Текст книги "Две дороги"
Автор книги: Василий Ардаматский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 37 страниц)
– Пан Дружиловский поляк? – вдруг спросил сердито полковник Богуславский, взглянув на подпоручика из-под косматых бровей. – Впрочем, по внешности вы мало похожи на поляка.
Дружиловский объяснил, что, кажется, прадед у него был поляк.
– Уж если польская кровь у кого есть, то, мало ее или много, значения не имеет, важно, что она есть, и тогда перед нами человек особого покроя, – сказал Богуславский. Из-за его скрипучего голоса казалось, что он все говорит сердито и раздраженно.
Разговор зашел об инициативе Москвы заключить мир с Прибалтийскими странами и о предстоящей в Риге мирной конференции этих стран... Дружиловский был не очень в курсе всей этой истории и знал только, что против прибывшей в Ревель советской делегации ведутся интриги.
– Суета сует, – сказал он важно.
Богуславский посмотрел на него удивленно из-под косматых бровей.
– К счастью, такой взгляд на историю не имеет успеха у государственных деятелей, – сказал он. – Может, вам захотелось сесть с большевиками за один стол и сыграть в покер?
Ляхницкий поспешил объяснить, что его приятелю приходится туго.
– Если человек хочет чего-то добиться, у него должен быть более твердый взгляд на современные дела, – сердито проворчал Богуславский, опустив массивный нос к тарелке.
– Моя ненависть к большевикам всегда со мной, – с достоинством сказал Дружиловский, понявший свою оплошность. Он заметил, что редактор одобрительно смотрит на него, и продолжал, заносчиво вскинув голову: – И никто не имеет права подозревать меня в желании мириться с ними. Однако, чтобы всецело думать о борьбе, я должен высвободить свою голову, не думать о средствах для существования.
Теперь редактор перевел беспокойный взгляд на жующего полковника, ожидая, что тот ответит.
– О да, о да. Я согласен, – миролюбиво проговорил полковник.
Как только было покончено с десертом, Ляхницкий сказал, обращаясь к полковнику:
– Я думаю, мы извиним моего друга, ему надо уйти...
– Какой может быть разговор, дело прежде всего, – под усами Богуславского шевельнулась благосклонная улыбка.
– Да, прошу извинить, – торопливо сказал Дружиловский и откланялся. Его выпроваживали как бедного родственника или надоевшего нахлебника! Как страстно хотел бы он сейчас небрежным жестом положить на стол крупную купюру. Но, эх!..
Ляхницкий проводил его до двери и, вернувшись к столу, спросил:
– Какое у вас впечатление?
Полковник расправил усы.
– Пригодится.
– Вполне, вполне.
– Хотя не из прочных... но изворотлив.
Наклонившись над столом, они заговорили тихо, без выражения, как люди одного дела, понимающие друг друга с полуслова.
– Он сказал, что его жена лезет к русским.
– Не удивительно. Вы уверены, что он не знает о ее английских связях?
– Уверен. Он говорил, что это у нее такая блажь – познакомиться с красными земляками. Нет, нет, и она и англичане достаточно умны.
– Как она ест наши конфеты?
– Глотает.
– Подбросьте ей: поляки договариваются с французами тайно, за кулисами мирной конференции, выяснить возможности торговли с русскими. Может, тогда, наконец, в Лондоне стукнут кулаком по столу и обуздают прибалтов.
– Сделаю завтра.
– А его вербуйте.
– Он сейчас предложил стоящее дело – выпускать бюллетень сенсаций и использовать его для дезинформации.
– Смотри-ка – не ожидал. Будете выпускать вместе?
– Естественно.
– А для него это станет хорошей крышей. Надо все-таки вербовать и жену.
– Торопиться опасно... неглупа...
– Неужели англичане хорошо ей платят?
– Думаю – да. Они вернули мне долг, оплатили счет за бумагу. К ней нужен очень тонкий подход.
– У них любовь?
– Вряд ли... Я как раз об этом думаю.
– Думайте поскорее. Что говорит министр Хеллат?
– Все то же: деловой мир жмет на правительство, хотят торговать с русскими.
– Напечатайте-ка у себя статейку... нет, лучше фельетончик... как, скажем, глупые овечки решили дружить с голодным волком и что из этого вышло.
– Сделаю.
Вышколенный официант с давно подготовленным счетом не позволял себе даже показаться в зале – в этом ресторане деловым людям никогда не мешали. Оркестр стал играть чуть громче, но это только для того, чтобы гости знали, что уже вечер.
ГЛАВА ПЯТАЯ
«Бюллетень экстренных сообщений» поначалу имел успех. Обыватель рассудил просто: зачем покупать утром газету без самых последних новостей? Лучше вечером взять, да еще за полцены, бюллетень, полный сенсаций.
Деньги хлынули в руки издателей бюллетеня. Дружиловский снял для редакции помещение на одной из главных улиц Ревеля и даже завел секретаря. Пока бюллетень выходил только по-русски, но они уже распустили слух, что скоро начнется издание на эстонском языке. Впервые в жизни он был по-настоящему увлечен делом и считал, что вошел в мир политики, где все отмечено особой значительностью.
Ляхницкий оказался прав – сенсаций не хватало, и приходилось их сочинять, а это оказалось совсем не таким легким делом.
Возвращаясь ночью после работы в ресторане, Юла не раз заставала мужа за письменным столом в густом табачном дыму. Отношения их последнее время стали получше.
Теперь он всячески подчеркивал свою самостоятельность и причастность к важным делам политики. Юла делала вид, что не замечает этого, и даже сама подогревала его честолюбие. Теперь она и от него получала полезную информацию, во всяком случае, могла регулярно сообщать своему пастору, что в бюллетене, который делал ее муж, правда, а что его выдумки.
В эту ночь Юла вернулась, как всегда, около трех часов. Он сидел за столом, на котором были разбросаны листы исписанной бумаги, и даже не услышал, как она вошла.
Юла подкралась и обняла его:
– Ах ты мой писатель-бумагомаратель, ты же умрешь от такой работы!
– Да, чирикать перед ресторанными завсегдатаями значительно легче, – ответил он, целуя ее руки. – Я не могу каждый день петь один и тот же романс.
– Ну что же ты намарал за целую ночь? – нежно спросила она, вороша рукой его волосы.
– Все очень сложно, – с усталой важностью ответил он. – Обстановка меняется каждый день, и надо поспевать. Послушай, если охота.
Юла присела на подлокотник кресла. Он взял со стола исписанный лист.
– Ну вот, к примеру. Слушай: «Париж. Агентство «Гавас», ссылаясь на авторитетные источники, сообщает: красный Кремль приступает к чудовищной операции против Европы. Первый ее этап – Прибалтийские государства. Советы добиваются заключения мирного договора, чтобы иметь возможность официально расположиться в этих трех государствах и отсюда начать готовить красное наступление на Европу». Поняла? – спросил он, бросив лист на стол.
– Любой дурак поймет, а вот поверит ли?
– Поверит, – убежденно ответил он. – Газетный опыт говорит, если раз, другой, третий бить в одну точку, обыватель поверит во что угодно. Вот, к примеру, мой удар номер два... – Он взял со стола другой лист и прочитал: – «Из Риги нам сообщают: за последнее время усилилось проникновение в Латвию через границу советских тайных эмиссаров. Они доставляют в заранее приготовленные места оружие, коммунистическую литературу, листовки и типографские шрифты». Чувствуешь, какой заход с другой стороны? А вот что на закусочку. Слушай: «Компетентные английские круги с тревогой наблюдают активные происки красных Советов в прибалтийском крае. Тайные агенты Кремля действуют в Риге, Каунасе и Ревеле. Их главная цель ясна – устройство революции, экспроприация собственности, то есть все то, что столкнуло несчастную Россию в бездну небывалых бедствий».
– И ты все это придумал сам? – удивилась Юла.
– Черт подсказывал, – рассмеялся он.
– Ну, раз дело дошло до чертей, надо кончать, – поднялась Юла и погасила настольную лампу: – Спать! Не добивайся, чтобы я начала ревновать тебя к мадам Политике. Пошли...
Ляхницкий быстро понял, что на таких сенсациях они долго не продержатся, пытался говорить об этом с компаньоном, да куда там, тот и слушать не хотел... Эстонский министр внутренних дел Хеллат, который был давним агентом польской разведки и сильно помог рождению бюллетеня, тоже начал высказывать опасения, что сенсации бюллетеня могут возбудить у обывателя мысль о бессилии властей: ведь получается, что большевистские агенты бесцеремонно действуют в стране.
Ляхницкий не знал, что предпринять, тем более что бюллетень был выгодным делом и для него. Он мог бы доложить о своих сомнениях шефу, полковнику Богуславскому, и попросить совета, но тот попросту приказал закрыть бюллетень – последнее время полковник отзывался обо всей этой затее неодобрительно. В конце концов редактор решил, что все должна спасти вербовка Дружиловского.
Был воскресный вечер. Дождавшись, когда выпуск бюллетеня поступил в киоски, Ляхницкий направился в редакцию, рассчитывая остаться там с Дружиловским наедине. Резкий ветер с моря швырял ему в лицо мокрый снег, слепил глаза. Сквозь снежную пелену уютно светились окна – конечно же, все уважающие себя люди в такую погоду сидят дома. Впрочем, Ляхницкий свою холостяцкую квартиру не любил и вечерком предпочитал пойти в ресторан или в гости, у него было даже расписание – когда к кому. Сегодня он пошел бы к хозяину типографии, в этом доме всегда великолепная еда. Вместо этого ему надо заниматься вербовкой своего компаньона.
Возле отеля «Палас» Ляхницкий подошел к газетному киоску – сегодня первый раз бюллетень выпущен в воскресенье. Продажа шла довольно бойко. Но сейчас это не обрадовало – тем труднее будет разговаривать с Дружиловским: раздувшаяся уверенность компаньона становилась непереносимой...
Дружиловского он застал в прекрасном настроении.
– Сегодня мы даем две тысячи сверх тиража! Я открыл вам Клондайк! – закричал он, увидев в дверях Ляхницкого.
– Прекрасно, прекрасно, – рассеянно ответил редактор, снимая и отряхивая серое ворсистое пальто и садясь в кресло по другую сторону стола.
– Чего это вы такой кислый? – насмешливо спросил Дружиловский, поглаживая усики. – Опять будете петь, что снижается тираж вашей газеты. Бухгалтер сказал мне, что ваш убыток по газете в четыре раза перекрывается прибылью от бюллетеня.
Ляхницкий молчал, решая, как начать разговор. Не любил он заниматься этим делом, всегда оно проходило как-то тяжело, туго. Еще не было случая, чтобы кто-то согласился стать агентом из возвышенных политических убеждений, всегда надо было прибегать к сильнодействующим средствам: деньги и страх. Пугать он не умел, сам был не из храбрых, а его денежные посулы не выглядели убедительными, он сам получал далеко не то, что ему когда-то было обещано полковником Богуславским...
– Все разговоры, что наш бюллетень быстро выдохнется, – отчаянная чепуха, – продолжал меж тем Дружиловский. – Смею вас заверить... – Он внезапно замолк и уставился на дверь. Ляхницкий тоже повернулся туда всем своим крупным телом...
В дверях стоял господин Вейлер – издатель книг и самой популярной эстонской газеты. Его крупное лицо с обаятельной улыбкой часто мелькало на газетных страницах, и компаньоны сразу узнали его. Это был очень богатый и влиятельный человек, все знали, что он близок с самим президентом. Появление его здесь, в маленькой скромной редакции бюллетеня, было настолько невероятным, что Дружиловский и Ляхницкий смотрели на него, не пытаясь скрыть своего изумления, и молчали. Он стоял перед ними в светлом пальто из мохнатого драпа, в модной шляпе с широкими полями, с массивной тростью в руке и с неизменной обаятельной Улыбкой.
– Здравствуйте, господа, – сказал он мягким, вкрадчивым голосом по-немецки.
– Здравствуйте... здравствуйте, – вразнобой ответили хозяева бюллетеня, один – по-немецки, другой – по-русски.
Вейлер прошел к столу, поставил в угол палку, снял шляпу, стряхнул с нее мокрый снег и положил на стол, расстегнул пальто и, не дожидаясь приглашения, сел в глубоко просиженное кресло напротив Ляхницкого.
Оглядевшись и подождав немного, он сказал:
– Мой отец начинал дело в такой же обстановке. Я хорошо помню, это было на Морской улице... – И добавил с улыбкой: – Только мой отец не издавал бюллетеня, он торговал гвоздями. – Он подождал, пока смысл и интонация сказанного им достигли цели, и спросил: – Это правда, что вы собираетесь издавать свой бюллетень на эстонском языке?
– Успех бюллетеня окрыляет нас, – вежливо и холодно ответил Ляхницкий, он уже понимал, что́ привело к ним издателя и что ничего доброго от этого ждать нельзя.
– Высоко взлетать я вам не рекомендую. Больнее потом падать, – Вейлер вынул из жилетного кармана сигару, раскурил ее неторопливо и продолжал все с той же ласковой улыбкой: – После выхода вашего вонючего бюллетеня тираж моей газеты снизился на семь процентов. Люди еще не разобрались, какие вы жулики.
– Ну знаете... – возмущенно начал Ляхницкий, но издатель остановил его жестом руки.
– Прошу выслушать меня, – сказал он, серьезно глядя на Ляхницкого серыми глазами из-под белесых бровей. На Дружиловского он вообще не обращал никакого внимания, будто его тут и не было. – По-русски можете продолжать свое издание, хотя я уверен, что и русские не так глупы, как вы думаете. Но если вы начнете переводить свои сочинения на эстонский язык, вы об этом пожалеете... – Издатель встал и обратился к Дружиловскому: – Жаль, что вас ничему не научила ваша афера с изданием книг... – Он выждал немного и отчетливо произнес по-немецки: – Я точно знаю, господа, какому иностранному богу вы молитесь, и при случае сообщу об этом эстонской общественности.
Он взял шляпу и, остановившись у двери, добавил:
– Да, не пытайтесь прибегнуть к помощи вашего высокопоставленного друга из эстонского правительства. Этим вы его только выдадите... Или провалите... Или, как там у вас это называется...
Хлопнула дверь.
Мясистое лицо Ляхницкого побледнело.
– Что же это такое? – бормотал он, вытаскивая платок и прикладывая его ко лбу. Он рывком поднялся с кресла и грузно зашагал по комнате из угла в угол, бормоча что-то себе под нос.
– А что, собственно, случилось? Это же обычная конкурентная борьба, – сказал Дружиловский, вскидывая маленькую красивую голову.
– Что? Что-о? – задохнулся Ляхницкий, остановившись посреди комнаты. – Вы же ни черта не поняли! Катастрофа! Вот что произошло! Надо принимать срочные меры! – Он схватил пальто и шляпу. – Ждите меня здесь! – крикнул он уже из дверей.
Ляхницкий прибежал на квартиру Богуславского, когда там уже собрались и сели за зеленый стол гости полковника – партнеры по традиционному воскресному покеру. Они только начали игру.
Полковник вышел к редактору в переднюю с картами в руках, собираясь выставить его без всяких разговоров. Но когда он узнал, что произошло, из него точно воздух выпустили.
– Матка боска, – еле слышно проскрипел он.
Они молча стояли друг перед другом. Оба они понимали, что, если Вейлер предаст гласности польские связи министра внутренних дел, Варшава им этого не простит.
Полковник поднял косматые брови, и Ляхницкий увидел его горящие бешенством глаза.
– Все ваш проклятый бюллетень, ваша вечная погоня за деньгами! – шипящим шепотом начал Богуславский и вдруг вскрикнул хрипло: – Немедленно закрыть!
– Это будет выглядеть как наше признание, – после паузы осторожно возразил Ляхницкий, но, увидев, как запрыгали стрельчатые усы полковника, поспешно добавил: – Мы его прикроем, но не сразу. А сейчас немедленно опубликуем опровержение слухов об издании на эстонском языке. И я предупрежу министра, у него достаточно возможностей поставить издателя на место.
– Ни в коем случае! – полковник поднял руку с картами, точно собирался ударить ими Ляхницкого. – Он испугается и сам порвет с нами. Немедленно опровергните слух. Если издатель знал об этом и до сих пор молчал, значит, все дело в вашем проклятом бюллетене.
– Но, может, он ничего и не знает и просто шантажировал нас? – спросил Ляхницкий, но, взглянув на шефа, добавил: – Так или иначе мы его больше раздражать не будем.
Постепенно они успокоились. Оба понимали, что предпринять сейчас что-нибудь радикальное нельзя, нужно выжидать, как пойдут события дальше.
– Дружиловский понимает ситуацию? – спросил полковник.
– Разве что догадывается.
– Он завербован?
– Как раз сегодня собирался, но явился Вейлер.
– Что вы медлите? – закричал полковник. – Завербовать, и пусть это дерьмо стоит во фронт и делает то, что мы прикажем!..
Дружиловский понимал, что стряслась беда, хотя не все ему было ясно, и, надеясь, что пронесет, твердил:
– Где удачи, там и беда... где удачи, там и беда, – и матерился.
Увидев вернувшегося Ляхницкого, он бросился к нему:
– Ну что? Что случилось? Вы живы?
Ляхницкий, не отвечая, долго снимал и отряхивал пальто, причесывался, потом опустился в кресло, в котором недавно сидел издатель.
– Шутить не время, Сергей Михайлович, – угрюмо сказал он. – Наша с вами судьба поставлена под удар. Да и не только наша...
– Скажите, ради бога, что случилось? Я же плохо знаю немецкий язык, что сказал этот чертов босс? – взмолился Дружиловский, вытянув вперед свое острое лицо.
– То, что вы не поняли, это даже хорошо, а сказать вам я не могу. Но хочу предупредить, что вы находитесь на крутом повороте судьбы и все сейчас будет зависеть только от вас...
– Ничего не понимаю! – Дружиловский развел маленькими женскими руками.
Ляхницкий молчал, барабаня по столу толстыми пальцами.
– Мне кажется, у вас есть основания считать, что я вам не просто компаньон, – заговорил он наконец. – Во всяком случае, зла вы от меня не знали.
– Я признателен вам за вашу дружбу, – негромко ответил Дружиловский.
– Как вы думаете, Сергей Михайлович, на какие деньги вы начали наш бюллетень?
– На ваши, конечно, – несколько обиженно ответил Дружиловский.
– Нет, Сергей Михайлович, это были деньги не мои. Это были деньги Польши. Если хотите знать правду, у меня вообще никаких своих денег нет. И моя газета тоже выходит при поддержке Польши, так что, когда вы меня утешали прибылями от бюллетеня, мне смешно было вас слушать.
Сдвинутые черные брови Дружиловского разошлись, напряжение на лице погасло – он все понял. Понял, но еще не знал, куда клонит редактор.
– Так как же вы, Сергей Михайлович, собираетесь отблагодарить Польшу за помощь??
– Совершенно не представляю, – ответил Дружиловский. – Но догадываюсь, что дело не в деньгах.
– Да, не в деньгах, – подтвердил Ляхницкий.
Он неторопливо достал из кармана давно приготовленный им документ вербовки.
Дружиловский прочитал текст и поднял на редактора наглые, веселые глаза:
– Ну и что же я должен сделать? – Ни удивления, ни испуга не было в его вопросе.
– Подписать, и все, – ответил Ляхницкий. – Но подписать с полным сознанием высочайшей ответственности, вашей личной ответственности.
Дружиловский размашисто расписался под вербовочным обязательством.
– Поздравляю вас, – сухо сказал Ляхницкий, вкладывая обязательство в портмоне тисненой кожи. – А теперь садитесь и пишите опровержение дурацкого слуха о выпуске бюллетеня на эстонском языке. Тон самый категорический.
– Приказывайте, приказывайте, теперь я ваш слуга, – говорил Дружиловский, подвигая к себе бумагу, – беда оказалась совсем не бедой, и он не мог скрыть облегчения.
ИЗ РИГИ В ЦЕНТР. 12 декабря 1920 года
«Согласно вашему указанию выезжал в Ревель. Там действительно начал выходить на русском языке бюллетень экстренных сообщений. В первых трех номерах опубликованы провокационные измышления о якобы имеющем место проникновении в Прибалтийские государства агентуры Москвы или Коминтерна с целью подрывной работы. Сообщения вызывают среди населения нежелательные суждения, однако наш Друг считает, что публиковать опровержения не следует – издание того не стоит. Издателем бюллетеня является некто Дружиловский Сергей Михайлович, в прошлом офицер русской армии, затем белой, участник походов Юденича на Петроград, где он был адъютантом командующего авиацией. Его компаньоном и, очевидно, политическим руководителем или резидентом является Ляхницкий... Таким образом, корни издания, о котором сейчас идет речь, уходят в польскую разведку, и это многое объясняет...
Кейт».
На этом донесении советского разведчика из Ревеля написана следующая резолюция:
Дружиловского впредь иметь в виду.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Случилось как-то само собой, что бюллетень перестал выходить. Дружиловский отнесся к этому спокойно. Однажды утром секретарша дала Ляхницкому справку о том, сколько экземпляров бюллетеня продали накануне, и Ляхницкий, прочитав ее, сказал без тени сожаления:
– Все ясно, контору надо закрывать.
– Когда? – спросил Дружиловский.
– Немедленно. Сегодня... – равнодушно ответил Ляхницкий, читая еще раз лежавшую перед ним справку. Он поднял хитрые, невозмутимые глаза: – Не собираетесь же вы заработанные на бюллетене деньги истратить теперь на оплату типографии?
– Не собираюсь, – усмехнулся Дружиловский, приглаживая усики согнутым пальцем. Теперь, после вербовки, он почувствовал почву под ногами и держался независимо.
Ляхницкий умышленно свел все дело к чисто материальной стороне и не сказал, что закрыть бюллетень приказано свыше.
– Люди стали ленивы к политике, – нарушил молчание Дружиловский.
Этот их спор начался, когда тираж бюллетеня стал неуклонно падать. Ляхницкий объяснил это тем, что их издание выдохлось, перестало быть интересным, а Дружиловский, не желавший брать вину на себя, обвинял читателей, которые погрязли в меркантильности и отвернулись от политики. Продолжать этот бесполезный спор сейчас Ляхницкий считал бессмысленным – все было ясно.
– Ну что ж, бюллетень свое дело сделал, – продолжал глубокомысленно Дружиловский, закинув голову и глядя в грязный потолок.
– Согласен, – тихо отозвался Ляхницкий и подумал, что, если бы конфликт с эстонским издателем не рассосался и тот исполнил бы свою угрозу, бюллетень погубил бы их обоих. Но, слава богу, обошлось, и теперь надо кончать не затягивая. Ляхницкий позвал секретаршу и сообщил ей, что сегодня она получит расчет. У нее округлились глаза, она выхватила из рукава платочек и, прижав его ко рту, медленно вышла из кабинета – эта пожилая, интеллигентная эмигрантка была единственным человеком, который искренне горевал о бюллетене.
Вейлер напечатал в своей газете коротенький юмористический некролог, который начинался так: «Справедливая на сей раз смерть вырвала наконец из нашей на глазах расцветающей жизни чахлый сорняк, который, однако, распространял неприятный запах места, куда люди ходят в одиночку». Но конец некролога был серьезнее: «Просто непонятно, как доверчивы бывают иной раз наши официальные инстанции, с разрешения которых вылез из земли этот сорняк, – ведь покойный бюллетень «заслал» в нашу страну такое огромное количество московских агентов, что, если бы это не было ложью, мы с вами уже давно сидели в подвалах ЧК...» Поляки, однако, поняли, что Вейлер настроен в общем миролюбиво, иначе некролог не носил бы юмористический характер. Кончина бюллетеня исчерпала этот опасный конфликт...
Ляхницкий ускоренно готовил Дружиловского к новой работе. Занятия происходили в опустевшем помещении редакции и на улицах. За столом шло обучение тому, как пользоваться шифром, кодом, паролями, симпатическими чернилами. На улице Ляхницкий показывал, как надо вести слежку и как уходить от нее самому, как выбирать место для конспиративных встреч, как устраивать тайный «почтовый ящик». Все это Дружиловскому было интересно и напоминало книжки про знаменитых шпионов. Премудрости нового дела он постигал весьма старательно. В свободное время он шел на улицу потренироваться. Выбирал в толпе человека и ходил за ним по городу, не спуская с него глаз... Вечером он шел в ресторан, где выступала Юла, садился, как всегда, за столик возле эстрады и изучал зал, как учил его Ляхницкий... Однажды, когда они возвращались ночью, Юла вдруг сказала:
– Хозяин ресторана пожаловался мне, что ты ведешь себя как шпик из уголовной полиции. Я посмотрела, действительно – липнешь глазами к людям, как репейник.
– Не твое дело, – огрызнулся он и задержал шаг, чтобы не идти рядом.
В последнее время отношения с женой у него испортились. Она почти не разговаривала с ним. Возле нее вертелся красивый эстонский дипломат. Дружиловский не ревновал, но не хотел в глазах других выглядеть смешным. Отношения с Юлой становились все хуже, и он мечтал об одном – скорее бы в настоящее дело, он покажет всем, и ей в том числе, на что он способен. Правда, поляки строжайшим образом предупредили, что жена не должна знать о его тайной службе, и он говорил ей, что работает штатным корреспондентом газеты Ляхницкого.
За три дня до Нового года Дружиловские получили письменное приглашение польского посла почтить своим присутствием вечер по случаю встречи нового, 1921 года.
Все было обставлено с дешевым шиком. Посольство сняло зал офицерского клуба. Играл оркестр. Посол с супругой встречали гостей в вестибюле. Мальчик и девочка, одетые в польские национальные костюмы, дарили гостям по цветку. Девочка, вручив цветок, делала книксен, а мальчик щелкал каблуками и отдавал честь, прикладывая руку к белой конфедератке... Без четверти двенадцать появились официанты с подносами и стали обносить гостей шампанским. Ровно в полночь жена посла – высокая седеющая красивая шатенка – пожелала гостям в новом году большого счастья, оркестр грянул польский гимн.
Посол обратился к гостям с краткой речью. Он предложил забыть на этот вечер, что жизнь, в общем-то, достаточно сложна, и быть просто людьми, собравшимися с единственной целью – провести новогоднюю ночь среди друзей.
Раздались звуки шопеновского вальса, толпа расступилась к стенам, и посол с супругой открыли танцы. Они кружились легко, слаженно, гости смотрели на них, но никто не решался последовать их примеру. Провальсировав целый круг, посол и его жена остановились; она, улыбаясь, поманила к себе эстонского дипломата, а ее муж направился к Юле. Когда посол попросил разрешения пригласить его жену, Дружиловский растерялся, пробормотал нелепое «извольте» и подтолкнул Юлу. Посол низко поклонился, она медленно положила ему руку на плечо и, гордо закинув голову, послушно и плавно вошла в вальс.
Постепенно круг заполнился танцующими. Но Дружиловский, впервые попавший на такой раут, чувствовал себя все-таки скованно. Первый вальс окончился, Юла стояла неподалеку, оживленно болтая по-французски с эстонским дипломатом. Ничего не скажешь, в бордовом бархатном платье с большим вырезом она выглядела эффектно.
Ляхницкий видел, что его протеже не в своей тарелке, и не отходил от него.
– Вы чего, дружок, тушуетесь? Здесь не боги, ой не боги. Видите господина с рыжей толстухой?.. – шептал он Дружиловскому в самое ухо. – Это оптовый торговец сливочным маслом. Жулик, каких свет не видел. Но депутат парламента и друг министра просвещения. Говорят, жена министра к нему благосклонна. А вот и она со своим благоверным. Хороша, слов нет, и, наверно, раза в два моложе муженька, так что вполне возможно, что ее бриллианты из сливочного масла. – Грузное тело Ляхницкого колыхнулось в тихом смехе.
– А вон тот свирепый генерал – эстонский военный министр. До мозга костей немецкая штучка. Там он учился, туда и теперь смотрит. Он с нашим Пилсудским каждую зиму охотится в Беловежской Пуще, они знакомы по Германии... Смешно: войны в глаза не видел, а весь в орденах.
...Видите, с нашим послом разговаривает красотка? Она непременная гостья на всех раутах. Если кому нужно провести через верхи выгодное дело, идут к ней, оставляют в передней пухлый пакетик – и дело в шляпе.
...А вон тот белобрысый, крупный – посол Латвии. Не дай бог заговорить с ним о разведении свиней, не отвяжется до рассвета. Его ферма в Латвии поставляет бекон в Англию, так что он на своих свиньях едет к большому богатству.
Дружиловский молча и жадно впитывал в себя эту информацию, и она безотчетно успокаивала его, придавала уверенности, он уже не чувствовал себя потерянным среди этих фраков, смокингов и бальных платьев. Вот уж действительно не боги... Вдруг он схватил Ляхницкого под руку – через весь зал, с обаятельной улыбкой, к ним направлялся эстонский издатель, тот самый всемогущий господин Вейлер. Дружиловский затаил дыхание...
– С Новым годом, уважаемые коллеги! – весело сказал издатель и пожал обоим руки. – На вашем приеме, как всегда, обилие красавиц и недостаток крепких напитков. Не собираетесь потом восполнить недостающее? Готов сопутствовать.
– Увы, нам это неудобно, – вздохнул Ляхницкий.
– Тогда пойду искать, кому удобно, – рассмеялся издатель и проследовал дальше, большой, пышущий здоровьем, ни от кого не зависимый.
– Что вы замерли? – захохотал Ляхницкий. – Забудьте, все давно в полном порядке.
Официанты стали разносить коньяк в маленьких рюмочках и крохотные, величиной с пятачок, сандвичи.
Ляхницкий с Дружиловский выпили коньяку, съели по сандвичу и посмеялись бережливости посла.
Послышалось надрывное польское танго, и они увидели Юлу. Она вышла танцевать с эстонцем, снова вызывая всеобщее внимание. Дружиловский начал крутить аккуратно причесанной головой в поисках подходящей партнерши, а Ляхницкий снова рассмеялся:
– Пригласите вон ту, в серебристом платье, она жена издателя...
В это время к ним подошел секретарь посольства:
– Господа, вас просит посол.
Он провел их через узкую лестницу в большую комнату с плотными гардинами на окнах, небольшими удобными креслами и столами, затянутыми зеленым сукном. За одним из них сидели посол и военный атташе полковник Богуславский.
Когда посол танцевал с Юлой, ловкий, подтянутый, с розовым лицом, он казался еще вполне крепким мужчиной. Сейчас, вблизи, Дружиловский видел склеротический румянец на его бритых щеках, под глубоко запавшими глазами – вспухшие белые мешки. Черные усы были явно покрашены. Дружиловский остановился перед ним, маленький, стройный, затянутый в смокинг, с красивым, старательно ухоженным и напудренным лицом. Сдвинув каблуки, он слегка склонил напомаженную голову – на уроках офицерского этикета это называлось бальным поклоном.
– Садитесь, панове, – посол указал на кресла желтой, с распухшими суставами рукой.
Они сели.
– Почувствовав под руками зеленое сукно, вы, наверное, хотели бы начать игру, – сказал посол полковнику Богуславскому и повернулся к Дружиловскому: – Ваша супруга танцует великолепно.
Тот благодарно, с независимой улыбкой склонил голову.
– Веселье весельем, – продолжал посол, – но я решил воспользоваться тем, что вы здесь все вместе, и оторвать вас на несколько минут в связи с делом, которое не терпит отлагательств. И заодно лучше познакомиться с вами... – посол посмотрел на Дружиловского сквозь толстые очки. – Как вы себя чувствуете в нашей дружной семье?
