Текст книги "Банк"

Автор книги: Василий Викторов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Влад внимательно всмотрелся в ее глаза и ответил:

– Запросто! Ловим такси!

– Хорошо. Станем по разные стороны дороги, так быстрее поймаем. Кто первый – загадывает желание, второй – исполняет.

– Считай, – сказал Влад, – что ты мое уже исполнила.

– Тогда, – она громко засмеялась, – у меня одно уже остается, а в худшем для тебя случае их будет два.

– Согласен и на три.

– Ой, молодец, не спеши!

– Хорошо, – ответил Влад.

Они быстро дошли до проспекта, и, пока Жанна, стоя на своей стороне, высматривала огоньки фар какого-нибудь автомобиля, он перебежал Невский, махнул рукой мимо проезжающей машине, она и затормозила. Влад жестом позвал спутницу, а когда она подошла, шепнул ей на ухо:

– Получилось одно!

Она засмеялась, забралась на заднее сиденье, он вслед за нею, хлопнул дверцей, кинул взгляд на женщину и взял ее ладонь в свою. Суббота, поздний вечер, машин мало, дороги свободные, автомобиль не старый, ехали быстро, уж вот-вот должны были быть на месте, но Жанна вдруг предложила:

– Давай не сразу к тебе – я хочу еще чуть-чуть прогуляться.

– О’кей! – ничуть не удивился Влад, обратился к водителю: – Тормози, командир!

Вышли на перекресток Политехнической улицы с Курчатова – грязно, сыро, мокро. Весело. Счастливо.

– Смотри, – вдруг указала она на небо, – сколько звезд!

– Это, наверное, потому что ветер сильный, вот облака и прогнал, – предположил он. – Но думаю, нам недолго радоваться: как прогнал, так и нагонит. Впрочем, у природы нет плохой погоды.

И на самом деле, в эти минуты обычно серая улица благодаря искусственному освещению, непривычной тишине, могучим деревьям вдоль улицы, ветру, усыпанному звездами небу казалась загадочной, интересной, красивой. Что-то его изнутри толкнуло, и, даже не успев понять, зачем он это делает, – очевидно, потому, что это как нельзя лучше отвечало создавшемуся настроению, Влад начал читать:

 
– Наш час настал. Собаки и калеки
 Одни не спят. Ночь летняя легка.
Автомобиль проехавший навеки
Последнего увез ростовщика.
 
 
Близ фонаря, с оттенком маскарада,
Лист жилками зелеными сквозит.
У тех ворот – кривая тень Багдада,
А та звезда над Пулковом висит…
 

Прошла секундная пауза.

– Красиво, – сказала Жанна. – Кто это?

– Набоков.

– А, понятно. Раз ты столько всего помнишь, поэзию, наверное, любишь. Посему вопрос: а сам-то не пишешь?

– Ой, что ты! – отмахнулся он от нее. – В юности, правда, пытался из-за избытка лирических чувств по поводу, как казалось, обретенной или утерянной любви бумагу марать, но скоро обратил внимание на то, что все мои рифмы в основном сводятся к типу: «пошел – не пошел» и «встал – упал», да и прекратил.

– Хорошо, но хоть что-то можешь сейчас вспомнить?

– Ой, – Влад попытался напрячь память, – это уж сколько лет назад было? Разве что-либо без рифмы?

– Давай-давай! – обрадовалась она так, будто он сейчас откроет ей главную тайну бытия или изречет какую-нибудь полезную истину. Заметив это, Влад внезапно почувствовал волнение, сродни тому, что испытывал в давние времена, выводя в качестве командира свой 2-ой «А» на конкурс строя и песни. Действительно хотел припомнить что-либо стоящее, но на ум ничего не приходило, и вдруг что-то такое всплыло.

– Ну вот, допустим:

 
Он жил как жил – не разбавлял вина,
Не слушал докторов, не сторонился женщин…
 

– И все? – удивилась Жанна.

– Но это же отрывок. Далее следует бестолковая рифма, потом появляется некто следующий:

 
Другой не пил, не видел сигарет,
Ходил к врачам, от дам бежал раз всякий…
 

Он опять замолчал.

– И все? – уже осторожнее спросила спутница.

– Что – все? – Влад вдруг ощутил невесть откуда взявшуюся злость. Не надо было поддаваться на ее просьбу – вышло глупо, как и можно было предположить.

– Хорошо, – Жанна шла на шаг впереди него, повернув голову в его сторону, – пусть без рифмы, но хоть чем твое «произведение» заканчивается?

– А чем все заканчивается? Померли оба. В один день.

– Печальная история. – Она вдруг ойкнула, ибо не заметила лужу и чуть в нее не вступила. – Да, ты не поэт. Но помнишь стихи других…

– Не так уж и много, как хотелось, – сказал Влад. – Я, конечно, могу читать по поводу и без оного, но мой запас быстро кончится. Как набрал стишков в детстве, так они и остались в памяти, затем уж ее не пополнял.

– Почему?

– А чем? Все, что могло понравиться, проглотил, сейчас же на меня вряд ли нечто сможет произвести такое сильное впечатление, что заставит учить наизусть. Да и недосуг. Кстати, вот мой дом, – и указал на него.

– Да это же совсем рядом с моим! – словно обрадовавшись сему факту, проговорила она. – Минут десять – пятнадцать ходьбы! А мы во дворе Ильиных встречались – смех!

Влад, соглашаясь с нею, кивнул.

Дорогу до подъезда преодолели молча. У крыльца он сказал:

– Этаж – восьмой. Дама согласится на лифт или будет требовать, дабы я отнес ее туда на руках?

Жанна, услышав это, стала смеяться столь заразительно и громко, что он уж не был рад своей неожиданной шутке.

– Что-то не так? – спросил он.

– Почему же? Все идет замечательно! – продолжала смеяться она. – Но как ты себе это представляешь? По-моему, если ты чуть ли не каждый день пьешь водку, донести тебе женщину наверх все же будет нелегко, а если и донесешь, то все оставшееся время у тебя мы не чай и кофе будем пить «под музыку», а я просижу с нашатырем у твоего носа.

– И вовсе я не каждый день водку пью, – обиженно пробурчал кавалер, но сразу же расслабился и улыбнулся. – Ну зачем ты так, прекрасная Даная? А как же потенциал, во мне заключенный?

– Давай просто не ставить экспериментов. Доберемся на лифтике, как порядочная пара.

– На лифтике, так на лифтике.

Доехали. Влад заметно волновался, посему долго копошился с ключами и замками. Наконец вошли, Жанна осмотрелась.

– А ничего. Уютно.

– Ну я же не зря хвалил тебе домашний уют, – ответил он. – Маленькая, но своя квартира – и мне уже хорошо.

– Ничего себе маленькая! С такой-то кухней!

– Кухня – предмет моей особенной гордости. Каждая вещь в ней несет на себе печать нужности, она не только внешне сочетается с другими, но и имеет постоянное практическое применение – будь то разделочная доска, на гвоздике висящая, кружка, половник или вот эта полочка для приправ. А комбайн у меня – просто как выставочный образец. Если находит вдохновение, с радостью готовлю борщи-супы, баклажаны с орехами жарю, тушу телятину в помидорах…

– Серьезно? Как интересно! А ну-ка поделись рецептом блюда из телятины!

– Да ничего особенного. Мясо молодого бычка разрезается на равные, сантиметра по два-три, части, после чего в сковороду за ним поочередно отправляются репчатый лук, чеснок, укроп, петрушка и, наконец, измельченные на моем замечательном комбайне помидоры. Пятнадцать минут – и все готово!

– Понятно. Ну а кофе-то даме сумеешь сварить?

– Для такой дамы я и звезду с неба достану, не то что кофе сварю.

– Это намек на симпатию?

Влад приблизился к ней, хотел обнять, но постеснялся, просто взял ее за руки, сказал серьезно:

– Более чем намек. А для кофе у меня даже есть настоящая бронзовая турка.

Жанна внимательно посмотрела на него, сказала:

– Ну вот и прекрасно. Ты пока готовь сей чудесный напиток, я же, с твоего позволения, отправлюсь в ванную. У тебя есть халат?

– Ты знаешь, нет, – только и ответил он, чувствуя, что кровь ударяет ему в голову. – А большое, огромное такое полотенце не устроит?

– Из двух зол… – И, развернувшись к нему, она тихо произнесла: – Можно я тебя поцелую?

– Целуй, – зная, что все к тому шло и тем более идет, однако сам не ведая почему, оторопел от ее вопроса.

Она приблизила свое лицо к нему и нежно-нежно, легким движением губ прикоснулась к его щеке.

– Я быстро, – сказала Жанна. – Не забудь тут о кофе и о музыке, – и отправилась в ванную.

Влад бросился к шкафчику, отыскал ту самую турку, быстро бросил в нее две ложки кофе, аккуратно залил водой, поставил на огонь, помчался в комнату. Так, музыка, музыка… Какая? Может, «Radiohead» – там есть несколько замечательных медленных песен… Какой, к черту «Radiohead» – там других песен еще штук шесть – и все с «элементами концепции», как говорит Семеныч. Так вот же, Том Петти – «ай, нет, не хочу» – подумалось. Ну что ж, старый друг Брайан Ферри, альбом «Taxi» – чем не музыка для вечера с женщиной, тем паче такой? Поставил. Вернулся на кухню, кофе как раз подошел. Разлил в две маленькие чашечки, установил их на маленькие же блюдечки, подошел к двери в ванную, крикнул:

– Тебе сколько сахару?

– Что? – и она высунула голову, судя по обернутому вокруг тела полотенцу, тому самому, большому, будучи уже совсем готовой.

– Сахару в кофе – сколько? – переспросил он уже тише и отметил про себя, как любуется ее голыми плечами, шеей, выдающейся из-под полотенца грудью.

– Ложечку. Да я уже готова. А ты – давай на мое место.

– Так? – удивился Влад. – А кофе с кем ты будешь пить?

– С тобой, – спокойно отреагировала она. – Ты забирайся в ванную – я уж и воды тебе набрала – и пей свой кофе, хочешь – я буду пить рядом, нет – в одиночестве на кухне.

– Нет, конечно, лучше с тобой, вместе, но я же, э-э, должен обнажиться перед тем, как залезть в ванную, не так ли?

– А как ты собирался обнажиться потом?

– Все, тихо, тихо, мне все ясно. Лезу в ванну.

Быстро разделся, покидав всю одежду на стул, прошел в ванную комнату, бухнулся в воду, которая приятно радовала его тело своей теплотой. На время выходившая Жанна вернулась с чашечками, подала ему еще не успевший остыть кофе, сама уселась на стиральную машину и, сделав глоток, спросила:

– У тебя еще и для кофе свой рецепт? Весьма вкусно.

– Да, и очень мудрый, – ответил Влад. – Берешь молотый кофе, бросаешь в турку, заливаешь холодной водой, ставишь на огонь, доводишь до кипения.

– Да, действительно мудрено. Но все равно вкусно. Ладно, домывайся сам, а я пойду в комнату. Постель ты разобрал?

– А она, э-э, и не собиралась с утра. Там рядом шкаф, в нем свежее белье, можешь перестелить.

– Хорошо, – сказала она и вышла.

Владу, едва за ней закрылась дверь, захотелось, как тупому герою какого-нибудь тупого американского фильма, победоносно вскинуть вверх руку с растопыренными в форме буквы «V» пальцами и закричать: «Yes!»

Однако это было не кино, и Жанна – живая, настоящая, манящая, дразнящая – находилась здесь, в его квартире, сейчас она поменяет белье и будет ждать его уже в постели. С невероятной жестокостью минут десять тер себя мочалкой, соскоблил всю возможную и невозможную грязь, вытерся, решил, что время для стеснения прошло, и как был голышом, так и отправился в комнату.

Жанна лежала на кровати, слегка прикрытая краешком одеяла, верхний свет был потушен, но в углу горела настольная лампа. Влад прилег рядом и осторожно, медленно стал водить рукой – то всей ладонью, то одними кончиками пальцев – по ее шее, плечам, груди, животу, бедрам. Она приподнялась и прильнула к его губам долгим, жадным, влажным поцелуем. Все завертелось-закружилось у Влада в голове: если бы он позже постарался вспомнить очередность своих действий этой ночью, то, конечно бы, не смог. Он упивался Жанной, нырял в нее, как в самое глубокое море, пил, как самую восхитительную воду из журчащего источника, он парил с нею над землей, спускался в самые темные пещеры и горел на самом жарком жертвенном огне. Вдруг он услышал голос, будто бы незнакомый, громкий крик, но этот крик был его, Влада. Наконец он откинулся в сторону, тяжело переводя дыхание, лег на бок, положил ей руку на талию.

– Ты – мой герой, – прошептала Жанна.

– Как Геркулес? – спросил он.

– Какой там Геркулес, он несовершеннолетний мальчик по сравнению с тобой. Впрочем, – тут вдруг она улыбнулась, – я это могу утверждать только в теории – он тебе давно уже не конкурент.

– Почему же? Его ведь приравняли к богам, а боги, как известно, вечны. Вот спустится со своего Олимпа и отобьет тебя у меня.

– Ну-ну, сладкий, мой золотой, не отобьет. Пока, во всяком случае.

– Пока? – удивленно вскинул он брови. – И надолго ли?

– Это от тебя тоже зависит.

– Это от нас обоих зависит…

– Тогда, – Жанна повернулась и склонилась над ним, – расскажи мне о тех женщинах, которые у тебя были, а я себя с ними сравню и подумаю, есть ли у меня шанс с ними посоревноваться.

– Что, о всех? – усмехнулся Влад. – Так и ночи не хватит.

– Ну зачем о всех?

– Ну, – Влад приподнялся и сел на постели, поджав под себя ноги, – если так уж хочешь, расскажу. Была, конечно, и любовь, как же без нее, до стольких лет дожил, нельзя за такой долгий срок от ранней юности до зрелого возраста без нее обойтись. Была до боли, до мучений. Переживал, страдал, казалось, что мир рушится, в прах рассыпается, ночами не спал, все во мне вызывало слезы: стоило прослушать какую-нибудь глупую песенку, не говоря уже о происходящих более серьезных вещах, – и катились они градом по щекам – только успевал размазывать. Но ничего, прошло. Любовь – то же быстрое течение реки: можно нестись по этому потоку на плоту и разбиться о каменистые пороги, а можно и вовремя выскочить на берег.

– Да, – заметила Жанна, – но можно попасть и в море.

– Можно, – согласился Влад, – мне не удалось. Не знаю, действительно ли это было столь сильное чувство, – наверное, нет, иначе бы не прошло, скорее, я себе сам все придумал, благо была долгая разлука и, соответственно, масса времени, вот и намечтал себе несуществующее, тем паче фотографии, письма, звонки…

– Фотографии? Покажешь?

– Увы, – развел он руками, – как отказ обидный услышал, все фотографии и письма собрал вместе, связал веревочкой и – в мусоропровод.

– А что же случилось? – Насколько его тяготила эта беседа, настолько, казалось, ее занимала.

– Да ничего. Уехала на год, я ее прождал почти честно – ну, всего пару раз изменил, но по пьяной лавочке, ничего серьезного, так что это не в счет, – а она, возвратившись, заявляет: извини, мы друг другу не подходим. А я ее с розами встречал – ну так этими розами по морде и отхлестал.

– Молодец, – рассмеялась Жанна. – А потом?

– А потом помучился с месяц, да все и прошло. Как прошло – так прибежала: прости, мол, дорогой, любимый, только ты, никто другой, ты – смысл моей жизни, ты – навсегда, и так далее. Но я ведь сознательно уже убил все внутри себя, что было, и реанимировать это, честно говоря, не хотелось. Так подобру-поздорову и разошлись.

– А что, оказывается, – она с удивлением взглянула на Влада, – любовь можно сознательно убить?

– Если выбор заключается только в том, чтобы осуществить свое стремление быть вместе с другим человеком или же разрезать себе вены, то лучше отыскать иной выход.

– Понятно. А больше никто след не оставил?

– Ну почему же. Если напрячься и вспомнить, то многих можно помянуть добрым словом. Иногда я думаю, что мне в определенном смысле повезло – у меня были все женщины, о которых мечтают мужчины, – самая совершенная и красивая, далее – самая изощренная в сексе, нет, термин несколько неправильный, наверное, та, с которой в постели мне было необыкновенно хорошо, пожалуй, это и называется «полной сексуальной совместимостью», и, наконец, третья, которая меня очень сильно любила.

– Ого! – сказала она. – Так это более чем достаточно. Чего же тебе не хватало?

– Как ты говоришь, гармонии, очевидно. Если ты спрашиваешь меня об идеале, то он будет, пожалуй, таким: красивейшая женщина, которая меня до безумия любит и которой очень нравится заниматься со мной сексом. Или нет, скорее – та женщина, которая меня любит, обладает волшебной красотой и которой нравится заниматься со мной сексом больше, чем с иными.

– Так, значит, любовь все-таки на первом месте?

– Да, правильно, на первом. Красота с годами увядает, секс с одним и тем же человеком приедается, любовь остается.

– Но, как видно по твоему рассказу, любовь тоже проходит, не так ли?

– Не так. Значит, это не была любовь. Может быть, увлечение, только очень сильное. Но не любовь. К тому же если с течением времени истощается пылкая страсть, обожание, то остается уважение, внимание, забота. Катать подругу на раме велосипеда нормально в шестнадцать лет, оставлять в вазочке на тумбочке у ее кровати первые подснежники, чтобы она, проснувшись, увидела их, вполне хорошо и в двадцать, и в тридцать, но вряд ли ты в шестьдесят будешь развлекать свою старуху таким образом, а в семьдесят с рассветом попрешься в лес за цветами – достаточно подать ей за чаем печенье или сказать теплое слово. Все это – любовь, но по-разному выражающаяся.

– Хорошо, три женщины – три типа. К которому же относилась та, о которой ты мне поведал?

– Ха! – мотнул головой Влад. Пошарил рукой у кровати, нашел-таки бутыль с минеральной водой, отпил, закрутил пробку, поставил на место. – Эта относилась к типу самой сексуальной.

– Ого! Понятно! А что случилось с остальными двумя? Ну, вот с той, «красивой», как ты говоришь. Действительно была так хороша?

– Да, действительно. Если у женщины единственный изъян – немногословие, кое, впрочем, многие почитают за достоинство, – о чем можно говорить? Лицо прекрасное, фигура стройная, зубки ровненькие, губы нежные, грудь упругая, глаза огромные, походка, стан, плюс еще высшее образование и правильная речь.

– Столько замечательных качеств… Ну а она чем не устроила? Или ты ее?

– Да я ее вроде устраивал, но, понимаешь, вот у Пушкина есть: «Скучна, как истина, глупа, как совершенство», и наоборот. Все настолько правильно, настолько друг к другу подобрано, настолько гладко – не за что ухватиться, нет изюминки, нет того, что могло бы будоражить, волновать и влечь.

– Извини, Влад, я сама этот разговор завела, но я на самом деле удивлена – мне казалось, что мужчины именно таких и ищут, и желают – совершенных, красивых…

– Ну, мужчины на самом деле сами не знают, кого и что они ищут. На все воля случая, или, иначе, судьбы. У всех у нас была так называемая «первая любовь» – обычно она приходится на период от пятнадцати до восемнадцати лет. Попробуй любому сказать, что она не была сильной, – еще в лоб даст, но у кого она закончилась свадьбой и, более того, – долгой счастливой супружеской жизнью? У единиц.

– Ты знаешь… – Жанна подняла руку, как будто хотела что-то сказать, но передумала. – Ладно, к теме первой любви мы еще вернемся. Ну и?

– Что «ну»? Есть легенда о половинках, прежде бывших единым целым, есть теория о совпадающих или исключающих друг друга натурах, есть Конфуций и даосизм с терминами «ин-янь», есть-правило физики, гласящее, что тела с одинаковыми зарядами отталкиваются, а с различными притягиваются, есть фраза Достоевского о том, что «человек – очень сложная машина», и его совершенно не понять, особенно «если этот человек – женщина», а есть пьяное замечание одной моей знакомой: «все мужики – козлы». Не притяжение полов, вполне могущее быть объяснимым дарвинистами и прочими, а именно любовь и есть главная загадка мироздания. Вот выбери с помощью компетентного жюри внешне совершенную женщину и самого внешне совершенного мужчину – столкни их вместе и проследи, смогут ли они нечто, кроме внешней привлекательности, в друг друге найти? Да и сочтут ли они друг друга привлекательными? Один мой знакомый, весьма собою недурен, любит полненьких – хоть убей! А одна оч-чень симпатичная девушка – та и вовсе предпочитает великовозрастных женщин. Поди разберись! Посему человек всегда в поиске, и в большинстве случаев любовь – главное, потому и есть истории о рае с милым в шалаше, о бегстве из отчего дома на край света, лишь бы быть с любимым рядом, а не только о том, как некая красавица ставит себе цель разбогатеть, тем самым добившись положения и независимости, и поэтому жертвует единственным у нее имеющимся достоянием – своим телом. Ну, об этом нам рассказывают в основном американские фильмы. Любовь – вот что должно быть главным в отношениях мужчины и женщины, да и всех людей вообще, любовь, в принципе, наверное, и есть главная, конечная цель жизни – любовь к своим ближним, к Богу. Но, к сожалению, на свете пороки всегда преобладали над добродетелями, а в нынешнем мире, бодро шагающем к Апокалипсису, и подавно.

– Ладно. – Жанна легла на спину, натянула на себя одеяло. – Так, а как же третья, та, которая тебя сильно любила? Ты же говоришь, что это главное?

– Главное, – Влад забрался к ней под одеяло и обнял ее, – любить взаимно. Не только брать, но и давать. Да, она любила меня, я это видел, и мне это было приятно. Но, соедини я с ней свою судьбу, сам не испытывая подобных чувств, смог бы я ее сделать счастливой, да и себя тоже? Вряд ли. С течением времени ее назойливое внимание ко мне стало бы меня раздражать, я бы ее ругал и провоцировал на ссоры, в коих ее же потом и обвинял, и она б себя чувствовала плохо, и я – не лучшим образом. Зачем брать на себя заботу о человеке, если знаешь, что ты ни ему не сможешь дать того, что он требует, ни себе доставить.

– Влад! – Жанна придвинулась к нему еще теснее. – Я мало тебя знаю и была склонна принять твои слова за позерство, что ли, но ты так верно рассуждаешь обо всем, в том числе и обо мне…

– Что ты имеешь в виду? Говори!

– Ну, у меня была та самая любовь, которую ты назвал «первой» и которая все-таки закончилась, в моем случае, свадьбой. Был одноклассник, встречались – совместные вечеринки, танцы, туда-сюда, в общем, «избаловался молодец – вот и девичеству конец». Но любила так, что скажи он – прыгни в омут, я и прыгнула б, лишь бы ему лучше. Но любовь была взаимной, гуляли в обнимку поздними вечерами, целовались у моего подъезда по часу-полтора – не могли расстаться. Такая мы были пара – вся школа завидовала, локти пыталась укусить. Но как учеба уже к концу подходила, стала чувствовать себя – ну, не совсем нормально. Пошла, проверилась – беременна! И как ни тяжело было такую мысль допускать, она явилась первой – аборт. Хоть раньше и не те времена были, что сейчас, – нынче все гораздо проще, – но возможность это сделать имелась. Пошла к врачу, он мне и сказал, что организм нормальный, здоровье, в принципе, хорошее, но существует вероятность того, что, если сделать эту операцию, детей у меня вообще уже не будет – процентов так на восемьдесят. Проплакала с недельку, взяла с собой своего кавалера да пошла к маме с папой – так, мол, и так. Как водится, покричали-покричали они – и успокоились. Встретились с его родителями, поговорили, все остались довольны, короче – честным пирком да за свадебку. Пора была, наверное, счастливая – тут тебе и выпускной, тут и свадьба, сразу вступительные в медицинский сдала – и мама настаивала, да и я была не против, по конкурсу прошла, муж новоявленный в иняз попал – все было замечательно. После первого семестра Кешеньку и родила – роды прошли хорошо, настолько, что врачи даже удивились. Ухаживала за ним, маленьким, супруг всегда рядом, родители на внука не нарадуются – идиллия полнейшая. Естественно, никакой учебы – взяла академку, но думала, пока Никифор чуть вырастет. Но, как у мужа наступил второй курс, его родителей – а подвизались они по дипломатической части – работать в Англию послали, и у него появилась возможность полгода там постажироваться без прерывания учебы здесь. Ну, он и спрашивает – отпустишь или нет? Но не могу же я ему все портить, тем более шесть месяцев всего, да и никто против не был. Уехал. Писал сначала каждые три дня, потом – неделю, после – две. Когда срок пребывания там уже к концу подходил, звонит, говорит: «У меня тут параллельное обучение, студент я здесь стал заметный, просят еще на семестр остаться. Разрешаешь?» Ну как же я могла быть против, хоть и скучала страшно? Отец, правда, ворчал, но что поделаешь. В общем, история длинная, не хочу тебя утомлять, закончилось тем, что примчался летом. «Люблю другую, не могу, – говорит, – дай развод, а алименты аккуратно буду присылать». Послала я его, конечно, с его алиментами, хорошо, отца в тот момент не было дома, а то бы точно убил. Оказалось, что какая-то англичанка его очаровала, плюс возможность гражданства местного – это в восемьдесят втором-то году, – в общем, там и остался. Полное подтверждение твоих слов – видимо, любил меня не по-настоящему и, наверное, сделать меня счастливой не мог. И не хотел. Мама и так болела, а это событие ее и вовсе добило – слегла. Как мы с отцом за ней ни ухаживали, вскоре умерла. Не знаю, как мы с папой этот период пережили, – если бы не Кешенька, руки бы на себя наложила. Мужчин возненавидела, никуда не выходила, видеть никого не хотела, посвятила себя целиком сыну. Однако время лечит все, оклемалась да свыклась с этим состоянием. Получается, что и не выбирала я ничего, а судьба мне все предоставила, да потом и отняла.

– Ну-ну, Жанночка, – Влад обнял ее крепче, – жизнь состоит из множества событий, бегут они друг за дружкой поочередно. Видишь, зато нас вместе свела.

– Надолго ли? – прошептала она.

– Поживем – увидим, – только и ответил он. Полежали молча с минуту. Она вдруг встрепенулась:

 
– Люби лишь то, что редкостно и мнимо,
Что крадется окраинами сна,
Что злит глупцов, что смердами казнимо,
Как Родине, будь вымыслу верна, —
 

так, что ли?

– Да ты, поди, знала это стихотворение? – удивился Влад.

– Пока ты в ванной был, нашла в шкафу книжку Набокова да отыскала его:

 
О поклянись, что веришь в небылицу,
Что будешь только вымыслу верна,
Что не запрешь души своей в темницу,
Не скажешь, руку протянув: стена.
 

У тебя ручкой было обведено, я сразу увидела. У нас с тобой небылица, вымысел, на один раз, одну ночь? Нет, ты не подумай, я не глупая дурочка и потому задаю такие вопросы. Если хочешь, можешь вообще ничего не отвечать.

– Ну почему, – произнес он, – отвечу. Я очень рад тому, что мы с тобой встретились, что ты захотела продолжить наше знакомство, что ты лежишь со мною рядом, здесь, обнаженная, такая сладкая, влекущая к себе, горячая, вкусная…

– Тс-с! – приложила она палец к губам. – Не все комплименты сразу, оставь на будущее. Лучше иди ко мне…

* * *

Проснулся Влад от больного удара в живот. Охнув, вскочил. Солнце сквозь опущенные шторы нахально пробивалось в комнату, нашло-таки себе лазейку, и яркий луч падал на его постель, на одеяло, под которым, съежившись и положив кулачки себе под голову, лежала Жанна. Видимо, она ворочалась во сне, потому он и получил коленом в живот, потому и ее подушка валялась на полу. Он потянулся, зевнул, встал с кровати, посмотрел на часы – восемь ноль-ноль. «Ради воскресенья, – подумал он, – можно и еще пару часов соснуть». Но спать не хотелось, чувствовал себя бодрым, здоровым – хоть надевай кроссовки и отправляйся в пробежку, километра так на три, или поднимай двухпудовую гирю. Но на улице было грязно, мокро, текли сугробы, повсюду лужи, а гири не то что двух-, но и пудовой, и вообще никакой не было, посему только еще раз потянулся, надел тапочки и тихо-тихо пошел на кухню. Поставил чайник, отправился в душ. Включив воду, долго стоял, ловя ртом струю, вдруг почувствовал прикосновение к плечу – оно было столь неожиданным, что он вздрогнул. Рядом стояла Жанна – то ли от избытка света, то ли потому, что еще к Владу не привыкла, обернувшая себя тем самым полотенцем.

Он освободил ей место, Жанна подставляла под воду плечи, спину, грудь, поэтому он имел возможность насладиться всеми прелестями ее фигуры.

– Мадам! – вдруг обратился к ней Влад. – Позвольте покорному слуге омыть ваше прекрасное тело!

– Ой, что вы! – притворно испугалась она. – Омыть? Но вы же в таком случае будете касаться меня руками!

Влад взял шампунь, выдавил некоторое количество себе на ладонь и медленно-медленно стал гладить ноги Жанны, подниматься все выше и выше, наконец, она не выдержала, схватила его за голову обеими руками и притянула к себе…

* * *

– Какие у тебя планы на сегодня? – маленькими глотками отпивая чай из любимой Владом керамический чашки, вид коей, правда, чрезвычайно портила недостающая, отбитая, часть ручки, спросила Жанна.

Небритый – ибо по выходным он позволял отдохнуть коже – хозяин, старательно размешивая сахар у себя в толстостенном чайном стакане, поднял на нее глаза и ответил:

– Вообще-то, я бы хотел пригласить тебя на обед, но я обычно в конце недели хожу в баню с коллегами – традиция настолько сложившаяся, что нарушать ее не следует. Впрочем, если ты настоишь, я могу притвориться больным.

– Нет, нет, что ты! Еще не хватало, чтобы я вмешивалась в распорядок твоей жизни. Что ты! Когда у тебя баня?

– В четыре. Я бы действительно с удовольствием с тобой пообедал, но…

– Не оправдывайся, не надо. У меня только один вопрос, и, на данный момент, последний. После бани ты хотел бы меня увидеть? Но только отвечай «да» или «нет».

– Да, но ты же говорила, что твой отец…

– Во-первых, я просила отвечать односложно. Во-вторых, тебе не нужно придумывать отговорки, если ты действительно не хочешь меня видеть.

Влад взял со стола лимон, вернее, его половину, поднял его над чашкой Жанны и с силой сдавил. Сок большими каплями побежал из плода.

– Вот тебе за твои слова! – сказал он. – Сначала ты меня убеждаешь в одном, а когда я пытаюсь сделать все, лишь бы оставить тебя довольной, пытаешься убедить в обратном. Я хочу тебя видеть, да! Из бани я вернусь в семь.

– Значит, – отодвинув в сторону чай, произнесла Жанна, – в двадцать ноль-ноль я у тебя.

– Договорились. Еще чайку?

– С лимоном?

– Можно без.

– Хорошо, спасибо.

– Жанна! – Он встал со стула, сел перед ней на корточки. – Только не дуйся! Но ты сама…

– Ти-хо! – Она наклонилась к нему. – Тихо! Я буду в восемь. Надеюсь, что ты не задержишься.

Влад встал, произнес:

– Обещаю… постараться!

– Договорились!

– Договорились!