Текст книги "Банк"

Автор книги: Василий Викторов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

IV

«Невские бани № 1 высшего разряда» – таково их полное название – находятся на улице Марата, в самом ее начале, непосредственно рядом с Невским проспектом. Сетований друзей-автомобилистов по поводу неудобного их расположения – дескать, в самом центре, пробки и прочее – мобильный Влад, «колесами» не обладающий, не разделял: во-первых, такой парилки, что понимали, собственно, и его товарищи, как здесь, не было во всем Питере, во-вторых, имеющийся рядом паб «Джон Булл», прозванный в народе «Джамбулом» – по имени родного города одного из героев «Джентльменов удачи», и бар «Кэт», весьма достойный, в отличие от своего старшего подвального собрата, позволяли заранее пропустить рюмочку-другую, если вдруг случалось прибыть на место раньше времени или же, наоборот, «догнаться», если в самой бане оказывалось «недостаточно».

У входа в сами «Невские» вечно теснятся иномарки, иногда весьма и весьма дорогие, место для парковки автомобилей архитектором здания, естественно, предусмотрено не было, потому двигаться по переулку из-за нагромождения машин по обеим его сторонам можно только медленно и осторожно, ввиду чего иногда возникают непроизвольные пробки, которые, впрочем, быстро рассасываются. Влад вспомнил, как прошлым летом они, уставшие и обленившиеся после сытного обеда, сняли кабинку, дабы вздремнуть полчасика в мягких кожаных диванах, вдруг вбежал банщик, крикнул: «Ребят, не ваш там синий „мерседес“ (Колин хоть двухсотвосьмидесятый и не новый, но все равно жалко) стоит?» – «Да, вроде наш», – отвечали. «Ну так быстрей, его стукнули, а наши того мужика задержали!» Выскочили в одних простынях вокруг бедер да тапочках на ногах, посмотрели – не смертельно, но существенно – задний бампер прямо вовнутрь вмят, фара вдребезги, рядом стоит виновник – молодой парень, неподалеку в его машине, старой ржавой «копейке», сидит подружка, со страхом ждет развития событий.

– Что же ты, я говорю, – суетился рядом поношенного вида мужичок, из тех, которые подбегали к каждому паркующемуся автомобилю и предлагали его «поохранять» за десятку, правда, неизвестно от кого, но им редко кто отказывал – то ли из жалости, то ли из-за «понтов», – разъехаться-то не мог в трех соснах?!

«И на четвертак заработал», – подумал тогда Влад.

– Да так вышло, – вздохнул парень.

Вся компания стояла около, выпучив голые животы, Коля же, здоровый, крепкий, с огромным крестом на массивной золотой цепи (любил побрякушки всякие) – ни дать ни взять преступный авторитет – ощупал смятый бампер, встал, обратился к виновнику столкновения:

– Ну, ты тут, братишка, влетел на две с половиной штуки, не меньше!

– На сколько?! – Тот чуть ли не подлетел.

– А что же ты хотел, милый? – продолжал Коля. – Это «мерседес» двухсотвосьмидесятый, ударь ты шестисотый – там подобный ремонт стоил бы штук шесть, а стукни «бентли-континенталь» – и пятнадцатью не обошелся бы, так что «попал» ты! Давай-ка ты свои данные!

Пока сердитый обладатель в четвертый уж раз битой машины – иногда смеялись, что за ее ремонт он отдал едва ли не больше денег, чем когда покупал, – переписывал номер техпаспорта владельца ржавых «Жигулей» на заботливо предоставленный банщиком листок, записывал домашний телефон и адрес, у Влада появилась мысль, что вряд ли Коля эти бабки выцепит – по всему виду того парня было ясно, что денег у него таких нет, были бы – тогда если б и ездил на «единице», то не на покрытой коррозией, а то, пожалуй, и на «пятерке» трех-пяти лет. Позже выяснилось, что оказался тогда прав, – к указанному телефону никто не подходил, заплатил Николай сам.

Сама баня радовала не только тело, но и глаз. Прекрасная отделка, кабинки с мягкой кожаной мебелью, парилка обшита свежими сосновыми досками, и печка-зверь, не сравнить с маломощными в «Удельных» или же «Гражданских» банях, хоть те и были расположены к дому Влада ближе. Один недостаток – огромное количество посетителей, причем самых разных, – приходили сюда не только «простые» петербуржцы, но и какие-то цыгане, все в золоте, да с такими цепями, что толщина их чуть ли не превосходила толщину руки ребенка, арабы, вьетнамцы – все из «крутых» представителей своих диаспор (Влад со смехом любил рассказывать, как старый, седой то ли «дядя Миша», то ли «дядя Жора» – запамятовал уж, – который просиживал в бане целыми днями, умело обрабатывая тела посетителей вениками, за что получал от кого пятерку, от кого червонец, но чаще ему просто наливали рюмку, отчего он был все время вдрызг пьян и весел, так вот, этот мужичок забежал в парилку после того, как туда вошла группа вьетнамцев, подскочил к одному из них, встряхивая вениками: «А давай я тебя постучу!» Тот кивнул головой, и «дядя Миша-Жора» вдруг с внезапной яростью стал хлестать бедного азиата по спине, приговаривая: «Я тебе покажу Хо-Ши-Мина! Я тебе покажу, твою мать!»

Была у них парилка в спортзале, который иногда посещали толпой, дабы размять становящиеся вялыми от малоподвижного образа жизни мышцы, были так называемые «частные» парилки, в основном финские сауны, ни в какое сравнение, естественно, с русскими парными не идущие, так что как-то само собой, постепенно, повадились в «Невские», вроде как традиция сложилась – раз в неделю компанией в баню. Долго выбирали день для посещения, остановились наконец на воскресенье, хоть Владу более нравилось приходить по понедельникам: народу – вообще никого, но приятели его предпочитали последний день недели – выпарить накопившуюся за нее усталость, а за уик-энд – алкоголь в организме, дабы со свежими силами приступить с завтрашнего дня к работе. Но, алкоголь – не алкоголь, Влад, как и другой входящий в их компанию человек – высокий широкоплечий полный мужчина, Иван Семенович из центрального офиса, тоже никогда не бывший за рулем, – всегда выпивал две-три бутылки пива «Дос-Экуос», хотя рядом сидел Саша и гневно вращал глазами («О, ужас! – пить перед рабочим днем!»), но Семеныч – «начальнее начальник», посему Александр обычно помалкивал. Иван выпить был не дурак, однажды затащил Влада и своего друга по студенческим временам в баню в субботу, предложил «шмякнуть разок по пятьдесят», получилось несколько по сто, так и бегали с места в буфет и обратно, пили «все, по последней», но опять бежали в буфет, пока парень за прилавком не взмолился: «Ребята, надоело считать, боюсь, собьюсь, – возьмите сразу бутылку „ноль-семь“, да и дело с концом!» – «Не-а, – отвечали ему приятели, – вот сейчас выпьем по последней и больше не будем». В общем, как добрался домой, Влад уж и не помнил.

Впрочем, вот и приехали. Он расплатился, вышел из автомобиля. Неподалеку стояли машины Саши и Коли – значит, они уже здесь. Вошел внутрь, разделся в гардеробе, приобрел билет, отдал его банщику, ребята его увидели, замахали руками – иди, мол, сюда! Подошел, поздоровался с каждым за руку. Все уже были в сборе: естественно, Саша, Коля, Иван Семенович, отсутствовал, правда, Кочетков – был в отпуске, зато прибавился только что прибывший из командировки Лобченко. Иногда тут появлялся Косовский, но, обладая удивительной способностью не нравиться людям, не прижился и здесь, появлялся все реже и реже, пока не исчез совсем.

– Влад, мы тебе простынь взяли и веник уже замочили, так что раздевайся сразу, – сказал Семеныч.

– Сейчас, только бумажник и ключи на хранение сдам.

Сдал, расписался на квитанции, вернулся. Лобченко, только вчера прилетевший из швейцарского Давоса, куда его посылали на мировой экономический форум – в качестве наблюдателя, продолжал рассказ, видимо, прерванный приходом Влада:

– …Вот тебе и свершившаяся мечта основоположников марксизма. Домики чистенькие, ухоженные, одинаковые. Хозяева сами же и дворники, и садовники – кустики подрезают, газончик подстригают, тротуарчик метут. Главный принцип – будь достойным членом своего общества, не высовывайся, не пытайся выделиться среди остальных. Богат, есть у тебя деньги – храни их в банке, а не выстраивай себе дом больше и лучше, чем у остальных. На работу, будь добр, добирайся на общественном транспорте, а не в автомобиле, который ухудшает состояние окружающей среды.

– Да неужели совсем машин нет? – спросил Коля.

– Ну конечно есть! Но очень мало. Все в основном передвигаются в трамваях – самом экологически чистом транспорте. Так что легенды о швейцарских банкирах-миллиардерах, добирающихся в свои офисы в трамваях, выросли не на пустом месте. Во всем нужно выдерживать вкус и изысканность, свидетельствующие о твоей скромности. Если на званый вечер твоя супруга явилась увешанная жемчугом и бриллиантами, считай, карьера твоя закончена: жена – проститутка!

– Прямо социализм какой-то, – вставил Семеныч.

– Ошибаешься, Иван, – продолжил Лобченко, – не социализм, а уже настоящий коммунизм. Казино одно на всю страну, да и то за тридцать километров от Женевы, в лесу, от главного шоссе еще ехать надо. Проститутки – только у «Хилтона», больше нигде нет, стоит одна триста долларов в час, причем на твоей территории, и пока ты ее обрабатываешь, у дверей дежурит ее амбал – как бы чего не вышло. Час прошел, минута в минуту, в дверь стучит – собирайся, достаточно.

– Ого, триста в час! – удивился Николай. – Это сколько будет за ночь?

– Да на ночь она, пожалуй, и не поедет, а впрочем, не знаю. Дорого все, но так и уровень жизни чрезвычайно высокий. Преступности так и вовсе нет, разве что какой иностранец, типа нашего брата, бутылку водки из ихнего супермаркета стащит, и то больше по привычке, чем от нужды, хотя таких в страну стараются вовсе не пускать, ко всем чужим вообще жестко относятся – будь то американец или японец, не говоря уже об африканце или арабе. Когда же слышат, что ты из России, то сразу же отправляются в обморок, русский для них – обязательно «мафия». Но преступность есть, конечно, в финансовой сфере. Ведь в этой стране такой капитал сконцентрирован, что постоянно у кого-то возникает желание хоть сколько-нибудь да украсть. Вот какой-то поляк в течение пяти лет около трехсот миллионов баксов увел, не выходя из дома, через компьютер.

– Поймали? – спросил Коля.

– Так если б не поймали, кто б о нем знал? Интерпол поймал.

– А какие там женщины? – задал Николай следующий вопрос, – вероятно, это интересовало его более всего.

Лобченко, будто нечто вспоминая, задумался, помолчал, потом сказал:

– Да никакие! Я там несколько дней провел и все дивился – вот улица, на ней дома – все из одинакового красного кирпича, все поверх него одинаково серо отштукатурены – ну, разве у кого фантазии хватит во дворике иметь пять аккуратно подстриженных кустов, когда у соседа их три. Так и женщины – все одинаково носатые, страшные и некоммуникабельные. Сначала дел было по горло – я на них и внимания не обращал. Когда же чуть-чуть растряслось, стал подумывать и о досуге. Ну а какой там может быть досуг? Только в кабак сходить да попытаться бабу снять, – ну, естественно, не в дорогое заведение, куда приходят с женами, деловыми партнерами и так далее, а именно в кабачок – глядишь, кого и ухватишь у стойки. Но как там с ними разговаривать? Семен Степанович, мой коллега, с которым я там и был, тот на немецком шпрехает как на родном. Надо по-французски, он тебе и на этом языке историю мира от Рождества Христова расскажет, я же по-английски – пожалуйста, а на немецком языке только и знаю «Гутен таг», «Ауфидерзейн», да, благодаря советским фильмам о войне с фашистами, «хенде хох!». Все! Да, еще «Гитлер капут!» и «Айн, цвай, драй!». Я и здесь-то не очень процесс завлечения женского сердца в свои сети люблю – все эти разговоры, перемигивания, намеки. Необходимость следовать всем этим дурацким правилам ухаживания на меня слишком тяжело действует, я не выдерживаю. Мне понятно следующее: приезжаю я в магазин за микроволновкой, продавцы меня слишком долго мурыжат, я начинаю разговаривать на повышенных тонах, вызывают менеджера, им оказывается симпатичная молодая девушка, быстро конфликт уладила, перекинулась со мною парой фраз, мило улыбнулась и сказала: «Кстати, я освобождаюсь в восемь». Все! Не надо бродить по ночному клубу, напуская на себя важный вид, бряцать ключами от джипа, периодически откидывать полу пиджака, демонстрируя «Мотороллу» на ремне, или куда-то по ней звонить; заехал – забрал – и довольны оба. По этой причине мне гораздо проще, чем весь вечер поить какую-нибудь, ждать, пока она размякнет и согласится с тобой поехать, если уж приспичило, купить себе проститутку – вон их в «Доменикосе» сколько, и получше, чем на обложках журналов иногда попадаются. И года-то идут! Мне ведь не перестали нравиться молоденькие девочки в коротеньких юбочках и маечках с голенькими животиками, но, когда одна из подобных, хлеща мое пиво, сообщила, что я похож на ее папу, я понял – все. Таких уже веселым разговором и дармовой выпивкой не увлечешь. Сейчас я нравлюсь в основном молодым мамам-одиночкам, а лет через пять на меня внимание будут обращать только сорокалетние тети. Так вот, это в Питере, а там? О проститутках я уже сказал, что же касается обычного знакомства, то если мне на русском тяжело с ними разговаривать, то на немецком или французском каково?

Собрался я все-таки на прогулку с данной целью, а вдруг, думаю, и повезет? Степаныч со мною не захотел, говорит: «Я старый уже для таких штучек». Ну и ладно. Зашел я в один кабачок, подсел к двоим девчонкам у бара – и что толку? Я им по-английски, они мне – по-немецки плюс пара фраз из британского разговорника. Так никто никого и не понял. Но тут не только языковой барьер виноват. Оказывается, если женщина там не замужем, значит, у нее есть «бойфренд», причем этот «френд» появляется лет так с пятнадцати, а потом просто периодически меняется. То есть выпить с тобой, закусить – это пожалуйста, я не знаю, откуда взялся миф о женской эмансипации в нынешнее время: при мне еще ни одна баба не отказалась, чтобы в баре-ресторане за нее заплатили. Но – ничего больше. «Бойфренд», – говорят. Спрашивается, если у тебя «бойфренд», что же ты с другим бухаешь? Но этого не объясняли. В целомудренности женщин, впрочем, угадывается жизнеспособность нации, к которой они принадлежат, – если бы они бросались на шею каждому, сколько бы времени понадобилось, чтобы их народ смешался со встречным? Века два-три, не больше. А так лица просто черные или восточного типа попадались мне довольно редко. А в соседней Франции или той же Англии – уже их процентов тридцать от всего населения, не меньше.

– Ну, – вставил Влад, – швейцарцы не нация. Там и немцы, и французы, и итальянцы, и австрийцы, и евреи, есть славяне также. Что касается Франции, то в данной ситуации виноваты не любвеобильные местные дамы, а старое правительство, которое сдуру даровало французское гражданство жителям всех своих бывших колоний – вот они и обрадовались.

– Ну, неважно, – сказал Лобченко. – Короче, почти все женщины там страшные, хотя, конечно, как и везде, попадались экземпляры превосходные. Например, встретил я как-то на улице блондинку с голубыми глазами. Вот такие ресницы, – и он приставил к глазам ладони с растопыренными пальцами, – фигура – смерть! То ли я от двухнедельного воздержания так ею восхитился, то ли действительно в подобных женщинах что-то есть. Сам-то я люблю кареглазых да темноволосых, в особенности с природными каштановыми, на худой конец крашеными, но где я тут настоящих блондинок встречал? Да нигде.

Лобченко большими глотками допил свою кружку, поставил ее обратно на столик, продолжил:

– В общем, в конце концов попал я на тамошнюю дискотеку. Боже мой! Народу – тьма, и прямая противоположность тому, что снаружи. На улице – тишина и спокойствие, там – шум и бедлам, обстановка – примерно как у нас в «Кэндимэне», но, естественно, цивильнее, музыка – такая же, как у нас по радио. И девочки – конечно, в большинстве тоже носатые, но есть та-акие!.. На груди у нее болтается то ли четвертая, то ли пятая часть обычной, в моем представлении, футболки и так, чтоб только соски прикрыть, вместо юбки – набедренная повязка. По улице так пройдется – ни дать ни взять шлюха. Но мне объяснили, что я неправ, ведь это дискотека, значит, надо быть раскованным и соответственно одеться. Если идти в консерваторию, коих, кстати, там полно, нужно быть в длинном вечернем платье, если на работу – в строгом деловом костюме, а на танцульки – вот так. Ну, насмотрелся я на них, напился да пошел к себе в гостиницу, а по дороге подумал, что, наверное, нигде в Европе не найти женщины, которую можно было бы сравнить с русской, и миф о чрезвычайной страстности, например, французских дам придуман ими же самими. Любой француз-мужик, побывавший в Харькове, проведший несколько дней в городе Черкассы или посетивший Саратов, поймет, что лучше наших баб нигде не найти.

– Харьков и Черкассы – это Украина, – заметил Семеныч.

– Боже мой, Иван, я Россию с Украиной не разделяю, но, если хочешь, пусть вместо этих городов будут Тула, Курск, Екатеринбург, Астрахань, Сочи… Да, Сочи! Ну в каком европейском городе женщина метрдотель подойдет к столику, с посетителями и, выслушивая заказ и пожелания, с невозмутимым видом в это же время будет пощипывать спину понравившемуся ей мужчине, хотя тот пришел ужинать с дамой и к тому же похож на отцов первокурсниц петербургских вузов? А в Сочи мне местная аудвайзер таким образом внимание уделяла. Или в Москве завалились в два часа ночи в пивнуху, работающую до раннего утра, народу – ни души, стоит только за стойкой девушка-бармен, по виду ясно – хочет быстрей все закрыть да домой спать идти. Слово за слово, поговорили, глаза засверкали, не дожидаясь должного времени, закрыла все к черту да с нами отправилась! А будь я помоложе и посимпатичней, а?

– Ну, – произнес Саша, – видишь, получается, судя по твоим рассказам, что эти девушки и есть шлюхи.

– Милый мой! – покачал головою Лобченко. – Шлюхи спят со всеми подряд, часто – за деньги. Если же женщина спит с тем, кто ей нравится, тут вывод: неважно, спит она все время с одним и тем же или каждый день с новым, – значит, ей хочется любить, делает это она с удовольствием и выбирает сама. «Любить не ставит в грех та – одного, та – многих, эта – всех», – Михаил Юрьевич. Все мы, мужчины, хотим иметь целомудренных жен по отношению к окружающим, но требуем, чтобы они были как можно более раскованными в сексе с нами. По-моему, только нашим бабам это и удается. А все европейские дамы – есть, я понимаю, исключения, но в общей массе – сухие и непривлекательные. Говорят, правда, что горячи азиатки, еще более – негритянки, сказывают, что-то есть и в арабках. Думаю, «что-то» есть в любых женщинах, но все лучшие качества собраны вместе и особенно чудесным образом сочетаются именно в русских.

– Сколько людей – столько и мнений, – подытожил Влад, – ты лучше расскажи, как и что они пьют.

– В смысле? – переспросил Лобченко.

– Ну вот считается, что русский спиртной напиток – водка, шотландский – виски, французский – вино…

– Ерунда все это, – перебил его собеседник. – Где бы я ни был, везде пьют пиво и вино. В Швейцарии алкоголик – это тот, кто, сидя за стойкой бара, делает глоток какой-нибудь крепкой настойки, а запивает пивом. Рюмка – одна на весь вечер, и разглядеть, что они в основном пьют, я не смог. В той же Германии чуть ли не месяц провел, шнапса так и не увидел. Пиво-вино. А в Америке, помнится, в крутом таком кабаке сидючи, спросил вдруг «Столичной» – так на меня посмотрели с таким удивленным и понимающим видом, будто признали во мне знатока, заказывающего какое-либо вино тысяча восемьсот пятидесятого года, покачали головой и извинились за отсутствие. Нету водки там, не держат ввиду отсутствия спроса.

– Да-а, – протянул Семеныч. – Пить, но не водку – для меня удивительно. Я, конечно, все что угодно в организм принять могу, но водка – лучше всего.

– Может, пойдем парнемся? – предложил Влад.

– Идем, идем, – поднялись все, потянулись в парилку, перед входом в нее взяли из тазиков мокрые веники, Влад свой оставил. Лобченко спросил:

– А ты что?

– Я в первый раз без него. Просто прогреться надо.

Зашли в парилку, поднялись по лесенке, присели на лавочки. Было многолюдно. Влад заметил, что ее только что просушили, теперь заслонку закрыли, а у печи мускулистый парень поддавал парку, часточасто зачерпывая воду ковшиком и прямо-таки швыряя ее на камни.

– Тише ты, черт, зальешь печку! – крикнул кто-то рядом.

– Я знаю, я по капельке, – ответил тот.

Присутствие пара становилось ощутимей, опускаясь вниз, он приятно обжигал кожу, но некоторые тут были по пятому-шестому заходу, им было мало.

– Давай-давай, не ленись! – крикнули с одного конца.

– Да хватит! – закричали с другого. – Сваришь!

Парень захлопнул дверцу, снял рукавицы, вбежал наверх, осмотрелся, спросил:

– Опустить парок, мужики?

– Опускай! – ответили.

Все втянули головы в плечи, наклонились ближе к полу. Парень взял в руки простыню, и она быстробыстро, как лопасть вертолета, завертелась у него над головой. Народ заохал, закряхтел. Кто-то тихонько похлопывал себя веником по плечам, потом шлепки послышались чаще, и вот уже вовсю народ одаривал друг друга ударами, Влад почувствовал, что больше не может, бочком-бочком, не делая резких движений, вышел, молнией влетел в бассейн с ледяной водой, вынырнул – как будто миллион маленьких иголок вонзили в его тело и вынули. Взял свой веник, вернулся обратно, сразу согрелся, начал потихоньку им похлопывать по ногам, ступням, плечам.

– Влад, давай-ка я тебя постучу, – предложил Семеныч.

– Нет уж, спасибо, ты уже так настучал, что я неделю оправдывался, – отказался тот.

Иван рассмеялся и начал вновь рассказывать историю, которую и так все знали, но все равно слушали, так как она с каждым разом обрастала все более интересными подробностями.

– С месяца два назад пришли мы сюда внепланово, среди недели, да я что-то хватил лишку, да и начал лупить веником Влада изо всех сил, да еще после захода пятого, да еще он сам был в дюпель – я не чувствовал, что бью сильно, он не чувствовал боли – так все плечи в рубцах и оказались!

– Вот именно, после пятого, – добавил жертва садизма Семеныча, – веник уже обтрепался, остался без листьев, одни только ветки в стороны торчали, как пучок розог получился, а он привык к своей толстой, непробиваемой коже, которую то эвкалиптовым, то можжевельниковым насилует, и давай меня, как себя, лупить, если не сильнее. Ну, я спьяну ничего не почувствовал, помылись мы да пошли по домам. Прихожу я к себе, меня там моя тогдашняя подруга дожидается, ужин на столе – совет да любовь! Раздеваюсь я – а она как давай орать: «Так вот ты в какую баню ходил, сволочь!» Я в недоумении, а она меня к зеркалу подводит. «Вот, – кричит, – вот!» Я смотрю – а у меня все плечи и полспины в синих полосах, да еще ровно по пять в ряд с каждой стороны. Успокаивал, оправдывался – да она ни в какую, шубу в охапку и бегом вон. Впрочем, я отчасти Семенычу благодарен – все не знал, как от нее избавиться, тут он на помощь и пришел.

– Настоящий товарищ всегда вовремя придет на помощь, – резюмировал историю второй ее герой, – за это надо выпить. Пошли!

Народ согласился, стали спускаться вниз. Влад выскочил, опять нырнул в ледяную купель, задержался в ней на пару секунд, вылетел пулей, опять по телу забегали иголочки. «Господи! – подумал он. – Что может быть лучше? Какой кайф! Или благодать? И термин не подберешь».

Затем подошел к другому бассейну, побольше, где-то пять на три, с водой потеплее, поплавал чуть, расслабился, вышел, обернулся простынею, представил, как осушит сейчас бокал пива – ах, как замечательно!

Оно уже было разлито по кружкам – заботливый Семеныч постарался, ребята слушали Колю, который скороговоркой вещал:

– Ну, сидим мы с Олегом на диванчике, пьем коньяк потихоньку, а на баб этих ноль внимания. А они, мол, сами в знакомстве с нами не заинтересованы – играют в лесбиянок: гладят друг друга, за ручки держатся, влюбленно в глаза смотрят, в щечки целуются – я, конечно, понимаю, что у девчонок сейчас это модно, но здесь все так напоказ, что Олег рукой махнул, домой засобирался – мол, толку не будет, и ушел. А мне интересно, что дальше, – я остался. Чем бабы сильнее пьянели – а жрали они нещадно – бакарди с колой, джин с тоником, стакан за стаканом, – тем меньше друг другу внимания уделяли и больший интерес проявляли ко мне…

Николай никого не удивлял своими похождениями – был высок ростом, широкоплеч, строен, лицо правильное, взгляд прямой, брюнет опять-таки, – в общем, из категории «женщинам такие нравятся», – удивляло то, что он о всех них рассказывал приятелям, причем с таким упоением, как будто это произошло с ним в первый раз в жизни. Влад перебил:

– Извини, Коль. Ребят, креветки кто будет?

– Будем, будем, – за всех ответил Семеныч, – а мне еще мясо в горшочке захвати – что-то я проголодался.

Влад поднялся, пошел в буфет, поздоровался, заказал, напомнил, чтобы не забыли о майонезе да еще добавили пивка, вернулся обратно, рассказчик продолжал свое повествование:

– …В общем, вечер еще в разгаре, а я их уже на себе на улицу тащу. Наташа мне: «А у тебя какая машина?» – «Как какая? – отвечаю. – „Мерседес“, конечно!» Она мне: «Все, я точно еду. Светка, а ты?» Та еще из роли не вышла: «Куда ты, Натали, туда и я». Привез я их к себе домой, вторая мгновенно заснула, уложил я ее кое-как на диванчик, так мы сразу с первой к делу и приступили. Через несколько минут эта Света вдруг вскакивает и как давай рыдать, кричит, чуть ли не в истерике: «Ты мне с мужиком изменила!» Я офонарел. А Наташа мне: «Давай ее к нам, третьей, не хочу подругу терять». Ну, не цинизм ли? Ну, кое-как успокоили, раздели, к себе уложили, а потом уже, когда первая уснула, я эту Свету до утра в ванной…

Влад поднялся, предложил сделать заход.

– Так мы уже по два сделали, а ты один. Сходи сейчас, а следующий уж вместе, – сказал Саша.

Влад согласился, взял свою войлочную шапку, пошел в парилку, думая по дороге: «А что, рассказывать обо всем этом – не цинизм ли? Впрочем, а чего стесняться? Жизнь есть жизнь, а своей Коля вполне доволен, он в колее, посему все, что ни делает, ему и в кайф. Назовем склад его характера „особым менталитетом“. Вот если бы Саша вдруг с живостью поведал о том, чем он со своей любовницей во время их встреч занимается, – народ бы действительно удивился, потому как ему такая открытость не свойственна. А для Коли-балаболки – весьма естественна. Хотя назови его балаболкой, обидится, пожалуй».

В парилке находился всего один человек, пара не было. Влад надел рукавицы, открыл дверцу печи, на него дохнуло жаром, обожгло. Он брал в руку ковшик, зачерпывал как можно меньше воды, старался как можно дальше ее забрасывать, другой рукой прикрывал лицо. Набросал пятнадцать маленьких ковшиков, решил – хватит, закрыл дверцу, поднялся наверх. Пока возился с печкой, в парилку вошло еще четыре человека – двое постарше, оба эдаких пузатых бородатых колобка, двое других помоложе.

– …А на прошлой неделе, – услышал Влад обрывок разговора толстяков, – я познакомился знаешь с кем? С бароном фон Витте!

– Уж не того ли самого потомок?

– Того, того! Он один из директоров «Finnair», любитель русской водки и финской сауны. Я ему говорю: какая там сауна? Вот вы зайдите к нам в «Невские», это – да, это – баня…

Столбик термометра приближался к ста десяти градусам, пот сначала выступал на коже маленькими каплями, они постепенно полнели, а потом стекали быстрыми струйками.

– Ну и сколько у тебя супермаркетов – два? – спрашивал один другого из второй парочки.

– Да нет, уже четыре, – отвечал тот.

– Ну и какой из них лучше?

– В принципе, они все одинаковые.

Влад удивился – парень не старше его, а уже четыре супермаркета. Круто. Молодец, однако. Ребята тем временем беседу продолжали.

– Мне, – сказал первый, – все-таки восемьдесят четвертый больше нравится: и музыка интереснее, а заглавную песню перевел – так и текст весьма приличный.

«Ух, – усмехнулся про себя Влад, – как тут не воскликнуть: о времена, о нравы! Раньше бы сразу догадался, что речь идет о музыкальной группе „Супермаркет“, бывшей популярной в начале прошлого десятилетия, ныне же мозги в одну сторону направлены – деньги, бизнес, – вот и попал впросак». Чуть-чуть побил себя веником, после нырнул поочередно в оба бассейна, вернулся к ребятам.

На столике стояли креветки, майонез в блюдце, хлеб. Семеныч добивал горшочек с жарким.

– Мы без тебя не начинали, так что присаживайся быстрей, – сказал Николай.

– Не спеши, Владик, ой, не спеши! – возразил Иван. – Если бы ты был здесь, то, пока я ковырялся в горшке, вы бы уж все креветки съели, а так – как раз вовремя, закончил с мясом – принялся за морепродукты!

– Так вот, выступал посредником в решении проблемы неплатежей между предприятиями, – рассказывал последнюю новость Саша две недели отсутствовавшему Лобченко, – работал так полтора года, заимел себе репутацию, все были довольны, вдруг – раз! – и нет ни его, ни шести миллиардов у одного завода.

– Ни проблемы неплатежей, – засмеялся Семеныч.

– А почему ты думаешь, что он исчез именно с этими деньгами? – возразил Лобченко, бережно разделывая креветку и обмакивая ее в майонез. – Вдруг они пропали без него, и ему ничего не оставалось, как сматываться?

– То есть что значит «без него»? – спросил Александр.

– А то, – Лобченко сделал большой глоток пива, – что он мог быть просто одним из звеньев цепи, просто поддерживал контакты между предприятиями, был посредником, его подставили, эти миллиарды выцепили, а он в дураках и остался. Вон, например, руководители «Эрлана» слиняли – что, вместе со всеми теми средствами, которые должны остались? Нет, просто взяли кредиты у банков, вложили их в нерентабельное строительство, вбухали в рекламу – короче, обанкротились, вот и пришлось бежать, и я не думаю, что с миллионами долларов.

– Насколько я помню, «Эрлану» вообще фатально не везло, – вытирая испачканные пальцы прямо о простынь, вставил Семеныч, – они даже когда кому-то решили долг отдать, валюту на ММВБ в «черный вторник» купили, тут уже сама судьба – а не их злой умысел – всем руководила. Если же мы вспомним, как у «Глория-банка» ценностей на миллион выкрали, и одни клиенты сразу, как узнали об этом, сбежали из него, в некоторой степени в ущерб другим, которым ввиду всего этого пришлось столкнуться с «временными трудностями», или как у какого-то, уже не помню названия, двух охранников-инкассаторов с водителем замочили, забрали девятьсот штук, а сами скрылись на темно-зеленом «БМВ», по отзывам свидетелей, – то в чем здесь господа банкиры виноваты, не пойму. Или тот же «Национальный кредит» с «Индустрия-сервисом», «Мытищинский коммерческий», «Автоваз», «Югорский» и прочие? Люди хотели работать, зарабатывать деньги и себе, и своим, клиентам, но не вышло, – кого подставили, кого кинули…