрыл лежавшую на столе книгу – закладка по-прежнему находилась между сто четырнадцатой и сто пятнадцатой страницами. Получалось, что за час с лишним она не перевернула ни одного листика, следовательно, находясь в одиночестве, о чем-то думала, впрочем, известно о чем, – в ее состоянии мысли настойчиво лезут в голову, строки же плывут перед глазами, и настроиться на чтение невозможно.

Когда она вошла, вытирая лицо полотенцем, он сказал:

– Солнышко, ну что ты мучаешь себя, еще ведь ничего не ясно, надо только подождать два дня, а потом уже делать выводы и строить планы.

– Ты о чем?

– О том, – и Влад указал на книгу, – что за все то время, пока я пялился в телевизор, ты не прочла ни строчки. Значит, ты просто сидела и думала о том дерьме, в которое я влип и втянул с собой тебя.

– Ты прав, – ответила она и села за стол. – У меня все это не идет из головы, я и ночью-то спала урывками. Может, мы завтра в церковь сходим – воскресенье ведь?

– Хочешь помолиться?

– Хочу. И что там в подобных случаях делается, когда о чуде молят, – свечи ставят, иконы целуют – тоже хочу сделать.

– Но твой отец сказал же: никуда не выходить. А чтобы помолиться, необязательно в храм идти. У меня молитвенник есть, возьми его и читай – хочешь вслух, хочешь, про себя.

– Ты не шутишь?

– Отнюдь. Не зря же он у меня дома лежит – я его сам иногда открываю. Раньше, правда, надо признаться, делал это чаще, чем сейчас.

– Ох, я не знаю, что делать, – что я только б ни отдала, чтобы вернуться назад, хотя бы на месяц! Тогда все это можно было бы предотвратить!

– Да, – кивнул Влад, – но для этого, однако, нужно было знать будущее. Я тоже бы с удовольствием вернулся, да и не на месяц, а много назад, и вообще бы пересадил свой мозг тридцатитрехлетнего мужчины себе же, только мальчику-десятикласснику. Скольких тогда ошибок, невзгод и разочарований мне бы удалось избежать! А может, это и к счастью – оставить все как есть. Значит, так надо.

– Как надо? Отдать деньги, которых не брал, или бежать куда глаза глядят? – Она, казалось, была готова разреветься.

– Да. И верить в лучшее будущее. Иначе что стоит наша жизнь – без веры в грядущее счастье?

– Совсем недавно ты радовался тихому существованию без перемен и революций, а теперь ратуешь за резкие скачки, в этом и наблюдая движение жизни!

– Да я бы и сейчас радовался нашему спокойному семейному счастью, работе с десяти до восемнадцати, двум выходным еженедельно, отпуску ежегодно, общению с друзьями, алкоголю, брюхонабивательству и монетонакопительству. Но уж если со мной беда произошла – что, менять свисающую с крюка на потолке люстру на натертую мылом веревку? Дудки. Петербург не единственный в мире город, Россия – не единственная страна, Евразия – не единственный континент, а люди везде живут.

– А как же родина? Твой язык, твои родственники, друзья, любимые улицы твоего любимого города, да березки и картошка, черт возьми, наконец?

– Родина у меня вот здесь, – и Влад постучал себя по левой стороне груди, – в книжке Пушкина, в твоих волосах, а не в переполненном утром трамвае с толкающимися и грязно ругающимися пассажирами, не в программе новостей по телевизору и не во всех этих бритоголовых кожанокурточных быках в «чероки» и «паджерах».

– Ух, как ты заговорил! А вот представь себе, что значит для меня мой отец, подумай о своих родителях, у которых ты тоже единственный ребенок – да, кстати, до сих пор ребенок, – каково будет им?

– Солнышко, – и Влад устало плюхнулся на стул, – не превращай свое раздражение в личную неприязнь – ведь я действительно ни в чем не виноват, не переноси все на меня! Мне вся эта гадость не менее тяжела, чем тебе, но тут нет другого выхода. Я знаю, о чем, в лучшем случае, может договориться Игорь Николаевич, – о том, чтобы не было в отношении нас никаких крайних мер, но никто, понимаешь, никто не освободит меня от вдруг образовавшегося долга – разве Анатольевич явится с повинной, но для этого ему сначала нужно заболеть шизофренией. Чтобы убедить Хозяина в своей невиновности, мне нужны доказательства, а у меня их нет. Вот так. Да, я очень люблю отца и мать, но, уехав, помимо прочих всяких, вполне естественных, я буду иметь главную цель – вернуться и увидеться с ними.

– Так, все-все-все, – подняла руки Жанна, – не хочу дальше ничего слушать, я согласна не обсуждать это, не напоминать об этом и даже не думать об этом. Все. Два дня, так два дня.

– Молодчина, – произнес Влад, – дай поцелую.

Жанна подставила губы, он громко ее чмокнул и отправился обратно в комнату, она тоже пошла за ним, легла рядом, и теперь пульт оказался уже в ее руке. Вскоре Влад почувствовал, что дремота сковывает его веки, встал, отправился в ванную, принял душ, почистил зубы и, вернувшись, сразу забрался под одеяло.

– Смотри, если хочешь, – сказал он, – мне не мешает, я так засну.

– Я лучше пойду почитаю.

– Ну как скажешь. Только я завтра проверю, на какой странице ты закончила.

– Так я тебе и сказала, – улыбнулась она. – Закладку я выну, а место запомню.

– Ладно. Можешь пожелать мне спокойной ночи.

– Желаю.

– Хе, – недовольно хмыкнул он. – По-моему, это делается несколько иначе.

– Спокойной ночи, мой хороший, – произнесла Жанна и нежно поцеловала его в щеку.

– Так уже лучше, – пробормотал он, чувствуя, как быстро проваливается в сон. – Спасибо.

В течение следующего дня они не только не обсуждали главную тему, но и какую-то ни было вообще. Квартира вдруг действительно стала однокомнатной, тесной, чего раньше они никогда не испытывали.

Стоило ему появиться на кухне, как у нее сразу же возникало желание включить телевизор, как только же Влад к ней присоединялся, Жанна брала книгу и выходила из комнаты. Вместе они просмотрели только анекдоты Никулина и его гостей, после же она вдруг решила погладить все выстиранное ранее и провела за этой работой весь вечер допоздна. Влада, в принципе домоседа, это вынужденное пребывание на одном месте почему-то стало тяготить. Наоборот, захотелось прогуляться, побродить вдоль проспекта, выпить пива в какой-нибудь забегаловке. Вот уже вправду то, что приятно делать по своей воле, противно по чужой.

Думая о том, каким образом доставить Борисычу загранпаспорт, решил не приносить его самостоятельно в банк, а отдать Саше, чтобы тот передал, – не надо будет выдерживать на себе любопытные взгляды бывших коллег, видеть физиономию шефа службы безопасности и разговаривать с ним. Александру же сделать это совсем не сложно и вовсе не предосудительно – все знают, что живут они рядом, часто раньше общались, и ничего не будет странного в том, что вдруг встретились для подобной цели. Влад позвонил Ильину, тот, правда без особого энтузиазма, пообещал заехать после бани, и около половины седьмого вечера раздался дверной звонок.

Они поздоровались, хозяин предложил Саше пройти и расположиться, но гость, извинившись, объявил, что у него очень мало времени и ему надо спешить. Влад заметил, что Александр чувствует себя неловко, неуютно, и разговорить его не попыталась и Жанна, лишь кивнув головой в ответ на приветствие и опять уткнувшись в своего Стендаля.

Влад сходил в комнату, достал паспорт и вынес его Ильину.

– Как баня сегодня? – спросил он.

– Да нормально, как обычно, – ответил тот.

– Наверное, перемыли мне косточки, а?

– Ты знаешь, не особенно, хотя стороной, конечно, не обошли.

– И на каком мнении сошлись?

– Голоса разделились.

– А кто какой именно версии придерживался?

– Зачем тебе знать? Только лишний раз расстраиваться.

– И то верно, – согласился Влад.

– Все говорили, что парень ты, в общем, неплохой, но совершил ошибку. А вот в чем она заключалась, поспорили. Одни доказывали – в том, что рискнул взять деньги, другие – в том, что так легко дал себя облапошить.

– То есть все равно вина есть?

– Да.

– Ну и ладно.

– Что-нибудь придумал?

– Пока размышляю.

Саша покачал головой, произнес:

– К сожалению, мне нечего тебе посоветовать. Ты извини, я пойду.

– Давай.

Приятели пожали друг другу руки, и Александр ушел.

Воскресный вечер Влад и Жанна кое-как убили, и в понедельник утром она с видимым облегчением от конца вынужденного затворничества отправилась на работу, а он остался наедине с опостылевшими телевизионными каналами, полками давно прочитанных книг и своими тяжелыми мыслями, упрямо лезущими ему в голову. Словно какой-то маленький задиристый бесенок, врун и забияка, любитель веселых розыгрышей нашептывал ему на ухо: ерунда, не бойся, может, такое и бывает в жизни, но явно не произойдет с тобой. Ты ведь жил как жил – попивал себе да подкапливал денежки потихонечку, зла особенно сильно никому не желал, – так с чего это вдруг тебя в цепи и на эшафот? Глупости! Вот сходит Игорь Николаевич к какому-нибудь генералу ФСБ, а тот и скажет: «Ба! Да у нас же на этого банкира, кой на твоего зятя наезжает, восемь папок компромата! Мы ему пальчиком погрозим, он и перестанет баловаться», или еще чего придумает. Не боись! Как это: чудес не бывает? Будут, будут тебе чудеса!

Маясь от безделья, разморозил и отбил мясо, причем почему-то отбивал с такой силой, что говядина стала чуть ли не прозрачной, обвалял в перце, соли, муке, обжарил – показалось мало, свалил все в кастрюлю, засыпал мелко нарезанным репчатым луком, залил сметаной – вроде как запек. Когда решил, что готово, попробовал – показалось невкусно. Зачем, спрашивается, мучился?

Наконец наступил вечер, пришла Жанна. Как всегда, она не стала открывать дверь своим ключом, а позвонила. Но если обычно она давала знать о своем приходе двумя короткими звонками, то сегодня давила на кнопку часто и беспорядочно – пока он не открыл.

Она вошла, бросила на пол пакет и, переводя дыхание, – Влад обратил на это внимание, значит, сильно торопилась и шла от метро быстро, – произнесла:

– Собирайся – отец звонил мне на работу, пригласил на чай. Сказал, чтобы мы не ужинали, а сразу отправлялись к нему, о себе же сообщил, что может чуть задержаться, а может вернуться и раньше нас. Так что давай, пошли.

– Может, хоть бутерброд какой съешь – проголодалась-то к вечеру, наверное?

– У отца поем. Ну, двигайся, что стоишь?

«Скоро старик управился, – подумал он, – не прошло и трех дней, два из которых – выходные. А может, никаких решений еще нет и он хочет, скажем так, изложить предварительные данные? Ох, Господи, спаси и сохрани».

Влад быстро оделся, накинул легкую куртку, пока Жанна вызывала лифт, закрыл дверь на оба замка, зашел за ней в кабину, надавил на кнопку первого этажа.

– Каким тоном он говорил – бодрым или, наоборот, печальным?

– Да никаким – как обычно, как будто действительно захотел с нами попить чаю.

– Ясно, – только и сказал он.

Шли быстро, Жанна – так даже чересчур.

Дверь открыл им Кеша, мать расцеловал, Владу крепко пожал руку.

– Соскучился по матери? – спросила она. С момента переезда звонила Жанна сыну чуть ли не ежедневно, но видеться, конечно, приходилось редко.

– Соскучился, – улыбаясь, ответил Никифор.

– Дед дома?

– Не-а, – мотнул он головой, – дед загулял.

– То есть? – снимая обувь, продолжала она расспросы.

– С субботы на воскресенье вообще дома не ночевал, вчера только к полуночи пришел, а сегодня с семи утра убежал. Я так думаю, может, он себе какую бабушку присмотрел?

– Кеша! – повысила Жанна голос. – Сейчас подзатыльник получишь!

– А что, дед не человек, что ли? Бить же детей нельзя – «насилие не есть способ решения проблемы, оно может разрушить вашу семью».

– Что-то я не понимаю.

– Мэри Фредриксон, группа «Roxett». Ну да ладно.

– У тебя сегодня, я вижу, настроение хорошее? – спросила она, проходя вместе с Владом в комнату.

– А почему ему быть плохим?

– Наслаждаешься свободой?

– Какой свободой?! Дед меня держит в ежовых рукавицах. Как ты переехала, он все бремя воспитания взял на себя – ведет со мною педагогические беседы и… – Тут Кеша поднял указательный палец и шепотом произнес: – Один раз проверил дневник!

– Что ж тут странного? – сказала Жанна. – Ты предлагаешь предоставить тебя полностью самому себе?

– Странное тут то, – немедленно отреагировал сын, – что я уже не в пятом классе, и то, что в последний раз он делал это три года назад, – а тут вдруг вспомнил.

– Вдруг ему на твои пятерки захотелось полюбоваться?

– Пятерки у нас в дневник ставят по желанию ученика, только двойки насильно. После же объявления отличной оценки нести его учителю – значит, подлизываться и, таким образом, противопоставлять себя коллективу, большинство которого, естественно, лентяи и троечники, подобных поступков не одобряющие. Я же для себя учусь, для своего будущего, а не для того, чтобы у меня был красивый дневник, правильно?

– Относительно, – вдруг замешкалась она и отправилась на кухню. Через секунду оттуда раздался ее громкий возглас: – Никифор! Иди сюда!

– Что такое? – выкрикнул он, не поднимаясь с места. Жанна сама вернулась в комнату.

– «Такое»? Вы с ума сошли – столько грязной посуды! Скоро ее складывать будет негде! Почему не моете?

– А мы с дедом договорились по очереди, – как ни в чем не бывало, сказал Кеша, – два раза в неделю: раз – я, раз – он. Я ведь не виноват, что он не хочет?

– Ты же говоришь, что его в последние дни и дома-то не было, – откуда тогда столько тарелок?

– А это ко мне ребята заходили – проголодались вдруг, я их и покормил.

– К тебе заходили ребята, а дед, пожилой уже человек, должен за ними посуду мыть? – возмущенно проговорила Жанна.

– Ну я же, когда они с Константином Сергеевичем пиво сразу из десяти кружек пьют и рыбу из шести тарелок едят, за ними мою, – ответил сын, – а пахнет все это после их воблы отнюдь не розами.

– Вот, – обратилась она к Владу, – и все воспитание. Это, значит, дед «очень любимого внука». Краешком глаза взглянул в дневник – и бегом на кухню убирать за его друзьями. Меня тут на вас нет! Ну да ладно, придется заходить почаще.

– Мам, – засмеялся Кеша, – все равно – договор есть договор. Я вот думаю предложить ему не по очереди, а спичку тянуть или монетку бросать. Так как мне в таких делах обычно везет, то заботы по отработке твоей барщины лягут в основном на него.

– Как не стыдно, – произнесла она, – и это мой сын! Я сама помою, лентяй.

Развернувшись, она ушла на кухню, и Влад заметил мелькнувшую у нее на губах улыбку.

– А как вообще дела? – спросил он у Никифора, главным образом для того, чтобы нарушить вдруг возникшую тишину.

– Нормально, – ответил тот. – Как обычно.

– Что у тебя входит в «обычно»? Если не секрет, конечно.

– Да не секрет. Школа, курсы, тренировки, тусовки. Деда вот в шахматы обыграл. Он кричит, что случайно, – да я и сам знаю, – требует реванша, но я специально тяну – хочу насладиться триумфом, потому что, если за доску сяду, он меня тут же в пух и прах разобьет. Киношки всякие глупые смотрю, книжки умные читаю. Немногое, в общем, изменилось.

– Понятно, – кивнул Влад, и, так как не знал, о чем еще спросить, опять возникла пауза. Ее впрочем, нарушил сам юноша, который вдруг, понизив голос, спросил:

– Влад, можно мне задать вопрос?

– Конечно, о чем речь?

– Только вопрос серьезный, и ответь на него серьезно, хорошо?

– О’кей.

– Как должен поступать настоящий мужчина, который видит, что женщина, которую он… ну, которая ему дорога, постоянно его обманывает?

Гость был несколько озадачен – он ожидал услышать нечто другое.

– Ну, – протянул он, – тут нельзя односложно ответить. Ты хочешь пространного ответа?

– И искреннего, – произнес Кеша. – Я же предупредил: вопрос серьезный.

– Хорошо, – кивнул Влад. – Тогда, во-первых, что ты вкладываешь в понятие настоящего мужчины?

– Ну, не здоровые кулаки, конечно.

– А что?

– Даже не знаю, – замялся юноша. – Ну, есть такой термин, я его использую. Хорошо, тогда я разобью свой вопрос на две части. Первая: что значит быть настоящим мужчиной?

– Опять-таки – сколько людей, столько и мнений. Здоровые кулаки, кстати, нисколько не мешают, хотя, конечно, – и тут ты полностью прав – сами по себе ничего не означают: они могут являться признаком только грубой силы, а сила идет в последнюю очередь, прежде нее – дух. Важен и интеллект, но сам по себе он так же мало относится к понятию «мужчина», как и сила. Дух – прежде всего, потому что это и нравственность, и характер, и воля, и вера, и любовь. Настоящий мужчина должен следовать главным человеческим заповедям: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй, почитай своих родителей. Иными словами, вор, лгун, «лицо», я бы так сказал, не помнящее своих корней, – уже не мужчина. Хотя, конечно, убийство, если совершено оно для защиты своих детей, жены, дома, родины, – оправданно. Но прежде надо быть человеком. Я не знаю, как сейчас посадить дерево или построить дом, но то, что мужчина должен создать семью, родить детей, любить их и защищать, – это точно. Иметь твердый характер, хотя и необязательно проявлять его по всякому поводу, уметь хранить верность своим словам, а не отрекаться от них в минуту грозящей опасности. Идеальный мужчина – сильный духом и телом, умный и верный. Но этот образ нельзя доводить до абсурда, – чтобы считаться настоящим мужчиной, не обязательно кидаться в каждую драку и клясться по каждому поводу. Я твоей матери как-то приводил один пример: идет человек по улице, на его глазах пятеро избивают одного, а он проходит мимо, не вмешиваясь. Почему? Да потому, что он не Стивен Сигал и реально помочь не сможет, зато повредит себе. Пусть лучше добежит до ближайшего милиционера – тоже своего рода поступок по нашим временам. Хотя, конечно, идеальный мужик бросился бы в самую гущу и без знания бокса и джиу-джитсу, тем более что сломанный нос приобретению мужественности нисколько не повредит, наоборот.

– А ты себя считаешь настоящим мужчиной?

– Я – нет, – улыбнулся Влад, – я бы прошел мимо дерущихся.

– А почему?

– Горе от ума – слишком много рационализма в голове. В главном – да, я себя таковым считаю смело, но некоторых качеств средневекового рыцаря и русского аристократа начала прошлого века, с помощью которых можно дотянуть до идеала, мне недостает. К тому же я не только не Стивен Сигал, но даже не Джеки Чан.

– Хорошо, – с несколько напряженным выражением лица произнес юноша, – с этим разобрались, но все же, пусть не идеальный, пусть просто настоящий мужчина – как он должен поступить ну… в такой ситуации, если видит, что женщина его обманывает?

– Сильно обманывает?

– Сильно.

– Очень просто – сказать: «Извини, дорогая, мы больше не можем быть рядом друг с другом по тем причинам, которые известны тебе лучше, чем мне», – если ты очень вежлив и деликатен, а еще проще, конечно, сказать: «Слышишь, девочка, шла бы ты… куда подальше».

– Что, – Кеша придвинулся к гостю ближе, – прямо так и сказать?

– Да лучше еще короче. Попробуй – огромное моральное удовольствие получишь. И облегчение на душе.

– А если тебе невмоготу без этой женщины, если думаешь о ней постоянно?

– Выбирай. Соверши поступок – и тебе будет тяжело, но терпи, скрипи зубами. Терпение – это истинно мужское качество, а быть жонглерской булавой, из руки в руку перекидываемой, футбольным мячом, который куда пнут, туда он и летит, – мужчины недостойно. И такие правила с юности себе надо устанавливать, иначе – один раз оступился, вот и пошло-поехало. У тебя как раз такой период в жизни, когда нужно вырабатывать определенные принципы и им следовать. Я, – вздохнул Влад, – выбрал для себя более компромиссное отношение к жизни, и оно меня в конце концов подвело, хотя мне и нос в свое время ломали, и честным я всегда оставался, и от обманувшей меня женщины описанным тебе способом избавлялся.

– Прямо вот так: «Пошла ты…» – и так далее?

– Именно так.

– Я это прямо завтра сделаю, – пообещал юноша.

Некоторое время помолчали.

– Как музыка? Что нового прикупил? – спросил гость.

– Да ничего. Радио слушаю – «утренних жаворонков», Филиппыча да Митрофанову.

– Нравится?

– Да как может это нравиться? То всякие «Рилтурилы» – «ату, ату, сигри-бигри-мату», то Роберты Майлзы, – сил уже моих нет. Пока какой-нибудь «Oasis» или «Smashing Pumpkins» дождешься, день-два пройдет.

– Понятно.

Вытирая руки о фартук, из кухни вернулась Жанна:

– Свинюшки вы мои! Хоть продукты в холодильнике есть, и то хорошо. Ну ничего, буду к вам ходить, готовить, а то зачахнете без меня.

– Устанешь на два фронта, – вставил Влад.

– Почему на два? – с напускным удивлением спросила она. – Ты отличный повар, сам справишься.

– Ну уж нет, – возразил он, – зачем тогда, спрашивается, жениться?

Тут раздался звонок в дверь.

– Дед пришел с гулянок, – сказал Кеша и пошел открывать.

«С небес – на землю, – подумал гость. – Господи, сделай так, чтобы все было нормально, обещаю тогда до конца жизни готовить Жанне».

Как обычно, грузно, тяжело шагая, в комнату вошел Игорь Николаевич, за ним – Никифор. Отставной генерал поздоровался, затем обернулся назад и сказал:

– Ты, внук, сходи-ка погуляй часик.

– Да не собирался я вроде, – недоуменно произнес Кеша.

– Сказано, – голос деда стал тверже, – погуляй. Зайди в булочную, хлеба купи, в видеопрокат за кассеткой.

– Хлеб у нас есть, – ответил юноша, – а я лучше к Олежке пойду, посижу у него, поболтаю, киношку какую посмотрю.

– Вот-вот, сходи. – И обратившись к дочери: – Торт принесли?

– Какой торт? – удивилась Жанна.

– Ну, или пироги. Мы ведь чай собрались пить, не так ли?

– Ты серьезно?

– Почему нет? А вообще-то, я страшно хочу есть и устал жутко – не в моем возрасте столько километров накручивать.

– Я приготовила там кое-что, и чайник горячий.

– Видишь, хозяйка какая? – обратился он к Владу и внимательно посмотрел на него.

– Вижу, – опустил глаза гость.

– Ты накрывай, я руки пока помою, – сказал Игорь Николаевич уже дочери и прошел в ванную.

– Ты есть будешь? – спросила она у жениха.

– Нет, не хочу – дома ел, но чаю с вами попью.

– А я поем, – сказала Жанна и отправилась на кухню.

Вскоре она вернулась с блюдами – тушеные мясо и овощи, от которых кверху поднимался пар, выглядели довольно аппетитно. Собравшийся Кеша перед выходом попрощался, Влад в ответ махнул ему рукой. В комнату вошел Игорь Николаевич, устроился за столом и сразу принялся за еду. Ел он медленно, тщательно пережевывая пищу, изредка отпивая из высокого стакана минеральную воду, и главное, делал это совершенно молча. Чем дольше длилось его молчание, тем больше волновался Влад и тем сильнее чувствовалось за столом общее напряжение. Закончив есть, хозяин попросил чаю. Жанна принесла маленький заварочный и большой чайники, сахарницу, варенье, лимон, чашки с блюдцами, поставила все это на стол.

– Варенье никто не будет? – спросил у присутствующих отставной генерал.

– Нет, – за себя и за Влада ответила Жанна.

Игорь Николаевич подвинул к себе вазочку с вареньем, маленькой ложечкой зачерпнул чуть, отправил в рот.

– Ух, дочь, мастерица! – произнес он, пока она наливала ему в чашку чаю. – Ну вот, – продолжил хозяин, – я вас на чай и вызвал. Попьем?

– Попьем, – ответила его дочь.

Влад по-прежнему молчал, ожидал, когда же отставной генерал начнет говорить о главном.

– Я, дети мои, в пятницу страшную ночь пережил, – наконец начал Игорь Николаевич. – Заснуть не мог, да и не старался. В субботу с раннего утра собрался, накупил у метро жетончиков и давай звонить. Делал это, впрочем, недолго – вызвонил одного старого приятеля, – он хоть и не непосредственно по этой, – хозяин сделал движение рукой, – части, но человек очень сведущий. По телефону распространяться не стал, подъехал к нему, он меня на дачу к себе и затащил. Так мы с ним там пьянствовали, что у него я и заночевал, и ни о чем другом, кроме создавшейся ситуации, мы не говорили. Ну, с воскресенья, с самого утра, еще в пару мест заехали, а ныне уж целый консилиум собрали – только, конечно, не несколько человек в одной комнате, а так, по цепочке, от одного к другому, каждого к проблеме подключая. И вот что мне сказали, вернее, намекнули: оказывается, Влад, твой главный далеко не все заработанные им денежки себе в карман кладет, а очень щедро кое с кем делится, потому так хорошо и живет. А до этих «кое-кого» ни мне, ни моим друзьям не добраться.

Влад согласно кивнул головой, Жанна встрепенулась, хотела было что-то сказать, но прикрыла рот рукой.

– Однако, – продолжал хозяин, некоторые о-очень важные, высоко сидящие люди вслух меня заверили, что в отношении моей дочери и внука никогда ничего не произойдет. Всякие угрозы в их адрес – блеф, твой главный – бизнесмен, а не бандит, и в такое дело – брать в заложники женщин и детей – никогда не полезет, но на всякий случай вашему начальнику службы безопасности, Борисычу, как ты его называешь, позвонят оттуда. – И отставной генерал указал пальцем в потолок. – Те люди, под началом которых он раньше работал и к помощи которых сейчас часто прибегает, назначат встречу и скажут, что моя семья под их надежной защитой и глупости совершать ни ему, ни кому бы то ни было другому не следует. Что же касается тебя, Влад, – и тут он отпил чаю, тем самым создав некоторую паузу, – то ни один человек из тех, с кем мне довелось общаться на эту тему, не стал отрицать ту возможность, что именно ты являешься инициатором кражи. Более того, каждый давал значительно больше пятидесяти процентов, что ты все это и сделал, – во всяком случае, на тебе все сходится. И основное: ввиду того что ваши отношения с Жанной никак пока не оформлены, ты формально не имеешь со мной родственных связей.

– Пап!.. – пыталась было что-то сказать Жанна, но Игорь Николаевич резко прервал ее:

– Тихо! Я еще далеко не кончил. У меня спрашивают: ручаешься за него? Я отвечаю: полностью.

Далее спрашивают: давно его знаешь? Я говорю: полтора месяца. Мало, – отвечают. Понимаешь: одно дело от бандитов оградить, другое – от долга избавить. Так такие дела не делаются, что, как со стороны получается, ты взял у одного важного лица деньги, а другое важное лицо пришло к нему и говорит: да Бог с ним, украл – и пусть идет с миром. Взял – отдай. А в твоем случае, не брал если – докажи. Раз со всех сторон получается, что ты виноват, то предоставь доказательства, утверждающие обратное, иначе трясти тебя будут до конца, и закон придет, только когда за тебя примутся совсем основательно, – а это означает, как мне сказали, «вплоть до летального исхода». Доказать же причастность людей Борисыча к этому делу никто не сможет, даже если это будет знать весь Питер, тем более, повторюсь, интересы твоего банка защищает не только этот самый главный, но и иные, идущие с ним в одной упряжке. Что тут реально можно сделать? Начальнику службы безопасности скажут, что, по всей вероятности, хоть это и бездоказательно, тебя управляющий подставил, посему за ним нужно тщательно присматривать, и если в будущем такая штука – уже в твое отсутствие – произойдет, то это вполне может быть его рук дело. Конечно, можно было бы данные о нем и об этом кредите со стороны пособирать, но кто же даст это сделать, кто в банк пустит? Никто. Так что тебе остается одно – уезжать отсюда и ждать в своем далеке, что этот Анатольевич проколется при попытке прокрутить подобное вновь или же данные об этом деле всплывут, – других вариантов нет. Приходится с сожалением признать, что сей тайм ты проиграл. Но будем надеяться, что это только тайм, а не весь матч и установление окончательного счета еще впереди. Пока же… – И хозяин развел руками. – Что касается моей дочери, то ей, конечно, безопаснее было бы здесь, рядом с отцом, но она взрослая женщина, и решение оставаться или ехать с тобой пусть принимает сама. Внука же никуда не пущу – ему учиться надо, а главное, нормально жить. Да и на случай, если тебя все-таки найдут, – Игорь Николаевич перехватил взгляд Влада, – да, да! – мало ли тогда что может случиться, так сказать, вдали от родины, а здесь он будет под моим неусыпным вниманием. Ну, дочь, что ты решишь?

– Мое решение уже в загсе который день лежит, – ответила она. – Так надежда есть, что мы сможем вернуться?

– Надежда всегда есть.

– Вопрос был, – вступил Влад, – куда лучше уехать?

– Не шел, – ответил хозяин. – Зачем там кому-то знать вообще? Один другому ляпнул, и вот – уже всем известно. Но если у тебя нет вариантов, где можно без всяких долгосрочных виз и лишних трат времени осесть, могу предложить Болгарию.

– Что? – удивился Влад. Сколько раз он об этом ни думал, но данная страна на роль убежища в его голове не претендовала ни разу.

– А что ты глаза округляешь? Никому это и не приснится. Это раз. Свои братья – славяне, единоверцы, хоть и черные все, как турки, – никакой тебе ностальгии по дому, разве что самая малость. Климат, море, купишь для себя и Жанны домик на берегу – и живи себе поживай. Это два. Правда, говорят, там народ не шибко богато живет – зарплата маленькая и даже хлеб не всегда имеется, – но тебе, наоборот, преимущество – значит, цены невысокие и денег на более долгий срок хватит. Если квартиру продашь, сколько денег собрать сможешь?

– Тысяч семьдесят – восемьдесят.

– Ну, разве плохо? Нормально. Если не тратить куда зря, надолго хватит. А почему именно Болгария – мои военные друзья, которые ныне служат самостийной Украине, очень долгое время в этой дружественной стране общего соцлагеря находились и оставили после своего ухода весьма крепкие связи. Посадим тебя на поезд Санкт-Петербург – Киев, встретят они тебя прямо на границе, помогут провезти долларики, считай, почти до места доставят, да и с людьми познакомят, к которым в случае чего вы сможете обратиться. Осядете там, а годика через полтора я вас с внуком навещу – съезжу за это время пару раз для отвода глаз к двоюродной тетке в Николаев – заодно бабку порадую, – а на третий к вам. Буду знать, где вы, как живете, и на сердце будет спокойно, насколько спокойно, конечно, может быть в данной ситуации.